Loe raamatut: «Развод по-петербуржски»

Анастасия Васильева-Павлова

Font:

Редактор Евгения Полякова

Редактор Анастасия Селиванова

Дизайнер обложки Татьяна Лаговская

Корректор Лада Антонова

Фотограф Юлия Нагибина

Фотограф Ирина Миронова

ISBN 978-5-0064-8798-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Об авторе

Анастасия Васильева-Павлова родилась в Ленинграде. Окончила Санкт-Петербургский государственный университет низкотемпературных и пищевых технологий по специальности «инженер-эколог». Кандидат экономических наук. Много лет работала в международных компаниях, прошла путь от эколога-стажера до директора по качеству. Параллельно занималась научными исследованиями в области социально-экологической ответственности бизнеса. Проходила стажировки в Болонском университете (Италия), в Университете Йорка (Англия), в Бостонском университете (США).

Преподавала в Университете ИТМО, возглавляла исследовательскую группу проекта по разработке функционального питания для здорового долголетия. Читает лекции по пищевой безопасности и экологическому менеджменту. Обладатель премии Правительства Санкт-Петербурга в области научно-педагогической деятельности. Победитель Всероссийского инновационного конкурса «Лучший молодой преподаватель».

В школьные годы увлеклась творчеством М. Цветаевой – выступала с чтением ее стихов на конкурсах, участвовала в семинарах, посвященных ранним годам жизни поэтессы. Благодаря стараниям учителя литературы открыла для себя мир художественного слова. Свои стихотворения называет воплощением мыслей, чувств и переживаний. Много пишет о тонкостях взаимоотношений, предназначении человека, мудрости и взрослении, о любви к Петербургу и особенно стрелке Васильевского острова.

Автор живет и работает в Санкт-Петербурге, воспитывает дочь Есению.

Публикуется в альманахах Российского союза писателей. Номинант национальной литературной премии «Поэт года».

Награждена медалями «Марина Цветаева 130 лет» и «Михаил Лермонтов 210 лет».

Благодарность

Рукопись уже готова, внесены последние правки, согласована обложка и СТОП. Не написана самая главная строчка. Я вновь открываю рукопись и пишу: «Бывшему мужу посвящается». Прислушиваюсь к себе и понимаю, что внутри осталась только благодарность. Слезы, обиды, разочарования остались на бумаге, на страницах романа.

Антон, когда-нибудь ты прочитаешь этот роман. И только ты и я будем знать, что в нем правда, а что вымысел. Я знаю, что не все в этой книге тебе понравится, иначе не было бы интересного сюжета…

Я благодарю тебя за твою любовь, за прекрасные тринадцать лет совместной жизни, за удивительную дочь.

Я благодарю тебя за нелюбовь, без нее я бы не решилась начать писать стихи, прозу.

Это был воистину красивый брак, это был воистину красивый развод, интеллигентный, по-петербуржски…

Бывшему мужу посвящается.

Пролог

8 июля

Щелчок замка сквозь сон… Ушел.

Да, ему вновь надо рано на работу.

Открываю глаза. На его подушке сладко спит наш щенок, милая нежная девочка – спаниель по имени Шери – шоколадные щечки. Знаю, ждала, когда освободится место, чтобы незаметно пристроиться рядом и заснуть под моим боком. Не слышен топот детских ножек – дочь уже месяц как с бабушкой живут за городом в доме сестры.

Я люблю встречать утро в полном одиночестве: неспешно собираться на работу, слушать интересную книгу, думать.

Люблю готовить себе завтрак – вкусный, красивый, полезный – и мечтать о сегодняшнем дне.

Мечтать… для меня это воздух, энергия, вдохновение. Реализовывать свои мечты – это смысл жизни!

Мы перестали мечтать. Каждый о своем, в отдельности, о разном мечтает…

Но вместе – о совместном, о будущем – перестали…

Стали забывать. С памятью всегда было плохо. Никто из нас не помнил точную дату нашего знакомства, но где-то в двадцатых числах мая мы отмечали этот день. Отмечали шестнадцать лет подряд. На семнадцатый год мы оба забыли. ОБА! Вспомнили, но был уже июнь…

Про День семьи, любви и верности мы тоже забыли. Но! Спасибо друзьям – мне напомнили!

