Loe raamatut: «Моя Мерлина»

Введение

Люди по природе своей несчастны.

Они всю свою жизнь занимаются тем, что ищут счастье, понимаете?

И не находят его. Точнее, находят, но снова теряют. Находят счастье, думают, что это оно и есть, а когда теряют, переубеждают себя, увериваясь в том, что это и не счастье было вовсе. Все счастливые люди, встречающиеся на вашем пути, счастливы временно. Так и умирают потом несчастными.

И вы так умрете.

Крепитесь.

Хорошо, если ваше очередное временное счастье будет не так сильно’, чтобы, испарившись, иметь великую возможность стереть и вас с лица земли. Хорошо, если после очередной такой потери радужного мирка у вас будут силы жить дальше. Зависит это во многом от вас, насколько вы фундаментальная личность, насколько ваш характер стальной, а ум здравый. А еще это зависит от величины вашего очередного счастья, от того, насколько оно бесчеловечно и готово вас растоптать.

Хотя, что это я…Страху нагоняю, атмосферу гнетущую…История ведь о любви. А если о любви, то нужно понимать, что, хоть она , любовь эта, и бывает периодически несчастливой, но она просто не имеет права не нести в себе светлое, прекрасное и радужное, ну хотя бы местами. Или нет.

Историю эту рассказал мне мой давний приятель. Сколько мы с ним знакомы? Лет десять? Чуть больше? Артур (так его зовут) взрослый мужчина, состоявшийся в карьером плане, тридцати шести лет отроду, успевший когда-то жениться, завести двоих детей и даже уже развестись. Артур имеет большую квартиру на восемнадцатом этаже в центре нашего города N, большую черную машину за несколько миллионов (я такие называю гробовозками, хотя в народе их кличут внедорожниками), загородный дом на берегу реки, вдоль которой стоит наш город N и стабильный высокий доход от весьма известной в нашей местности сети гостиниц. Внешность у Артура средняя для его среднего возраста, ничем не выдающаяся, средний рост, средний вес, среднее сердце, да все у него среднее, как ни щурься, не найдешь за что его хвалить, разве что за черный кожаный кошелек и огромные литые диски, но это все на любительниц. Все, что нужно, у Артура есть, кроме любви. Как я думала, кроме любви…

Время весеннее. Но это была не та весна, когда пахнет только что пробившейся зеленью, слышен искренне радостный щебет птиц, и солнце такое ласковое и теплое. Не майская весна, в общем. Пристально, хмуро и даже сурово исподлобья на нас смотрел товарищ Апрель во всей своей серой слякотной красе, уже основательно сменивший промерзлый почти зимний март.

Я сидела за кухонным столом, задрав ноги на расшатанный стул, на нос надвинуты очки в толстой черной оправе, волосы собраны в неаккуратный пучок, напоминающий стог соломы, напротив стыл стакан кофе, а в руках грелась только сегодня купленная новая книга, источающая приятный запах (Набоков, если вам интересно). Смеркалось. Тучи обволакивали вечернее небо выходного дня. В моей небольшой квартирке на первом этаже старого панельного дома стояла приятная тишина, даже собака, обычно резвая, тихо сопела на коврике в коридоре. Ни что не предвещало нарушения моего уютного домашнего вечера, как вдруг стук в дверь. Да, это был Артур, как вы уже могли догадаться. Он стоял на пороге в серой шляпе с полями, с недельной щетиной, в заляпанном каплями грязи черном пальто и бутылкой красного в левой руке.

–Пройду? – устало и как-то очень уж печально буркнул он, глядя в пол.

–Конечно, – я отстранилась, дав ему проход.

Артур сделал шаг вперед, в квартиру, и только тогда я заметила черный пакет во второй руке. В нем звякнули бутылки – видимо, мой приятель был решительно настроен сегодня напиться, раз уж пришел с таким запасом.

Он скинул запачканные промокшие насквозь ботинки прямо посреди коридора, вручил мне свое пальто, от которого исходил не совсем понятный неприятный запах, в котором явно присутствовала примесь алкоголя и пота и чего-то еще, и двинулся по прямой, на кухню.

