– Дай уйти.
Она знает его секрет, а он её – нет. Позиция проигравшего простительна и, как выяснилось, страстно желанна, если побеждает пленительница сердца. Более того, такой шанс оправдать рекламу сомнительной партии! Такой шанс…
Остап сошёл с пути. Тася проследовала к выходу. Уже у дверей обернулась к Груше. Та как почувствовала – задвигалась, замычала.
– Видишь? Завтра как новенькая будет! Даже не вспомнит… Да не трону больше, честно!
Шипастая боль царапнула душу. Будто это она здесь нашкодила, Тася поспешила выйти вон. Давая фору в минуту, Остап направился следом. От приятных чувств распирало. Слежку лучше отложить, а то на «взводе» выскочит из кустов. Не хватало ещё сталкером прослыть.
Преподавательница пришла в себя вскоре, пусть и не до конца. Состояние смущало, равно как и окружение. Что тому предшествовало? Держась за звенящую голову перемотанной рукой, постанывая, медленно спустилась со стола в кроваво-кислотную лужу. Не замечая ни её, ни бинта из-за тумана на периферии зрения, поплелась куда-то с единственной пьяной мыслью:
«Домой. Спать».
Глава 5 – Остро-сладко
Большая перемена подходила к концу. Сытая толпа понемногу заполняла узкие коридоры учебного корпуса. Навстречу неслась компания старшекурсников. Низкорослый парень вёл товарищей вперёд, к знаниям, и что-то оживлённо рассказывал через плечо. Обернулся в самый неподходящий момент – мимо пароходом пёрла Тася. От вида её подпрыгнул и сматерился, подчеркнув испуг смехом. Остальные поддержали, ещё не зная причины. Забавно встрепенулся приятель. Можно весело потолкать в плечи и выдать из арсенала шуток первую попавшуюся по случаю.
У редких людей холодок не бежит по спине, если кто-то за этой самой спиной хохочет. Нужна высокая самооценка, чтоб не заподозрить шутку в самом себе. Как же нужно постараться, чтоб, не открывая рта, вызывать реакцию, кою матёрые юмористы добиваются кровью и потом? Однако сегодня эта ситуация со смешком некрасавицу нисколько не задела. Задевали разве что рюкзаки студентов, но и на них всё равно.
Минувшей ночью так и не посчастливилось заснуть. И ранним утром на работу Тася, вопреки всему, не заступила – буквально не нашлось сил встать с постели. По собственному желанию пропустила занятия, впервые в жизни. Соседка по комнате куролесила где-то – некому было читать нотации, мол, нельзя запивать валерьянку ромашковым чаем. Рассвет Тася встретила в коконе одеяла, сжимая пузатую кружку. Руки не тряслись, расплёскивая ароматный кипяток, но лучше бы тряслись. Солнце-жаворонок важно покуривало дымовыми трубами завода за пыльным окном общежития. В созерцании привычно грандиозного сознание преисполнялось и… кукожилось до размеров безмозглой мухи. Оно билось и билось о толстую прозрачную гладь, незаметно для себя погибая от истощения и сумятицы. Наблюдающая рождение нового дня студентка имела тот вид, когда стекленеет взгляд, припаявшись ни к чему, и будто выворачивается наизнанку. Схожим образом перезагружается рассудок. Только нет никакой перезагрузки. Да и безумия нет.
Надеяться малодушно. Это действительно произошло. Если отбросить помпезность с ребячеством и принять сверхъестественное как нечто нормальное? Как принять последний полёт зазевавшегося крановщика на том же заводе, или акт домашнего насилия двумя этажами ниже, например? Простые граждане на своих рабочих местах сосут кровь охотнее киношных упырей. Инфантильным порой кажется, лучше выдуманным вурдалакам на корм пойти, чем посетить тот же паспортный стол или ЖЭК. Да и люди по природе своей – всё те же вампиры, раз придумали их. В экологической нише у каждого пища своя: уважение, восхищение, зависть.
