«Мама всегда говорила, что я водяная. Я так люблю нырять. Для меня это не работа!» – твердила себе Бьянка, торопясь оттолкнуть небольшой моторный катер от берега.
Она уже погрузила акваланг и водолазный костюм. Теперь осталось завести мотор и проплыть немного – метров семьсот, но тут была в море впадина и настоящая глубина, где она не раз находила интересные глубоководные формы, часто ныряла и хорошо знала дно. Скалы подходили к воде почти отвесно. Желтовато-серый цвет камня смягчал лишайник, кое-где умудрившийся зацепиться за неприветливые своды пещеры. Солнце не проникало в неё, и вода казалась чёрной как ночь.
«Пещера Волшебника! Интересно, знал этот Синица, где он прячет свои загадки? Быть не может, чтоб он это делал сам. Значит, нашел помощника – романтика. А потому тем интересней… Ну, вперёд!»
Она перевесилась через борт спиной к воде, антрацитовый костюм с белым треугольником на груди блеснул на свету, затем в воздухе мелькнули стройные ноги в ластах и Бьянка свечкой ушла на дно.
Вода была очень прозрачной, и она привычно осмотрелась. Здесь когда-то разбилась яхта о камни, и плотный слой морских организмов облюбовал и обжил её. Острые, как бритва, зубчатые ракушки «собачьи клычки» покрывали дно судна. Надо было соблюдать осторожность. Они могут поцарапать и ранить, да к тому же ядовиты. Она невольно поёжилась. Подводные царапины, обычно, безболезненны. Море не знает разницы между водой и кровью. Но эти – совсем другое дело.
Группа изящных серебристо-золотых рыбок с алыми жабрами промелькнула и скрылась. Большой голубой зубан с сердитым ртом и враждебными глазами не спеша подплыл к девушке совсем близко и остановился, трепеща плавниками. Склон уходил круто под уклон. Лениво пульсируя, мимо протекали прозрачные медузы и угольно-чёрные рыбки разрывали их в мелкие клочья. Она сунула голову в грот – испуганные рыбки сбились в кучу и прижались к стенкам. Маленькие пещерки пестрели асцидиями и гидроцитами. Целый микромир жил своей интенсивной жизнью в каждой крошечной расщелине: крохотные волосатые крабы, пёстрые моллюски, водяные черви… Прямо перед ней впереди тянулось что-то вроде оврага, склоны которого были покрыты тёмно-зелёным тинообразным слоем. На них сидели чёрные морские ежи и мелкие, напоминающие цветы, белые водоросли. Тут же паслась рыбная молодь. Среди камней плыла стайка морских саргов. Весь свод грота был усеян омарами на тонких ножках. Их головы и усы были обращены в сторону входа.
Вот она и у цели. В самом конце подводной ниши лежал камень, не заметить который было нельзя. Он тоже оброс, но не очень толстым слоем. Однако дело было в другом.
Тяжелая цепь с замком двумя большими витками уходила о него вниз.
«Опять я быстро нашла. Только вот замок! И что теперь – нужен ключ?»
Действительно, во второй «сигарете» был подробно описан подводный грот. Ясно сказано – в конце камень, а на нём цепь. Бьянка подплыла к «объекту» вплотную и ощупала его. Камень был величиной с голову большой собаки с выемкой вроде ручки.
«А, ну теперь понятно!»
Камень этот был достаточно тяжёл, чтобы плотно сидеть на грунте, там, где разве извержение вулкана могло его сдвинуть с места. Даже сильный шторм не мог достичь грота в пещере. Ржавая цепь наподобие тех, что используют для рыбацких лодок, выделяла его из прочих. Она просто висела, скрепленная замком.
«А может «клад» – сам этот замок? Тогда мне его не отвинтить… Попробовать подёргать? Нет, я сперва поищу внизу.» – Бьянка начала раскачивать камень, но он не поддавался. Бесстрашный зубан, обнаглевший от любопытства, наблюдал бесстрастно её усилия. – «Вот я сейчас найду что-нибудь, а рыба откроет рот – проглотит и уплывёт!»
Камень качнулся и сдвинулся, крошечные рыбёшки брызнули из-под него во все стороны, Бьянка от неожиданности отлетела назад, возмущённый зубан сердито отплыл.
