Loe raamatut: «В огнях Майдана», lehekülg 2

– Бежим, нас наверное уже заждались. – Коля вскочил, освободив мои онемевшие ноги. – Сколько времени?

– Половина девятого – Бросив взгляд на часы, мои глаза округлились. По времени поезд уже стоит минут пятнадцать.

– Я спал как младенец на твоих руках. – Спешно засовывая куртку в рюкзак, шептал он.

– Я заметила. Пошли, пока нас не увезли дальше.

Свежий осенний ветер раздувал волосы, лаская тело последним теплом уходящего ноября, вихрем кружа дорожную пыль по перрону, которая так и стремилась ударить в глаза. Земля, от долгой дороги дрожала под ногами. Перрон постепенно пустел.

– Привет! – Из разбредающейся по вокзалу толпы, покинувшей поезд, на встречу к нам побежал парень, лет восемнадцати с добродушной детской улыбкой на лице. Кинувшись на Колю, он не переставал причитать. – Ты дома, даже не верится!

– Привет Вов! – опустив на землю своего младшего брата, не выпуская из своих крепких дружеских объятий, он развернул его ко мне. – Вов! Это Марина, знакомься, моя невеста.

Молодой человек не смог скрыть удивления. Видимо только заметив подле своего брата ещё кого-то, он стал оценивающе мерить меня взглядом.

– Да ты я смотрю, время зря не терял. Привет! – В мою сторону протянулась огромная рука высокого подростка, я вложила в неё свою, казалось, что это я ребёнок, а не он.

– Привет! – Робко пожав протянутую мне руку, я боязливо прижалась к Колиному плечу, словно ища защиты. Все казалось мне чужим кроме него.

Они говорили взахлёб, и не могли наговориться, обо всём и ни о чём, как старые друзья, не видевшиеся годами. Словно одноклассники, которых жизнь после школы разбросала по разным городам и встретившись на миг им нужно рассказать всё, что случилось в их жизни с момента расставания. Про меня буд-то забыли. Подобно птицы без гнезда я кружила вблизи этой воркующей парочки, от досады слёзы накатывались на глаза, но обида и гордость душили их. Я то и дело озиралась по сторонам, и чувство чего-то чужого, поглотившего меня сейчас не оставляло ни на миг. Чужой вокзал, чужой язык, чужие люди, словно я попала в чужой сон и никак не могу проснуться, как бы не кричала моя душа, как бы я не пыталась натянуть на лицо улыбку, меня одолевала паника. В этом сне для меня нет укромного уголка, куда бы я могла забиться и наблюдать.

– Маришка, – Коля заметил одолевающий меня страх, и покрепче прижал к себе – ну ты чего? – Любимый бархатный баритон вывел моё сознание из путавшихся в моей душе тревог. – Ну! – подбадривал он меня – Веселее! Уже скоро будем дома.

Я слушала бы его голос века, нет – тысячелетия, он действовал на меня, словно валерьянка на кошку, манит и дурманит, увлекая за собой. Дверь такси захлопнулась, старые савдэповские Жигули помчались по неизвестным и чужим моему сердцу улицам, сменяющим одна, другую.

– Ну ты чего? – Видя мою растерянность, Коля не опускал руки с моего плеча, то и дело сжимая меня в своих объятьях, да в них и только в них я чувствовала себя спокойно. Словно малое дитя, рвалась за ним, бессознательно считая, что мой дом там, где он. Коля знал это, он читал всё в моих глазах, а я в его, поэтому иногда слова нам были не нужны, да и зачем звуки, когда можно говорить сердцем. Его горячий поцелуй словно разбудил меня ото сна в котором я всё больше утопала.

– Всё хорошо. – Не дождавшись вопроса, рассеянно буркнула я.

– Вот тут в арку, и третий подъезд. – Водитель «Печали» покорно выполнял все указания, сидевшего впереди Вовы, который выполнял функции навигатора.

– Нет, нет, нет! – Вдруг вскрикнул Коля, со всех сил прижав меня к себе – Во вторую арку.

– Не забыл, значит. – Ухмыляясь, обернулся брат, желая хоть как-то сгладить свой промах.

– Не так долго меня и не было. – Крепкая рука упала на плечо брата.

– Кстати, вас ждёт сюрприз… – Глаза Вовы блистали, словно два алмаза.

– Так, что я пропустил?

– Зайдёте, сами увидите! – по лицу парня пробежала заборная улыбка, глаза сверкали всё ярче.

