Официант – китаец средних лет Лю, брат хозяина ресторана, неплохо понимал немецкий. Но не вслушивался в диалог заканчивающих обед мужчин. Его сложная и нервная деятельность давала ему достаточно пищи для размышлений. Бухгалтерия и работа с персоналом лежала на нём. Приходилось всё время вертеться как ужу на сковородке, чтобы держать в узде поваров и обслугу, постоянно думать о ревизорах, о проклятых визах и разрешениях на работу. А ну, как и из гостей кто… этот… из контролёров? Духи очага и драконы!

– Дым хорошей гаванской сигариллы Вагнера стлался под потолком. «Bitte zahlen» – обратился он к официанту. Лю выписал счёт и сделал несколько шагов по направлению к их столику.

– Всё-таки спрошу тебя, наконец. Думал сам скажешь, а ты молчишь, собака. Так почему? – услышал Лю, подойдя ближе. Говорил стриженый потолще, очкарик, улыбаясь, молчал.

– Ну что, будто не понимаешь? Я начальник, и ты не мальчик. Ты имеешь право сказать.

Лю поставил на поднос две рюмочки сладкого сливового вина. «Выпьют или не выпьют? Это скорее для дам.» Но брат наказывает под занавес обязательно угощать всех клиентов. Простенький знак внимания, и счёт кажется меньше. До столика оставалось не больше двух метров, когда блондин все-таки заговорил.

– Да нет, я понял. Другими словами, ты начальник криминальной полиции хочешь узнать от меня, полковника БНД, зачем госбезопасность взяла это дело к себе?

Лю с ужасом глянул на собеседников. Начальник КРИПО! Он не ослышался? И полковник… батюшки светы! Руки у него задрожали, и сливовое вино густой липкой струйкой потекло на зелёный фартук.

Глава 64

Большая рыба – Карп Валерианыч был человек консервативный, но трезвый. Он не любил челяди, в его доме не мельтешили лишние люди. Квадратные парни с бритыми затылками тоже не отирались у входа в офис. Но когда Николай Палыч Дедко однажды сказал – нам пора иметь особиста, таковой быстро появился.

Это был серьёзный, деловитый очкарик «из бывших», не бросающий слов на ветер и со связями там, где надо. Феликс Лопатин стал отвечать за безопасность и если считал нужным, приглашал, смотря по обстоятельствам, когда и сколько надо, хорошо обученных молчаливых, незаметных людей, всегда одних и тех же, но умевших, если нужно, изменить свою внешность не хуже актёров. У него появился на фирме маленький кабинет без таблички и постепенно сложился порядок, что и в случаях недоразумений с властями бумаги направляли сперва к нему.

Звонок во флигеле Палыча раздался в восемь ноль-ноль, и хозяин немедленно снял трубку.

– Феликс? Здравствуй, здравствуй. Ты уже на посту? Так контора же начинает только в девять.

– Вот и хорошо, можно спокойно поработать. Мне сегодня надо всё спланировать, впереди совещание в Литве – туда казахи едут и датчане. А потом шеф хочет на неделю в Шотландию в отпуск. Это уж другая задача.

– Постой, Феликс. В Шотландию он один собрался или…?

– Или… Погоди, Коля. Я чего звоню? У меня на столе телега лежит. Я тебе изложу. Я сам с этим сразу не полез – потому, не мой материал, сейчас ты поймёшь. Вот слушай.

Николай Палыч внимательно, не перебивая выслушал сообщение, а потом спросил.

– Кто этим ведает? Так, а кто заказал? Ах тоже он, целый перечень вещей… Тогда послушай Феликс, что я скажу. Не нравится мне это дело. Сам доложи – я мешаться не стану, и ты не тяни. Я считаю – ты напрасно её не любишь. Но если это, правда, «жучок», тогда я на твоей стороне, не сомневайся. Ну до связи. Пока.

– Доложить так доложить. Лопатин – «военная косточка» не хуже Палыча, набрал экстренный Кубанского. А «сам», услышав доклад, от гнева окаменел.

– Так Вы уверенны, Феликс Миронович… – Карп понизил голос, но слова его падали как свинцовые гири.