Отбросив лирику, в сухом остатке у Таси – обычный стресс, в самом безобидном проявлении. Тело, проклятый венец эволюции, слишком хочет жить, не спрашивая. Оно не позволит вдребезги разбиться о заплёванный, замусоренный бычками козырёк крыльца общежития. Не позволит, разочарованной, бездыханно уснуть, как любили убивать своих умных героев русские драматурги золотой эпохи отечественной литературы. Непостоянна человеческая природа. Кто с высоты роста упадёт – расшибётся, кто с обрыва – одёжку порвёт.
Такую одёжку, в самом деле, лучше на тряпки рвать. Чёрная толстовка оверсайз, растянутые на коленях брюки с бурыми брызгами на штанинах – всё первое попавшееся, потасканное. Жирные волосы в куцей косичке. От бессонницы отекло лицо, да и мешки под глазами припухли сильно, как при болезни почек. Не глядя на носки тяжёлых от грязи кроссовок старшей сестры, Тася, огибая студентов, без стука завалилась на кафедру. Кому ухоженность придаёт смелости, кому неряшливость – карт-бланш на свинство. Вчерашняя спасительница слишком поздно, где-то час назад, таки допетрила до очевидного. Последний, важнейший этап оказания первой помощи – передать пострадавшего медикам. Оно касается даже мелочей. Что уж говорить о венозном кровотечении? Страх ответственности за чью-то жизнь, знакомый в своей сокрушительности, окатил утром Тасю волной кипятка, до панического вскрика. Знать, до сих пор не очерствела, не привыкла. Со всех сторон – какое лицемерие!
Второкурсница облегчённо выдохнула, приметив Грушу за компьютером. Та зыркнула на дверь едко, будто беззвучные шаги посетительницы причинили ей физическую боль. Не обращая внимания на попивающего кофе профессора и субординацию в принципе, студентка обратилась к жертве вурдалака.
– Здравствуйте! Что с вами? Вы поранились?
Тася указала на свежую повязку, не зная, что и думать. Остап обещал: «Будет как новенькая. Ничего не вспомнит». Про пьяную говорил. Вообще много кто что говорит, однако, правды в словах зачастую серединка на половинку. Сейчас жизненно необходима какая-то опора, нерушимая логика происходящего. Нечто однозначное. Лучше бы преподавательнице быть в полном порядке. Хотя, порядок – не порядок. Как девушка – маскот недосыпа, так женщина – адепт похмелья.
Спешно капитулируя, Груша подпёрла гудящую голову раненной рукой. Вечно стойкая и гордая, кое-как промямлила:
– А? А, да.
– Что случилось? Вам помочь?
Тася подступила к учительскому столу. Та не могла не глянуть на неё снизу вверх. Спасительница ожидала блеска узнавания в мутных глазах, какой-то подсказки для дальнейших действий. Была в шаге от того, чтобы запихнуть пальцы преподавательнице в рот – прощупать на наличие клыков. Груша лениво помотала головой, скривившись от головокружения. Непривычно любезная, заверила:
– Не, Тась, иди. Я к вам скоро приду.
Девушка постояла ещё немного и вышла, не прощаясь. У неё нет сейчас пары с их группой. Груша запуталась, а с ней окончательно запуталась и Тася. Обе в силу разных причин сегодня соображали туго.
С той же решительностью танка студентка дотопала до нужной аудитории. В закутке, в джунглях горшковых калатей, друг на друге сидели одногруппники, точили языки или копались в телефонах. Хороша картина, беспечна. Из своего камерного мира дружбы и жвачек двое махнули Тасе, один поздоровался. Аншлаг! Хотя, казалось бы, всего лишь лекция по философии. Это в самой большой аудитории университета каждому место найдётся. В душном коридоре же теснился весь поток из чуть ли не сотни человек. Не ВУЗ, а государственная поликлиника! В перекрестье путей Тася прижалась к свободному углу. Коснулась его виском и остолбенела.