Никаких замков и прочих загадок! Плоский предмет, совершенно такой, как в «Ла Мортелла» опять лежал перед ней. Бьянка схватила «это» и, немедля, ни минуты бросилась прочь.
Спустя несколько часов она сидела в домике Джованни, укутанная пледом. Её знобило, горло болело, и голос сел. На обратном пути дул сильный мистраль, и она простудилась. Алекс кормил её и поил. Он не спросил даже, что она нашла и где добыча. Пока Бьянки не было, он не находил себе места и нещадно себя ругал, что согласился на её уговоры. Только боязнь её подвести, если выяснится, что она ему помогает, удержала парня на месте.
– Слушай, я могу толком только шептать. Всё прошло без сучка – без задоринки, и я добыла две… Ты сейчас увидишь. Я не стала без тебя открывать, но умираю от любопытства, как мой зубан, – девушка благодарно поцеловала его в щеку и показала на свою сумку. – Достань оттуда. Давай посмотрим!
– Твой кто? Какой зубан? У тебя температура, давай я тебя уложу, завтра поглядим. Чёрт со всем этим! Надо вызвать врача, я…
– Прекрати немедленно паниковать! Орать не могу, и горло болит, но если не ты, тогда я сама! А про зубана я потом расскажу.
Алекс замахал руками и покорно двинулся, куда было велено. Он открыл сумку, достал из неё плотный пакет и извлёк из него две круглые плоские штуки совершенно одинакового размера и цвета. Это были коробочки для сувениров, для мелкой бижутерии или подобных вещей, каких много продают повсюду в любой стране. Он протянул их Бьянке, и дрожащими пальцами она с трудом открыла одну из них. На мягкой подкладке лежал только кусочек металла причудливой формы. Вторая последовала за первой – в ней оказались ещё два брусочка. Цветом они напоминали засахарившийся липовый и гречишный мёд.
– У нас с тобой, наверно, сейчас довольно глупый вид. Признайся, мы оба ожидали каких-нибудь сокровищ Али-бабы, а это… Да, а что это, вообще-то, такое? Об этом было сказано – собери?
– Чёрт его знает, я рад, что там больших никаких драгоценностей нет. Мне теперь хочется только выпутаться поскорей. Он сказал и написал: «найди ключ от «Януса» и собери!»
– А мне страшно интересно. Нет ли тут ещё чего-нибудь?
Она снова закрыла крышки и перевернула безделушки вверх дном. На донышке были процарапаны буквы. Алекс их однажды ей показал. У неё прекрасная зрительная память, и она тотчас всё поняла.
–
С И Н И Ц А – сказал Алекс, – это слово звучит.
«Композитора звали Вильям Уолтон, его жену – Сьюзен, архитектора – Расселл Пейдж. Сразу столько имён. Почему она думает и о них? Не потому ли, что это имя человека, странным образом подарившего ей её любовь, а композитор подарил своей жене этот парк…»
Девушка повернулась к Алексу, безучастно разглядывающему пол под ногами.
– Я ощущаю это как вызов. Мы соберём, я обещаю. По крайней мере, мы попытаемся! – прошептала она.
– Бьянка, упрямая девчонка, немедленно марш домой! Можешь своего непутёвого музыканта… да, да, сына Карло, Алессандро заодно привести. Вернее, не можешь, а должна! Я совершу для тебя должностное преступление и расскажу, куда он вляпался, этот болван. Да и ты, моя дорогая племянница, да! Ты тоже, вот именно! Как не веришь, что я раскрою служебные секреты? Ты как разговариваешь с дядей? И за парня боишься? Так, так… Ну вот что: никому не нужен твой мальчишка. Уже выяснилось окончательно, можешь не волноваться. А про секреты… правильно не веришь. Но наши коллеги из Германии уполномочили меня совершенно официально тебе кое-что сообщить. Ах и тебе есть что рассказать? Ну приезжайте скорей. Надо же наши… э… семейные дела наконец обсудить. Папа и мама хотят познакомиться с… да что там, нечего не поделаешь, хотят познакомиться с женихом, говорю!
Глава 39
– Бисер! Кирюха, дружище, живой! Ну ты гигант, а маскарад, маскарад какой! Ладно, сногсшибательная история. Мы теперь сделаем так. Поживите вы все на даче!
