– Нет, нельзя оставлять ее одну. Она не умрет, – ответил Девин, рукой останавливая расхрабрившегося светловолосого юношу. – Я не позволю этому случиться.
– Тогда нам нужно… нужно… – не успел договорить Фиц, как из кустарников, отодвигая руками кедровые назойливые ветви, показались две еле заметные в густом сумраке тени.
– Они вернулись! – радостно воскликнул Девин, и улыбка, бодрящая своей приятной лучистостью и наивной детской радостью, тронула его смуглое лицо. – Это ведь точно они?
Фиц слегка попятился, кажется, он совсем не был уверен в том, что это их заплутавшие путники, а не какой-нибудь дикий зверь.
– Держи, – он кинул Девину поднятый с земли острый камень. – На всякий случай.
Девин подхватил оружие и стал в стойку, приготовившись к возможным неприятностям. Лес, в котором он провел недолгое время, уже успел закалить его искренне добродушный характер, огранив его до, казалось бы, нелепого бесстрашия. И он сам не понимал, к добру ли это.
Их самые худшие опасения, к счастью, не оправдались, и в таком странном воинственном положении их застали запыхавшиеся от быстрого бега Бран и Ниса.
– Ну что? Вы нашли растения, которые помогут Арин? Ей совсем плохо, – сразу же накинулся на них Девин с неуместными расспросами.
Фиц легонько толкнул его в плечо.
– Да подожди ты, крепыш, не видишь, они не в себе. Что с вами стряслось?
Ниса оперлась руками на колени и пыталась отдышаться и успокоить биение сердца.
– Тролли… Там были настоящие тролли! – неожиданно резко вскрикнула она, переведя дыхание.
– Тролли? – недоверчиво переспросил Фиц, при этом его губы мелко дрожали, а белесые брови нервно сомкнулись на переносице.
– Потом это обсудим. Сейчас есть дела поважнее, – Бран на удивление быстро собрался и быстрыми шагами направился к покрывшейся скользкими каплями пота Арин. – Ниса, дай мне будру плющевидную, сейчас же!
Ниса подбежала к нему и, вывернув наизнанку карманы своего испачканного грязью платья, вручила юноше собранное ею на одной из темных лесных полян добро. Бран стал обламывать зеленую хрустящую траву, сок летел во все стороны, окропляя его задумчивое лицо. Он, как настоящий травник, мастер своего дела, освобождал жирные корни от сырой почвы и ненужных фиалковых соцветий, затем тщетно пытался запихнуть их в слегка приоткрытый рот побледневшей от болезни Арин.
– Не выходит, она не может проглотить это. Думаю, у нее напрочь пересохло в горле, а корешки слишком большие и сухие. Мне нечем их перетереть, – выпалил Бран, старательно хлопая ладонями по бесчувственному лицу рыжеволосой девочки. – Она без сознания и, кажется, ее уже нельзя привести в чувство и заставить съесть что-либо, она просто-напросто подавится и умрет.
– Боже, неужели мы опоздали? – всхлипывая на каждом слове, спросила Ниса и мелкая россыпь блестящих слез потекла по ее испачканному лицу. – Сделай же что-нибудь, Бран! Ты же говорил, что можешь помочь! Ты же говорил, что хочешь стать врачом, отчего тогда ты молчишь?!
Фиц потупил взгляд, не в силах что-либо сказать. Любое его слово могло причинить окружающим боль, сейчас он был подобен красной шелковой тряпке для диких бойцовых быков. Молчание было лучшим выходом в сложившейся ситуации и одновременно наихудшим, так как он не мог поддержать словами отчаявшуюся найти подспорье Нису.
– Бран, ты просто бесполезный кусок дерьма! – в исступлении воскликнул Девин, дрожащими руками схватив парня за ворот рубахи. – Если она умрет, я просто… я тебя… я… я…
Неожиданно Девин расплакался, как маленький ребенок. Злость и нескрываемая агрессия ушли на второй план, осталась только по-настоящему детская часть его души, наивно полагавшая, что Арин можно хоть как-то спасти, что ее юное тело не будет лежать в сырой земле под сенью нежно-розовых пионов, подобно телу его сестры Сьюлин.