Сцена завораживала. Подобным грешат мелодрамы с претензией на визуальное искусство. Любишь или не любишь «мыло», у экрана задержишься. Двое облокотились о стену расслабленно. Зеркалили друг друга в скудности жестов, в полуулыбочках и лености легкомысленных шепотков. Главная героиня так и пышет сексуальностью. Первородная страсть вшита красными нитями в ткань короткой юбочки, шёлковой блузочки. Главный герой сегодня одет до карикатурного смешно. Всё при нём, хорошо, но светлая майка, как мокрая, была явно не по размеру и обтягивала спортивную фигуру так сильно, что, право, от глубокого вдоха разойдётся по швам. Марина, ведомая своими женскими чарами, порывалась кокетливо дотронуться до руки Остапа. Задумывала зацепить длинными ноготками ворот мужской футболки, да в последний момент сделала вид, будто поправляет рюшки декольте. Тася не разбиралась в мето́де. Она смотрела на упыря предельно внимательно, будто от этого зависела её жизнь. На самом деле – подружки.
Через секунду, стало быть, брошенка выросла рядом с голубками. Самое время оскорбиться неверностью поклонника и бессовестностью подруги. Если эти чувства, по-детски капризные, рождённые дефолтным человеческим эгоизмом, и горели, так каплей на фитиле свечи. Остальные девяносто девять процентов души полыхали тревогой, отсвечивая на периферии зрения Остапа. Марина, разумеется, не видела аур, но близость соперницы заставила отвлечься. С высоты модных платформ снизошла до презрительного взора. Тася моментально идентифицировала его природу. Стоило ожидать его однажды на себе. Стоило только встать на пути к её женскому счастью. Но дурнушка и не претендовала на сомнительное благо. Не претендует по сей день, пусть и с упырём на хвосте. Да есть ли кто более одинокий, чем она теперь?!
Маринка полоснула по сердцу ножом одним своим: «Гуляй». Как ни в чём не бывало, демонстративно переключила всё внимание на собеседника. Полился голосок, томный, нежный:
– Так скажи своё мужское мнение. Нравятся духи́?
Довольный, как удав, Остап тихонечко засмеялся. Не размениваясь на показное равнодушие к её драгоценной персоне, Тася едва ли не в рот ему заглянула. Человеческие зубы. Ровные и белые.
– Какая марка? – сотряс воздух советчик.
– Не выговорю.
– Не чувствую. Можно мне..?
Вместо окончания реплики парень осторожно подался вперёд, намекая сделать то же самое. Красавица послушно потянулась навстречу. Кино про любовь, где оба – лишь актёры, готовилось перерасти в фильм ужасов. Потому что Остап метил в шею и раззявил рот слишком широко для поцелуя. Потому что, очевидно, ему плевать на кучу свидетелей вокруг.
Не соображая, что творит, бледная, как лёд, Тася влезла в кадр буквально в последний момент. Ловко втиснулась между двумя бочком, закрывая подругу собой. Зажмурилась в ожидании боли – либо укуса спереди, либо вырывания клока волос сзади. Кровопийца со своей отличной реакцией, накреняясь, не замедлился. Всё, что в итоге почувствовала храбрая дура – лёгкий чмок в горло. Первый в жизни настоящий поцелуй. Пухлая рука, инстинктивно выставленная вперёд, прижалась к горячей рельефной груди, как и всё тело. Потому что Остап по-хозяйски сгрёб благоверную свою в охапку. Подразнил Марину её же:
– Гуляй.
Тася едва не взвыла. Не столько от страха, сколько от внутреннего протеста и апогея ощущения собственной мерзости. Неуместности ни в качестве приза, ни в роли жертвы, ни тем паче разлучницы. Многочисленная публика студентов по сценарию должна сейчас разразиться смехом. Не по Марине – по дурнушке. Правда, в какофонии бесед очередная случайная потерялась.