Помнит ли Он? Надеюсь, что все медиа уже оповестили, рассказали, поздравили. Что придумать? Вкусный ужин? Банально… Но тоже вариант.

Прислушиваюсь к себе и понимаю, что ждать нечего, надеяться бесполезно, верить – устала.

Но вкусный ужин будет! Прощальный ужин…

День семьи, любви и верности

В моем календаре этого дня больше нет.

Нет больше Дня семьи, любви и верности.

В этот день на пути к неизбежности

Мы перечеркнули все семнадцать прожитых лет.

В моем календаре этого дня больше нет.

Теперь мой год стал короче,

Зато стали длиннее ночи

И долгожданнее рассвет…

Но не беру я одиночества обет.

Я буду жить вне всяких измерений

И выберу из летоисчислений

То…

где этого дня в календаре просто нет.

Прощальный ужин был накрыт по всем правилам этикета.

На закуску был предложен леденящий взгляд с нотками упрека о забытом празднике. Ему стало неловко. Женский мозг начинает думать: «А что бы я сделала на его месте?!» Да, сколько способов существует удивить женщину: выбежать под любым предлогом из дома и купить букет цветов, заказать доставку подарка – и вот я уже нежно мурлычу ему на ушко. Но…

Не догадался! Или не хотел…

Уже слышу советы мудрых женщин: «Если чего-то хочешь, скажи! Прямо, конкретно скажи – хочу цветов!» А я устала. Устала говорить прямо, намеками, тихо, громко, нежно и твердо. Устала!

Да, и, наверное, если мужчина действительно любит, то он свернет горы, чтобы увидеть счастливые глаза любимой женщины. Я знаю. Так было.

Подошло время легких салатов и аперитива. Эх, главное не торопить события. Интеллигентный разговор о прожитом дне, о погоде и природе переходит в напряженное молчание. Оба понимают, что тем для разговора накопилось уже очень много, но никто не решается сказать первое слово. Оба понимают, что это будет финальный разговор.

Ещё один глоток игристого и переходим к основному блюду!

Основное блюдо было хорошо промариновано, томилось уже несколько месяцев на медленном огне. Мы вместе снимали пробу. Первый раз это было в новогодние праздники. Я открыто Ему сказала, что у нас в отношениях кризис. Я не чувствую ни с его стороны, ни со своей прежних чувств, эмоций, любви! Слова страшные, но честные по отношению к нему и прежде всего к себе! Тогда Он не поверил, но не опроверг. Правда и не придал большого значения.

Второй разговор состоялся в мае. Все мои эмоциональные высказывания были списаны на сильную усталость, высокую загруженность на работе и психологическое перенапряжение.

В начале июня я просто констатировала факт, что мы оба забыли о дне нашего знакомства. Шестнадцать лет не забывали, а на семнадцатый забыли… А это уже что-то значит!

Главное угощение было приправлено острым соусом. Обжигало все внутри, пробирало до слез. Ни вода, ни вино не могли погасить остроту! Горели горло и язык от слов и фраз. Эмоции раздирали душу. Да, мы не привыкли к острой пище. Только тогда я поняла, что все это время мы ели пресный суп.

Под дробь барабанов и самые сильные аккорды оркестра прозвучали слова: «Нам надо расстаться!»

Удар тарелок. И тишина…

Переходим к десерту?

Общество нам навязало, что расставание – это горе и трагедия. Сам по себе лимон кислый. Но в руках искусного кондитера лимон придаёт свежесть, нотки экзотики, убирает приторную сладость.

Когда утихли эмоции, вернулся разум, проснулось творчество, мы создали шедевр – расставание под нежным конфитюром благодарности за семнадцать лет знакомства, за тринадцать лет счастливой супружеской жизни, за прекрасную дочь и безумно красивые чувства и отношения.

На часах четыре утра. Чай или кофе?