– Мне очень жаль. Правда, жаль, – опустив голову, сказал Бран.
Он вспомнил, что доктор Рэй частенько говаривал о том, что лекари и травники далеко не всемогущи, они отнюдь не боги и не ниспосланные небом жрецы, что есть некоторые неразрешимые случаи, когда людям по воле судьбы и провидения суждено покинуть этот бренный мир.
Ниса уткнулась маленьким курносым носом в пушистую копну оранжево-рыжих волос подруги. Жизнь покидала эту маленькую, еще не успевшую как следует окрепнуть, нежную оболочку девственно чистой души.
Беспокойная черная пелена ночного леса постепенно сменялась пунцовыми, светло-бордовыми красками. Лунное звездное время суток занималось яркими, живительными рассветными лучиками, освещающими своим мягким сиянием темные кривые ветви, являя темно-зеленые, красные и оранжевые краски поздней осени. Из сереющей темени постепенно проступали неясные очертания окружающего мира. Природа оживала, вдыхала в себя чистый дневной воздух и безропотно подчинялась нынешним, сызнова вступившим в силу правилам. Рождался новый день, стараясь унести все неприятности и невзгоды, принесенные мраком жестокой ночи.
– Рассвет, – сказал Бран, внимательно всматриваясь в проступающие насыщенные тона леса. – Рассвет! – вскрикнув, повторил он, вскочив с глинистой мокрой почвы и отряхивая заляпанные ею колени.
Ниса, отстранившись от Арин, исподлобья посмотрела на Брана. Как он мог всерьез радоваться приходу солнца, когда на его глазах погибает человек?
– Это поляна! Понимаете, о чем я? – Бран взглянул на отстраненные, скорбные лица детей, затем чуть тише, но не менее задорно добавил: – Ну, конечно, вы не понимаете!
– Что ты, черт возьми, несешь? – с нескрываемым презрением спросил Фиц, не в силах сдерживать молчание, которое искренне желал сохранять до того момента, пока эта несчастная, несправедливая ситуация не разрешится.
– Сейчас все сами увидите! – продолжал торжественно восклицать обычно серьезный и практически безэмоциональный Бран.
Когда поляна полностью покрылась нежно-розовым, перламутровым и янтарным отсветом приветливого октябрьского солнца, когда певчие дрозды залились звонким щебетанием, когда лес переродился и снял маску страшного, злого монстра, перевоплотившись в чудесную юную малахитовую, морковную, бурую деву, на ней абсолютно волшебным образом стали прорастать рассветные камелии, раскрывая сочные бутоны навстречу солнцу, жизни, бодрящему цоканью и трелям пернатых голосистых певцов.
Бран, сорвавшись с места, стал аккуратно собирать пурпурные соцветия, улыбаясь самому себе и двойственности чудной лесной природы. Он подбежал к практически неподвижной, как восковая скульптура, Арин и, сорвав чудесный лепесток, опустил его на побелевший от жара язык девочки. Практически мгновенно он растворился и спустя несколько секунд на губах Арин проявился легкий розоватый оттенок, а щеки вновь стали наливаться жизненным соком.
Юноши в изумлении смотрели на происходящее волшебство, не доверяя собственным глазам. Арин воскресала, возвращалась из пучины болезненной бездны в их мир, в мир живых.
– Что происходит? Где я? – с легкой хрипотцой в ломком голосе спросила девочка, вдыхая леденящий легкие воздух. – Я ничего не понимаю. Очень хочется пить.
– Арин! – воскликнула Ниса, крепко обнимая еще слабую подругу. – Мы уже думали, что потеряли тебя!
Бран выдохнул – кажется, тот разговор с Авой все же был ему необходим. Она чуть было не лишила Арин жизни, но одновременно знания, полученные Браном, излечили ее. Он благодарил хозяйку дома на отшибе леса и внезапно поймал себя на грешной мысли, что желал бы вновь увидеться с ней, поговорить о связующем их души деле, деле всей его жизни. Она явно могла передать ему множество сакральных травнических знаний, но, к сожалению, судьба распорядилась иначе.