– Коротко говоря, Карп Валерианыч, вещи, объявленные в розыск в Германии, попали к нам в «Коллекцию Королевы». Немецкие детективы вышли на их след, и теперь наши органы прислали запрос.

– Скажите, а почему Вы так уверены, что вещи у нас? Я никогда… скажем так, не обременял лично Вас этой задачей, – ледяным тоном осведомился Кубанский.

– Лично меня нет, а вот все поступления лично для Вас я пропускаю через детектор, который мы, кстати, как раз в Германии купили. Он выявляет взрывчатые вещества, ОВ и прочие приятные неожиданости в этом роде. И оттого я и знаю, что Вы получаете и для чего. Шеф, Вы считаете, что «Коллекция» – не моё дело. И всё-таки поставить Вас в известность о таких вот событиях мой долг, а решать, конечно, будете Вы.

– Хорошо, Вы поступили правильно. Я обдумаю и сообщу Вам своё решение. Пожалуйста, пока ни слова никому из сотрудников, а ко мне пригласите наших юристов. Спасибо, Феликс Миронович. Не обижайтесь, просто, как Вы понимаете, у меня ощущение не из приятных.

– Нормально, Шеф. Было время, когда вестников вроде меня отправляли на плаху, а Вы просто слегка дали по шапке, – хмыкнул Лопатин и добавил. – Ещё будут распоряжения? Должен ли я проверить… м-м-м… всех причастных к криминальным приобретениям?

– Пока не надо. Я сам сначала займусь. Да, вот ещё что. Не надо пока юристов, а попросите, пожалуйста Евгению Семёновну ко мне, и пусть нас никто не беспокоит до двух часов.

– Минут через пять встревоженная Женька, как всегда прекрасно одетая, в белом льняном костюме, красных туфельках мягкой кожи, к которым имелась точно такая же сумка, распространяя лёгкий запах тонких горьковатых духов, влетела в дверь. Сразу в замке повернулся ключ, а секретарша Карпа вежливо, но решительно объявила посетителям, что приёма сегодня больше не будет.

Карп с Женькой просидели с полчаса в кабинете, вышли через вторую дверь, спустились на лифте прямиком в гараж и уехали в Загорянку.

Безрук появилась в Загорянке в следующий раз через несколько дней. Она посигналила перед воротами, пожала руку вышедшему навстречу Дедко и взбежала по ступенькам в дом. Никто не дал бы Жене ее лет, глядя на эту стройную фигуру в чёрных джинсах и маечке, на легкую подросковую поступь. Однокурсник и бывший муж похвастаться ни тем, ни другим не мог, и она привычно забеспокоилась о нём, словно о взрослом сыне.

– Пуша, привет! Устала страшно, – приветствовала его она, целуя в щёку. – Я полностью готова к докладу, но сначала хочу немного передохнуть. И знаешь, чем-нибудь порадовать глаз!

– Здравствуй, мой маленький «АХ»! А порадовать пуз заодно не хочешь? Ты когда последний раз ела?

– Не знаю. Можно в саду пожевать. А почему – АХ?

– Догадайся, ты ж у меня умная. В саду? О, я придумал!

Он позвонил, поговорил о чём-то с Клавой и обернулся к Жене, забравшейся с ногами в кресло.

– Слушай, финдиректор, двинули в сад. Я тебе там и для глаз и для прочих мест устрою положительные эмоции.

Они вышли нуружу, направились вглубь парка и, беседуя, миновали цветники и газоны. Дальше начинались спортивные площадки, многое ещё строилось и было не завершено, но Женя, занятая разговором, не обращала на окрестности никакого внимания. Поэтому Карпу пришлось придержать её за плечи, чтобы она не уткнулась в деревянный резной заборчик. Он огораживал несколько зелёных лужаек с небольшими домиками разной формы, разделённых между собой мелкоячеистой сеткой. Женя остановилась, округлила глаза и потрясла головой.

– Пу-уша, это что же такое? Там, э-э-э, кудахчут? Ох, а это кто? Еще дикие звери?