Часть первая. Последнее лето замужем

Последнее лето замужем.
Я не считаю мгновений.
Не торопи, пожалуйста!
Моей душе хватает потрясений.

Последняя осень… женщина
Замужняя…
но без обручального.
Внутри никому ненужная.
С виду, как всегда, шикарная.

Первые дни зимние.
Не люблю многоточия.
Сердце уже выстрадало,
Давай с этим покончим мы!

Встречу весну свободная.
Обетами больше не скована.
Верю во все хорошее.
Одной мне быть спокойнее.

Глава 1. Мозаичный дворик на Фонтанке

На часах уже девять утра. Город начинает оживать. Васильевский остров – это отдельный мир в Петербурге. Именно здесь можно перенестись в начало прошлого века, пройтись по мощеной улочке Репина, заглянуть в старейшую аптеку Пеля и увидеть гуляющих лошадей в парке Академии Художеств. В кафе, в которое я сбежала под утро, становится людно и слишком шумно.

Девять утра! Я знаю, что она уже не спит. Наверняка она успела провести все свои ритуалы – молитва, медитация, даосские практики. Я даже не знаю все то, чем она занимается и увлекается.

С Надеждой нас связывает многое: семейный узы, ибо она мне приходится тетушкой (кузина моей мамы), духовные узы – она приходится мне крестной. С Надеждой мы стали тесно общаться не так давно. Всю свою жизнь она провела в Германии, куда переехала с мужем и ребенком в далекие девяностые. С мужем рассталась, сын вырос. И в августе прошлого года она вернулась в Россию по зову сердца. От родителей ей осталась в наследство небольшая квартира в самом центре Санкт-Петербурга. Дом расположен в так называемом Золотом Треугольнике Петербурга, в тихом дворе, куда любят заглядывать туристы и жители города, чтобы увидеть и сфотографироваться на фоне красивой мозаики. Мозаичный дворик – это произведение искусства одного художника и его учеников, которые превратили ничем не примечательный двор-колодец в необычный, переливающийся всеми цветами радуги, уголок. Сколько было соблазнов продать эту квартиру, сколько было настойчивых покупателей… Но Надя хранила и берегла ее, как память, как крепкую связь с Санкт-Петербургом.

Надежда! Если бы меня попросили описать ее одним словом, то я сказала бы, что она – женщина! У нее нет возраста, я лишь примерно знаю, в каком десятке она находится. Она может быть молодой шальной девчонкой; опытной, зрелой женщиной; а иногда совершенно старухой. Как истинная петербурженка в третьем поколении она вся олицетворение интеллигентности – красивая грамотная речь завораживает и ее можно слушать бесконечно. А вот ругается она исключительно на немецком, не желая осквернять русский язык. Немецкого я не знаю, но, когда она переходит на немецкий, все становится ясно и понятно.

На мое сообщение можно ли заехать к ней в гости, она ответила, что уже ставит чайник. Пешком или на такси? Такси! Как раз доеду, пока кипит чайник.

Люблю утро выходного дня – город лениво-неспешно готовится к дневной суете. Пересекаю мост, по левую сторону Нева и в ней весело переливается солнце. Вокруг меня парадный, шикарный Петербург. «Петербург, чему же ты радуешься? У меня такое ощущение, что все питерские кошки сейчас скребут на душе. А ты такой счастливый…»

Доехали быстро, я прошу водителя остановить чуть раньше, чтобы пешком пройтись по дворику до самой парадной. Около мозаичного панно уже фотограф снимает молодоженов… таких красивых, таких счастливых. Господи! Как же близко друг от друга протекают рождение и смерть, браки и разводы! Тринадцать лет назад я тоже была счастлива и в моем мировоззрении не было разводов, была лишь любовь одна и навсегда. Как же с годами все меняется…

Парадная, третий этаж и дверь мне уже открывает моя Наденька, моя Надежда!

Я всегда поражаюсь таким женщинам, которые красивы и внешне, и внутренне. Она умеет следить за собой и сегодня такое ощущение, что она только что вернулась из салона красоты. На лице ни грамма косметики, но не видно ни синяков под глазами, ни лишних морщин. Сегодня она – девушка-весна, в легком длинном платье молочного цвета, с распущенными волосами и в белых балетках. Да, это ее фишка – она никогда не ходит дома в домашних тапках.

