Loe raamatut: «Лицо со шрамом»

Пролог

ПЛЕЙЛИСТ:

The National – "I Need My Girl"

Jessie Ware – "Egoista"

Hozier – "No Plan"

Solomon Burke – "Cry to Me"

Eric Carmen – "I Wanna Hear It From Your Lips"

Mando Diao – "Dance With Somebody"

Donna Missal – "Nothing's Gonna Hurt You Baby"

Lana Del Ray – "Cherry"

Johnny Cash – "Hurt"

Seafret – "Be There"

Пролог

Чикаго, Маленькая Италия

Июль 2005

Жесткий кулак врезался в мой нос. Кости хрустнули, кровь закапала на футболку. Удар был хлестким и молниеносным, как у чертового Артуро Гатти.

Корзина выпала из рук на пыльную дорогу, а я упал следом. Было нестерпимо больно. Хотелось заплакать – от души и горько. Собравшись с силами, я кое как сел, держась за нос, из которого хлестала кровь. Виновница моего нокдауна не убежала, наоборот осталась рядом, то и дело стряхивая ушибленный кулак. С ее губ слетали бранные слова.

– Мать твою! – рявкнула она. – Кажется, я палец сломала!

– И мой нос! – проорал я, глотнув солоноватой крови, попавшей в рот.

Так началась наша дружба длиной в одно лето – со сломанного носа и отменного удара справа.

Нос ботинка рассеяно ковырял коричневую землю, пока я маялся от скуки, сидя на крыльце дома. Мои старшие братья пропадали по «взрослым» делам – чаще всего по поручениям дяди Антонио. У него огромный гараж, забитый разобранными машинами и их деталями. Мне исполнится одиннадцать лет и хотя я заметно вытянулся, и мальчишеские мышцы облепили жилистое тело, оставалось лишь ждать, когда я вырасту достаточно, чтобы приносить пользу семейному делу. Дядя делал странное ударение на слове «семейное» в разговорах во время ужинов, где собирались многочисленные родственники, сообщая о проделанной работе. Моим же главным достижением оставалось количество слопанных сэндвичей за день и об этом я предпочитал стыдливо умалчивать.

Солнце жарило мою смуглую кожу. Его лучи – грустное напоминание о прошлой жизни за тысячи миль отсюда. Жизнь в Америке казалась чужой: дома – бездушные коробки, не манили скрыться в стенах от зноя, как это было в Италии. Вокруг бетон и пыль, уродливые машины на подъездных дорожках. Вспомнив родную улочку в Субьяко, где буйная зелень пробивалась из каждой расщелины и воздух был пропитан ароматом свежей пасты, а в тени прятались старые «Веспы» я снова загрустил. Здесь единственное напоминание о родине – мелодичный итальянский говор, звучавший из каждого уголка шумного квартала, но и он был запачкан американским акцентом.

Сеньор Томмази – наш сосед, возился с перцами в своем ухоженном саду, подвязывая тяжелые гроздья цвета закатного солнца, фальшиво напевая итальянскую арию Паваротти.

Наша улочка маленькая, потому девчонка сразу приметилась мне. Чужаки здесь редкость: она брела по тротуару, ничего вокруг не замечая. На фоне загорелых, поцелованных солнцем итальянцев, девчонка выглядела призраком – бледная, с яркой копной рыжих волос. Худющая и тонкая со спутанными локонами. У нее были длинные руки и ноги – как у новорожденных жеребят. Казалось, она едва справлялась со своим телом, неуклюже обходя крышки люков.

– Strega, – шепнул я.

Сеньор Томмази выглянул из зарослей сада, проводив ее взглядом. Лоб его нахмурился и виной тому было не солнце, а беспокойство.

– Ты знаешь ее, сынок? – спросил он. – Может, ей помощь нужна?

– Я?

Ее невидящий взгляд, отрешенность и рассеянность насторожили меня. Почему-то тогда не возникло ни малейших сомнений: ей действительно нужна помощь.

– Ты ведь ребенок, – сказал сосед. – Ей будет проще найти с тобой общий язык.

