Тяжёлый раскат грома прокатился над озером. Но человек, лежащий под густой раскидистой елью не слышал грозы. Из глубокой раны на затылке струилось кровь, от которой густые седые волосы потемнели и слиплись. Дождь, наверно, и не сумел бы его разбудить, не проник бы под широкие еловые лапы, но гроза прошла стороной. Некоторое время ещё сухие разряды прорезали наэлектризованный воздух, потом зарницы ушли к горизонту и осветили тёмный бор за рекой.
– Слышь, Матвеич, Бисер этот, пьяный он, что ли? Ох, да Ма-а-а-твеич!
– Да, брат, – вздохнул его товарищ. – Вот те раз! Тут уж ничего не попишешь. Надо доложить… Я сейчас, мы это мигом… – растерянно бормотал его собеседник, потрясённый не меньше товарища увиденной катастрофой. Он был старшим по званию и понимал, решение должен принимать он.
Тот, кого называли Матвеичем, позвонил и быстро что-то сказал. Можно было разобрать только: «Не по плану. Да, нештатно. Есть, я понял. Полчаса, не больше». Однако они добрались да места даже быстрей.
Не доезжая нескольких километров до районного городишки на полянке около Явы с коляской на бревне, сидели и беседовали трое мужчин. На обочине виднелось кострище и две чёрные слеги. Сухопарый блондин мрачно выслушал взволнованный доклад, помолчал, потом взял себя в руки и встал.
– Ладно, время не терпит. Мне пора. Вот, как договорились, – и он протянул Матвеичу пачку банкнот, перетянутую резинкой.
– Да как же, товарищ, – начал тот, но был остановлен.
– Попрошу без чинов. Не звучит в телогрейке. Я тебе – Цокотуха, и пока что довольно. У меня к вам обоим нет претензий. Язык за зубами держали?
– Мы ж себе не враги! – в один голос заверили его «телогреечники», и он кивнул.
– Порядок. Гляньте, нет ли на дороге помехи. Если всё путём, поезжайте. А как же Вы?
– А у меня свои средства передвижения. Может попутным вертолётом доберусь, или на волке верхом, – холодно усмехнулся блондин.
Данилыч с Матвеичем кивнули и послушно повернули к дороге. Как только они исчезли между деревьев, Цокотуха подошёл к мотоциклу, присел около него и подвёл руки под днище. Когда двое вскоре вернулись, он уже сидел спокойно на пне и крутил в руках ветку бузины.
Данилыч сел в седло, а его напарник в коляску, мотор пару раз чихнул и послушно завёлся, и они в клубах дыма понеслись по лесной дороге. А Цокотуха не стал ловить попутные вертолёты. Он осмотрелся, выбрал ёлку повыше и ловко полез наверх. Затем уселся на сук так, чтоб всю дорогу стало видно, и посмотрел на часы. «Событие» не заставило себя долго ждать.
Рвануло сильно. Стол огня взметнулся высоко, и осколки, следовало лучше сказать, «ошмётки» разлетелись на всю округу. Цокотуха достал полевой цейсовский биноколь, рассмотрел дело своих рук, затем аккуратно вложил его в футляр, слез с дерева и растворился в лесу.
Глава 30
– Ты опоздала на шесть минут и двадцать четыре секунды!
– Стас, ты зануда! Это не считается. Обещай, что больше не будешь, – затормошила Небылицына Анна-Мари, одновременно подставляя губы для поцелуя.
Они встретились у входа в Аугсбургский ботанический сад в предпасхальную праздничную пятницу. Солнце на безоблачном синем небе сияло совсем по-летнему. Нарядная дорожка, обсаженная нарциссами, по которой шли молодые люди, вела к деревьям, усыпанным розовыми, нежно-лиловыми и белыми цветами. Японская вишня, тюльпанная магнолия, деревце пониже, всё в белых звёздах, но совсем без листьев, особенно удивительное для московского глаза…
– А это что за белое чудо?
– Справа? Сейчас узнаем, – Анна-Мари подошла поближе и прочитала. – Ты знаешь, тоже магнолия, только японская. У нас тут есть целый японский сад. Я тебе обязательно покажу.
– Здесь замечательно. Я пораньше пришёл и уже побродил немного. Я тебе тоже кое-что покажу. Ни за что не угадаешь!
Они повернули налево, и лёгкий порыв ветра вдруг донёс до них тонкий, ни с чем не сравнимый сильный аромат.