Девин и Фиц стояли поодаль, нелепо открыв рты в полном ошеломлении. Как в их до этих пор нормальном, естественно устроенном мире могло произойти нечто подобное? Юноши не могли приложить ума, а потому просто дивились волшебству, сотворенному самой матерью-природой.
Девина грызло изнутри, подобно яду, чувство жгучей вины, поэтому, лихо сорвавшись с места, он ринулся к витавшему в облаках собственных мыслей Брану.
– Прости меня. Я наговорил лишнего. Ляпнул, но не следовало. Надеюсь, я все еще могу рассчитывать на нашу дальнейшую дружбу?
Девину было неловко оттого, что своими брошенными в эмоциональном порыве словами он наверняка задел ни в чем неповинного человека.
– К-конечно, – заикаясь, ответил Бран, все еще представляющий свое блестящее будущее, задержись Ава в его жизни немного дольше.
Девин был удивлен, что сможет вот так легко заполучить его прощение.
– Спасибо тебе, большое спасибо, – произнес Девин, пожав сухую ладонь сосредоточенного парня.
Бран, не привыкший к добродушным в его отношении человеческим проявлениям, не находил, что ответить, как поддержать беседу. Он просто не видел в этом особого смысла, потому как Девин сразу же переключил внимание на только что пришедшую в себя Арин.
– Хочется пить, – умоляла девочка. – У вас есть вода? Хотя бы немного, – ее голос скрипел от неимоверной сухости.
Подростки потупили взгляды. Пить хотелось всем, но на лужайке ни родника, ни речки, ни чего-то хоть отдаленно напоминавшего воду не наблюдалось.
– Ты можешь идти, Арин? – аккуратно спросила Ниса, как бы страшась, что девочка излечилась не до конца, и болезнь, так быстро покинувшая ее тело, могла с легкостью лишить ее способности ходить.
Арин приподнялась на руках и немного неуверенно, но встала на ноги. Гематома, еще недавно зиявшая на ее колене, абсолютно магическим образом сошла на нет.
– Кажется, могу. Только слегка ослабла.
– Хочешь, я понесу тебя? – спросил Девин, вытянув руки на случай, если девочка неожиданно потеряет равновесие и рухнет на землю.
– Нет, не нужно, – ответила Арин, и от смущения ее щеки порозовели, подобно чайным розам.
Все же Девин был весьма учтив, даже слишком учтив для простого товарища по несчастью.
Своими чудотворными трелями птицы продолжали нести в налитую свежими красками жизнь любовь, надежду и оптимизм. И путники, зарядившись этим пением, чувствовали себя в безопасности, но все же осматривались по сторонам, ища подвоха, прислушивались к треску тяжелых ветвей и шуму осенней сухой листвы, пытаясь распознать в них враждебность, уловить вой дикого лесного волка или бурого медведя. Их не было, они ушли вместе с темным обличием чащи, затаились до прихода следующей ночи.
– Так что, говоришь, вы видели в лесу? – практически безэмоционально произнес Фиц, обращаясь к Нисе.
Для окружающих было ясно, что он вовсе не усвоил урока и продолжал вести свою неприятную им игру.
– О боже, Фицджеральд! Мы видели дикого кабана, а потом его в клочья разорвали тро… – трепеща всем телом хотела было договорить Ниса.
– Давайте поговорим об этом позже, – осадил ее Девин и многозначительным взглядом пытался дать понять опешившей девочке, что если Арин услышит про ужасных чудовищ, то может напрочь отказаться идти с ними дальше.
– Так кого вы видели? Мне тоже интересно. Что я пропустила? – слегка опустив золотистые ресницы, спросила Арин. Ее очень заботило, почему ребята утаивают от нее какие-то секреты, будто она не часть их команды, а одно сплошное несчастье.
– Видишь, Девин, ей интересно. К тому же она должна иметь представление о том, что может ожидать нас на пути к Ардстро, – настаивала Ниса, сжав побелевшие от напряжения кулачки.
– Я согласен, что не стоит ей сейчас об этом говорить, Ниса. Это будет ошибкой, – вставил Бран, все же опасаясь, что его слова могут взбесить решительно настроенную девочку, вывести ее из себя и посеять между ними раздор.