Я наблюдала за другом с неким недоумением, потому что обычно Артур ко мне без приглашения, тем более, в таком виде никогда за столько лет знакомства не являлся, между нами всегда была некая облачная субординация или что-то похожее на нее. А тут, видимо, совсем не к кому было прийти, вот и вспомнил сердобольную Настасью, как это делают и многие другие мои знакомые.

Артур грузно упал на тот самый расшатанный стул, который минутой ранее занимала я, отодвинул в сторону мокрой от апрельского дождя рукой моего Владимира Владимировича и примостил на его место свою шляпу, которая имела такой же помятый вид, как и ее владелец. Я села напротив, продолжая наблюдать, поймала взгляд его темно-карих глаз, которые были влажными, то ли от побившего их дождя, то ли от скупых наворачивающихся мужских слез.

–Выпьем? – дрожащим голосом произнес Артур. Голос его всегда был по-мужски приятным, даже сейчас, неестественно для своего владельца вибрируя, оставался привлекательным для женского уха.

–Ну, предположим, – произнесла я, приподнявшись за парой бокалов и штопором.

–Не задавай вопросов, Настя, – проговорил Артур, беря у меня из руки штопор, – сейчас я сам тебе буду все постепенно рассказывать, от самого начала и до сегодняшнего дня, времени у нас до утра, а то и больше. Вина я взял столько, что хватит с излишками. Если есть яблоко или кусок сыра, порежь. А на нет, и суда нет.

То ли в удивлении, то ли в ожидании, я приподняла бровь, послушно открыла холодильник, достала последнее яблоко и стала молча нарезать его на белую плоскую тарелочку. Артур уже раскупорил первую бутылку и разлил красное вино по бокалам, почти до краев. Я снова села напротив, пододвинув товарищу порезанный дольками фрукт и молча выжидающе смотрела на него.

I

Была суббота. Промозглая суббота начала декабря. Та декабрьская суббота, когда снег еще не успел выпасть, серый асфальт тротуаров и дорог источал леденящий холод, который зимний ветер подкреплял еще жестче. В нашем городе N стояла типичная для него зима, агрессивная, еще не смягченная пушистым или хотя бы мокрым снегом. А люди все ждали его и ждали… Ждал и я, кажется.

В ту субботу я шел по пешеходной улице, по той, которая называется Проспект N, в центре нашего города. Голову занимали мысли о налогах и не заключенных по разным причинам договорах, о персонале, который надо бы подсократить, о выручке от номерного фонда… О работе, в общем. О чем мне еще думать? Последние года два я только и думаю, что об обновлении номеров, тарифах с завтраком и без и о том, стоит ли урезать зарплату администраторам, чтобы поднять за их счет зарплату горничным или оставить все, как есть.

Я шел от бывшей жены в сторону дома, но решил свой путь немного разнообразить, сделав крюк по центру. Да, удивительно, но я двигался пешком, потому что машина осталась на работе, ведь пару дней назад мы с коллегами отмечали небольшой корпоратив в честь годовщины открытия моей первой гостиницы. Вот я и бросил свой автомобиль на гостиничной парковке, а сам двинулся домой на такси, потому что даже два выпитых бокала шампанского для здорового мужчины – это уже повод за руль не садиться. После корпоратива я на рабочем месте еще не был (приятный бонус владельца – являться на работу в то время, которое мне кажется удобным или нужным), поэтому и двигался сейчас пешим.

А что я делал у бывшей жены? Ну как что, вчера была моя пятница – время, которое я по праву могу проводить со своими детьми. Их у меня двое – шестилетний сын Марк и пятилетняя крошка Элечка. Папины радости. К моему большому счастью, в маму они пошли исключительно внешне (да, моя бывшая жена безумно красивая женщина). Характер оба моих чада взяли от дедушки по папиной линии, от моего отца, что является для меня большим счастьем, ибо дед у них был человеком, воистину, замечательным! Год назад столько слов в его адрес было сказано… На похоронах всегда говорят много хорошего. Но про моего отца и при жизни говорилось не меньше. Надеюсь, то что я вижу отца в своих малолетних детях – это не только воображение любящего сына, но и данность. Хотя в возрасте Марка и Элечки ничего не может быть определено наперед, я не слепец, я все это прекрасно понимаю, просто захотелось помечтать.