– Не хочу я общего языка, мне и своего хватает.

Сеньор Томмази рассмеялся, но настаивать не стал. Он обтер руки о круглый живот, затянутый во фланелевую рубашку в клетку, потянулся так, что хруст позвонков, оповестил половину улицы о его больной спине, и снова скрылся в грядках, все так же напевая под нос.

Пару дней я ее не видел и мысли о ней не выходили из головы. Мне стало интересно, кто она и что забыла в Маленькой Италии. Сосед говорил, что девчонка шастает по нашим улицам так же часто, как солнце встает по утрам – то есть каждый день.

У меня созрел план: я занял место на крыльце – с него открывался отличный вид на всю улицу. К делу подошел ответственно: рядом в корзинке лежали свежий лимонад с мятой, два сэндвича из домашней чиабатты с ветчиной и моцареллой – для меня и еще один для девчонки. Томиться на солнце пришлось долго: я слопал свою долю и уже собирался добраться до чужой, когда увидел ее. Несмотря на раскаленное летнее солнце она была в кофте с длинными рукавами, похожие на те, в которых щеголяют бейсболисты. Девчонка быстро перебирала ногами. Мне пришлось сорваться на бег, таща за собой дурацкую корзинку с позвякивающей бутылкой лимонада.

– Стой!

Когда я нагнал ее, то сразу же пожалел, что вообще решил ввязаться в эту авантюру. Ее глаза были опухшими и красными, как и нос. Она плакала и мне казалось, что это не слезы текут, а горная река вышла из русла и вот-вот снесет меня к чертовой матери.

Мы стояли посреди улицы, пялясь друг на друга. Я – с интересом и жалостью, она – с нескрываемой злобой. Чужачка схватила кулон на тонкой цепочке, нервно теребя его пальцами. Под ним, в вырезе большеватого лонгслива, на бледной коже виднелась небольшая россыпь из родинок, напоминающая букву «W». Кажется, я видел такой узор в книжке про звезды, которую когда-то прочитал от скуки, – так выглядело созвездие Кассиопеи.

– Чего тебе? – пробурчала она зло. Несмотря на это, ее голос с легким акцентом звучал красиво.

Я хотел предложить ей сэндвич, но передумал и решил, что слопаю сам. Я переложил корзинку в другую руку, набираясь смелости заговорить, не спровоцировав еще большие рыдания. Она пугала меня до чертиков, хотя была не так уж старше меня, хотя кто разберет этих девчонок.

– Ты похожа на приведение, – я чувствовал как мои уши краснели, вместе с ними и лицо.

Эти слова как-то сами сорвались с языка. Она напоминала юную ведьму из сказок или сироту из романов Диккенса. Там, откуда я приехал, девчонки отличались мерзким характером избалованных кукол и скверным нравом. Но она другая – словно взрослая застряла в детском теле. Ее взгляд жесткий и презрительный – совсем не такой, какой должен быть у счастливых детей. Strega смотрела так, будто ненавидела меня, весь Чикаго и еще половину мира за компанию.

Перестав дергать кулон, девчонка спрятала руки в карманы ношенных штанов. Ноги в тряпочных кедах топтали пыль. Strega съежилась в плечах, будто ей не нравилось непрошенное внимание, но я не отвел взгляда. Ее глаза наполнились влагой и засияли еще ярче, грозя разлиться новым потоком слез. Румянец окрасил бледную кожу, делая веснушки заметнее.

– Отвали. – Она увернулась в попытке обойти меня.

Пришлось преградить ей путь. Стало обидно: я ведь хотел помочь, как и просил сосед Томмази. Но все пошло не так. Девчонка гневно выдохнула. Мы были примерно одинакового роста и стояли нос к носу. Ее дыхание щекотало кожу, но сдаваться я не собирался.

– Ты спишь в гробу и пьешь кровь, Strega?