– Интригант! – Старшему брату ничего не оставалось, как развести руками и покорно ждать.

Третий подъезд, третий этаж, тридцать третья квартира. От природы я не особо суеверна но от такого совпадения меня бросило в дрожь. Нет, думала я, зря я приехала, зря я согласилась как права была мама, но… сдаваться, сейчас? Когда только и осталось что переступить порог, уже слишком поздно…

Я уже тут, да и как объяснить мою робость кроме как не желанием познакомиться с будущими родственниками. Да и Коля мне не сможет никогда простить этого. Нет, я буду храброй! Железная дверь передо мной со скрипом распахнулась, на пороге появился высокий молодой мужчина, лет двадцати пяти, довольно крупного телосложения, но с лицом никак не подходящим его формам, его, казалось мне, прилепили отдельно, вырезав из голливудского журнала.

– Сюрприз! – Закричал он, неестественно оскалив белоснежные зубы.

– А! – Коля растерялся – Вовка мне не сказал, рад тебя видеть Петь! – парни обнялись по братски – это моя Марина, прошу любить и жаловать!

– Привет – лукаво буркнул парень и улыбнулся по лисьи.

– Привет – удалось мне выдавить ему в ответ, опуская глаза от прожигающего насквозь взгляда.

– Мам, пап, я дома! – скрипучая дверь распахнулась и мы с Колей вошли внутрь квартиры.

В коридоре появились родители, после недолгих объятий мать, взяв меня за руку, увела на кухню, а отец остался расспрашивать сына. В душе я ликовала, что мне наконец-то удастся скрыться от множества любопытных взглядов, словно свора собак со всех сторон, бросавшихся на меня. Мне было неловко и неуютно, ощущать себя в этой совершенно новой для меня роли – будущей жены. Неизвестность будущего пугает, но сейчас оно полностью ускользнуло из моих рук.

– Я так рада что ты вы приехали – не молодая женщина суетясь с обедом перекладывала салаты в красивые чашечки, посыпая их сверху зеленью и кунжутом не переставала расспрашивать меня обо всём и ни о чём одновременно. – А твои родители без проблем отпустили тебя?

– Мама да, но папа пока не знает. – Я никогда не умела врать, считая, что рано или поздно правда всё равно всплывает и от этого становится только хуже. Даже маленькие мелочи, которые приятнее утаить для своего же спокойствия в дальнейшем перерастают в Шекспировскую драму с необъятным размахом и печальным концом. Пусть это больно, пусть меня ненавидит весь мир но я говорю только то, что думаю, а иногда совсем не думаю, что я говорю.

– Он наверное у тебя строгий? – Она смутилась, но виду не подала, видимо моя откровенность не возмутила её.

– Нет, он просто генерал. – Я вздохнула, в голове всплывали отрывки из детства, на мгновенья, унёсшие меня далеко от сюда и даже немного успокоили.

– Генералы Украинской армии все такие – с материнской улыбкой на безмятежном лице стала успокаивать меня женщина. Кажется, ещё немного такого тепла, этих слов, этой улыбки, её заботы и я как и Коля назову её мамой. Но мой язык всегда был моим врагом, а разум слишком молод и наивен что бы во время его прижать.

– Он Русский – сорвалось с моих губ – мы с Ростовской области, там и с Колей познакомились, на границе.

Хрустальная салатница времён СССР выскользнула из обмякших рук, в дребезге разлетевшись по кухне. Материнская улыбка исчезла с лица пожилой женщины. Глаза поблекли, а морщины, ещё недавно разгладившиеся незримой рукой счастья и мерцающей улыбкой, словно шрамы рубцевали некогда прекрасное лицо. Всю жизнь она мечтала о дочери, но бог подарил ей только сыновей. Мы обе так долго ждали этой встречи, но я никак не могла предположить, что одна моя фраза в дребезге разнесёт все мечты о счастливой семье по мраморной плитке кухни Киевской квартиры.

– Я помогу – списав всё на неосторожность, я кинулась собирать осколки и салат с пола, но меня оборвал дрожащий холодом голос.

– Ступай, я сама… – В нем было столько печали, что мне стало не по себе, мурашки пробежали по моей спине, на лбу выступила холодная испарина.