Извиняюсь, я свернул в другую сторону от истории, которую собираюсь рассказать. Такие маленькие казусы могут происходить периодически, так как я человек весьма непоследовательный, хотя всеми силами с этим борюсь.

Я уже дошел до конца пешеходной улицы, героически пробравшись сквозь все эти кучные скопления людей, в основном молодежи. Для меня это подвиг в каком-то роде, ведь я считаю себя тем еще социопатом, хотя нам свойственно преувеличивать свои недостатки, в надежде на то, что нас из-за них пожалеют, так мы привлекаем внимание.

Через дорогу напротив меня возвышался памятник великому русскому деятелю Столыпину, а за ним прятался вход в парк. Точного названия этого парка я припомнить не могу, но лично я его называл «липким»,потому что во времена моего детства там были почти одни липы. Конечно, за тридцать с лишним лет многое поменялось, но в моей памяти название осталось неизменным.

Несмотря на переменчивый морозящий ветер, какая-то сила ностальгии, наверное, по детству, толкнула меня вперед, на пешеходный переход. Я перешел дорогу, шагая мимо машин, уступчиво остановившихся в нескольких метрах от заветных линий. Продвигаясь вперед мимо Столыпина, я по-детски кивнул ему – что-то вроде «здравствуйте». И вот я уже оказался за его высокой фигурой, моим глазам предстали те самые заветные черные вечно открытые ворота, украшенные коваными узорами. Этот парк заманил меня в детство. За железными прутьями, окутанными золотистыми лепестками, все было по-другому. Вокруг витал запах, похожий на цирковой, наверное, из-за стоек с поп-корном. Вдоль асфальтовых тропинок теснились зеленые деревянные лавочки, сбоку от каждой стояли урны для мусора, но отнюдь не самые обычные, ведь мастера постарались и усадили на них металлические фигурки маленьких лесных обитателей – белочек, зайчиков, бабочек, жуков-оленей, божьих коровок. За спинами сидящих на этих лавочках людей громоздились деревья: конечно, по-прежнему, много лип, но были теперь уже и сосны, и небольшие дубы, и стройные клены. Все деревья, кроме хвойных, стояли уже лысые, дрожащие от холода, ровно как и фигурно остриженные кустарники. Птиц было много, как и всегда. В основном воробьи и голуби. Их всех манили сюда кормушки, развешенные по голым ветвям. Если задрать голову, можно увидеть и беличьи домики, прибитые к стволам некоторых деревьев. Особо везучие даже могли покормить белок с рук, если пушистые того хотели. Парк был немаленький. На территории кучковалось несколько детских площадок, обновленных пару раз со времен моего детства. Фонтаны давно были отключены, спали, тихо ожидая возвращения теплых дней, которые разбудят их вновь для круглосуточной работы.

Я шел по голому асфальту, замедлив шаг, вдыхая морозный воздух с запахом моего детства, замечтавшись о чем-то, решил присесть. Засунув руки в карманы серого зимнего пальто, я брякнулся на лавку в самом центре «липкого» парка. Надо мной простирались голые черные ветви, атакованные такими же черными птицами. Под ногами была рассыпана крупа. Видимо, кто-то, кто отдыхал тут до меня, подкармливал птиц, возможно добродушная старушка или одинокий пенсионер. Действительно, голуби толпились совсем неподалеку, наверное, я их спугнул своим появлениям, а между их широкогрудыми телами шпаной прыгали воробьи, несколько штук, очень юрких и прытких. Они-то первыми и вернулись к своему прикорму, смелые.