– Ниса права. Я хочу знать, что с вами приключилось, пока я спала. Честно, ребята, я чувствую себя обделенной, – упорствовала Арин, подражая манере поведения своей весьма сильной духом подруги. – Ну не тролли же там были на самом то деле…
Ребята опешили, стараясь скрыть смущение. Теперь до Нисы дошло, почему Девин так старательно предостерегал ее от чудовищного рассказа. Тролли-людоеды – вот чего больше всего на свете боялась эта веснушчатая девочка, скрывающая свои страхи за яркой улыбкой. И если бы Ниса попыталась продолжить, то вряд ли эта затея кончилась бы для детей чем-то хорошим.
– Так вот, дикого кабана на поляне растерзали волки. Обычные серые волки, которые водятся практически в любом лесу, – соврала Ниса.
В мыслях она упрекала себя за то, что не смогла сказать Арин правды, потому как от девочки и без того многое скрывали. Если уж придется столкнуться с этими жуткими тварями, и Арин встретится со своим главным страхом, решила она, то пусть это случится наяву, а не останется пугающим рассказом из ее уст. Возможно, этого до мурашек пробирающего сценария вовсе не случится, и они все благополучно дойдут до Ардстро в целости и сохранности.
– Волки? Я их не боюсь, будьте уверены. Только зачем было такую чепуху скрывать от меня, ума не приложу, – беззаботно ответила Арин, окрыленная вновь пробудившимися в ней физическими и душевными силами.
Девин слегка кивнул, беззвучно благодаря Нису. Та лишь протяжно вздохнула, памятуя о том, какой ужасающей была эта ночь.
– Думаю, нам стоит найти какой-то источник или типа того, – начал Фиц, нелепо изображая из себя этакого предводителя группы путников. – Я скоро и говорить-то с вами не смогу. В горле такая пустыня, что, кажется, скоро того и гляди прорастут кактусы.
– А это верно, – утвердительно кивнув, сказал Девин. – Все же без воды мы долго не протянем, а собрать дождевую воду в ладоши как-то ума не хватило.
– Ты что скажешь, Бран? – обратилась к молчавшему юноше Ниса так, будто его мнение было для нее самым важным и без него она не сделает и шагу с этой поляны.
Бран явственно почувствовал легкое покалывание в груди от резко усилившегося ритма сердца.
– Я – за. Думаю, сейчас же и следует отправиться, – взяв в свои руки предводительские вожжи, ответил юноша.
Собрав все необходимое в карманы – а это были лишь травы, найденные детьми в лесу, да парочка бутонов рассветных камелий, которые спустя пару часов завяли, а после и вовсе превратились в пыль, – путники без страха направились в густую лесную чащу, надеясь поскорее отыскать живительный источник, а затем и свою родную деревню.
Глава 7
Целый день блуждая по лесным лихо переплетенным между собой тропам и вслушиваясь в заливные трели лесных камышовок да сладкое щебетание сладкоголосых соловьев, подростки и не заметили, как быстро опустился вечер и их путь осветился оранжевым померанцевым отсветом уходящего за горизонт солнца, заменяя девственно чистую зарю густым, полным багряной крови закатом.
Несколько часов они провели в пути, но безрезультатно. Так и не нашли ничего хоть отдаленно напоминающего источник. Еще вчера часто проливной, назойливый дождь с закрытым темными тучами небом уступил место безоблачному, яркому сиянию октябрьского вечера.
Еле переставляя ноги, путники добрались до еще одной лужайки, на которой, по решению негласного командования в лице приземистого, не лишенного ораторского мастерства Фица, они решили заночевать.
– Хорошо хоть погода приятная, даже костер разводить не придется, – заметил Фиц, будто продолжая отдавать приказы направо и налево: где лучше прилечь, кто и когда будет дежурить, чтобы следить за безмятежным сном товарищей, защищая их от возможной угрозы.
– Будто ты это умеешь, – рассмеялся Девин.
С излечением Арин привычное ему чувство добродушия вернулось и наполнило его оптимизмом, с которым он провел все детство и рос рука об руку до наступления юности.
– Не пререкайся. Я все-таки здесь за главного, – сдвинув пшеничного цвета брови, ответил Фиц, не обращая ни малейшего внимания на издевательский хохот приятелей.