Не решаясь отпускать упыря, что сам держал её, Тася так же чётко, как свежий запах бани, исходящий от одежды парня, почувствовала близость удара подруги. Но та ушагала прочь. Остап, тот ещё шутник, провожая роковую соблазнительницу взглядом, подмигнул ей вслед. В этот самый момент красотка оступилась на каблуках, со стоном растянулась на линолеуме. Звук удара лба об пол вышел полым, как стук пластика. Кудряшки рассыпались лучами. Вот это уже привлекло многих.
Тася сорвалась на помощь, пусть помощь в следующую секунду понадобилась ей. Упырь удержал за плечи. В незамысловатом «танце» повёл по дуге и припечатал к стене. Ошеломлённая, пойманная в ловушку, девушка выбрала своим последним словом одно тихое:
– Бл*ть.
Изуродованная шрамами ладонь разжалась, отпустила ворот толстовки. Поддавшись физической близости, по траектории вниз рука погладила миллиметры воздуха, отделяющие её от пышного тела. Остап глумился с придыханием:
– Знал бы, какая ты ревнивица – давно бы провернул нечто подобное.
Осмелев от беспомощности, Тася гневно проговорила, чтоб никто больше не слышал:
– Не ешь моих друзей.
– Давай съем твоих врагов. – Закусил губу, отчего стал походить на милого, озорного мальчишку. – Ну же, только покажи! Моя, я переживаю.
Тася наблюдала, как мимо них проходят люди, судьбы. Наблюдала и в который раз плакалась про себя. «Моя». Как это возможно? Как могут сосуществовать вампиры с металлургическими комбинатами и KFC4? Почему именно с ней, с Тасей? Почему всё на свете – с ней?! А это… это какой-то анекдот. Насмешка над её измученной душой. Экзамен на стойкость.
Тяжко, словно в последний раз, выдохнула, прикрыла лицо ледяными руками. Остап не отодвинулся ни на сантиметр. Плевал он на людей с их приличиями, на дискомфорт Таси плевал. Замер, подобно псу-ищейке возле чемодана, от которого несёт не то укропом, не то марихуаной. Купался в переливах цветов биополя. Так близко. Пока они гладкой рябью ласкали кожу, упырь подгадывал удачный момент, чтоб следующий его поцелуй утешил, а не испугал. Потому что, чувствовал, едва мог сдержаться от сумасбродных романтических порывов. Пока она здесь, наконец, в его руках.
Тася вздрогнула от звонка на пару. Взгляд её стал задумчивым и тяжёлым, как у тех же профессоров. Её очень смутил жар. Жар объятий, бережного касания шеи губами. Новенький выглядел, как человек; дышал, источал тепло, как человек; вёл себя, как придурок. Это сбивало с толку. Будто Тася вообще брала что-то в толк.
Мимо шоркали студенты, недовольные, косились на мешающуюся в узком коридоре парочку. Хороша – красавчик-спортсмен и лохушка-девственница. Разве что на место героини ромфанта Тася не проходила по фейсконтролю. От происходящего кипели мозги. Остап, что называется, «машина», действительно может здорово выручить её. Поправить финансовое положение, обеспечить безопасность, столь желанную в последнее время. Всем своим видом он демонстрирует расположение. Происходящее похоже на рекламу беспроигрышного казино. На ту, которую не отключить, не жамкнуть курсором по микроскопическому крестику в углу экрана. А что бескорыстный потребует взамен за те пятнадцать тысяч и её внимание? Кровь? Честь? В нужный момент взять вину на себя? Моментально просёк фишку шантажа. Может угрожать друзьями, может телефоном. Не зря же украл, хоть и, джентльмен, вернул. Наверняка уже всё прочитал, скопировал компромат себе. Тогда кто кому, в итоге, хозяин? По очереди?
Приложив пальцы к губам, Тася так же негромко произнесла:
– Погуляем? После пар.
Будь у Остапа аура, она бы сейчас поменяла цвет так резко, будто художник вмиг ослеп. Пусто хлопнул ресницами, уверенный, что ослышался.
– Ты ж из Новосиба? Город покажу. – Ощерилась улыбкой невротика. Ей стало весело. Страшно. – Пообещай не трогать Марину и остальных.