На одной лужайке паслись ослики вместе с маленьким смешным пони с длинной чёлкой. На другой хлопотали куры с роскошным петухом с алым гребнем и разноцветным хвостом. В небольшом пруду, выложенном зелёной плиткой, плавали утята. А на средней площадке…

Женька испустила нечно среднее между боевым кличем и шипением потревоженной на солнце змеи.

– Пуша! Это просто, скажу я тебе, пушистые слоны. Где ты их раздобыл? Ой, глянь! Пришлый кот! И тоже одурел, не хуже меня!

Большущие, ростом с собаку средней величины, кролики грызли корешки и густую траву. Белые шкурки на их спинах разделяла чёрная полоса, ушки – надо наверно сказать – ушищи, были тоже чёрного цвета, так же как и забавный шевелящийся нос. Особенно выделялся один, самый здоровый. Он забрёл в клетку и трудился над солидной морковкой. А вокруг клетки крался, невесть откуда взявшийся тигровый кот с обрубком хвоста и драным ухом. Настоящий боец, не чета изнеженным кискам, что только и умеют мурлыкать и лакать молочко. Почему он выбрал того, из клетки, а не свободно прыгающих тут же рядом других, останется навсегда его тайной. Но кот вышел на тропу войны и охотился без дураков, а добыча была отменной! Вот сейчас он прыгнет и…

Зрители, находившиеся достаточно далеко от участников драмы, затаили дыхание, а кроль, казалось, ничего не замечал. Он был занят своей морковкой и медленно перемещался по клетке, но, как назло, по направлению к коту. Вдруг раздалось рассерженное шипение, и крупное животное взлетело вверх. Кот? Ничего подобного, кролик! Обнажив длинные боковые резцы, пушистое травоядное взвилось в воздух и рассерженно зашипело на серого нахального хищника. Кот от неожиданности присел, прижал уши и бросился наутёк.

Это было для Женьки уже слишком. Она схватилась за живот и принялась хохотать. Рядом басом, охая, вторил Карп. Так, хохоча, они ввалились в беседку, где был уже приготовлен стол, и шлепнулись на крашенную скамью.

– Ну вот, ты довольна? Кларина идея была сделать что-нибудь для детей. Рядом будет игровая площадка. А Сима решила завести ещё живность и, уж не знаю, как дети, а взрослые…

– В моём лице, – перебила его Женька, – визжат от восторга. Ну, я не ожидала. Спасибо, Пуша. А теперь слушай, я отдохнула.

Она рассказала, как всегда, лаконично, ясно и кратко, что сведения Лопатина подтвердились. В Германии происходили кражи из музеев. Похищенные вещи перенаправлялись в Россию. Особенность была такая – никто не пытался занижать их стоимость, чтобы, скажем, уменьшить таможеный сбор. Но меняли, по мере возможности, название, происхождение и время изготовления. И акварель называли пастелью, пудренницу – коробочкой для румян, молитвенник – сборником псалмов. Это помогало отвести глаза. Экспонаты не отличались особой ценностью и стариной, поэтому таможня особенно не придиралась. Всё, будто, было куплено на аукционах антиквариата и оформлено, как надлежит. Вещи предназначались Карпу для «Коллекции Королевы» и, самое неприятное, добывались по спискам Серафимы. Она же через некоего Кренце договаривалась о цене и расплачивалась за доставку.

– Да, Лопатин не исключает, что это не случайно, что Сима обо всём знала и имела свой интерес. Да, Николай Палыч Дедко к Неделько относится в целом хорошо, однако… он вообще добра ни от кого не ждёт.

– Слушай, милый, они люди как люди, но со своими устоявшимися взглядами. Предубеждение, конечно, есть! Что делать, у них свои особенности, а у тебя свои! – вздохнула она.

Карп, всегда потенциально готовый получить с этой стороны удар, недолго думая, ответил.

– Жень, не согласен! Ты знаешь, я трезвый человек. Но независимый. Я не хочу, не стану держать людей, которые… Да, думают они, мой шеф дерьмо, но мне нужны деньги, и я терплю! Пусть зарабатывают где-нибудь ещё! Катятся к чертям собачьим, я… – Карп рычал. Голос его сорвался, он сжал зубы и судорожно глотнул. – Ты знаешь, я просто человек. Я понимаю… Ох, я понимаю, конечно, всё бывает. Сима в последнее время какая-то странная. Следует разобраться…

– Пуша, остынь. Мою позицию ты знаешь, а я, как никак, «БЖ».