Взгляд от кормящихся птиц оторвался как-то неожиданно и своевольно. Глаза ,будто самостоятельно, без моего ведома, стали подниматься. Я уже смотрел перед собой. Просто так получилось. Мой взгляд через полоску асфальтовой тропинки упал на молодую девушку, сидевшую на такой же зеленой лавке. Из-под болотной шапки с огромным помпоном вылезали русые волосы, касающиеся плеч. Половину лица прятал теплый вязаный шарф. Голыми руками с длинными пальцами девушка держала книгу. Она уткнулась в нее так тотально, что, казалось, даже если сейчас разразится буря, или град застучит по ее голове, чтения она не прервет. А я, в свою очередь, тотально уткнулся беспомощным взглядом в нее. Конечно, я взрослый человек, я не стану твердить о какой-то мифической любви с первого взгляда. Но и то, какая сила приковала мои глаза к ней, я тоже сказать не могу. Наверное, меня поразило то, как она впивалась в эту книгу. Есть категория мужчин, которые любят умных женщин, ну или женщин, жаждущих стать умнее. Я всегда считал себя таким. Девушка с книгой в руках – это, честно признаться, зрелище от части возбуждающее. В тот момент я очень надеялся, что в руках моей ученой Афродиты не бульварный роман. Ну и учебник физики я там увидеть не хотел, нет, ведь я понимал, что глаза не будут так жадно пожирать формулы плотности или массы тела. Но вот как узнать, что она читает? Она неотрывна от своей книги. Да и я не могу на нее пялиться вечно в упор, в конце концов, это просто неприлично! Я отвернулся. Смотрел в сторону. Не знаю, сколько минут прошло. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как она читает на этой зеленой лавке в окружении морозного воздуха, ведь она тут сидела еще до моего прихода. Наверное, это меня и спасло – время. Недолго мне пришлось рассматривать пустоту, девушка зашевелилась, это я засек краем глаза. Машинально мое лицо дернулось, повернувшись прямо на нее. Она как раз захлопнула свою вожделенную книгу с загнутым в середине листом. Моя богиня ума и, надеюсь, еще и красоты засекла взгляд своего новоиспеченного поклонника. Она ответила на тот взгляд прямо, я бы даже сказал, пристально. Большие круглые глаза резко смотрели из-под надвинутой на лоб шапки по центру моей физиономии, которая, я уверен, выглядела тогда глуповато.

–Я заметила, что Вы смотрели, – вдруг неожиданно и достаточно громко произнесла она сквозь шарф, укрывающий губы. Достаточно громко, чтобы я услышал.

Да уж, у меня не было иного выбора, кроме как остолбенеть, продолжая выставлять напоказ физиономию слабоумного вида.

Она продолжила:

–Но я была занята, как вы могли заметить, поэтому решила повременить с приветствием,– ее тон был по-юношески дерзок и нагл, но не воинственен, – думала, может вы перестанете пялиться и уйдете. Пялиться вы на время перестали. А вот уйти… – она вздохнула через шарф морозный воздух и продолжила, – Ну раз уж ваши глаза сами ко мне приковались, пришлось заговорить, – моя незнакомка пожала плечами, достала из-за спины маленький кожаный рюкзачок и хотела, было, убрать книгу.

–Подождите! – я резко, словно автоматом, поднялся с лавки и протянул руку навстречу таинственной особе, чьего лица я так и не узрел из-за злополучного шарфа.

Меня поднял мой инстинкт, инстинкт размножения, как обозначил бы его товарищ Фрейд, инстинкт, который толкал меня узнать, что за зеленая книга была в руках у моей собеседницы. Желать или не желать? Да, в данном случае вопрос был именно в этом. Почти шекспировский выбор.

Юная особа смотрела на меня в неодобрительном недоумении. По крайней мере, именно это говорили ее глаза. Я оробел.

–Я хотел бы узнать, что Вы читаете, – уже менее смело, чем секунду назад произнес Артур, похоронивший только что в себе самца из-за своей робости.

Заранее извиняюсь за очередную нелепую привычку – говорить иногда о себе в третьем лице. С этой заразой я тоже старательно борюсь.