Остап, медленно выползающий из оцепенения, удивил.
– Вот те крест, – и наложил на себя крестное знамение.
Уголки губ Таси упали. Знать, христианские методы против вурдалаков негодны. Врали писатели и сценаристы. Зря только на Пасху куличи ела и яйцами билась. Но это очень плохо! На киношный чеснок надежды и того меньше, а осиновый кол будет долго ехать, если заказывать на «Ozon»5.
Лекция прошла спокойно, как, впрочем, и следующая. Остап держался подальше – не хотел смущать эйфорией. Как влюблённая школьница, еле мог усидеть на месте. Верно философские трактаты, доносимые гнусавым монотонным монологом профессора, приводили в настоящий экстаз. Царапал руки и шею, пружинил на стуле. Будь он лампочкой – у всех бы в аудитории глаза вытекли. Неустанно хвалил себя, что украл с бельевой верёвки вчера именно эту обтягивающую футболку. Угадал. Угадал! Если толстушка действительно падкая на подтянутый торс, готов податься в нудисты!
На контрасте с красавцем – человек-овощ, человек-пень, человек-жижа в костюме неряхи. Сидит, поникшая, ни на что не реагирует. Уже и преподаватель обратил на неё внимание, предложил покинуть аудиторию, коли не интересно, а она головы не поднимает. Не выговор, не шутки за спиной, не бумажный ком, прилетевший в висок – ничего не разбудило живой труп.
Тася столкнулась с Остапом на крыльце университета. Тот сидел на перилах, как хулиганы делают. Пил воду из пластиковой бутылки. Хотел произвести впечатление загадочного и крутого, да не сдержался. Узнав усыпанное акне угрюмое лицо, расцвёл, выпрямился. Наполовину опустошённая бутылка трёхочковым отправилась в урну. Девушка в который раз подметила стиль перемещения новенького. То исчезал из виду, то возникал, внезапно, прямо под боком. Логику мельтешения искать бессмысленно. И без того хватало загадок. Телепортации Тася бы не… хотя, всё-таки удивилась бы. Прямо таки охр*нела бы, если цитатой и цензурно.
Остап спрыгнул с перил. Его остановили:
– Подожди. Пососу хоть.
Вопросительно выгнул бровь, когда девушка облокотилась на столб, подпирающий козырёк. Парень наблюдал за её манипуляциями жадно. Как достала из рюкзака чёрную гладкую коробочку с коротеньким свисточком. Как прижала свисточек к губам и через три секунды выдохнула молочный пар. Знать, не свисток. Те, которые Остап видел раз при жизни, выдавали только громкий плоский звук, без дымовых завес.
Остап сокрушённо опустил плечи, про себя обозвал пу́гало развратной девкой. Каждая неоднозначная формулировка из уст Таси виделась провокацией или издёвкой. Играть с ним – смертельно опасно. Хотя ему до мурашек нравится обманываться своей особой и самим собой в едва контролируемых желаниях. Едва-едва контролируемых.
Невозмутимая курильщица изучала обстановку в университетском дворе. Трусиха, до последнего ждала, что кто-нибудь из коллег по табаку, кто угодно, пристанет со своим: «Девушка, всё в порядке? Этот молодой человек вас не обижает?». Припомнились жуткие истории из недр интернета. В англоязычных странах случалось – похищали девушек. Держали в плену в роли живых кукол. Годы спустя даже выпускали жертв на волю – гулять и работать, словно всё под контролем. И невольницы делали вид, будто действительно в порядке. Осознавали, помнили себя, но в их головах намешался такой винегрет – поди разберись. Лишь случайность и бдительность неравнодушных спасала несчастных.
Сильнее всего в этих историях сердце Таси отозвалось не на описание пыток и форм изощрённого насилия, а на очевидность личной трагедии. Бок о бок по Земле бродят немые люди, чьи души стенают, зовут на помощь. Но пока не скажешь сам – не услышат, не увидят. А говорить порой не можешь – в силу обстоятельств язык прикусил. Парадоксально и ни капли не смешно. Участь сродни утоплению в луже.