Мордвин, узнав от Кати о появлении пропавшего Кирилла, быстро все организовал. Тот поджидал известий в назначенный час в затрапезной забегаловке в закоулке у Курского вокзала. Толин человек подсел к нему, спросил кружку пива, обменялся несколькими словами и ушел. Спустя некоторое время вышел и Кирилл. Все трое – Анатолий Александрович, Катя и Кирилл встретились дома у Мордвина.
– А не опасно? Вероятно, за всеми нами следят, за всей «цепочкой»? Может даже в особенности за мной, как за Петькиной мамой. Значит и за моей дачей… – заволновалась Катя.
– Не спорю, вполне возможно. Но информации у меня теперь больше. А через недельку я уже вам кое-что смогу сказать. И потом по поводу безопасности – я этим сам займусь. Передохните сначала все, опомнитесь. Кира, какие твои планы? Ты всё собрал? – спросил полковник.
– Всё, что было оставлено, теперь у меня. Я получил у Лиды остальное, это текст, карта – вторая половина, и две странные фразы. Правда, не до них пока… Я тебе это всё скопирую и оставлю, пусть будет ещё у одного человека. Знаешь, этот тип, что меня бутылкой трахнул, я его и не видел. Только он, видно, куртку мою стащил. Но документы были за пазухой, не то пиши пропало! Я же уже учёный – завёл внутри кармашек.
– Подумать только! Ты же лежал в кустах, и шел дождь! А бумаги уцелели… Кто это был, что хотел… Но ты про планы ничего не сказал, – напомнила Катя.
– Планы? Мне надо ехать искать! Давайте все посоветуемся. Я взял бы Петьку с собой, как хотел до этого дурацкого нападения. Я себе слово дал, что вытрясу из него дурь. Север для этого как раз годится, если это только для парня не слишком опасно.
– Толя, вот ещё что. Пока меня старики раздевали, рубашку на мне разрезали и лечили… Я сказал – всё при мне. Всё же не совсем. Кусочек карты разлезся, эти самые фразы теперь толком не прочесть. Смотрите. Тут написано: статуэтка «Янус», она же – «Римский заказ». Дальше стоит вроде: «Дом – Дереводом», город Росто… и этот план. А следом по-немецки, но почерк уже не разобрать.
На листке бумаги подробно по всем правилам топографии был нарисован план городской площади, на котором один дом отмечен большим крестом.
– Кира, а где деревья? Ну, эти – дерево, дерево… – спросила Катя.
– Да, план как план, карты я, слава богу, читать умею. Но зелёных насаждений тут что-то нет… – заметил Мордвин.
– Не знаю, ребята. Нам всё равно сначала на Север надо. Об этой истории про статуэтку немного есть в дневнике. Старик военврач, Михаил, тот самый…
– Понятно, Кир, мы помним.
– Так вот, он встретил во время войны своего родственника, который ему рассказал о их семейных сокровищах. Насколько я помню… Надо посмотреть, я чувствую, удар по кумполу не прошёл даром. По-моему, того звали Бенедикт и он скоро умер.
– Не беспокойся, у меня есть очень надёжный мужик. Это мой старый знакомый по службе. Так случилось, что все нити этого дела идут через него. Он вас будет охранять. А я ему тоже подкину теперь немного топлива – знай наших!
– Как его зовут, конечно, не скажешь?
– А ты как думаешь? Могу только имя уменьшительное назвать, оно смешное. Это не кличка, не оперативная фамилия, эту и я бы не знал. Словом, его зовут Рэм.
– И вовсе не смешное, скорее грозное – Революция, Электрификация, Марксизм! – улыбнулась Катя.
– Ничего подобного, но не гадай – всё равно не расколюсь.
– Не-е-е Катёна, это не интересно. Да и из моды вышло. А вот я попробую, – оживился Кирилл, – Редкая, Экзотическая.... Медуза… ли ещё можно – Макака! Не нравится? Тогда – Муха.
– Как там у классика, кто-нибудь может точно сказать? «Муха по полю пошла…» – улыбнулась Катя.
– Муха Денежку нашла! – закончил благодушно Мордвин.
– Лизок, ты должна спать побольше. И есть, конечно. Петька сегодня с утра к фермеру съездил и молока, и творог привёз. Старается. паршивец, реабилитироваться после безобразной истории в аэропорту. Хочешь, я тебе сырников напеку? От тебя из-за всех наших фамильных историй только одни глаза остались.