– Первым стану дежурить я вместе с Девином. Как зайдет солнце, на дежурство выйдет наш ботаник, – он с нескрываемой неприязнью взглянул на Брана, тихо сидящего рядом с пологим камнем. – Затем, когда станется заря, нас покараулят Ниса и Арин. Есть вопросы?
– Да, у меня есть, – серьезным тоном ответила Ниса, которую план Фица совершенно не устраивал. – А почему Бран будет дежурить один, да еще и в самый опасный промежуток времени?
– Да потому что он привык быть один, сам с собой. Так ведь, Бран? – издевательским тоном спросил Фиц, обращаясь к потупившему взгляд юноше.
Тот лишь слегка кивнул в ответ. Всегда, когда ему указывали на его место в обществе, даже среди сверстников, его покидала воля, а душевный источник, наполненный силами юности, и вовсе высыхал до самой земли, превращаясь в непроходимую пустыню. Он мог постоять за себя лишь в том случае, если оппонент не указывал ему на то, что он всегда был сам по себе, рос, как сорняк, среди ухоженного сада, наполненного яркими цветистыми бутонами. Это было клеймом, печатью, зияющей на его сердце, которую было невозможно снять и выбросить вместе с чувством вечного отчуждения и горького сиротства.
– Я могу подежурить с Браном, – вступился за юношу Девин.
Фиц недовольно сморщился, стараясь всеми правдами и неправдами подавить начавшееся против его командирского духа восстание.
– Крепыш, неужели ты забыл, что покалечил меня? – светловолосый юноша направил свой угнетающий взгляд в сторону Девина и стал давить его словами так, чтобы наверняка вызвать в нем чувство терпкой вины и бесплодного раскаяния. – Разве это не станет искуплением твоего проступка?
Девин молчал, ощущая, как прегрешение, совершенное им в порыве бури гневных эмоций, давит на него все сильнее, лишая возможности говорить то, что он на самом деле думает по поводу этой нелепой затеи.
– Ну, раз возражений нет, то будем действовать, исходя из моего плана, – ядовито улыбнулся Фиц, довольный собственной хитростью и способностью легко манипулировать своими товарищами по несчастью. – А сейчас предлагаю всем выспаться. Думаю, нас ждет долгая и, возможно, совсем неприятная ночь.
Когда круглое солнце медленно закатилось за край горизонта, а птичья трель сменилась долгим, заунывным воем лесных животных, Фиц, находящийся в превосходном расположении духа, небрежно пнул Брана, мирно склонившего голову на большой холодный камень.
– Вставай, дурень! Твоя очередь нести дозор, – исподлобья глядя на только что очнувшегося от сна юношу, заявил он. – Если что, предлагаю тебе кричать как следует, иначе мы можем тебя не услышать.
Едкая улыбка засияла на его круглом лице, издали напоминающем полную луну. Случай подставить Брана, выпавший ему так внезапно, доводил его практически до экстаза.
Бран лениво поднялся и, не сказав ни слова, направился в то место на поляне, где до этого несли дозор Девин и Фиц.
Светловолосый коротышка, как маленький дикий зверек, помечающий свою территорию, сразу же прилег на то самое место, где пару часов назад почивал Бран. У Фица на лице читалось чувство такого удовольствия, будто спать он будет не как странствующий путник на ледяном от ветра валуне, а как маленький избалованный принц на самых мягких перинах и подушках, сотканных из тончайшего шелка и набитых лебяжьим пухом.
Девин пару минут как прилег близ Арин и уже видел свой первый приятный сон.
Бран кое-как уселся на глинистую почву и стал пристально всматриваться в густеющую с каждой минутой, непроглядную лесную темень, представляя, как скоро сможет передать свой пост Арин и Нисе.
Время текло мучительно медленно, а глаза вязко слипались, будто кто-то нарочно смазал веки липким кленовым сиропом. Голова еле держалась на ослабевшей от усталости шее и моргни юноша сейчас, вероятнее всего он тотчас крепко уснет, так и не дождавшись наступления утра. Чтобы этого не произошло, Бран стал обдумывать, как ему взбодрить свой затуманенный разум и вялое тело. В голову пришла идея обойти всю поляну и осмотреть каждую веточку, колышущуюся от ночного ветра и издающую приводящий в ужас скрежет. Убедившись в том, что все его товарищи безмятежно перекатываются с боку на бок, пребывая в приторно сладком, как софоровый мед, царстве сна, он поднялся и направился к одной из крупных елей, расположенной чуть поодаль от лесной лужайки.