–Достоевский, – твердо произнесла юная особа, все же убрав книгу в свой рюкзачок.

Девушка, читающая Достоевского – это опасно. И хоть эта мысль устроила секундную бурю в моей голове и даже попыталась там фундаментально примоститься, я был уже сражен, хотя, возможно, сам еще того не знал.

Так случилось знакомство вовсе не самца Артура с его самой всепоглощающей страстью в жизни.

II

Я, ведомый какой-то мистической силой, непонятной моему разуму, двинулся прямиком в сторону моей теперь уже собеседницы через полоску серого асфальта между нашими лавками.

–Девушка, которая читает Достоевского – это сильно, – произнес я, благо, ума мне хватило, чтобы не говорить, что это опасно, как секунду назад шепнуло мне мое подсознание, – и достойно уважения, – решительно добавил я, – особенно в вашем возрасте, – я было осекся, но, все же произнес и это.

–А откуда вы знаете, что обычно читают в наше время девушки в моем возрасте? – собеседница приподнялась с лавки, оттянув от лица свой злополучный шарф, который так долго прятал от меня мою Афродиту с недюжим умом и богатым внутренним миром, в чем я был уверен. – Вы какой-нибудь профессор в каком-нибудь N-овском ВУЗе?

Наконец-то ее губы и носик предстали моему взору, полностью закончив образ ее прелестного лица. Губы, как наливные сочные вишни, такие пухлые, обрамляли маленький ротик этой юной особы. А носик, такой аккуратный и чуть вздернутый, подчеркивал ее молодость. Несколько секунд я завис своими похотливыми глазами на ее дивном ротике, но вовремя одумался, чтобы не вызвать нелепых подозрений и издевательских смешков.

–Нет, не профессор, – сказал я, наконец оторвавшись, – но и я когда-то был вашего возраста, а значит, общался и с девушками вашего возраста.

Она засмеялась, в звуках ее удовольствия я отчетливо слышал саркастические намеки. Рюкзак уже был накинут на плечо, и она двинулась вперед, шаркая тяжелыми черными ботинками по тропинке, поверхность которой казалась хрупкой под натиском нарастающего морозца. Я поплелся за ней, потому что мое тело уловило в ее движениях призыв «пошли, я не против». Да и пару шагов спустя она продолжила диалог:

–Ну раз ты не профессор, то и «выкать» тебе не обязательно, – ее губы покрывала улыбка, буквально манящая, – хотя я тоже уже не студентка.

–А кто ты? – искренне заинтересовался я, продолжая идти рядом с ней.

–Мэрлина.

Я промолчал. Попытался вразуметь, что значит это ее «Мэрлина», имя или, может, какая-то новая профессия, скажем, в бродячем цирке. Она поняла, что происходит в моей голове, и добавила:

–Зови меня Мэрлина.

–Это имя у тебя такое?

Она кивнула, локоны русых волос прыгнули на плечах.

–Прямо по паспорту?

–Хм, то, что ты не профессор, я уже поняла. Стало быть, следователь?

Моя таинственная попутчица явно была недовольна реакцией ее почти уже слуги, совсем уже покорного.

–Нет-нет, что ты! – я судорожно замахал руками. – Просто имя такое необычное, звучное, не встречал…

–А сам-то? Кто? – перебила Мерлина.

–Артур.

–Ну, хорошо, что, скажем, не Саша.

–А чем тебе не угодили Саши? – я спросил, предвкушая историю о каком-нибудь гадком бывшем, но все оказалось проще.

–Потому что Саша – это, наверное, самое распространенное имя в современной России, – твердо заявила Мерлина, – поэтому я не люблю Саш. И следователей, – добавила она, серьезно выстроив брови над дугами красивых, как оказалось, серых глаз, – так что хорошо, что ты не следователь.