Катя и Лиза не спеша шли вдоль загородного шоссе, уходившего дугой за невысокий холм. На дороге было совершенно пустынно. Запах цветущего жасмина и резкий аромат спиреи сменились горьковатым дымком тлеющих листьев. Дачники возились на грядках или холили клумбы. Было прохладно, и в окрестных домах нередко топили. За высокими заборами нуворишей лаяли собаки, и Катя, не отличавшаяся хорошей зрительной памятью, не узнавала с детства исхоженных дачных привычных улиц в этих «пагодах» и чуднЫх дурацких хоромах. Лиза держала Катю за руку. Она была в Катиных белых джинсах и голубом свитере. Её каштановые волосы отливали медью, если солнце выползало из тучи. Серые глаза стали больше. Меж бровями залегла морщинка.
– До чего похожа на Сашку. Нос, веснушки, эти скулы и голос… Но глаза? Если бы я не знала… Да ерунда. А хорошо, всё-таки иметь дочку!» – Катя искоса поглядела на Лизу и сжала её холодные пальцы. – «Ты чего молчишь, замёрзла? Может пойдём домой? Ты уже нагулялась?»
– Тётя Катя, Вы не сочтёте меня бестактной дурой? Я Вас хочу спросить. Ох, Вы, наверное, скажете – лучше папу. А он сам не сказал. То есть он… А я, я стесняюсь. Но не могу! Это не даёт мне покоя.
Нос у Лизы страдальчески сморщился, а глаза потемнели как озеро перед грозой.
– Ты, что, заяц? Детка, да что такое? – Катины брови взлетели вверх. Она было повернулась к Лизе и ласково коснулась её щеки, как вдруг несколько отстранилась. – Я готова с тобой поговорить, о чём захочешь. Но, конечно, без красочных деталей из нашей личной жизни – моей, Киры и Саши. Лиза замотала головой. Потом сцепила пальцы и умоляюще поглядела на Катю.
– Я просто хочу знать, что случилось в горах, – еле слышно прошелестела она.
– Что ж, слушай. Я начну издалёка, чтобы стало понятней, – помолчав, негромко сказала Катя. – Мы с четырнадцати лет ходили в походы. Всё было серьёзно и спортивно поставлено. Зимой лыжные сборы. Зимний лагерь, занятия по группам. По утрам после завтрака эти группы уходили каждая со своим командиром на маршруты. Назначался, между прочим, контрольный срок, когда все должны быть на базе. Через полчаса после срока старшие выходили группу искать. По вечерам – теория, занятия по чтению карты. Представь себе: зимние каникулы, лес, домик в лесу, за окном мороз и позёмка. Никаких тебе телефонов. Мы ходили по карте с компасом. Это называлось – по азимуту. Отправлялись надолго. Поэтому брали с собой бутерброды и чайник. Разводили на снегу костёр. Не так это просто – на снегу чайник вскипятить. Особенно если градусов двадцать с ветром. Вот бежим, бывало, на лыжах. И такой отчаянный холод! У девчонок, у кого косы, волосы индевели. Понимаешь, ресницы и косы белые! Ну вот, пока движешься – тепло. Жарко даже. Но стоит остановится, как влажная штормовка стекленеет. Все это мы делали сами, без взрослых. Сейчас, как подумаешь, могло всякое случиться. Но на моей памяти даже никто не болел! У нас был совет командиров. Система дежурств. Готовили сами. Вечерком, конечно, и пели, и играли. Изредка танцевали. Это я все про каникулы. И после них мы ходили тоже. Это называлось «воскресные выходы». Ещё были соревнования – такие «слёты». Господи, слова уж забылись! Комсомольский туристский слёт: школьный, районный, московский. Там следовало сначала пройти маршрут, а после ставить палатки на время, костры разводить, даже борщ варили – кто лучше. Да, а самое главное -летом, после учёбы.
Катя и Лиза вернулись с прогулки и принялись собирать шишки по дорожкам участка. Большой старый самовар на крыльце правым боком оказался на солнце. Лиза наклонилась за шишкой, зайчик упал ей на нос, она засмеялась, зафыркала как молодая лошадка и постаралась от него увернуться.
– Я не знала, тёть Кать, что самовары можно шишками топить.