Я прохожу в комнату и сажусь на свой любимый диван, на нем всегда лежат мягкие подушки. Сегодня они желтого цвета – цвета расставания – совпадение или случайность? Но как говорит Надежда, случайностей в нашей жизни не бывает. Надя особое внимание уделяет уюту, интерьеру. Я оглядываю комнату и не верится, как все поменялось за этот год. Мрачная, темная квартира превратилась в светлый уголок тишины и спокойствия. Вот что значит не место красит человека, а человек место.

На журнальном столике уже стоит чайник и две фарфоровые чашки. Надежда по обыкновению садится в свое любимое кресло напротив меня. Она смотрит мне в глаза. Долго-долго. Тишина… Да, мы уже давно научились общаться без слов, порой даже на расстоянии.

– Коньяк или шампанское? – тихим и уверенным голосом произносит Надежда. Я даже не понимаю вопрос ли это или утверждение.

– А может водки? – совершенно измученным голосом отвечаю ей я.

Надежда уходит на кухню и несет два бокала и бутылку дорогого коньяка.

– Надя, скажи, когда я приняла решение с ним расстаться?

Надя протягивает мне бокал, дольку лимона и совершенно спокойным тоном отвечает:

– Давно. Это решение уже было принято, когда я тебя увидела в аэропорту год назад.

Я делаю глоток коньяка. Бррр, не пью я крепкие напитки.

– Не может быть. Возможно, это звучит жестоко, но в тот день я была абсолютно счастлива. И даже подумать не могла о разводе. Я верила, что у меня началась новая жизнь, новый счастливый этап в наших с Олегом отношениях!

Надежда смотрит мне прямо в глаза с безмолвным вопросом: «А сейчас ты кого обманываешь?» И мне почему-то становится неловко.

Наше минутное молчание прерывает телефонный звонок. Надежда отвечает на немецком и удаляется на кухню.

А я остаюсь один на один со своими воспоминаниями.

Год назад. Двенадцатого августа я еду в аэропорт встречать Надю. Звонок. Это Олег. Поднимаю трубку:

– Олег, я сейчас за рулем. Что-то случилось?

– Она умерла. Элен умерла.

Его голос не выражал никаких чувств – ровный, спокойный, стальной.

– Ты как? Мне приехать?

– Нет! Она еще в квартире, я жду скорую и полицию. Все нормально. Вечером встретимся.

Он повесил трубку. Непроизвольно я сделала выдох, как будто что-то тяжелое сняли с моих плеч. Наступил тот неприятный момент, когда сердце и разум не в ладу. Сердце вздохнуло с облегчением, а ум начинает тебя пристыжать за чувства и мысли.

Да, к черту все эти правила приличия. Да, мне реально стало легче и даже радостно от этой новости.

Глава 2. Роскошный доходный дом на Петроградке

У меня никогда не было свекрови. Была Элен. Так Олег называл ее, свою бабушку, которая была чуть больше, чем бабушка и чуть меньше, чем мама. Она его воспитала, она его вырастила, она сделала все, чтобы внук был всегда с ней рядом.

Родители Олега развелись, когда ему было семь, а младшему брату – пять. Его мама переехала жить к своим родственникам с младшим сыном, а Олег остался жить с бабушкой и дедушкой. У отца продолжалась своя жизнь.

Я долго не могла понять, как мать может оставить своего ребенка, что помешало ей воспитывать сразу двоих сыновей. Ведь никакая сильная любовь бабушки не сможет заменить любви матери, ее поцелуев, ее объятий.

Осознание пришло позже. Она не оставляла ребенка, ей просто ребенка не отдали.