В ночной темноте дерево-гигант походило на огромную, заполняющую собой весомую часть бора деву, раскинувшую руки по обеим сторонам и старающуюся заполучить в свои хищные объятия любого заплутавшего путника. Молодые яйцевидные шишки, словно причудливые сережки, свисали с ее острых веток, а источающие нежный запах эфирных масел ветви, густо усыпанные иголочками, окутывали жирный ствол, создавая некое подобие девичьего кружевного платья. Рядом с елью, клонясь в ту сторону, куда решит подуть проказник-ветер, во все стороны раскинула свои выцветшие крупные листья какая-то дивная трава с болтающимися на ее стеблях налитыми спелым соком алыми ягодами. Бран раньше никогда не встречал подобного растения. Переключившись с обыкновенной, хоть и не менее чарующей своим мрачным видом, хвои, юноша направился к диковинному соцветию, сознательно чарующего путников своей яркостью и вящей загадочностью.
Сочные рубиновые плоды притягивали взгляд даже в такой кромешной темноте. Травянисто-камфорный, дурманящий свежий аромат, исходящий от них, будто крохотное лебединое перо, витал в пропитанном глиной и смолистым кедром воздухе. Ягоды, плотно прижавшиеся друг к дружке на уже слегка пожухлых стеблях травы, напоминали о некоем возрождении, о новой жизни на развалинах пережитого прошлого. Эта метафора пришлась Брану по душе. Он сорвал спелый плод и размял его грязными сухими пальцами. По ладони тонкой струйкой потекла алого цвета жидкость, а под оболочкой обнаружились скрытые глубоко внутри мякоти плотные черные зерна. Брану показалось, что это неизвестное ему растение по своей природе было подобно крыжовнику или гранатной рябине, плоды которых частенько использовали в качестве специй или самостоятельных продуктов в Ардстро. Он вновь сорвал с тонких покосившихся стеблей мягкую на ощупь ягоду. Она манила его своим навязчивым духом, просила надкусить ее, дабы убедиться в том, что на вкус она также изящна и съедобна, как и ее цвет, форма и аромат.
Бран, все еще находящийся под легким действием сна, а оттого напрочь отстраненный от критического мышления, поднес ягоду к слегка раскрытым, бледным от жажды губам. Когда она уже практически коснулась его языка, готового принять своими набухшими от желания рецепторами сочную, питательную мякоть, юноша неожиданно услышал посторонний грубый голос, резко ворвавшийся в его слегка затуманенную реальность.
– Не ешь, иначе умрешь!
Поперхнувшись собственной вязкой слюной, Бран выронил диковинный плод и с нескрываемым ужасом, исказившим его доселе безмятежное лицо, стал озираться по сторонам в попытках найти источник загадочного звука.
– Кто здесь?
Уже готовый сделать попытку докричаться до товарищей, он внезапно осознал, что зашел в лес глубже, нежели планировал, и ребята остались под сенью толстых, шепчущих свою хищную песнь, схожую с диким псалмом, веток.
Из темноты, сплетенной вокруг опешившего юноши, словно паутина, плывя по воздуху, вышла ужасающая взор, без преувеличения рослая фигура. Человекоподобное существо под семь футов ростом с огромными над вытянутой головой, свитыми в полукруг рогами, с местами плешивой редкой бородкой, подобно той, что носил покровитель скотоводства и плодородия Бог Пан, в последствии ассоциирующийся у праведников с дьяволом и самим греховным сатаной, с жилистым оголенным торсом и раздвоенными крепкими копытами. На шее незнакомца висела длинная металлическая пряжа с болтающимися на ней крохотными черепами неизвестных Брану существ, по-видимому, обитавших в запретном лесу, а с широкого носа свисало воткнутое в него металлическое кольцо, за которое в Ардстро обычно тянут пастись нерадивую скотину. В когтистых, на вид крепких руках существа Бран заметил длинную, платиновую флейту, словно намеренно изготовленную под необычные размеры ее обладателя.