Тогда, я многого не понимала, вернее не могла ещё понять. Ведь для каждой истины приходит своё время. Из нутрии меня сжигало чувство, что я чужая, и не просто чужая, мне не рады, от этой мысли меня охватило холодное оцепенение. Все казалось как в тумане, в котором я бреду, не разбирая дороги. Будто сплю и вот-вот проснусь в своей постели от спасительного голоса матери как просыпалась последнюю неделю. Уже не знаю сон это или страшная реальность. Я не раз слышала, что на Украине не жалуют русских, но что бы так встретили эту новость родители любимого, неужели он не говорил об этом, неужели не предупредил, ни мать, ни отца? Нет! Нам не дадут жить… в голове, словно колокола звенели слова бабули «Выбирать надо не мужа, а свекровь», но она так же и говорила, что «…коль давалось влюбиться в сына строптивой особы нужно стать ей другом, а не врагом… Ещё ни одна девушка не выиграла войну против Матери… Это трата времени и сил впустую…» Мои размышления прервали крики доносящиеся из зала. До конца убившие меня.

– Зачем ты припёр эту Москальку на наш дом?

– Петь, убавь гонарок, она моя девушка – почти шёпотом пытался успокоить брата Коля. Но его усилия были бесполезны.

– Вот так встреча, братик! – В грубом баритоне как колокольчики звенели нотки сарказма, жаля моё изрезанное хрусталём сердце. – Не ожидал, так не ожидал! Ты бы мне ещё нож в спину воткнул, как тебя угораздило то?

– Тише брат, ты чего разошёлся?

– Шо, боишься, Москалька услышит? – он не унимался, словно кобра смертельно жаля меня каждым своим словом. – Я офицер элитного батальона, я будущее нашей страны, я её «Свобода», я лицо будущего «Правого сектора», а ты припёр в мой дом русскую шкуру! Ты осквернил наш дом и опозорил нашу семью! – Его взгляд упал на мою сумку, на ручке которой ещё с мая победоносно висела двухцветное знамя прошлого единства и общей победы. – Ах ты шкура москальская! – несколькими небольшими шагами он пересёк коридор и схватил мою сумку, я в ужасе забилась в угол, а он словно не заметив меня перекинул всю свою агрессию на безвинный лоскуток висевший на её ручке больше для украшения. Молодой мужчина орал так, будто маленькая георгиевская ленточка угрожала его жизни и карьере, он озлобленно топтал её вместе с моей сумкой, словно змею, пытавшуюся смертельным жалом пронзить его душу. Втаптывая в пыль память своих предков, бок о бок проливавших кровь на полях сражений. И не важно, кто где лёг костьми у Сталинграда или Бреста, во Львове или на Курской дуге. Раньше мы были один народ и одна страна и победа у нас тоже одна… Но это было раньше…

Забившись в угол коридора, я трепетала словно осенний лист, под порывами ледяного хладнокровного ветра, бесчувственно убивающего мне подобных. Сердце моё трепетало от ужаса рокового дня, в который меня навсегда покидало моё счастье. А у меня не осталось сил сражаться за него.

Я не привыкла оглядываться назад, жалеть о словах сказанных не тем людям, но разве Коля, мой Коля, может оказаться не тем… Что же я натворила, разве я смогу жить с мыслью, что из-за меня он потеряет семью, ведь даже его мать, всем своим огромным сердцем отвергла меня, даже не пожелав узнать. Я должна уйти, как можно дальше, как можно быстрее, уйти и не возвращаться. Отпустить его, ради его же блага. Забыть о своей любви ради его счастья. Не разбивать семьи и его сердца.

Тягостные мысли одна за другой пулями били прямо в сердце. Не раздумывая, я мышью проскользнула по коридору не замеченная ни кем. А он кричал, его крики смешались с криками брата, никто уже и не думал о том, что их могут услышать. Гнев, словно демон овладел Колей, он бушевал подпитываясь из вне, словно костёр, в который подливали керосин. Даже хлопнувшая дверь не смогла вывести его из этого состояния. Опьяненный обидой он боролся за своё счастье, даже не заметив, как оно ускользнуло из его рук.

Глава 2

Простить не сложно,

Сложно вернуть всё так как было…

Я бежала без оглядки, ни о чём не думая, казались, мысли покинули моё бренное тело. Мне было всё равно, что за этой скрипучей дверью навсегда закрывшуюся для меня, осталась не только моя любовь, но и сумка с деньгами и документами. Я неслась в неизвестность, не разбирая дороги. Но я была счастлива от мысли что мне удалось покинуть этот кошмар, но не смотря на это мимолётное счастье сердце моё обливалось кровавыми слезами.