– Сейчас покажу. Ты только мокрые не бери. И лучше сосновые, они горят хорошо. А запах! Мальчишки придут, мы их накормим, а потом уж и чаю. Для тебя у меня есть брусника, Петька больше любит крыжовник, а твой папа – вишню.
Они набрали уже полную корзинку и не спеша направились к дому. На открытой террасе, увитой диким виноградом, стоял большой четырёхугольный стол, длинная дубовая скамья и старые дачные плетёные кресла. Большая белая пушистая собака выскочила им навстречу и радостно завиляла хвостом.
– Петю ждёт! Иди сюда, Щен. Ах ты, мой хороший! – заворковала Лиза и запустила руки в густую шерсть.
– Лизок, ты уже оживаешь – и румянец, и голосишко! Ну что, хочешь ты дальше слушать или, может, потом продолжим?
– Очень! Это, просто, я, глупая тетеря… Извините, пожалуйста, что перебила.
Катя оглянулась на девушку и решила: «Боится. Тянет время. И ждёт -и страшно.»
– В общем так. По итогам сезона командиры решали, кто в какой поход идти может. Кто готов, и какая сложность. Подбирали подходящую группу. А походы были такие. Что попроще – по Подмосковью. Посложнее – уже подальше. Иногда и в Сибирь, на Север.
– Но это всё – «по ровному месту», и только пешком? – вскинула голову Лиза.
– А вот и нет. И на байдарках, и на плотах, и уж начали к горам подбираться. И когда мы кончили школу, то уже имели разряды. Видишь, различали, собственно, пешеходный, водный и горно-пешеходный туризм. Альпинизмом у нас не занимались. Это только один твой папа. Дядя, младший брат рано умершего отца, начал брать племянника в горы с малолетства. И Кирилл, как кочевник, что с младенчества на коне, был на склоне, как дома. Ледорубы и кошки, горные ботинки, примус, спиртовка и т. д – привычные вещи для Киры, если попадались одноклассникам на глаза, то смотрелись по-марсиански. Альпинистский рюкзак, например, был со «станком» – металлической рамкой. Палатки – из лёгкого поблёскивающего прочного перкаля, а не тяжёлого зелёного брезента, как у ребят. Спальный мешок из синего парашютного шёлка на пуху, а не грязно-серый, набитый лежалой ватой.
Способный, яркий Андрей учился кое-как. Он не мог похвалиться усидчивостью и прилежанием. Считалось, однако, стоит ему только захотеть, и он будет лучше всех! Он ходил, окруженный ватагой приятелей. Но за Кириллом – отличником и альпинистом ревнивым оком следил.
Подтянутый, выдержанный Бисер держался слегка особняком. Про него болтали, что де, конечно, толковый тип. Но нет, не гений! И Бисер тоже был не в восторге, когда Синица срывал овации. Иногда, если Андрей пел, а девчонки млели, он бурчал: «Кричали женщины «Ура»!» А в ответ раздавалось: «И «Ах»! Стекляруса бросали…» Девчонки смеялись, Бисер злился. И от этого напряжение поля было такое, что порою искры летели.
Ну, после выпускных экзаменов было, конечно, не до походов. Все готовились, как безумные. А мальчишки ещё и армии боялись. Потом мы опять сдавали в разные места и в разное время. Поступили. И отдалились, – Катя вздохнула и подбросила шишек в самовар. Пламя загудело и показалось из закопчённой трубы.
Но время шло, и стало понятно постепенно – у нас ничего не кончилось! Я не знаю, как тебе это… Я хочу сказать – нас тянуло друг к другу. Снова начали собираться. Снова иногда – то в лес, то куда-нибудь во Владимир вместе, а то и на Соловки. И наши эти сложные отношения… Ничего никуда не делось. Казалось бы, у каждого такая перемена – студенческая жизнь! Столько новых впечатлений и новых же людей. А мы… «вернулись».
Новый год они ещё провели по разным компаниям, а потом чем ближе к весне, чем горячее солнце и чем сильней капель… Серёжки на тополях на Кружке опали на землю. Зелёный туман сменился крошечными липкими листочками, а на тяжёлых садовых скамейках просохла роса. Катя и Андрей целовались у церкви, потом в подъезде, потом…
– А летом? – спросил он, – Хочешь, уедем вместе? В Крым? На Кавказ? О, у меня идея!