– Стас, это гиацинты. Где? Давай найдём. Это мои самые любимые!
– Как, а я? Самый любимый это я, всё остальное потом, – сделал он обиженное лицо, увлекая девушку к разноцветным клумбам.
– Ладно уж, смотри, моя радость! Это как раз и есть мой сюрприз. И я их люблю. Да и можно ли сомневаться, раз мы с тобой друг друга нашли?
Аромат усилился, и перед восхищёнными глазами девушки предстал разноцветный ковёр расписных колокольчиков, нанизанных на стройные стебли. Белые, голубые и кремовые гроздья были высажены рядами, образующими квадраты, разделённые зелёными полосами набирающих цвет тюльпанов.
– Гляди – таблички, видишь? – Стас указал рукой вниз на названия сортов.
– Эти цвета малины со сливками называются «Амстердам». Белые слева, помельче «Карнеги», – продолжила читать девушка, – так, а жёлтые почему-то, «City of Harlem».
– Это ещё что, – отозвался Стас. – Тут есть «Blue Jacket», а для равновесия «Queen of the pinks». Но ты дальше, дальше смотри!
Небылицын повернул её за плечи немного правей. Ветерок всколыхнул растения, и душистая волна окатила молодых людей. Они остановились перед тёмно-лиловым квадратом крупных, чуть выше других, вырезных соцветий.
– Meine Giite, hast du das selbst geschrieben, mein Schatz? Unglaublich!
– Aber wahr! Ich war uberglucklich, als ich sie gefunden habe. Sie sind fast so schon wie du!
Нежно ответил Стас. На маленьком зелёном прямоугольнике было выведено белой краской: «Anne Marie».
– Ну после такого подарка. Пошли в японский сад! Там под шум маленьких водопадов между камней и душистых кустов… – Она посмотрела в глаза Небылицына сияющим взглядом и добавила. – Вот сколько тут есть «моих» гиацинтов, столько раз я тебя поцелую!
– Пойдём! Пойдём сейчас же! И если хоть на один меньше…
– А ты посчитал? А если больше? А если…?
И они, обнявшись, направились, смеясь мимо стриженного светло-зелёного газона около водоёма к невысоком воротам. На траве стояли белые сетчатые стулья, на которых можно сидеть, загорать полулёжа, читать или любоваться цветущим бамбуком, а ещё прекрасными белыми лебедями, торжественно плывущими навстречу солнцу. На плавучем острове около мостика они увидели большое гнездо, издали похожее просто на груду соломы и сучьев. В нем чинно сидела на яйцах лебедка.
– Что здесь за рай, честное слово! – вздохнул восхищённый Стас, – ты не поверишь, но старый Брук насилу меня уговорил. Я так брыкался, так не хотел! Когда я думаю, что мог вообще не приехать! Ты понимаешь? И мы бы вообще не встретились…
– А почему же ты не хотел и бырк… Вот это?
– Да ерунда, ну был занят и было лень. А ещё обязательства всякие… Выкинь из головы!
– Хорошо. Выкинь? Я согласна. О, посмотри, мы пришли. Сейчас мы войдём в японский сад. Обними меня и открой калитку.
Через несколько шагов плеск воды сделался громче. Они миновали густой кустарник, и Стас огляделся… Вода была везде. Сквозь ствол толстого бамбука, служившего ему водостоком, журчал родничок. Впереди прозрачные быстрые ручьи пенились по лестнице из плоских камней. Они неслись вперёд и вперёд, образуя крутые петли, разбивались под мостиками на рукава, снова потом сливались в шумный поток, водопадами справа и слева обрушивавшийся в каменную чашу. Дикий камень, в обрамлении цветущих кустарников, дерево и вода, плеск водопада и солнечные лучи сквозь ветви деревьев создавали впечатление чудесной гармонии, и Стас подивился острому как укол ощущения счастья. Он сжал руку девушки так сильно, что она вскрикнула.
– Прости меня, я сделал тебе больно? Я так люблю тебя! Я испугался вдруг, что кто-нибудь отнимет… Всё разом кончится…
И недоговорил, почувствовав, как от волнения сдавило горло. Тогда он потянулся к девушке, чтобы поцеловать и успокоить её, невольно ожидая в ответ каких-то нежных отвлекающих слов. Но вместо этого увидел на её лице выражение тревоги и смущения.