Мне нравилось дразнить и называть ее ведьмой по-итальянски, ведь внутри, где-то под кожей кичилось и разгоралось мальчишеское упрямство. Меня захлестнуло нестерпимое желание растормошить и разозлить эту бледную девчонку. На этом мои глупости не закончились: я схватил ее за руку и резко дернул на себя. На секунду она опешила, замерла как олень в свете фар.

А потом сделала то, чего я совсем не ожидал.

Она сломала мне нос.

***

Девчонку расквасившую мой нос звали Лиззи.

Как-то я спросил у неё, где она научилась так бить. Немного приуныв, она в итоге рассказала, что это заслуга ее отца.

– Он боксер.

Признавшись Лиззи стянула рукава пониже, будто пыталась спрятаться. В голосе звучало явное нежелание говорить дальше. За месяц нашей дружбы, я успел свыкнуться с ее излишней скрытностью и странными переменами настроения при редких упоминаниях семьи. В голове зрели вопросы, но я боялся спугнуть своего единственного друга.

В тот день, когда я налетел на кулак Лиззи, мы пошли ко мне домой. Она хотела сознаться, что во всем виноват ее хук справа, но я запротестовал. Если бы мои братья узнали правду о том, как я умудрился расквасить нос, нарвавшись на девчачий кулак, позора бы я не смыл никогда. Поэтому мы соврали.

Честно говоря, тогда я не спал всю ночь: адски болел не только нос, но и голова. К тому же меня мучило чувство вины. Мне казалось, что солгав, мы совершили непростительный грех. Я решил, что мы обязательно сходим в церковь и вымолим прощение, иначе кара небесная будет неумолимой. Что это за кара такая, я особо не представлял, но взрослые часто шептались о ней шепотом и это пугало меня.

В один солнечный денек мы попытались стащить упавшие яблоки с лужайки перед домом синьора Карбоне – неприветливого человека, который всегда ходил с кислой миной. Его черные, сальные волосы спадали на глаза ровной линией, пузо нависало над ремнем, удерживающим не по моде широкие брюки. Яблоки валялись на траве, но заметив нас, синьор Карбоне выскочил на улицу и схватил Лиззи за рукав.

Гнев его был силен, отчасти потому что он ненавидел всех, кроме итальянцев. Карбоне обзывал ее «ирландским отродьем» грозился надрать ей уши и отвезти к родителям, чтобы те как следует выпороли дочь. От этих слов в Лиззи вселился дьявол : она брыкалась и вырывалась, как дикая кошка. Я даже не сомневался, что она пустит в ход свой коронный удар Гатти и устроит драку.

Чтобы вызволить ее, я запустил надкушенным яблоком прямо в Карбоне и попал точно в цель. Он взвыл, хватаясь рукой за голову. Этой заминки хватило, чтобы Лиззи вырвалась и дала деру.

– Сróga! – сказала она позже, когда мы оказались в безопасности на заднем дворе дяди Антонио.

Ее голос дрожал. Глаза горели от радостного возбуждения. Это слово показалось мне совершенно незнакомым и звучало странно, будто в ее рту была вода и она старалась не пролить ни капли.

– Что это значит? – спросил я, игриво пихнув локтем в бок Лиззи. – Ты обозвала меня?

Девчонка скромно улыбнулась, чуть смутившись. Она убрала пряди волос с лица. Легкий румянец, что так нравился мне, окрасил ей щеки.

– Это ирландский, дубина! Переводится как «храбрый».

Гордость взыграла внутри. Захотелось снова спасти ее, только бы еще раз увидеть эту улыбку. В эти короткие моменты, я думал, что Лиззи была счастлива по-настоящему.

Потом она пропала.

Я ждал ее на нашем месте целый день. Лиззи не пришла. Ни в тот день, ни в следующий. Я не знал, где она живет – вообще не знал ничего: у меня было лишь имя, цвет волос и знакомое созвездие родинок на ее коже.