Мы продолжали идти бок о бок с этой таинственной особой вглубь по парку. Кажется, она направлялась к выходу. Да, ее общество вдохновляло меня вдыхать морозный воздух настолько, что даже зимний ветер, который внезапно поднялся, меня не смущал. В мыслях Мерлины и рядом не было всего того, о чем думал я. Ни дороги домой, ни пути на набережную. В голове Мерлины, как окажется потом, вообще редко бывает такая бренная рутинная информация, голова Мерлины настроена совершенно на другой лад.

–Кого еще ты не любишь, Мерлина? – я продолжил разговор, нарочно назвал ее по имени, хоть оно и было достаточно длинным, хотел укрепить завязавшийся между нами узелок общения.

Но эту девушку не проведешь, она, будто сенсор, который чувствует, слышит, видит все, если ей это, конечно, интересно. Она поняла мою фишку с именем, потому что меня выдал деловитый и заинтересованный тон, которым я озвучил последнюю фразу. Я прочел это в ее лисьем взгляде, мельком брошенном в мою сторону. Мерлина ухмыльнулась, причем весьма самодовольно, и ответила:

–Если ты окажешься тем, кого я не люблю, АРТУР,– имя она нарочно подчеркнула интонацией голоса, – я просто перестану с тобой говорить.

Прямолинейная, ничего не скажешь. Себе на уме. Необычная, как и ее имя. Так легко пошла на контакт со странным мужиком, который нагло за ней увязался. Причем, я явно видел, что не вызываю у нее симпатии. На влюбчивую в абы кого дурочку она не смахивала. Самый верный вывод – просто Мерлина коротала время с незнакомым человеком, чтобы было нескучно. Ну и доминировала. Ей явно нравилось ощущать свое превосходство над представителем сильного пола, еще и старшего возраста. Ох уж эта Мерлина…

Шли мы так, словно нас соединяло не пять минут, а пять лет, не легкого знакомства, а тесной дружбы. Немного болтая ни о чем, немного помалкивая, расставляя по местам все вазочки на полочках в наших головах. Как вышли из «липкого», я и не заметил, слепо и ведомо шагал за Мерлиной по путям, которые давным-давно были проторены ей для себя самой. Казалось, я узнал о ней все, не узнав ничего. Всю дорогу со мной говорило мое сердце, шаг в шаг отдаваясь в голове, говорило со мной о Мерлине.

Я опомнился в окружении старых двухэтажек в центре нашего города. Бледно-желтые, грязно-розоватые, они скучковались, образовывая свой особый райончик благодаря ауре собственной старины. Казалось, эти древние жилые домишки даже людей приволокли своих собственных, из прошлого. Во дворе одного из них мы и остановились.

«Хороший выбор», – подумал я, снова удивившись решению Мерлины, которое тоже характеризовало, как мне казалось, какую-то из ее частичек.

Атмосфера была многозначительная. В этом дворике с кривоватыми лысыми деревцами и покосившейся лавчонкой пахло так, будто запах таил в себе галлюциноген, открывавший перед глазами картину тридцатых годов. Хотя я в том историческом периоде не смыслю, знаю о нем, разве что, из учебников истории и рассказов деда, но мне показалось, что сейчас я именно в нем, именно там, я видел его. Один единственный подъезд бежевато-серого дома был прикрыт покоцанной деревянной дверкой, которую чуть шевельни, заскрипит на весь двор, окаянная. У лавки мусорное ведро, вынесенное, видимо, из квартиры одной из местных пенсионерок, борцов за чистоту и уют в родном до мозга костей дворе. У ведра кошка, чья расцветка просто кричала о том, что зовут ее Мурка и никак иначе. Вялая песочница с давно облезлым грибочком говорила, что в этом доме, как и в похожих соседних, даже живут маленькие дети.

Именно тут, на этой косоватой лавчонке Мерлина решила приземлиться. Я стоял напротив и наблюдал за тем, как девушка, уже удобно усевшаяся, сняла с плеча свой рюкзак, открыла его и достала бутылку с содержимым золотистого цвета, полуопустошенную, без этикетки. Тонкие длинные пальцы обхватили пробку, отвернув ее. Мерлина прильнула пухлыми обветренными губами к горлышку и отпила.