– Стасик, подожди, давай поговорим, – она погладила его по плечу. – Мне тоже неспокойно. Я хочу тебе кое-что рассказать.
Они прошли по валунам среди водяных бурунов, повернули направо к беседке, выстроенной для созерцания всего этого великолепия, и сели на скамейку.
– Мне так хотелось, чтобы нам сегодня было хорошо. Я всё тянулась… нет, тянула… время тянула. Но лучше я объясню.
Она замолчала, а Стас с ужасом подумал, что: «вот сейчас… сейчас! Она скажет, что у неё есть другой. Что… Ну, что? Замуж собирается завтра? Должна уехать на три года в Австралию к аборигенам?»
– Я для тебя всё это время искала материалы. Весь твой дорожный набор был распродан на аукционе разным людям, – начала девушка, и Небылицын подумал, что ещё немного, и у него случится удар.
– Я читала отчёты, прессу, я хотела узнать побольше. Она опять сделала паузу. – Видишь ли, после аукциона трое из семи этих покупателей погибли насильственной смертью, – убитым голосом закончила Анна-Мари.
* * *
– Машка! Ну наконец-то! Мы не виделись целую вечность. Ты меня совсем забыла. Пошли, покажу тебе отличное место, где можно потрепаться. Тут неподалёку кафешка открылась.
Лиза обняла подругу и повела за собой. Она приехала на метро прямо из клиники и поднялась по эскалатору наверх, где поджидала её Анна-Мари, страшно довольная, что удалось пристроить машину за углом. Маленькая победа в вечной борьбе автовладельцев за место под солнцем! Правда, крошечный дорогущий Mini припарковать не в пример легче, чем солидные лимузины.
– Машка, хочется сказать, что ты похорошела, но это невозможно! Ну расскажи. Как дела?
– А ты бледная и грустная. Лучше ты расскажи, – возразила подруга.
– Я расскажу. Даже совета хочу спросить. Но лучше о хорошем сначала. Ты прямо светишься вся, сияешь!
– Как начищенный пятак! Мне это Стас говорил.
– Слушай, ты его уже цитируешь. Я за тебя боюсь. Что, так серьёзно? Ну-ну, не отвечай, если не хочешь.
– Нет, я хочу, но не могу. А вдруг я скажу – серьёзно, а оно… Возьмёт и рассыпется! Поблекнет, лопнет как шарик… Во всяком случае кафе ты отыскала очень приятное, – сменила тему Анна-Мари, – название только мне не нравится. Kitchenette – кухонька по-английски.
– Я тоже не в восторге. Но остальное в порядке.
Небольшое кафе в самом деле совсем не походило на кухоньку. Красно-коричневые цвета интерьера, большая бело-золотая люстра с алебастровой розеткой в стиле «поздний Версаль», несколько столиков с алыми пледами и горшочки с циниями перед входом, вкус к деталям и вообще хороший вкус создавали тёплую атмосферу уюта и изящества.
– Маш, откуда твой ненаглядный, из Питербурга?
– Из Москвы. А это важно? Да объясни мне, что происходит? Господин Бисер ещё в Москве или вернулся?
– Ты понимаешь, папа пропал. Я хочу сказать… Мы с ним всё время перезванивались и каждый раз договаривались, когда опять. Я беспокоюсь, это само собой. Ну и просто скучаю, и папа тоже. Четвёртого он должен был позвонить, но не позвонил. Это во вторник, – Анна-Мари посмотрела на календарь, – а когда разговаривали в последний раз?
– Дня за три до этого. – вздохнула Лиза. – С тех пор он просто исчез. Номер в гостинице не отвечает, это полбеды. Но и к телефону он не подходит.
– Так может телефон сломался? – с надеждой отозвалась Анна-Мари.
– Нет, ерунда. Ты пойми, он тоже волнуется. Он не переносит, если мы долго друг о друге ничего не знаем. Да он бы с десяток новых купил, позвонил от знакомых! Маш, я там в Москве ни черта не знаю, не понимаю уже. Мне было только двенадцать лет! Веришь или нет, я как-то стесняюсь… Я поняла, что плохо себе представляю, как с незнакомыми взрослыми людьми общаться, куда сунуться для начала. Я… Совершенно растерялась. Я так боюсь… Я… – Она всхлипнула, слёзы закапали ей на блузку, а когда она попыталась переключиться, отпив глоток какао, солёные шарики потекли прямо в большую круглую фарфоровую чашку.