Кварталы сменяли друг друга, но незнакомый город пугал меньше слов Петра. Сколько жестокости в этом красивым от природы человеком, сколько грязи скрывается под белоснежной улыбкой в прогнившем сердце, сколько мерзости под океаном голубых бездонных глаз. Как порой обманывает нас наше зрение, мы открываем прекрасному своё сердце, но оно словно цветы Бругмансии манит и медленно убивает нас, опьяняя своим ядовитым ароматом. Сколько незаслуженной ненависти может вылить один человек на другого, даже не попытавшись узнать его. Слёзы рекой хлынули из глаз. А ведь он даже не знает меня? От этих мыслей становилось ещё больнее, а ноги всё быстрее уносили меня в даль, будто могли спасти от обиды, ножом резавшей сердце. Мысли проносились в голове быстрее домов, бежать больше было некуда, да и не зачем, погони не было, а впереди был только тупик. Разъярённые мужчины даже не спохватились, не замечая ничего, продолжали выяснять отношения. На моём пути возникла стане, словно выросла из земли, настоящий тупик, словно знак, что в жизни настал тот самый момент и больше некуда бежать, нечего бояться, не зачем жить…

Нет! Я смогу пережить это, пройти все унижения с высоко поднятой головой, ведь этому с детства учил меня отец, я вернусь, и буду бороться за свою любовь. Если потребуется вцеплюсь зубами в горло этого хама, но вырву из его рук своё счастье. Я побежала обратно, однотипные постройки, словно близнецы, стояли по обе стороны дороги. Я не знала, откуда пришла и куда идти дальше. Как не стыдно было признать это – но я потерялась. Заблудилась по собственной глупости, ведомая чувством обиды, оскорблёнными амбициями эгоистичной натуры. Эгоист сидит в каждом, но мой иногда буйствует. Я заблудилась, в чужом городе, без сумки и телефона. Какая же я дура!

Несколько часов я бесцельно слонялась по пустынным улицам, словно потерявшийся домашний щенок. Солнце стояло в зените, последние тёплые поцелуи осеннего солнца ласкали опавшую листву. Улицы опустели, лишь изредка навстречу попадался одинокий прохожий, погружённый в проблемы повседневного бытия. Быть может такой же одинокий, как и я. Когда костёр страстей гаснет, а гнев превращается в пепел, остаётся лишь печаль. И она властвовала сейчас не только в моём сердце, но казалась, повелевала и мыслями и душой. Мне казалось, что всё это происходит не со мной, слишком страшно было признать положение, в которое я попала. Ведь выхода, их тупика поймавшего меня в свои сети я не видела.

Над однотипными домами, плотно стоящими друг к другу начал подниматься белый дымок, в воздухе запахло гарью. Словно мотылек я спешила к этой туманной дымке, ведь там должны быть люди, пожарные, полиция, может хоть кто-нибудь мне поможет. Улицы опустели, от этой пустоты меня било в дрожь. Возможно, сегодня большой городской праздник и все собрались на какой-нибудь площади. Я всё шла, и шла на безмолвную дымку, пытаясь найти хоть кого то. Маленькие магазинчики, ателье и парикмахерские то и дело мелькавшие то по одной, то по другой стороне улицы все были закрыты. Киев походил на Припять, после катастрофы на Чернобыльской станции. Одинокие дома и машины, заполненные почти до краёв урны, пустынные лавочки в тени таких де пустынных скверов, и ни души, словно город вымер на мгновенье или время тут вовсе остановилось. Сегодня я уже не раз спрашивала себя, не сплю ли я, но эти минуты казались мне кошмаром наяву. Казалось что вот – вот от куда-нибудь появится клешня Фреди с железными ножами и я усну в своём же сне, только теперь навсегда. Нет, это не может быть сном! Я отчетливо вижу манящие цветом вывески, красоту оформленных витрин, желтизну опавшей листвы шуршащей под моими ногами. Это не может быть сном! Человек не может видеть во сне столь красочные и правдоподобные образы, если только он не шизофреник. Ведь только они могут видеть цветные сны. Я уже согласна на любой порок психики, лишь бы побыстрее проснуться. Путь даже в поезде по дороге сюда, но я не просыпаюсь, а значит и не сплю, и всё что происходит не игра моего сознания, а жестокая шутка судьбы.