– ???

– БЖ – это бывшая жена.

– Ты брось, ты не БЖ, а ЛД, или лучше – ДБД.

– Так, это что?

– Лучший Друг и Друг Без Дураков! – расшифровал Карп и взял в свои её загорелую руку.

– Спасибо, Пуша. Но я ещё была – «АХ». Погоди, ты не разгоняйся. Я совершенно уверена в Симе, а ты, если разгонишься, и её разнесёшь вдребезги, и себя. Давай возьмём паузу, и я буду действовать дальше. А её пошлём в командировку в Эстонию, она давно собиралась, и виза готова. Там дело идёт об истории семьи, не о покупках.

– Женьчик, я тебе сразу не сказал… Не успел сказать. Сегодня ещё одна такая же бумага пришла. Всё тоже самое. Краденные экспонаты по её списку, и все у нас.

– Пу-ша! Пошлём её в командировку? Доверься мне, раз я тебе ДБД! И что такое – « АХ», наконец?

– Не догадалась, финдиректор?

– Нет, и теперь чешется узнать – нету сил!

– Тогда слушай внимательно, Женьчик. В командировку – пошлём. Ты получаешь карт-бланш. Остаётся только «АХ». Так вот, это Ангел-хранитель, теперь поняла? – и он поцеловал её руку около колечка с аметистом, которое сам однажды и подарил.

Глава 65

Изумительный город Таллин, словно в сказке Андерсена вдруг очутилась. Раньше мы хотели вместе с Карпом в Скандинавию съездить, а теперь… Нет, вот об этом я не должна. Хорошо, что я сюда приехала, воздух тут особенный смолистый, красноватые сосны и мох… Серафима шла по дорожке через сосновый бор у самого моря, к белым песчаным косам, уходящим в его светлые холодные воды. Между соснами росла земляника, а рядом с мшистыми камнями кустился густой черничник с кружевными листиками и сизыми, словно голуби, влажными ягодами. Неделько посмотрела на карту, сориентировала её по солнцу и определилась.

«Парк должен бы здесь начаться. Особняка уже нет, столько лет прошло – революция, войны, но я всё равно уверена, что парк найду.» – Она прошла ещё немного вперёд и очутилась на берегу. – «Да вот же!»

Перед ней лежала холмистая местность с каменными лестницами. Потрескавшиеся ступени кое-где поросли травой. А на возвышении невдалеке Сима увидела полуразрушенную розовую беседку и окончательно уверилась, что не ошиблась.

Это был Фалль. Имение Волконских под Ревелем, он же Таллин, куда «Она» приезжала и где всё началось. Всё, теперь можно было возвращаться и искать дом Артура Сеппа.

В пригород Таллина – Кейла Серафима добралась довольно быстро, а после расспросов нашла и вымощенный серым ракушечником узкий проулок. Аккуратный домик с круглыми окнами, имитирующими иллюминаторы на корабле, и с большим, выкрашенным белой краской штурвалом на фронтоне был окружён стриженой жимолостью. На воротах красовалась табличка, где Неделько с удовлетворением прочла: «Артур Сепп, доктор исторических наук». Она позвонила в электрический звонок. На ступенях появился хозяин, сопровождаемый большим добродушным золотистым ретривером. А уже через полчаса они сидели на веранде перед подносом с красной смородиной и рюмочками хереса. Сепп говорил, Сима слушала, затаив дыхание и по-детски приоткрыв рот.

– Вы были в парке, вернее, руинах прежнего парка. В нём раньше каштаны росли и лиственницы. Знаете, мы с вами сходим обязательно вместе, я вам камень покажу. Там с помощью долота и молотка высечены имена детей Волконских. Огромный такой камень, очищенный от мха. Ещё недавно скамейки можно было найти. Традиция такая была – гости имения дарили хозяевам на память чугунные скамейки со своим гербом и просили поставить на их любимых местах.