– Давай свою идею, – она положила ему голову на плечо. – Зря что ли у нас свой альпинист-перворазрядник имеется? Пускай Стеклярус нас в бой ведёт! Итак, на Кавказ, Сарьяшек!
Решено было предпринять всего понемногу. Чтоб маршрут интересный и не слишком сложный, чтоб девчонкам не тяжко, но парням интересно. Пройтись по предгорьям, оставить рюкзаки в горной деревне, где у Бисера были знакомые, и налегке провести восхождение на вершинку Мех-Даг. А потом можно к морю – покупаться, погреться. Бисера поставили командиром, Катю – завхозом. И началось.
Не так они были воспитаны, чтоб сачковать в походах. Всё стало делаться совершенно всерьёз, и температура котла поползла вверх. Кирилл в своей стихии давал всем прочим сто очков вперёд. Одного этого было достаточно, чтобы Синица хмурился и язвил. Он считал, Катерина сравнивает не в его пользу. И вообще, что за глупость, ей богу? Командиром должен быть он. Взял, да себя сам высек. Конечно, тот другой – альпинист. Но альпинизма тут на вершок!
Мы с Андреем Синицей, ну ты знаешь, мы были вместе. Совсем недавно! И мы хотели… Нет, мы решили… Сейчас. В общем так. Ты понимаешь, с самого начала вышло странно. Словно кто-то нас сглазил. Зачем было, если стремишься побыть летом вдвоём, вообще идти с ребятами на Кавказ? А мы пошли. Зачем, если после тяжёлого года думаешь отдохнуть, делать такой серьёзный маршрут? А под конец ещё и скалолазание брать? Но ребят сразу же понесло. Они выделывались друг перед другом. И выбирали всё посложнее. И мы с Сашей уставали ужасно. Ей было особенно тяжело, и она начала отставать.
Лиза напряжённо слушала, боясь пропустить хотя бы одно слово. А Екатерина Сарьян – мать одиночка, кандидат медицинских наук, хирург, давно за сорок и пр. была далеко. Она видела перед собой молодые раздражённые лица, слышала злые слова. И этот Сашкин взгляд. На Андрея…
– Кирилл старался Саше помочь. Но делал вид, что заботится вообще «о девчатах». А Синица, тот тогда ревновал. Он как раз считал, что Ирбис распускает хвост для меня. И просто лез на рожон. Бисер предлагает разгрузить наши с Сашей рюкзаки. Бисер предлагает подежурить за нас. Он греет нам руки, он сушит наши штормовки. Мы вечером без сил забираемся в спальники, и он приносит нам чай!
В этот день они решили разделиться на время. Решено было, что девчонки останутся «на базе» и приготовят праздничный ужин. А ребята возьмут траверзом небольшую вершинку и «полазят» по скальной стенке, если времени хватит. Кирилл покажет и потом подстрахует. Как вернутся, то походу конец – вниз, и к морю.
А теперь представь себе. Они вечно пикировались. И тут утром пошёл Синица со мной к ручью после завтрака мыть посуду. Горный ручей глубокий, быстрый. Он меня обнял и – давай баловаться. Кружки на пальцы нацепил, в воду опустил – их и смыло! Утопил из шести три кружки. Бисер побурчал и оттаял. Ладно. Днём решили кол от палатки поправить. Мы с собой их носили – не в лесу, не нарубишь. Нужно было чуть-чуть подтесать. Толька Головин взялся, а Андрей на подхвате. Кирка говорит: «Андрюха, топорик возьми». А Пан и упёрся – «проще ножом». У нас был один на всех охотничий нож с широким лезвием. Не забудь – купить нужную амуницию трудно было. Мы его берегли. И Синица со всего размаха лезвием да по шпильке! Показать хотел – вот как просто. И оно так: кра-а-ак, и сломалась!
– Тётя Катя, а что такое «шпилька? Я не совсем… Они же хотели кол? -робко удивилась Лиза.
– Чтобы поставить палатку нужны два большие кола. Мы их тогда делали каждый раз заново для похода и носили с собой. Кроме того, обычно имелся набор металлических мелких распорок. Их просто в землю втыкали. Такие круглые в сечении с крючочком шпильками назывались. Так одна там рядом лежала. И Синица попал. Случайно!
– Ой, а папа?