Монстр олицетворял порочную смесь обыкновенного человека с горным бараном или азиатским буйволом. Этот факт ужасал Брана ничуть не меньше того, как именно существо говорило с ним, как чудовищно громогласно голос сатира эхом разлетался по темному лесу.
– Мальчик, эти ядовитые ягоды майского ландыша не предназначены для трапезы. Разве это неизвестно тебе? – подойдя к слегка попятившемуся в сторону Брану, произнесло существо. – Его семя, плоды, корни – все это яд для млекопитающих. Смерть в этом месте может подстерегать тебя всюду. Безобидная на вид ягода легко может лишить жизни, а огромное страшное, на первый взгляд, существо, может подарить надежду, – продолжал говорить незнакомец с мудрым и осознанным видом, словно учитель, наставляющий на верный путь своего непутевого ученика.
Бран не мог выдавить из себя ни слова, хотелось крикнуть так громко, чтобы все птицы, мирно ночующие в своих уютных гнездах, взлетели ввысь и оповестили его друзей о пришедшей по их души беде. Но природная жажда знаний и то, что он лишил неведомого лесного монстра возможности забрать его жизнь и жизни остальных детей с помощью обыкновенной на вид жидкости и собственной хитрости, не давали страху окутать юношу, беря ситуацию под контроль этакого ученого, поселившегося в мальчишеском сознании. Сердце его билось так часто, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.
– Кто ты? – испытующе глядя на странное существо, протараторил Бран.
– Мое имя Одвал. Я странник, блуждающий среди ночного мрака, как и ты, Бран. Разница лишь в том, что ты – дитя человеческого порока, а я – дитя порока других, более темных существ, – растягивая каждое слово, подобно тому, как старые женщины растягивают шерстяные нити, собирая их в тугой клубок, проговорил сатир. – Но, думаю, мы с тобой очень похожи.
Слышать от монстра здравую речь было довольно непривычно. Более того, это создание уверенно заявляло о том, что мальчик подобен ему, а он подобен мальчику. Неужели это действительно было так?
– Откуда ты знаешь мое имя? – трепеща от беспокойства и сомнений, спросил Бран.
Мальчик отошел от незнакомца на пару метров, но по-прежнему пытался разглядеть в его вытянутом лице человеческие черты, то, за что можно было бы считать его безобидным, не диким коварным зверем, а покровительственным духом.
– Лес рассказал мне о тебе и других жертвенных детях. Я знаю все, что знает он. Но не бойся, я на вашей стороне, – сказало существо, загадочно улыбнувшись. – Зачем мне было спасать тебя от неминуемой смерти, которую мог принести яд вероломного растения? Просто я чувствую и понимаю тебя, Бран, намного глубже, чем твои товарищи по несчастью. Для них ты – обыкновенный сорняк, который можно вырвать в любой момент, не ощутив при этом ни малейшего угрызения совести, а для меня ты – венерина орхидея, редкая, удивительная культура, расцветающая лишь однажды.
Бран не совсем понимал загадочную речь, произнесенную странником, но четко улавливал его настроение. Совсем не агрессивное, скорее, снисходительное по отношению к нему, словно тот представал неким божеством или ангелом-хранителем, а юноша был всего лишь пророком, греховным человеком, на кого по воле небес снизошла спасительная благодать.
– Что вам нужно от меня, от всех нас?
– Ежели позволишь мне приблизиться, я поведаю обо всем, что тебя гложет. Расскажу, где искать ответы на пожирающие твой разум и душу вопросы.
Бран несколько мгновений размышлял над предложением, а затем, поддавшись острому импульсу заинтересованности, решился идти прямо к монстру, посмотреть в его ярко-желтые глаза, увидеть то, чего никогда не видел до этой роковой встречи.
– Я опущусь, чтобы ты мог смотреть мне в глаза. Так ведь принято у людей?
Существо опустилось на холодную почву и скрутило мощную широкую спину так, чтобы Бран мог чувствовать себя с ним в равных условиях.