Анна-Мари нахмурилась. Затем, ни слова не говоря, достала телефон и стала набирать номер.
– Ты кому? – сквозь слёзы удивилась Лиза, но Анна-Мари уже говорила с невидимым собеседником.
– Здравствуй, это я. Да, и я тоже, дорогой. Ты в библиотеке? Скажи, ты можешь ко мне приехать? Да, прямо сейчас. Мы совсем недалеко, а ты прекрасно ориентируешься. Кто мы? Ах, перестань. Приедешь, я объясню. Это в пяти минутах от станции метро «Харрас». Запиши адрес: кафе «Китченет», Плинганзерштрассе 12. Отлично, целую. Мы тебя ждём!
– Ну вот, – она удовлетворённо обернулась к Лизе, – сейчас приедет Стас. Он москвич. Мы поговорим и всё обсудим. У тебя телефоны папиных знакомых есть?
– У меня есть три телефона. Папиной тёте я пока звонить не хочу. Она совсем старенькая. Он к ней собирался только в самом крайнем случае. А ещё, Анатолия Мордвина и Екатерины Сарьян.
– Как ты думаешь, где он всего вероятнее объявится? У «мальчика» или у «девочки»? Лизочка, подожди ты пугаться! У тебя глаза затравленного кролика. Посмотри на себя в зеркало. Да вот оно, перед тобой на стене!
Действительно, большое, нет, скорее, длинное зеркало в позолоченной раме висело над головой Анны-Мари прямо напротив Лизы. Можно было отлично рассмотреть свой покрасневший нос и припухшие веки. Она перевела взгляд выше на потолок, где бесчисленные подвески люстры прекрасного богемского стекла в виде язычков пламени сверкали, переливались и отбрасывали весёлые зайчики. Анна-Мари взяла ещё одну полосатую подушку и подсунула подруге под спину.
– Так тебе будет удобнее. Так как? Кому сначала будем звонить? Нет постой, сперва ты съешь суп! Это твой любимый с кокосовым молоком и карри. Я от тебя не отстану. Ты дома наверняка не готовишь, правда? А Стас приедет, я вам обоим ещё кое-что закажу. Очень вкусно. Или сказать? Да ладно уж! Здесь делают отличный торт. Сверху желе из манго с кремом из взбитых сливок, и тоненькая основа овсяного теста внизу.
– Маш, я поем, спасибо тебе. Я больше не чувствую себя кроликом. Давай сначала «мальчику» позвоним.
Дверной колокольчик, приветствовавший каждого входящего, тренькнул три раза. Анна-Мари кому-то замахала за Лизиной спиной. Лиза обернулась и увидела высокого блондина в тёмно-синих джинсах и голубой рубашке «сафари» с шейным платком в мелкую красную клетку. По сравнению с очень светлыми густыми волосами его глаза поначалу показались ей серыми, цвета моря на Балтике, если штормит. И сам он какой-то… Скандинавский.
Тем временем молодой человек, потративший несколько минут на то, чтобы обойти без потерь официанта, подошёл к ним и остановился.
– Здравствуйте. Вот я вас и нашёл. Я шёл и думал, на каком языке лучше поздороваться? Поймал себя на желании повыпендриваться и начать по-французски. «И решил себя в этом не поощрять!» – по-русски сказал Небылицын и подал руку сначала Лизе.
– Меня зовут Станислав. Я Вас по фотографии узнал. У Анны-Мари Ваших много.
Он уселся с последней рядом, поцеловал её и серьёзно спросил:
– Что случилось? У тебя был такой голос… Я даже решил не приставать с вопросами по телефону.
– Мы сейчас тебе всё расскажем, – Анна-Мари вопросительно посмотрела на Лизу. – Лучше я?
– Машка, я больше не могу. Я, если рассказываю, всё переживаю по новой. Очень тяжело.
– Тогда сделаем так. Я сейчас скомандую, чтобы тебе десерт подали. Кофе хочешь?
Лиза подумала и кивнула:
– Кафе-латте, только попозже.
– Вот и хорошо. Мы отсядем в сторонку и устроим военный совет. А потом все вместе будем пить кофе.
Лиза слушала Луи Армстронга, нежный оранжевый крем таял во рту, и на душе полегчало. Она украдкой посматривала на подругу рядом с этим высоким стройным парнем, на его руку на её плече, на его правильные твёрдые черты лица, слушала его уверенный голос.