– Он чертыхнулся и добавил: «Дело мастера боится. Впрочем, я сам виноват. Надо убирать колющие и режущие предметы от детей». Андрей встал и молча вышел. Долго его не было. Наконец пришёл. Стемнело уже. За ужином я вокруг него всё жужжала и утешить пыталась. Опять вроде всё разрядилось. И вот ты не поверишь. Вечером перед сном, когда снаряжение к восхождению готовили и проверяли, надо было примус почистить. Гришка, видно, хотел, чтобы что-нибудь у Синицы, наконец, получилось. И пододвинул примус к нему. Бисер сидел спиной. Он сказал: «Слейте бензин, мужики». Этого было достаточно. Я не знаю, что он там сделал. Они в стороне от нас с Сашей были. Только раздался хлопок, и примус взорвался. По-настоящему? И их задело? – Лиза испуганно вытаращила глаза.
Нет, слава богу. Но примус разворотило как следует. Тут уж Пан наш сломался. Расстроился, растерялся ужасно. В горах ведь топлива нет! Ребята скисли слегка. Ирбис ему и выдал, да зло, прямо скажем: «Ну что, птичка-синичка, это тебе не девушкам песни петь?» А Пан в ответ: «Люблю иногда для понта примус сломать. Раз ты не ценишь, как я пою, я тебе фокусы показал. Ты, брат, командир. Как прикажешь!» И просто весь побелел.
Мы с Андреем в разных палатках были. Всё пытались «соблюдать походную дисциплину». Я не знаю, он спал ли, нет ли… Утром часов эдак в пять парни ушли. Мы с Сашей не проснулись, и остальное я знаю от Тольки. Сначала всё шло хорошо. Они пошли тремя связками. Поднялись на вершину. Была такая старая альпинистская песня:
Подъём тяжёлый, труднее спуск,
Карниз ледовый покат и узок,
А гребень скальный внизу как нож,
Холодным блеском на сталь похож.
И спускаясь вниз,
прыгнул альпинист…
Часто пели мы у костра. Кирилл тоже прыгнул, спускаясь вниз, но неудачно. Он попробовал зарубиться ледорубом, но склон «потёк». И наш командир – альпинист, единственный опытный скалолаз среди всех, сорвался в трещину. Андрей и Кира и на вершину, и вниз с вершины в одной связке шли. И Пан удержал репшнур. А потом медленно по шажочку вытянул Бисера наверх.
Когда другие подоспели, они услышали вот что. Синица, как отдышался немного, так процедил сквозь зубы: «Ну что, нравятся тебе теперь мои песни?» Тот ему: «Андрюха, да ты меня с того света вытащил. Хоть пой, хоть пляши – я твой должник». «Нет, – отвечает, -я теперь тебе не Андрюха. Ты можешь меня Сильвио называть. «Выстрел» помнишь?» «Это из «Повестей Белкина» что ли?» «Угадал. За тобой должок – это верно. Но я за ним приду, когда захочу!»
Спустились это они, и к нам, наконец, пришли. Молчат и ходят вдвоём! Потом купаться отправились тоже вдвоём – грязь смыть, а Толя нам рассказал.
Катя замолчала. Она засомневалась, а надо ли? Там дальше будет больней. Она прикрыла глаза и ушла в свои мысли:
–Не понравился нам разговор на горе. Помню, Саша сказала: «На душе неспокойно». И я поддержала: «Точно. И командира спасли, и наш орёл – герой-героем». «Твой орёл», – возразила Саша». «Мой так мой. А только птичка-синичка нехорошо прочирикала. Не дворянское это дело». «Понимаешь, он вроде Киру не попрекал, но…». «А помнишь, как они вечером сцепились?» «Из-за тебя!» «Да нет, Саш, они вообще всё время, как петухи. Или бычки? Они оба первые должны быть!» Я всё ещё ничего не понимала. Мы напекли оладий из блинной муки и лопали их со сгущёнкой. Мы пытались развеселиться, пели, старались шутить.
Ночь прошла, и группа спустилась к морю. Тогда Саша вытащила из рюкзака цветастый сарафанчик и распустила волосы. Они были у неё рыжеватые до плеч. «Постникова, ты хочешь на пляж?» – спросил Кирилл. Он первый раз сказал так. Не «девчонки», не «катишуры». И взял у Саши рюкзак. «Тебя проводить?» – спросил он опять. «А может хочешь в кино?» И как-то всё вдруг стало ясно. Позиция определилась однозначно. Вот тут-то «Катькина подружка», не отвечая вовсе Кириллу, обернулась к Синице, с неподдельным интересом слушавшему эти вопросы.