– Господин доктор Сепп, – Сима улыбнулась, – вы свободно говорите по-русски! Я голову ломала, как мы будем беседовать. Эстонского я не знаю, а Вы не обязаны со мной на английском…

– У меня хороший английский! – гордо заметил загорелый спортивный маленький историк и погладил седую шкиперскую бородку.

– Вы не обиделись? Простите, пожалуйста! – смутилась Неделько, так как вместо комплимента вышла неловкость. Я вообще-то хотел попросить Вас описать мне дом. Так жаль, что он не сохранился.

– О! Что Вы, какие обиды. Я кончал Тартусский университет, когда там еще преподавали такие люди, как Лоттман. Как я мог себе позволить плохо знать языки? Да, так о чём я? Дом! Дом был нарядный и уютный. Там любили цветы, и потому было много цветов. Из окон открывался прекрасный вид. Представьте себе: сам особняк выстроен в готтическом стиле, мебель тоже готическая – белая с чёрным, картины, книги, из окон слышен шум водопада. Или вот ещё – из спальни был выход в восьмиугольную «башенную» комнату, где стояло бюро с вензелями, висели миниатюры и портрет империатрицы Марии Фёдоровны, писанный пастелью в Версале.

– Так там и башня была?

– Ну какой же замок без башни! А я всегда считал замком этот дом. Что основатель Фалля граф Бенкендорф, что брат его Константин – какие всё имена! На памятнике Константину было высечено – «Он кончил службу, кончив жить». Каково?

Серафима прикрыла глаза. А доктор Сепп расказывал, как в большой колонной комнате на Эраре играли Шопена, как поднимался из долины туман и окутывал бронзовую статую Аполлона на другой стороне реки, а несравненная Зоннтаг, в замужестве графиня Росси, глядя на него, пела, опершись на рояль.

– Вы подумайте, говорил он, – адъютант Бенкендорфа князь Львов написал в этом доме «Боже царя храни!». И всё августейшее семейство бывало тут. С северной стороны дома на лужайке выросла целая роща, каждое дерево которой было обнесено именными решётками. Их посадили члены императорской семьи, начиная с самого Государя.

Серафима выпрямилась, стряхнул очарование и посмотрела Артуру прямо в глаза.

– Простите, пожалуйста меня за невежество. Я хотела бы уточнить, чтобы не ошибиться. Для меня это очень важно. Вы имеете в виду Государя Императора…?

– Николая Первого, с него всё и началось! – ответил Артур Сепп, не подозревая, кукую бурю он вызвал в груди своего молодого посетителя.

– С него всё и началось, – словно эхо повторила Серафим Неделько слова Артура.

Сима остановилась в небольшой чистенькой гостинице во вполне приличном номере на втором этаже и ходила обедать вниз в ресторан. Еда была, правда, не очень – Артур сказал, что эстонская кухня никогда не блистала особым разнообразием – картофель, свинина, сметанный соус и все. Да бог с ним, зато удобно, до всего близко, и сам Сепп в двух шагах.

– У нас тихое, красивое место, – объяснил историк. – Разве иногда морячки шалят после рейса. Смотрите, не меняйте у них деньги. Чёрт их знает, ещё всучат что-нибудь, да и пьют много. А так – рекомендую от чистого сердца. Хозяин гостиницы наш старый знакомый. Вам будет у него хорошо.

И он был прав, только девушка едва ли что вокруг замечала. Она встречалась с Сеппом, ездила в солидный таллинский архив, сидела в местном, фотографировала, копировала документы. И писала, писала, писала – то в толстой тетради, то на своём нотбуке, который она с собой таскать не любила. А потому заботливо запирала, если уезжала, в сейфе с номерным замком. Незаметно пролетела неделя, побежала вторая – от Карпа не было ни слуху ни духу. Серафима совсем перестала спать. Она не хотела навязываться – ни боже мой, но… она больше не могла, ну не могла и точка!

– Я позвоню, но не ему, вот и все! Давно надо бы догадаться. Она мне всё объяснит. В конце концов, как раз Евгения Семёновна… Да, именно так! – решила вконец отчаявшаяся девушка.