Дни тянулись вечностью: я почти не спал, плохо ел и даже любимые сэндвичи с чиабаттой стали безвкусной ватой. Непонятное горе, угнездившееся где-то под сердцем заставляло меня мечтать и днем и ночью. Я представлял как найду Лиззи и мы вместе сбежим к моей нонне в Калабрию выращивать красный лук. Мы бы продавали жгучий перец туристам, купались в море и пили красное вино втихаря от всех. Я вспомнил, что взрослые целуются с поводом и без, и конечно же тоже захотел поцеловать Лиззи – даже если в ответ на это, она бы снова сломала мой нос. Мне казалось, это апогеем романтики – такое только и могло прийти в голову десятилетке.

И вот, когда я уже совсем отчаялся, на шестой день она вернулась.

Лиззи выглядела потухшей, угрюмой. Ее глаза потеряли блеск, будто та детская, радостная искра, несмотря на все мои старания, вновь угасла. На скуле виднелся выцветший синяк, который она прятала за волосами. Девчонка была дерганой, все время оглядывалась по сторонам, опасаясь чего-то.

– Я на минуту, Сróga. – Лиззи обняла меня, крепко сжав в кольце тонких рук. Она уткнулась носом в шею, оставляя на коже мокрый след. – Это было хорошее лето. Спасибо тебе.

Я обнял в ответ, смыкая руки у нее за спиной. Девчонка съежилась, но затем обмякла, доверчиво прижавшись ко мне. Мое сердце болезненно сжалось – я чувствовал что-то не так и не хотелось отпускать ее, но она пообещала, что придет на следующий день.

Я ждал.

Она не пришла. Ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Лиззи исчезла – словно ее никогда и не было в моей жизни.

Может нам стоило сходить в церковь и замолить грех, ведь как оказалось, кара – жестокая сука. Оно отобрала у меня лучшего друга – мою первую любовь, которую я так и не смог забыть.

Глава 1: Задание

Я была в секунде от рукоприкладства.

Вероятность кровавой развязки зашкаливала и составляла девяносто девять процентов. Целый час – шестьдесят мучительных минут я торчала в душном номере отеля с приставкой «люкс», где кондиционер издавал предсмертные звуки, не справляясь с жарой. Я лицезрела перед собой подростка женского пола с волосами цвета оттенков розового и раздутым эго – размером с нашу галактику и такими же губами.

Она восседала на диване, словно на троне, пользуясь статусом популярной бьюти-блогерши со своей косметической маркой. Девушка вещала о жизненно важном – как правильно намазать блестки на веки. Представьте мое счастье, когда эта особа, закатывала глаза и лопала свои гребаные пузыри из жвачки каждый раз, когда я пыталась задать вопрос от наших читателей.

Мне потребовалась вся сила воли – клянусь ВСЯ, чтобы сохранить профессиональное самообладание и не заколоть ее той самой кисточкой для макияжа, которую она собиралась прорекламировать. Дива, хлопая накладными ресницами, лопнула розовый шар из жвачки прямо у моего лица, оставляя химозное послевкусие в воздухе. Моя последняя нервная клетка забилась в конвульсии.

– Так, все, спасибо! – выпалила я, собирая свои листы с заметками. – Вы были очень любезны, к сожалению, мне пора бежать.

Даже не дослушав, что эта выскочка пролепечет в ответ, я рванула из номера, едва не споткнувшись о пушистый ковер. Не единой секунды больше не выдержу в ее компании, даже если получу выговор от шефа. Бесконечный коридор с желтоватым светом и одинаковыми дверями тянулся туннелем, пока я не добралась до лифта, утопая каблуками в мягком ворсе. Буквально пролетев по роскошному холлу мимо стойки регистрации, где хостесс проводила меня удивленным взглядом, я выскочила через вращающиеся двери на улицу.

В квартале от сюда – моя любимая кофейня. Мне срочно требовалась лошадиная доза кофеина, способная реанимировать даже труп. Три стакана холодного кофе на подставке (один – чтобы выпить сейчас, и еще два – про запас) чудом уместились в руках. Перебегая по пешеходному переходу к ближайшей станции метро, я чувствовала, как от асфальта поднимается тепло, обдавая ноги.