На миг я остановилась, от ходьбы, казавшейся бесконечной, ноги устали и я уже еле волокла ими. Мне хотелось сесть, на глаза попалась одинокая лавочка, ну а почему бы и нет, идти некуда и торопиться тоже. Под лучами осеннего солнца у меня появилось ещё одно желание – «Не думать», просто ни о чем. Иногда человек должен освобождать свою голову от всех проблем и они как по взмаху волшебной палочки уже кажутся на такими глобальными. Солнце, как же ты во время. Я смотрела на этот огненный шар венчавший грустное осеннее небо щурясь, пытаясь уловить хоть чуточку его тепла что бы хоть как-то согреться, от леденящего холодного ветра не было спасения, он не тревожил меня пока я шла, но сейчас, предательски завывал под кожанкой проникая отовсюду, морозил руки, шею и спину. Как же холодно, тёплый мохеровый свитер остался в сумке, телефон и деньги тоже, а что осталось у меня, разбитое сердце и единственное желание жить дальше.

Звуки толпы музыкой заиграли в моих ушах. А вот и люди! Это не Припять и не страшный сон, я спасена! Голоса и ропот толпы эхом разносились по безлюдным кварталам. Я рванула на эти звуки, казавшиеся мне спасением и уже спустя четверть часа, наткнулась на плотную толпу, подгоняемую человеком с рупором. Обессилив от бега и быстрой ходьбы, я рухнула на ступеньки, первый искусственный выступ, попавшейся мне на глаза. Я так рвалась к ним так жаждала увидеть людей что даже не подумала о том, что же я буду делать дальше, к кому подойду, кого буду искать, и что должна сказать.

Сейчас вокруг меня толпа, но я чувствую себя так же одиноко, как и на той лавочке в безлюдном квартале, лишь солнце с прежней нежностью улыбается мне, согревая своими лучами. Вокруг все поют и веселятся и лишь мне хочется реветь, но никто не замечает этого, будто меня и вовсе нет. Или может я давно умерла, моё тело осталось на той лавочке, а душа не поняв в чём дело, понеслась искать помощи. Я с силой ущипнула себя за руку, на кисти остался след, боль иглами пронзили кожу. Нет, я пока ещё жива, но это только пока. Подняв голову, словно брошенный щенок я стала озираться по сторонам, всматриваясь в лица, одежды и окна. Я пыталась найти хоть какую-нибудь зацепку, что бы понять, что же делать дальше.

Мои блуждающие глаза привлекла ужасная картина, развязавшаяся на другой стороне улицы. Трое крепких коренастых мужчин ногами пинали что-то, я пригляделась. Не поверяя в увиденное я с силой зажмурила глаза и снова открыла их, но мужчины не исчезли, а женщина уже перестала извиваться от ударов их ног. С ужасом наблюдая за происходящим, я силилась встать, что бы прийти ей на помощь. Но силы мои иссякли, и я могла только сострадать.

– Шо смотришь? Москальку бъют, хош – присоединяйся! – с улыбкой буркнул парень на ломанном русском и протянул мне руку. Я не знала, приять этот жест доброты, никак не сочетающийся со словами на первый взгляд добродушного паренька или отвергнуть, ведь, по сути, я такая же «Москалька», как и та несчастная, на другой стороне улицы. Я лишь махнула рукой, не силясь сказать ни слова. Убрав руку, парень всматриваясь в мои черты с некой брезгливостью спросил – Немая чо ли? – Выдохнув, я лишь кивнула ему в ответ, он поспешил дальше, а я совсем поникла.

Похоже, в этой стране лучше быть немой, чем до смерти избитой за родную речь. Как бы я сейчас хотела оказаться в другом месте путь безлюдном, зато спокойном. Самое страшное, что я даже не понимаю что происходит вокруг меня. Люди, дома, голоса, сливающиеся в потоки хауса со всех сторон, образуя лишь гул давящий на уши и щекочущий нервы.