Следовало только обдумать, когда и как. Чтобы страшно замотанная Женя могла с ней поговорить, чтобы она сама была в состоянии сказать, что хотела, чтоб связь…

«Это тоже важно – связь! По мобильному часто плохо слышно. Лучше воспользоваться нормальным телефоном. А где? К Сеппу пойти? А вдруг его домашним срочно понадобится позвонить? Я ведь второй раз никогда не решусь. Но не на почту же отправляться… Тут должна быть совсем другая обстановка.»

Она ещё подумала и решила обратиться к хозяину – лысому, как биллиардный шар бывшему помощнику капитана торгового флота, которого все называли просто Петер.

– Не беспокойтесь, идите в мой кабинет, – ответил хозяин, в ответ на нерешительную просьбу своей постоялицы и заверение, что он охотно заплатит за разговор. – Если получу счёт за разговоры с Австралией, то, делать нечего, к Вашему припишу, а если ближе…

На что та совершенно серьёзно запротестовала:

– Ну что Вы, мне в Москву, я просто хочу, чтобы без помех. – Петер засмеялся, подтолкнул Неделько к лакированной чёрной двери и, со словами, вам здесь никто не помешает – вернулся к своим обязанностям.

В кабинете было прохладно. На большом столе стояла красивая модель парусной яхты и современный беспроводной телефон. Сима села в кресло и с замирающим сердцем набрала номер.

Феликс Лопатин сидел у Жени в кабинете. Ему надо было обсудить смету для своих надобностей. Он записался на приём, а Безрук -воплощённая пунктуальность – опоздала. Она распорядилась, и его впустили в святая святых, вот он и ждал.

Это было совсем на неё не похоже. Впрочем, шеф болеет, и от того ежедневно множество неувязок. Секретарша приоткрыла дверь. Евгения Семёновна будет с минуты на минуту, сказала она. Если что не предвиденное опять, она позвонит сама. И верно, минут через пять раздался звонок «по прямой», минуя секретариат.

– Семеновна! Сейчас скажет – мол, в другой раз, и дело – дрянь! Ему надо срочно перевести деньги для оборудования двух спецмашин, но без подписи Безрук об этом нечего и думать, – расстроился Лопатин и снял трубку. Поэтому, услышав чужой голос, он сделал небольшую заминку, чтобы перестроиться и сообразить, что отвечать.

– Евгения Семёновна скоро будет. Она у шефа в больнице с докладом. Ей что-нибудь передать? – вежливо осведомился он, зная, что этим телефоном могут пользоваться только довереные лица.

– Феликс Миронович, это Неделько. Я в командировке. А что случилось, почему шеф в больнице? – убитым голосом спросила Серафима и получила от совершенно не посвящённого в «тайны мадридского двора» собеседника невозмутимый ответ.

– Как, вы не знаете? Он из-за «Коллекции Королевы» расстроился. Официально нам ничего не сообщили. Болтают разное. Кто -«микроинсульт», говорит, кто – «микроинфаркт», а кто вообще воспаление лёгких.

– Из-за «Коллекции Королевы»? Кто-то перехватил новые экспонаты?

– Слава богу, никаких новых экспонатов. А то шефа ещё Кондратий хватит, уже не «микро».

И на недоуменные распросы ничего не подозревающей девушки изложил всю историю. Серафима слушала, и ей казалось, что у неё постепенно отнимаются ноги, руки, сердце бъётся всё медленнее… «Нет, что за чушь, сердце как раз грохочет, она уже слышит только этот сумасшедший стук, а Феликс всё говорит!»

– Какие, Вы сказали, предметы? Ах, вот оно что. И всё по спискам и через Кренце.

– Я думал, что Вы-то в курсе. Сейчас всё стало на свои места, а одно время…

Но Серафима уже не слушала. Боже, теперь всё ясно. Эти косые взгляды, Карп, отводяший глаза, Николай Палыч…

В трубке рокотал голос Лопатина и Сима механически снова поднесла её к уху, чтобы проститься.

– Серафима, Евгения Семёновна уже в приёмной, я слышу её голос, она говорит, её сменила Тюрина, значит можно уходить и …

Тюрина? Кто, как не Тюрина! Неделько медленно опустила трубку на рычаг и вышла из кабинета. Она посидела около пустой в этот час стойки портье, как сомнамбула вытащила мобильный телефон, набрала номер, потом нажала на кнопку отключения и встала. Надо было собраться и действовать. Всё было совершенно ясно.