Город давил со всех сторон: машины беспорядочно сигналили, уличные торговцы зазывали купить что угодно – от пончиков до газет, а визг тормозов составлял мелодию типичного дня в Чикаго. Неожиданно затормозившая машина в каких-то сантиметрах от бордюра застала меня врасплох. Я взвизгнула от испуга.

– Что б тебя!

Крайний стакан опрокинулся на кремовую блузку. Из-за контраста теплой кожи и холодной жидкости, я дернулась, прыгая на тротуар. Оставшиеся два стакана выскользнули из рук. Все это кофейное безумие феерично разлетелось у моих ног.

Твою мать! – разочарованно выдохнула я.

Прохожие обходили меня стороной, пока кофе растекалось лужей на асфальте.

– Эй, вытащи глаза из задницы! – рявкнула я, сверля взглядом водителя в темных очках.

Он сохранял каменное выражение лица. Я уже начала сомневаться, жив ли он вообще. Обойдя машину, я наклонилась к окну, чтобы заглянуть в салон. Водитель точно дышал.

– Я с тобой разговариваю! – в ответ тишина.

От злости хотелось реветь. Подставка из-под кофе полетела в урну рядом.

И тут окно опустилось. От неожиданности я отшатнулась, зацепившись каблуком за крышку люка в асфальте. Прекрасно – оставалось эффектно рухнуть задницей в собственное кофе .И все это в самом центре Чикаго-Луп, где каждый второй прохожий – плейбой, филантроп и финансовая акула с миллионными банковскими счетами.

– Не падайте раньше выстрела, мисс, – хрипловатый голос прозвучал совсем рядом с моим ухом.

Ненавязчивый аромат парфюма с цитрусовыми нотами заполз в нос, контрастируя с запахом выхлопных газов и свежего кофе, которым я пропахла. Сильные руки подхватили меня, удерживая от падения. Длинные пальцы уверенно обхватили мои локти. Мурашки табуном пронеслись по коже.

Я медленно вдохнула встретившись взглядом с незнакомцем. Темно-карие, почти черные цвета, смотрели на меня с едва скрываемым интересом. В плотно сжатой линии губ застыл намек на улыбку. Я рассеяно шагнула назад, чтобы рассмотреть его. Лицо приковывало внимание – угловатое, с тяжелой челюстью и выдающимися скулами. Он был выше меня и крепко сложен. Деловой костюм, идеально подогнанный под фигуру, подчеркивал широкие плечи, мощную шею и крепкий торс.

Незнакомец улыбнулся, и его сосредоточенное лицо преобразилось. Улыбка светлая и широкая соблазняла улыбнуться в ответ. Теплое, приятное чувство разлилось внутри, несмотря на мое взвинченное состояние, я испытала легкое дежавю – его лицо казалось знакомым.

Он усмехнулся, когда я заметила, куда именно направлен его пристальный взгляд. Мои соски в кружевном лифчике отреагировали на мужчину. Черт, предатели! Краска мгновенно залила щеки. В голове не возникло ни единой остроумной реплики в ответ.

Наш зрительный контакт, которым мы буквально облапали друг друга, прервал водитель «с глазами на заднице». Он вышел и открыл заднюю пассажирскую дверь.

– Сэр, вам пора.

Отсалютовав двумя пальцами, незнакомец молча скользнул в машину. Поток пешеходов хлынул мимо, каждый спешил по своим делам, а я застыла – точно героиня в слезливой мелодраме от Hallmark. Не успел этот таинственный мужчина появиться в моей жизни, как сразу свалил, оставив меня на обочине, в луже из кофе и недоумения.

Пару часов спустя я сидела в офисе. Аномальная жара, накрывшая Чикаго в последние две недели, плавила все – даже клавиатуру, по которой я бездумно тарабанила пальцами. Клавиши липли к коже, одежда требовала отжима и стирки. Я из последних сил набирала текст интервью с блогером, попеременно проклиная зной и утреннего незнакомца. Замерзнуть от холода в Чикаго – плевое дело, но вот умереть от жары и любопытства – новая ступень идиотизма. Мысли о симпатичном мужчине никак не хотели отступать. Кажется, у меня слишком давно не было секса.