– Машка теперь не одна. Просто чувствую, что это надолго. Одна -только я… Нет-нет! Я с папой! А вот и они.
– Лизок, мы всё обсудили. У тебя с собой телефоны?
Лиза молча протянула ей раскрытую записную книжку.
– Мы считаем, если ты не возражаешь, что лучше Стасик начнёт. А потом он просто передаст тебе трубку, хорошо? И не волнуйся. Мы вовсе не должны ничего решать прямо тут. Обдумаем. Позвоним ещё. Позвоним друзьям Стаса!
– Спасибо, ребята! – Лиза протянула обоим руки. – Я раньше не задумывалась, до чего я одна. Это странно, я понимаю. Любимая дочка преуспевающего отца. Главное, любящая дочка, вот что важно. И в школе у меня никаких проблем не было, и не обижал меня никто, но… А мы можем сразу на «ты», да? – обратилась она к Небылицыну.
– Конечно, – сердечно ответил Стас. – Давай, я номер наберу. Сейчас внесём какую-то ясность, а дальше будет видно. Ты их отчества знаешь?
– Представь себе, да. Даже чудно. Ведь обычно у друзей родителей отчеств для тебя нет, они же друг друга по именам зовут! Но этих двух как раз папа называл – «Сашкины дети». И они себя сами так называли. Словом, они Александровичи.
– Окей. Попробуем связаться с Анатолием Александровичем Мордвиным.
Стас набрал номер, раздались длинные гудки. Через некоторое время бесплодного ожидания стало ясно, что дома никого нет. Воспрянувшая было духом Лиза, снова погасла.
– Про Анатолия я знаю только, что он какой-то большой московский начальник. Юрист. А Катя Сарьян в больнице работает. Её, верно, вообще не застанешь, – вздохнула она.
– А мы попробуем! – Стас начал нажимать овальные синие клавиши, раздался сигнал и звонкий, совсем девичий голос тут же ответил: «Да?»
– У неё точно есть сын. А может, ещё и дочь? – прошептала Лиза.
– Здравствуйте, будьте добры Екатерину Александровну! – зарокотал Стас.
– Я Вас слушаю.
– Екатерина Александровна? Меня зовут Станислав Небылицын. Я звоню Вам по просьбе дочери Вашего школьного товарища Кирилла Бисера. Её зовут Лиза.
– Господи, где он? Вы что-нибудь знаете? Говорите скорее, я страшно волнуюсь! – немедленно прозвучал ответ.
Кирилл пропал несколько дней назад. Он собрался помочь Лиде Пироговой перебраться с маленьким внуком на дачу и испарился, как не было. Сначала Катя дня два ждала. Стеснялась даже сама звонить. Он не обязан ей докладываться! Но время шло, и первым забил тревогу Петька.
– Мам, а дядя Кира куда подевался? Я ему сегодня три раза звонил. Мобильник не отвечает. Он мне велел шмотки готовить. Я хотел спросить, какие ботинки купить? Может, унты? Или мы с ним лучше вместе пойдём выбирать?
Кате это сообщение совсем не понравилось. Она позвонила Лиде, но к телефону подошла её дочь.
– Тётя Катя, а мама на даче. Нет, не приезжала, но мы вчера разговаривали. Там всё в порядке. Ваш приятель? Ну да, Кирилл Игнатьевич, который их вёз. Нет, я не в курсе. Погодите, а что же машина? Я думала, он её там оставил. Какая? Нет, не его. Это машина приятеля мужа, они вместе в командировке. Знаете, Нива, там на другой не проехать. Я тоже ничего не понимаю. Да-да, я Вам сейчас дам мамин номер.
Катя немедленно позвонил. Новости были неутешительные. Лида, чуть не плача, рассказала, как Кирилл их доставил до места, как они пообедали, как он заторопился обратно, пока не стемнело.
– И всё, Катюша! Поцеловала я его, поблагодарила, и он уехал. До поворота я его ещё видела. Он остановился, вышел, погудел нам, рукой помахал… А мой маленький Янек прыгал и кричал: Киюссик! Ой Катька, что же это, а? Может, из-за машины? – повторяла она, а Катя не знала, что отвечать. С тех пор прошло ещё пару дней… Кирилл как в воду канул.
– Станислав, я уже заявила в милицию. Я вчера звонила в посольство. И вот и всё.