Тем временем борьба на противоположной стороне улицы не прекращалась. Крепкий мужчина с силой вырывал что-то из окровавленных рук своей хрупкой, но стойкой жертвы и наконец, добившись своего, оставил её в пыли ожесточённой драки. Но пыл его не угас, казалось, весь гнев перекинулся на какую-то вещицу, так рьяно оберегаемую женщиной. С неистовым остервенением, словно по сигналу вожака все трое начали топтать что-то упавшее им под ноги, я никак не могла разобрать что это было. Минута сменяла другую, а их гнев не утихал, казалось ни одно единое существо, ни одна вещь не выстоит под этим жесточайшим натиском чёрных берц. Порядком устав один из мужчин из пыли поднял бесформенный кусочек материи, истёртый, грязный, но «живой»… Демонстративно чиркая зажигалкой у края оранжево чёрной потрёпанной ленты, он что-то бормотал несчастной. Огонь вспыхнул в последний раз и георгиевская лента, словно факел полыхнула в его руках. Нельзя описать улыбки, воцарившиеся на этих лицах, будто сейчас, на какой-то улочке, у какого-то дома они переписали историю, кровью великой победы задолго написанную до них.

Небо заплакало. Мелкие капли прибивали пыль поднятую блуждающей толпой к земле. Стальные тучи молчаливо наблюдали, капли подлетая к земле рассыпались беленькими бусинками не больше бисера, лужицы с краёв покрывались тонкой прозрачной плёнкой. И лишь ветер ласкал последнюю листву срывал её с деревьев и кружа в вальсе бережно отпускал на землю на растерзание толпы.

Люди блуждали по узким улочкам подгоняемые горном рупора, сотрясая воздух монотонными выкриками зазубренных речёвок. Что конкретно происходит здесь и сейчас не понимал никто. Казалась толпой повелевала чья-то незримая рука, люди, подавшись царившей обстановки выпускали своего зверя наружу. Это были уже не люди, а звериная толпа, для которой нет ни марали, ни законов.

 
Я указываю тебе путь к мудрости,
веду тебя по стязям прямым.
Когда пойдёшь, не будет стеснён ход твой,
и когда побежишь не споткнёшься…¹
 

В душе у Коли бушевал огонь. Его раздирали две половины собственного существа. Любовь и семья когда-то казавшиеся ему единым целым разбились в дребезги словно хрустальная ваза на две разные половинки, в которых он сам был лишь щепкой между ними. Он молча стоял у окна всматриваясь в пустынную улицу корив себя за то, чего не сделал, за то, что не окрикнул, не бросился за ней. Оставил одну в незнакомом городе, в чужой стране. Но и уйти он не мог. Любовь к брату, отцу и матери, обрывки счастливых детских воспоминаний. Разве есть что-то дороже семьи, родины, родителей. Они связаны кровью поколений, они никогда не придадут и не бросят. А способна ли она на это. Или как та – другая, забудет про него только лишь его нога переступит порог её дома, а поезд увезёт вдаль на границу защищать её покой. А не уйдёт ли она, как та – другая к его другу беспощадно сжигая за собой мосты, как паучища плетя интриги сжигая дотла когда-то крепкую мужскую дружбу. А мать будет ждать. И не важно: год, два, десятилетие, а может и целую жизнь. Но она будет ждать и будет верна своей любви и лишь её любовь истинная она не проходит и не увядает, словно бутон розы, она живёт в сердце, под котором и созрела эта жизнь. Тяжелый кулак разжался, сумка почти бесшумно легла на деревянный выступ у приоткрытого окна, словно надеясь хотя бы мельком увидеть свою хозяйку.

– Мам – окликнул пожилую мать безмолвно сидящую на кухне бархатный баритон. Коля тихо подошёл к столу за которым она сидела и нежно, на сколько ему позволяло его грузное тело обнял её. – Прости меня, может он и прав и я не должен был приводить её сюда.

– Сядь сынок – В светло голубых глазах, подобных небесному своду в часы безмолвия природы, играла настоящая буря не смотря на внешнее спокойствие и робость в них горел огонь. Коля не шевельнулся он стоял всё так же обняв её двумя руками, словно ребёнок, навалившись на родное плечо. – Ты поступил не правильно сынок. Ты не знаешь теперь ни где она ни как её найти, ты слушал брата но не слушал своего сердца, не знаю, мой мальчик ты так много писал, так много говорил мне о ней, неужели это были просто слова. – На мгновение она умолкла, а морщинистая рука потянулась к его рукам, сомкнутым в объятиях на её шее. – Видно я не так воспитала тебя, ты уже не ребенок и не играешь в игрушки, что бы закинуть своё сердце пылиться под кровать за ненадобностью. А люди не марионетки, с ними так нельзя поступать. Не важно кто мы по крови и какие у нас взгляды, мы должны быть гуманны к ближнему, иначе, чем мы тогда лучше животных?