Я хлебнула теплого кофе и сморщилась от горечи и неприятного ощущения духоты. Волосы прилипли к изгибу затекшей шеи. Кажется, я не поднимала задницу с тех пор как пришла в офис. Паршивая работа в издании, не хватающего звезд с неба, давала призрачную надежду на карьеру журналистки в будущем. Да, начинать с самых низов в газете, которую возможно стелят в кошачий лоток – не предел мечтаний. Но я упрямо верила, что это временно. Меня почти не расстраивал тот факт, что это "временно" растянулось на пять гребаных лет.

Наш офис затерялся на задворках Саут Сайда – в мрачном квартале, напоминающий ненужный городу аппендикс. Добраться сюда целой и невредимой было все равно, что выиграть в лотерею и, похоже, мне пока везло. Перестрелки, погони – привычный ежедневный фоновый шум, к которому быстро привыкаешь. Сейчас Чикаго ничем не отличался от времен Аль Капоне, разве что мексиканцев прибавилось, и наркоманы, лежащие в бессознательном состоянии оккупировали тротуары. Я, впрочем всегда держала ухо востро и, в отличие от женщин двадцатых годов, носила в сумочке «Глок» с полной обоймой.

Я мечтала засунуть голову в морозильник. Прогноз погоды был неутешительным. И если Ад на земле реален, то сейчас я находилась над самым горячим котлом преисподней. Допотопный телефон нарушил тишину раздражающей трелью. Я схватила трубку, не отрываясь от печати.

– Буду через минуту.

Мысленно отсыпав тысячу проклятий на голову главного редактора, я отлипла от кресла, и шлепнула трубкой об стол в надежде, что она наконец-таки развалится. Мистер Бланк отлично знал, как старый телефон выводил весь офис из себя, но все равно продолжал изводить сотрудников. Вздохнув, я нехотя направилась в его кабинет.

Наш главред, мистер Бланк был типичным представителем социальной прослойки, застрявшей в категории между любимым маменькиным сынком и ненавистным мужем, третьей по счету жены. Он встретил меня в своей традиционной позе – короткие ноги закинуты на стол. В зубах сигарета, круглое пузо обтянуто застиранной рубашкой с пятном кетчупа недельной давности.

– У тебя новое задание. Считай, это твой лотерейный билет, – сказал он, принюхиваясь и оценивающе скользя взглядом по моей блузке. – Кажется, некоторым пора завязывать с кофе.

В лотереи я никогда не верила. Единственное, что удерживало меня от бегства из этой дыры, – студенческий заём. Как только расплачусь, свалю отсюда на все четыре стороны, искать приличное издание. Работа здесь имела один несомненный плюс: платили всегда вовремя. При всей сомнительности нашей газетенки источники финансирования оставались для меня загадкой – наверняка нас покупали из жалости.

– С трудом верится, что я брошу кофе и вдруг выиграю в лотерею, – пробормотала я, опускаясь на шаткий стул с карандашом и блокнотом наготове.

Все задания Бланка сводились к бесполезным статьям о тикток-трендах, интервью с тупицами и прочей информации, не имеющей ценности.

– У тебя есть приличное платье? – Бланк затянулся, выпуская дымное кольцо вверх. – Ну, такое, чтобы и на свадьбу, и на похороны? Хотя твоя милая мордашка отвлечет внимание от любого наряда.

– Есть, – подтвердила я, после паузы, мысленно отвешивая для него смачный подзатыльник. Редактор видел меня красивой картинкой без мозга, и это бесило.

– И как это связано с предстоящим заданием?

– В эти выходные свадьба Лукрецци.

Мои глаза округлились. Сначала от самой новости, хотя о ней кричали все, кому не лень. Я же отсеяла ее с меткой «неинтересно». А теперь и вовсе пытаюсь понять, каким боком я вообще относилась к этой свадьбе?