– Привет, – раздался вдруг мальчишеский голос, – мы тебе принёс камера фото снимать. Вчера договаривались!

Два эстонский матросика лет по двадцать стояли перед ней и улыбались. Неделько с трудом вспомнила, как вчера за ужином в ресторане они подошли к ней и предложили продать цифровую фотокамеру из Гонконга. Они просили не дорого, и сослались на портье, к которому Серафима обратилась с вопросом, где она могла бы вместо своей сломавшейся другую купить. Портье охотно рассказал, что в Таллине это не проблема, и, вероятно, шепнул пару слов корешкам. Что же, ей следует завершить работу, для этого ещё фотографировать, а в Таллин как раз не надо. Так не всё ли равно? Деньги у неё есть…

– Пошли в наша таверна, тут нельзя торговать. Мы не хотим проблема.

Серафима кивнула, они вышли на пустынную улочку, завернули за угол к морю и скрылись в сосновой роще втроём.

– Евгений Семёнович Безрук. Это адресовано ему, а тут внизу телефон, нет, два телефона, один мобильный, другой – обычный. Видите, написано – Евг. Семён.

– Это имя и отчество, а Безрук, я знаю, такая фамилия бывает. Я позвоню и каждый день буду сюда приходить. Как Вы считаете, доктор, она… ?

– Будем надеяться на то, что организм молодой. Крови много потеряла. Знаете что хорошо? Группа самая распространёная, мы сразу лить начали. Артур, а кто нашёл-то?

– Случайно получилось. Она камеру у молодых морячков купила. Вы представляете, как обычно бывает? Что думают в таких случаях? Небось и камера – дрянь и просят втридорога, не иначе как жулики. Оказалось наооборот – приличные ребята, которые ей назавтра ещё аккумулятор запасной принесли и отдали портье. А портье Свен, он видел, как Серафима с час назад поднялась к себе – всё как обычно, ключ забрал и пошёл. И Свен решил аккумулятор сам отнести, потому как один из матросов помоложе – его племянник. Он подошёл, постучал -не отвечают. И вдруг заметил – вода! Вода сочиться.

– Из-под двери?

– Да, розового цвета. Тут он позвал подмогу, и дверь взломали. Очень вовремя взломали, дорогой доктор.

Было только десять минут одиннадцатого, а секретарь Евгении Семёновны Безрук чувствовала себя, словно оттрубила полный рабочий день и дотягивает несколько часов сверхурочно. Телефон раскалился, запас профессиональной любезности был на исходе, и только мысль, что если сорвешься, заорешь, ляпнешь непротокольное слово, тотчас вылетишь под фанфары с этого отличного места, всё ещё сдерживала её.

Начальница испарилась, без предупреждения отбыла с неизвестной целью, оставив, правда, исчерпывающие распоряжения своему заместителю. А он именно в этот злосчастный понедельник взял да заболел!

«Большая рыба» проводил совещание в Литве, и бесчисленное количество самых разнообразных людей спрашивали, просили, требовали и умоляли Киру Николаевну соединить их немедленно с Первым заместителем по финансам. Накануне в пятницу раздался звонок по прямому в кабинет. Она случайно услышала фрагменты разговора, но мало что поняла. Абонент – человек незнакомый, сообщил нечто, от чего о-о-очень выдержанная Женя изменилась в лице. Она извинилась, подняла требовательно глаза на Киру, и та поспешила выйти вон. Минут через десять Безрук вызвала секретаршу снова и потребовала соединить с «Главным полицейским управлением города Таллина, или как его там». На робкое замечание выпускницы университета Киры, говорящей на трёх языках – английском, испанском и итальянском, что по-эстонски она не может, Женя молча на неё посмотрела, сдвинув брови. А Кира Николаевна в ужасе подумала, что ещё немного, и она заговорит на верхнезулусском. Она выскочила в приёмную и довольно быстро нашла выход, позвонив в эстонское Министество иностранных дел, где ей помогли найти нужный номер. Дальше Безрук действовала сама. Ей снова повезло, потому что в секретариате Комиссара говорили по-английски, а услышав слова Зам. генерального директора корпорации «Моссталь», без промедления передали трубку самому Комиссару. Он тоже мог вполне сносно объясниться на английском, да и по-русски говорил не хуже. И Кира Николавна, получившая тут же команду немедленно заказать билет в Таллин, снова кое-что услыхала.