– Можно попробовать? – отвлёк от невесёлых размышлений Остап.
Золотое правило заложника: не злить. Заткнув за пояс брезгливость, наперво – к самой себе, та нехотя протянула вейп. Остап повертел электронное устройство в руке, повторил последовательность действий, как запомнил. Густой, плотный воздух ворвался в лёгкие, задавил изнутри. Заструился через рот и нос. Любопытные зелёные глаза проводили тающие клубы пара.
– А в чём суть?
Тася смотрела на него прямо и открыто.
– В смысле?
– Дышать тяжелее, да и всё. Зачем? Секс-игрушка мазохистов?
Она аж на шаг отступила. Нарастающее смущение делало её лицо ещё более некрасивым.
– При чём тут..? – сообразив, что бессмертный из другой эпохи и, вероятно, ещё не видел вейпа, пояснила. – Ну, это просто вкусно. Печенье. Не почувствовал?
Тася уже задалась вопросом, могут ли вампиры болеть коронавирусом, но Остап избавил:
– Не различаю вкусов и запахов, – огляделся в поиске случайных слушателей, понизил голос. – А вот кровь… вот она да. Остро-сладко.
Язык тела девушки выдавал опаску, когда забирала вейп обратно. Чтоб не обидеть, продолжила курить. Взгляд более не отводила. Иногда интерес сильнее.
– Только кровью питаешься?
– Ещё воду пью. Особенно в жару много.
Задумчиво выпятила губы.
– А если съешь что-нибудь обычное, человеческое? Плохо не станет?
– Нет, Тася, меня не убить, – самодовольно улыбнулся вампир. – Не траться на чеснок.
Та хихикнула, скрывая правдивость догадки вкупе с заблуждением. В улыбке зуб к зубу, даже пар не просочится. На фоне их белоснежных он кажется грязным.
– Только на чеснок и хватает.
– Помнишь – говорил, могу дать денег?
– Помнишь – говорила, мне нечем платить?
– Набиваешь себе цену? Типа не купить? – облокотился на поручни. – В прошлый раз мне так не показалось.
Курильщица закашлялась. Идеальные черты исказил такой испуг, что девушка в успокаивающем жесте вскинула руку. Похлопала себя по груди, прочистила горло. Как сказанул! Ещё бы бездомного в жадности обвинил, что последним куском хлеба не поделился. И в эту самую секунду ни с того ни с сего в голове её что-то щёлкнуло. В области солнечного сплетения беспокойным лисёнком завертелось до ужасного редкое чувство. Тася лукаво сделикатничала:
– Мне уйти?
Остап напрягся. Наконец, наконец заступает на проторенную им дорожку! Искры защекотали каждую его косточку. Ведь с ним уже играли в манипуляции девчонки из прошлого. С лёгкостью получали доступ к его телу и лихим деньгам. Будто этот проходимец, щедрый на выпивку, такси и хороший номер в гостинице, от сотворения мира уже принадлежал им. Они были куда изобретательнее и остроумнее этой дурнушки, но именно её слова вызывали в нем столь противоречивые страсти. Будто заряжался, привязанный электрическими проводами. Персональное проклятие с недавних пор придало смысл его и без того счастливой беззаботной жизни.
– Какая ты… – протянул поклонник с намёком на комплимент.
Тася трактовала неправильно. Тут же набрала про себя ворох подходящих прилагательных, впала в уныние от омерзения к собственной персоне. Пихнула вейп в карман. Молча сошла на ступеньку вниз. Неотрывно глядя куда-то перед собой, судорожно схватилась за перила. Ещё через секунду задним ходом вспрыгнула обратно – повыше. Не дышала, не моргала.
Остап, первый заинтересованный в здоровом цвете щёк своей крали, забеспокоился. Скорее проследив за её оленьим взглядом, в который раз явил простую человеческую эмоцию – плохо скрываемое раздражение. Естественно, выступил рыцарем. Прикрыл собой, как сегодня прикрыла подругу Тася.