– Тех самых Лукрецци? – вопрос конечно был неуместным. В Чикаго других Лукрецци, просто не существовало. – Натворили же они дел в свое время.

– Они давно вне Синдиката. – Бланк поерзал в кресле, удерживая свою потную тушу в прежнем положении, в котором я застала его ранее. – Мы ведь не полиция, чтобы копаться в их дерьме.

По-моему наша газета только этим и занимается – копается во всяком дерьме.

Синдикат – сеть организованной преступности или попросту мафия. Та самая чикагская с давними, глубокими корнями уходящими в самую преисподнюю. Их не выкорчевать. С течением времени менялись правила игры и методы достижения целей, но суть осталась одной. Мафия, как раковая опухоль проникла в жизнь общества, распустила метастазы и теперь имеет железное влияние на все Чикаго. И это лишь вершина айсберга.

Лукрецци, как и прочие старые семьи, открестились от криминального прошлого или сделали вид, что развернули бизнес в легальное русло. Но за ними тянется кровавый след из смертей и насилия. Этот грех будет преследовать их потомков на поколения вперед.

– И причем здесь мы? – где-то под желудком зашевелился холодный ком страха. Прошлое замаячило перед глазами оборванными воспоминаниями и кошмарами. В моих венах текла кровь вперемешку с мрачной историей, о которой я предпочитала молчать.

– Газету пригласили в качестве обозревателя, – лениво сказал Бланк, делая глубокую затяжку. – Кроме тебя, отправить некого .

– У них, похоже дурной вкус на прессу.

Было сложно удержаться от колкости, я озвучила неприглядную правду, но Бланк даже не моргнул.

– Не обольщайся, – редактор затушил окурок. – Поговаривают, что пригласили всех подряд. Эти ублюдки настолько тщеславны, что жаждут внимания любой газетенки. Даже такой паршивой, как наша.

Тщеславие – неискоренимый порок, передающийся мафиози по наследству с молоком матери. Взявший свое начало еще с тех времен, когда Аль Капоне властвовал на улицах Чикаго, позируя перед камерами, с высокомерной улыбкой побрякивая в карманах яйцами всех политиков и полицейских вместе взятых. Позже Сэм Джанкана в прямом эфире издевался над Робертом Ф. Кеннеди на заседании Конгресса и водил дружбу с самим Фрэнком Синатрой. Они даже умирали с пафосом – под вспышки фотокамер.

– Что ж, увижу настоящих журналистов, – пошутила я, глянув на босса.

Внутри затряслись поджилки. За десятки лет вокруг мафии сложился ложный флер романтики: виной тому были книги, фильмы. Голливудские красавчики сделали свое дело. Но все это ширма и красивая мишура, а за ней кровь невинных, смерть и нескончаемая бойня за власть.

Этот мир знаком мне не из рассказов и хроник: прошлое, хоть тогда я была ребенком, оставило на мне глубокое клеймо, от которого не избавиться. Я не стремилась возвращаться туда вновь, но как-то умудрилась вляпаться в то, отчего сбежала целую вечность назад, наивно полагая, что все осталось позади, и казалось, что я надежно спряталась от этого дерьма. И все же – вот я, перед боссом, мысленно решаю дилемму в голове: выбрать платье для свадьбы или все-таки свалить в Канаду?

– И что я должна там делать? – переключиться на работу было не просто.

– Твоя главная задача – не умереть. – Бланк сделал паузу, ожидая, что я улыбнусь. Не дождавшись, добавил, – конечно от великолепия. А дальше – как пойдет. Найди то, что взорвет заголовки!

Редактор взвизгнул от восторга, будто Пулитцеровская премия уже лежала у нас в кармане, и довольно потер свое пузо – на удачу.

Я горько улыбнулась. Когда-то мне уже приходилось играть со смертью, и тогда, к счастью, я осталась жива.

– Мне несказанно повезет, если на этой свадьбе будут раздавать поздравления, а не пули.

Если бы он только знал, насколько его шутка окажется пророческой, то никогда бы не отправил меня на эту свадьбу.