– Екатерина Александровна, извините пожалуйста, но Лиза плачет. Она хочет… Вот она уже берёт трубку, – бормотал Стас, пока Анна-Мари пыталась ободрить девушку, слышавшую каждое слово.
– Здравствуйте, это Лиза Бисер, – всхлипывая, проговорила она.
– Да, моя девочка. Я Катя Сарьян. Давай не будем сразу думать о плохом. Конечно, случилось что-то непредвиденное. Я в больнице работаю и знаю всякое на свете бывает. Может, ему стало где-то нехорошо. Ну, заболел и не позвонил… А я ещё нашему Толе сообщу, уж он обязательно должен помочь, – заторопилась Катя.
– Тётя Катя, – неожиданно твердо сказала Лиза, – я хочу немедленно приехать. У нас с папой многоразовая долгосрочная виза. Я только никого не знаю в Москве. Одна никогда тут не была. Посоветуйте, пожалуйста, где мне остановиться?
– И думать нечего. Ты приедешь ко мне. Мы с Петькой встретим тебя. В крайнем случае, если меня не отпустят, Петька – это мой сын, будет один. Сообщи сразу, как только возьмёшь билет. И вот ещё что. Пошли Петьке по электронной почте свою фотографию, чтобы проще друг друга узнать, а он тебе в ответ наши пошлёт, идёт? Записывай. Я диктую: Petrus, штрих внизу, Oboltus, штрих внизу, собака, Google, точка, Ru. Я повторю.
– Тётя Катя, – переспросила Лиза, – собака, Google, точка, Ru – это поняла. Сперва – Petrus, а потом?
– Потом оболтус, Лизочка, «O-b-o-l-t-u-s» – латинским шрифтом. И если строго держаться фактов, то сначала Oboltus, а Petrus потом.
Глава 31
«Самолёт компании «Германия» борт номер****, следующий рейсом «Мюнхен-Москва», задерживается из-за плохих погодных условий на полтора часа,» – возвестил металлический безжизненный голос.
Петька, минут сорок слонявшийся по залу ожидания, садился, вставал, пытался читать или слушать музыку, но ничего не помогало. Он не находил себе места от беспокойства. Что с ним могло приключиться, с этим седым человеком, который так внезапно приехал и почему-то пропал? Кирилл ведь исчез не просто так. После того, как за ними следили. После попытки его отравить. После истории, что дома, у мамы.
«Не верю, что его нет в живых. Не знаю, почему! И мама не верит. А если это похищение? Но никто не объявился у нас, и ничего у нас не просил… Кирилл Игнатьевич, он вообще хороший мужик. Он мамин друг. И он про папу мне рассказал. Обещал, что ещё расскажет. Объяснит, почему я такой. Вот я какой… А какой? Мама однажды сказала: «Хорошо, я скромный врач. Ну а ты? Кто – ты?» Нет, не то. Не поэтому только. Детям хочется иметь папу. Чтобы посадил тебя на плечо. Покатал на велике. Запустил с тобой самолётик. Дал по шее Кольке – соседу, если будет дразниться. Чтобы мне сказать, как ребята: «Мы сегодня вечером с папой… » Поболеть вдвоём за «Динамо», Ауди с Тойотой сравнить. Ну разве маме интересно, что там у «Ауди-2» – дизель или не дизель? И почему «БМВ» в Германии – хорошая машина для приличных людей, а в Америке – предмет роскоши?»
Петя долго ни о чём не спрашивал маму. Он стеснялся. Чувствовал, что не надо. Он вообще не задавался вопросом, а есть у неё… Ну, это… «Личная жизнь»? В доме никогда не было посторонних мужчин на правах приходящих пап. Раз он случайно услышал, как бабушка по телефону сердилась:
– Моя дочь? У нее и в мыслях нет! Что ты, Зоечка! Ну и что, что места хватит? Это не дом свиданий! Здесь живёт ребёнок, ты пойми!
Петя тоже сразу понял и испугался. «Только не это! Чужой дядька с мамой в одной комнате… Невозможно. И потом… А вдруг он командовать начнёт? И драться станет?»
«Сколько мне было? Лет четырнадцать или меньше?» – Вот тогда я и начал думать: «ничего не знаю о папе…»
Немолодая элегантная женщина в дымчатых очках и льняном бежевом костюме прошла от Пети так близко, что он ощутил запах хороших крепких духов. За ней следовал бородатый брюнет с большой спортивной сумкой из мягкой кожи. Он вёл на поводке французского бульдога, который, семеня короткими ножками, смешно сопел.