– Очень тревожная информация, – говорила Женя, – прежде чем принять срочные и эффективные меры, мы нуждаемся в подтверждении, что это не розыгрыш, не провокация и не ловушка. Вы понимаете меня, господин Вайно, не правда ли? Несомненно. И немедленно посылаю это на Ваше имя, – продолжала она в ответ на какие-то слова комиссара. – Да, безусловно все необходимые расходы без исключения в любой удобной для Вас форме. Я Вам очень признательна, а шеф… Что? Да-да, он самый. Так вот шеф, как вернётся с совещания, сам позвонит и скажет спасибо за такую, без всякой бюрократии, оперативную помощь».

Через четверть часа, когда курьер уже помчался в аэропорт, раздался звонок из Эстонии. Всё это время Женя сидела, сцепив руки ни говоря не слова, а когда подскочила к телефону, то казалась бледной как призрак.

– «Господин Вайно? Ох, я так и думала. Что? Ну конечно, была слабая надежда… я не знаю даже, не на ошибку, а… по крайней мере, что ничего опасного. Да. Да, понятно. Немедленно, первым же рейсом. Спасибо. Вам сообщит мой секретарь, вы с ней уже говорили. До свидания и до встречи, господин Вайно.»

Через полтора часа, отменив всё, что было назначено на этот день, Безрук в сопровождении водителя, который нёс всегда готовый для экстренных случаев коричневый кофр, носивший среди ближайших сподвижников исчерпывающее наименование «зубная щётка со смокингом», вылетела из кабинета как смерчь и, без объяснений, скрылась из глаз.

Глава 66

Литовские посиделки на Кюржской косе закончились к обоюдному удовольствию сторон, отгремела и культурная программа. В понедельник поздно вечером Карп Валерианович со свитой высадились из лимузинов и отправились по домам. А во вторник, когда он прибыл ровно в восемь на фирму, Женя уже была на месте, слегка осунувшаяся, с тенями под глазами, но безупречно причёсанная и одетая в серый английский костюм и тёмно-синие лодочки, одного и того же оттенка, что и серьги с оправленным в белое золото кулоном на венецианской цепочке, угнездившейся в вырезе её голубой блузки. Она сидела в своём кабинете, и всё вокруг кипело и бурлило вокруг неё. Молоденькие референты получали указания и испарялись, секретать и заместитель доложили сводку за истекшее время, и когда через четверть часа поступило распоряжение просить Евгению Семёновну подняться на двенадцатый этаж в директорский кабинет или «океанариум», по словам остряков из «Мосстали», всё следы финдиректорского исчезновения были ликвидированы и присыпаны табачной крошкой пополам с перцем. Она кивнула, поднялась по внутреннему «командирскому» лифту и вошла с тыла к Карпу, символически стукнув два раза по задней двери костяшками пальцев правой руки.

Он позвонил с дороги и предложил ей позавтракать вместе. Она согласилась и попросила заказать сыр, салат и маслины.

– Да, Карпуш, я не хочу кофе. Пусть они сделают чай. Может, потом выпью эспрессо, но не сейчас.

– Есть, товарищ генерал! Слушай, Женчик, о другом. Я сделал всё как ты просила и не звонил ни разу. Она тоже, так не можешь ли ты мне?

– Конечно, но я думаю, лучше не по телефону.

– Ты, как всегда, права, мой дорогой ДБД, – вздохнул Карп. Оставалось только ждать. Он попрощался, включил зажигание и через четверть часа вошел к себе в секретариат. Ещё минут через двадцать появилась и Женя. Она чмокнула Карпа в щёку, осмотрела его внимательно и озабоченно и осталась довольна.

– Ты как, готов откушать или мне подождать? – она вопросительно перевела глаза с начальника на помощников, которые профессионально заулыбались, демонстрируя готовность номер один.