«Пан, как ты думаешь, где продают мороженное?» – услышала Катя. И увидела взгляд.
Андрей улыбнулся, взял её за руку и весело ответил: «А мы пойдем поищем!». Глаза его блеснули недобрым огоньком. После этого они просто ушли вдвоём по дорожке приморского сада и вскоре скрылись из виду. Никому не пришло в голову их окликнуть. Все ошарашенно переглянулись. Кате показалось, что она оглохла, и из её глаз сыпятся чёрные искры. Вернулись они только под утро.
Из задумчивости её вывел знакомый голос: «Мам, привет! Есть очень хочется. А где Лиза?» По тропинке от калитки к дому приближался Петя, а за ним в некотором отдалении шел Кирилл. Оба были нагружены покупками.
– Привет, мальчики. Обед готов, и Лиза в порядке. Мыть руки, и к столу! – весело с облегчением скомандовала Катя. – У нас все дома!
– Пирожок, не волнуйся. Я выбрала минутку и сразу тебе звоню. Они все у меня на даче.
– Катька, по телефону не надо. Я теперь всего боюсь. Они целы? И.. действительно, все? И…?
– Да-да – полный комплект. Я тебе скажу, мы легко отделались. Всю команду можно считать условно годной. Сейчас они поэтому готовятся к марш-броску, а я остаюсь в обозе и буду опять трястись.
– Я уж слышу. У тебя голос такой – озабоченный и печальный.
– Нет, Лид, это я из-за Кима. Его жена лежит у меня в патологии. Вернее, лежала, а сейчас её перевели. Вчера вот только. Господи, трое детей! И за что это?
– Объясни, я не понимаю. У неё что-то по твоей части?
– Думали, что по моей. Оказалось, совершено не там и не то. И неоперабельное уже…
– Слушай, ты меня просто убила, Кать… Я не знаю, может ему чем помочь, или это будет бестактно, если я сейчас позвоню, как ты думаешь?
– Знаешь, что, попытайся, а дальше – судя по обстановке. Почувствуешь, как и что. Например, предложи детей в деревню забрать. Вдруг ему понравиться? Он тогда всё организует, для него это не проблема. А участие старых друзей ни с чем другим не сравнишь. Ты попробуй! Ох, извини. Лиза подаёт сигналы бедствия. У неё что-то горит, а мой шельмец…
– Катюша, беги. Я тебе позвоню через денёк. Ты всех твоих поцелуй.
– Не моих, а наших. Пока, удачи тебе.
Глава 40
– Девочка моя, не волнуйся. Ну почему это должно иметь к нам отношение? Да может они были членами какого-нибудь ордена вампиров-любителей? Или это вендетта? А то конкуренция их сгубила, борьба за наследство…
Они сидели в Государственной мюнхенской библиотеке около входа в читальный зал и шептались. Уже смеркалось. Вид у Анны-Мари был усталый и огорчённый. Говорил Небылицын, она больше молчала.
– Я, как тебе обещал, попросил у Брука дополнительных объяснений. Вернее, я так решил: почему я должен таиться от старика? Вот и выложил ему всё как есть. Мол, может тут пахнуть жареным или нет? Если да, я умываю руки. Я даже – мы умываем руки – сказал.
– Значит – «мы». А что наш Оскар? Он спросил, почему только руки? – было видно, что она думает о другом.
– Да, дела, я снова забыл, что мы с тобой не из одного детского садика. «Умываю руки» – означает просто: не хочу с этим дело иметь.
Стас обнял девушку и заглянул ей в глаза.
– Ты меня не слушаешь, правда? И про садик ничего не спросила? Ты мне сначала закончи про Брука. Он объяснил или нет?
Анна-Мари вздохнула и положила ему голову на плечо. Слева от неё высилась небольшая стопка книг, журналов и газет, пожелтевшие страницы которых выдавали их почтенный возраст.
– Ну он сказал следующее. Никакой тайны и уголовщины. Живёт в Москве один грандиозно богатый человек. Стальной король. Он довольно одинок и без особых причуд.