– Лёля, сегодня ты за рулём. Пойдём, посидим полчасика. Я хочу выпить рюмочку коньячку, – прогудел он.
– Ох ты баловник, Вадик! Кормить теперь во многих местах прилично стали, а вот из какой бочки они коньяк наливают? Отравиться ты не боишься? – засомневалась женщина.
– Лёля, не сбивай меня с курса! Ты там в своём Брюсселе совсем одичала. Это всё-таки московский аэропорт, а не Васюки. Кстати, а что в Брюсселе? Я всё думаю, может нам лучше с финнами завязаться, а Лёль? – уже издалека услышал Петя.
– А это мысль, однако, рюмочка коньячка! – воодушевился он. – В самом деле, времени у меня сколько угодно. Поел я хорошо. Громкоговорители всюду работают. Тут пять минут до места – не пропущу. А обдумать всё надо.
Он покрутил головой, выбирая себе что-нибудь подходящее, и устремился к бару с темно-коричневой стойкой, цветными лампочками и чёрной, похожей на школьную, доской с написанными мелом названиями блюд и напитков.
«Посмотрим, чем нас порадуют. Деньги у меня есть, дядя Кирилл на экипировку дал много. Ещё довольно осталось. И мама сегодня тоже, чтобы Лизу домой доставить. Я немножко потрачу, а потом из своих добавлю.»
Катю вызвали в больницу среди ночи. Главный хирург послал за ней машину, и она, наспех умывшись и выпив стакан чаю, умчалась под моросящим дождём. Пётр, разбуженный в половине третьего, получил указание встретить Лизу. Деньги на такси и поцелуй в щёку, заросшую рыжеватой поросячьей щетинкой. Он доблестно проснулся по будильнику в восемь, привёл себя в порядок и тщательно побрился. Фотография Лизы лежала на обеденном столе.
«Девчонка… Ничего себе, точно. Но на Бисера непохожа, – поглядев на фото, подумал Петя. – Я, если на то пошло, и то больше похож. По крайней мере мужик!» – посмеялся он над такими раздумьями.
Сейчас Пётр, припомнив это, недовольный собой, вздохнул:
«Не, я дурак. Мама с Кириллом были друзья. А с моим отцом нет. Этой девчонке – да, повезло. А мне… Вообще не везёт. Ишь, размечтался! Да я…»
Тут он на полном ходу врезался в стойку и вынужден был переключиться, чуть не уткнувшись в спину здоровенного верзилы – официанта в полосатой маечке и кокетливой золотой цепочке с нательным крестом, выглядевшей, словно дамский кулончик.
– Извините, задумался! – поспешно охнул парень, ожидавший уже услышать развёрнутый комментарий обо всех своих предках по женской линии по восходящей. Но фортуна пока была к нему благосклонна.
– Ничего страшного, – бросил на ходу полосатый, оберегая поднос, уставленный коктейлями. – Вы лучше садитесь скорее, за стойкой ещё есть места.
Он оглянулся. Бар, и верно, был полон, все столики укомплектованы полностью. Петька подумал, не пойти ли куда в другое место, как вдруг ближайший к нему горообразный малый на высокой табуретке гостеприимно хлопнул по соседнему сидению:
– И то! Сидай ко мне, мы с тобой «секс на пляже» закажем. Я угощаю! «Гора» был явно навеселе. Петя заколебался и тут увидел в конце стойки у стенки свободное место. Сидящий рядом круглый маленький дядька сосредоточенно глядел перед собой и отбивал такт левой рукой вилкой по чашке.
«Рядом с этим можно помыслить,» – решил Петя и направился прямо туда. Он уселся, заказал коньяк и постарался расслабиться. До него доносились обрывки разговоров, латиноамериканская мелодия в сопровождении гавайской гитары, несущаяся из динамиков, сменилась би-бопом, а потом…
– Ничего себе, «Irish Bar», – вслух сказал Петька, – Во дают, бродяги, да ведь это же «Apres Un Reve» Габриэля Форе?
Сосед перестал выстукивать свою морзянку, погрозил Пете пальцем и вымолвил:
– Молодой человек, меня зовут Николай Аверьянович! Вторая восьмушка – это короткая третья триольная нота. Вы понимаете, да? Ну раз Вы даже Габриэля Форе… Нет, послушайте. Вот Вы играете короткий свинговый такт: та-а-та, та-а-та, та-а-та, та-а-та, скажем, в «шесть восьмых», и потом: та-та-та-та – После этого он поднял бокал с текилой и закончил свою мысль: – Будем здоровы!