–Что ты пьешь? – спросил я.

–Медовуху. Хочешь? – она протянула мне открытую бутылку, которую уже хорошенько опустошила.

Я, как человек весьма брезгливый, хотел, было, отказаться принять столь нескромный дар от совершенно незнакомой девушки, но мой взгляд снова пал на ее губы, большие и чувственные, и я, как какой-то подросток, несмотря на свои «за тридцать», решил согласиться, только лишь для того, чтобы получить от нее косвенный поцелуй. Таково было желание, которое во мне породил романтик, только что очнувшийся от долгого сна.

Моя рука, слегка подрагивая, потянулась за этим желанным сосудом. Да, когда я брал бутылку из рук Мерлины, банально, но факт, я прикоснулся своим трепещущим мизинцем к ее холодному шелковому пальчику. Внутри все сперло. Одно мгновение длилось то прикосновение, но я выучил тот кусочек тела Мерлины от и до, наизусть. Нежность, гладкость, температуру и даже отстраненность, которую ее пальчик демонстрировал покорному слуге Артуру, готовому уже было облобызать его со всей мыслимой и не очень страстью.

Для меня самого, точнее для разума моего, было еще непонятно, своя Мерлина или чужая. Стоит ли пить с ней из одной бутылки, трогать ее руки, дышать запахом ее духов, в конце концов, таких непривычных для обоняния, видимо потому, что они были дешевыми, а не как я привык. Да, я был ценителем женского парфюма. К этому меня сначала приучила жена, чьи вкусы были весьма избирательны, а потом и любовницы, которых я выбирал не ниже определенного уровня. Мерлина же брызгалась чем попало столь естественно! Натуральный запах ее кожи просто не оставлял выбора ее туалетной воде – той приходилось благоухать, как весеннему ландышу на рассвете на лесной опушке. И как бы мой разум не сопротивлялся, стены его обороны падали перед истерическим биением сердца, которое кричало: «Пей! Трогай! Нюхай!»

Я сделал глоток медовухи. Вкус на моих губах был так сладок. Мой мозг буквально обволокла уверенность в том, что сладость эта происходила не от напитка, а от той, кто пил его до меня. Мне доводилось и раньше пробовать эту разновидность алкоголя, но такой изумительной, как сейчас, в ту пору она не была.

–Ты любишь медовуху? – спросил я, возвращая бутылку.

–Да, – Мерлина уже закрывала крышку, – мой любимый алкоголь. Такой вкусный. Так ласково пьянит мозг в отличие от других. Но пью я ее крайне редко.

–Почему же? – я позволил себе присесть рядом на косую лавочку.

–Потому что денег нет,– Мерлина саркастически выставила напоказ свой язык, явно поддразнивая меня, – она вдвое дороже того же пива. А если я хочу напиться, то предпочитаю цену качеству. Медовуху же покупаю строго для души, чтоб побаловать себя.

О, я готов был тогда скупить все литры этого напитка в близ лежащих пивных магазинах. Но мой порыв вовремя остановили правильные качества: умение сдерживаться и вести себя прилично. Я решил, что эту девушку нельзя пытаться купить. Надо действовать как-то иначе.

Мерлина же поднялась с лавки, отряхнула заднюю часть бедра и вскинула рюкзак на плечо.

–Спасибо, что проводил,– она двинулась в сторону того самого единственного подъезда с обшарпанной дверью.

Я смотрел не удивленно, нет, скорее ошарашено. Она прочитала все эмоции в моем взгляде. И то, что я был удивлен, что пристанище моей девы находится в столь убогом помещении, и то, что моя дева меня сейчас же покидает.

–Если хочешь, приходи ко мне пить чай. Правда у меня ремонт и тараканы, но чай, все же, отменный,– моя Мерлина пожалела меня, как любая настоящая девушка, она не могла выносить столь жалостливых глаз, какие были у меня в тот момент, – естественно, в другой раз.

Мерлина скрылась за толстой коркой старой деревянной двери, а я, как конченный дурак, так и остался стоять посреди древнего советского дворика.