– Так-то лучше. По своему происхождению я – сатир, хранитель Салфура – запретного для людей леса, добрый дух, что взыскивает покаяние с повинных и одаривает своей заботой ущемленных, – сказал Одвал, выпустив из широких ноздрей видимую сизую дымку, что было странным, ведь в лесу было не настолько холодно. Но Брана и это не испугало, он искал ответы, а сатир был готов дать их ему.
– Зачем вы следите за нами? – сказал мальчик, приблизившись, подобно Гераклу, совершающему очередной фантастический подвиг, к огромной животной морде.
– За вами? О нет, дитя, я слежу лишь за тобой, – ответил Одвал, указав своим толстым пальцем на Брана. – Твои друзья не ищут ответов. Они просто хотят сбежать. Им не нужна печальная истина бытия, они не готовы ее принять.
– Почему вы решили, что я готов? – отважно парировал Бран, задыхаясь от участившегося сердцебиения.
– Я это чувствую, осязаю. Твоя душа, все твои помыслы направлены на изучение, исследование, анализ выпавшего тебе и твоим соратникам испытания. Разве твой пытливый ум не просит дать ему свежей пищи, как просит заблудший путник куска хлеба и стакана чистой воды? Разве не ты осматривал на поляне бездыханное тело дикого кабана? Разве не ты пытался изучить его внутренности, дотрагиваясь до еще не остывшего сердца?
Бран задумался. Одвал будто бы читал его мысли, рылся в них, подобно тому, как голодная мышь рыщет в зерновом хранилище. Это пугало и настораживало, но отступить, сбежать, разбудить друзей и показать им сатира ему вовсе не хотелось.
– Но зачем тебе помогать кому-то вроде меня? Разве я не чужд лесу?
Сатир почесал редкую бородку, как бы обдумывая слова мальчика, затем заинтересованно произнес:
– Хочешь знать, что произошло в доме ведьмы на отшибе леса?
Бран потупил взгляд. Одвал не хотел отвечать на его вопросы, скорее, желал сам поглубже окунуться в размышления и помыслы юноши, вывернув их наизнанку. Но то, что произошло в ту ночь, все же занимало его мысли и, если был шанс узнать ответы, то почему бы не пойти на поводу у загадочного сатира? Одна часть Брана, более рассудительная и сдержанная, умоляла его покинуть бор, вернуться на лужайку и заплакать от дикого страха, а другая, любопытная и отчаянная, настоятельно шептала, науськивала, побуждала до капли высосать правду из этого существа, показать Одвалу, что тот не имеет ни малейшего права управлять мальчиком, дергать, подобно коварному, двуличному кукловоду, за тонкие нити его души.
– Хочу! – неожиданно резко выпалил Бран, сам не понимая, откуда вновь взялась эта загадочная сила, это желание исследовать все и вся, не боясь при этом за собственную жизнь. Будто это был не он, а другой, более жадный, неустрашимый Бран, который отнюдь не был человеком, скорее, разумным животным, подобно сатиру.
– Что ж, я поведаю тебе об этом, – выдохнул Одвал и посмотрел в бездонно-серые глаза Брана, начав рассказ о том, о чем юноша вовсе не догадывался. – Ава, та самая девушка с зелеными, как свежая трава, волосами и дивным обличием, которая к рассвету собирает травы, спасает выпавших из высоких гнезд маленьких ласточек и стрижей, кормит орехами белок у своего дома, к ночи перестает быть собой, – задумчиво говорил Одвал, стараясь не отпугнуть мелко дрожащего от неподдельного интереса Брана. – Ава правит лесным днем, Мара правит лесной ночью. Секрет в том, что на твою рыжеволосую подругу напала не Ава, а ее коварная сестра, которая сокрыта глубоко в девичьем теле до наступления призрачных сумерек. Она такой же дух леса, как и я, только вот из-за своей необузданной страсти убивать все живое Мара не может стать истинными хранителем, она способна лишь на душегубство, но не на прощение. Так что, можно сказать, Ава не повинна в этом преступлении. Тело, которое она делит со своей сестрой, искажено, обезображено, благодаря твоему желанию защитить друзей. Теперь добродушная колдунья стала выглядеть равно устрашающе, как и ее иное ночное обличье, к тому же безвозвратно ослепнув.