Петька полу открыл рот, затем опрокинул в него сто грамм янтарной жидкости и откашлялся:
– А я Пётр. Я стараюсь врубиться. Ну, короче, догнать, Николай Аверьянович!
Выпив коньяк, наследник Синица сначала попросил повторить, потом плавно перешёл на коктейли. Николай Вишняк, твёрдо державшейся текилы, не отставал. Посадки и отправления объявляли по-русски и на невнятном скверном английском, – они оба ничего не слышали.
– Дядя Коля, ты взгляни, это Лиза! Эт-та – Лизавета Кирилловна Бисер, а эт-та Я, – совал под нос новому другу фотографию Петрусь. – Вот скажи, мы похожи? Она… прилетат, прилет-т-тит, прилетает! А п-п-почему?
– Молодой человек! Что ты там всякую ерунду… Подожди. Сейчас так уже не играют. Ты пойми, они просто бросили старый свинг! Никаких тебе больше триолей, и баста. Не-е-е-т! Ведь они, – он стукнул по чемодану с саксофоном, стоящему рядом, – они просто в каждой четверти восьмые лабают! Это вот: та-та, та-та, та-та, та-та. Ты понял, да?
– Николай Аверьяныч! Дядя Вишняк! Ну послушайте! Моя мама – она врач. Мы сами с Арбата, то есть, верней, со Смоленской. Там они в переулке все вместе учились: мама, Кирилл и…
– Пётр, не отвлекайся. Что делают, олухи, ты подумай! Нет, без меня! Я лучше, как старый Дюк!
Он ударил себя в грудь, выпрямился, насыпал себе торжественно соли между указательным и большим пальцем, взял ломтик лимона и снова вылакал текилу по всем правилам искусства.
– Я и Старина Дюк! Дюк Эллингтон, да он бы всю эту лажу! Нет, ты скажи, что делают, обормоты, а Петя? Фразу строят как на ходулях. Кварту, да что там, квинту между нотами ставят!
– Дядя Вишняк, ну погодите. Вы говорите, что я – салага. Но Вы-то взрослый, так и скажите. Может быть, что я не Синица? И тогда вот эта вот Лиза… Эх, я Вам главного ещё не успел…
Бармен вызвал наряд перед самым закрытием.
– Надрались и идти не могут, – сказал он сержанту. – Безобидные охломоны. Пусть немного поспят в дежурке.
Петька с саксофонистом, слава богу, не выпускавшим из рук чемодана со своим бесценным инструментом, вовсе не сопротивлялись. Однако, когда на минутку потерявший бдительность сержант ослабил хватку, Петька мягко сполз на пол, по пути приложившись к стойке. Под его правым глазом налился большой фингал.
Глава 32
Через два часа никаких надежд не осталось. Лиза сидела на скамейке рядом со своим чемоданом. Мимо спешили люди. Одни на выход, другие торопились к отлёту. Провожающие и встречающие набегали, словно волны прилива, и испарялись. Только к ней одной никто не пришёл. Её телефон тоже молчал, а все попытки дозвониться Екатерине Сарьян потерпели полную неудачу. Надо было что-то решать. Единственное, что пришло в голову бедняжке – это опять-таки позвонить. Небылицын откликнулся без промедления.
– Спокойно езжай сама, – сказал он, узнав в чем дело. – От Домодедово на Смоленскую? Сейчас объясню. Сначала садись на поезд. Доедешь им до Павелецкой, а оттуда можно на троллейбусе и на метро. Или возьми такси, только сделай вид, что москвичка. Про Мюнхен ни слова не говори. Больше двухсот рублей не давай, там близко. И к частникам не садись! Ты всё поняла? Лиза, не волнуйся, бывает! Как доберешься – позвони мне. Если их нет, поедешь к моим.
Лиза выслушала инструкции, радуясь разумной поддержке, и без помех выполнила всё шаг за шагом. Она добралась до Катиного дома, втащила свой небольшой чемоданчик на колёсиках на второй этаж и позвонила. Нечего и говорить, что в ответ ни звука не раздалось. Лиза в полном отчаянии позвонила снова. Глаза её наполнились слезами.