Через двор по гравийной дорожке бежал пёс. Дикая помесь лабрадора и, кажется, непознанного науке страшилища. К своим годам достигла роста, с которыми легко катать верхом маленьких детей. Чёрная пасть раззявлена, язык хлопает на бегу, как и единственное ухо. Любители четвероногих узнали бы искреннюю собачью радость. Тася видела не что иное, как стремительно приближающуюся мучительную смерть.
Остап не отвлекался на пламя страха, колышущееся за его спиной – сосредоточился на животинке. Присел на корточки, и зверь замедлился. Когтистые лапы взрыхляли каменное месиво, точно водяную гладь. Шорох гравийной россыпи заглушал бешенный пульс девушки. Напрочь забыла обо всём на свете. О путях спасения, о добре и зле – всё забыла. Как во сне ситуация перевернулась с ног на голову, утратила логику и похерила роли. Остался только кто-то храбрый между ней и её детским страхом.
Дворняга покорно отдалась грубой ласке мужских рук. Остап гладил по всклоченной шерсти, трепал, будто щупал собачий череп на предмет повреждений. Бесстрашный, недовольный, приговаривал:
– Ну что? Что? Чего?
Тася смотрела зачарованно. Внезапно захотелось в туалет, но на сей раз стерпела. В возрасте пяти лет так не получилось. Тогда такая же огромная собака напала на приятеля, с которым игрались в песочнице. Дворняга размером с взрослого козла рвала орущего от боли мальчика как тряпичную куклу. Не перегрызла горло только потому, что отвлеклась на бегущую со всех ног прочь Тасю. Садовый работяга, которому и наказали последить за детьми «буквально пять минут», подоспел в последний момент. Дед пнул псину и без всякой жалости заколол старой доброй косой.
Остап почесал собаке горло. Изуродованные шрамами пальцы на секунду напряглись, будто в последний момент удержались, чтобы не сомкнуться на шее. Недобро, властно заглянул зверю в глаза, и тот верно стушевался. Бас вызвал полчище мурашек:
– Тупая тварь. Сгинь.
И тварь послушалась. На мгновение задержалась, убедиться – ей, в самом деле, здесь не рады. Без пищи и любви, сгинула за поворотом ближайшего дома. Очнувшись, Остап обернулся к Тасе.
– А-а, – с трудом выдохнула она. – А, это твоя?
Ошейника не было. Но то, как обращался с псиной, не говорило ни о чём другом. Ему вопрос не понравился.
– Впервые вижу. Испугалась?
И без дара распознавания оттенков ауры ясно как день – очень.
– Ничего не бойся со мной. Мне гопников защемить, чтоб убедилась?
– Не… не надо.
Тасе не хватило духу для примитивных острот. Аж подурнело. От недавней новости о нападении бродяжки на мужчину не было так плохо. Но эта собака… эта собака так похожа на ту, из детства! Один в один, если не считать отгрызенного уха. Или сказалась общая нервозность? Настолько, что упырь привиделся островком спокойствия в бушующем море безумия. Упасть бы ему в объятия, и путь делает, что хочет. В конце концов, он со своими заманчивыми предложениями может дать ей желаемое и даже больше.
«Позор, твою мать! – откликнулась психика. – Позор! Позор!»
Тася оскалилась от бурления в душе. Сунула руки в карманы, обошла спасителя по ступенькам вниз. Отправила к облакам невысказанную молитву:
«Боже, если Ты есть, если Ты помогаешь, помоги ещё раз. Я одна не вывезу».
«Молись, молись» – умилялся тот, кто не умеет читать мысли.
Блеск глаз, устремлённых в небо, вкупе с бледными искрами надежды по периферии биополя упырь не перепутает ни с чем. Редкое явление его прошлых жертв, очаровательное в своей трагичности. Только именно сейчас обидно.
«Я же паинька. И что этим жирухам надо?!»