Элеонора Владимировна рано стала мамой и уже в сорок лет стала бабушкой. Своего материнства она не помнила, сына воспитывали бабушки, тетушки, соседи. Она же любила богемную петербургскую жизнь – — театры, музеи, филармонии. Элен часто вспоминала путешествия к Черному морю, но в ее рассказах всегда были только два персонажа: она и ее муж, сына не было. Как-то я у нее поинтересовалась, а брали ли они ребенка в отпуск. На что получила недоуменный взгляд и ответ: «Что ты, деточка, какой может быть отдых с детьми!»

С рождением Олега в Элеоноре Владимировне проснулись материнские чувства. Внук внешне и внутренне был похож на супруга – спокойный, рассудительный, с открытым сердцем. Он мог часами сидеть с книгами и изучать атлас, на контурных картах разворачивать военные действия, исторические романы читать взахлеб. С ним никогда не было проблем – ни с поведением, ни с учебой, он был удобным ребенком. Олег никогда не называл ее бабушкой, видимо Элеонора Владимировна не смогла принять своего нового статуса в столь молодом возрасте. Он ее называл Элен.

Своё имя Элеонора Владимировна получила благодаря матери, которая причисляла себя к петербуржской аристократии. Возможно, она ей и являлась. К сожалению, о прошлом многие либо не знают, либо не любят вспоминать. Ее имя не было для меня чем-то удивительным, поскольку мою бабушку звали еще более редким именем Лора.

Знакомые, подруги и семья Элеонору Владимировну называли Элен. Одна ее знакомая, такая же петербуржская гранд-дама, когда хотела ее уколоть или утихомирить, говорила: «Ленка, угомонись!» В этот момент Элен начинала раздуваться от злости и прожигать свою знакомую едким взглядом. Но у знакомой за столько лет уже выработалось противоядие.

Впервые я увидела Элен на ее юбилее. С Олегом мы были знакомы полгода. Мне, совсем юной девушке восемнадцати лет, были очень лестны ухаживания взрослого мужчины (Олегу на тот момент было двадцать восемь). Он был галантен, вежлив, учтив. Знакомство с родственниками говорило о серьезности его намерений.

Как многие коренные петербуржцы, они жили в коммунальной квартире на Петроградской стороне. Помню, как мы зашли в левую парадную дома со стороны Большого проспекта и попали в просторный красивый вестибюль. На полу сохранилась плитка с растительными узорами, стены покрыты мрамором, потолок украшали лепные розетки. Поднявшись чуть выше, я увидела оригинальную печь и ниши, в которых раньше находились зеркала (об этом позже мне рассказала Элен). Мое внимание привлекли кованые ограждения в стиле модерн и выпуклые деревянные рамы с остатками витражей.

– Олег, а для чего эти ограждения?

– Этот дом – один из богатейших домов Петроградской стороны. Здесь находился лифт, но он утрачен. Поэтому поднимаемся пешком по лестнице.

– Не привыкать! – с улыбкой ответила я.

Квартира была большая, светлая, на семь комнат и когда-то полностью принадлежала семье Элеоноры Владимировны. После войны в их распоряжении остались только две комнаты. Одна в былые времена служила столовой. Прямоугольный эркер выходил на Большой проспект, а в углу комнаты стоял роскошный камин, облицованный белой плиткой.

Убранство комнаты напоминало Эрмитаж и шло вразрез с обстановкой мест общего пользования. Чувствовалось, что здесь мир Элеоноры Владимировны, наполненный антикварной мебелью, картинами, книгами и фарфоровой посудой.

Помню, как я вошла в комнату и увидела перед собой пожилую женщину, сидящую в вольтеровском кресле, обтянутым бежевым гобеленом. Это кресло, словно трон, было только для нее, и никто не имел права даже ненадолго на него присесть (об этом я узнала чуть позже).

На лице, на котором уже давно играли морщины, виднелись красивые, строгие черты. Седые волосы были аккуратно убраны в прическу, темно-синее платье из тонкой шерсти скрывало тучное тело. Видно, что дама любила наряжаться: на ее пальце сверкал перстень с рубином, а в ушах переливались серьги, явно с бриллиантами.

Я преподнесла ей букет цветов и поздравила с днем рождения.

Царским жестом Элен указала мне на козетку напротив нее:

– Присядьте сюда, деточка. Мне Олег много рассказывал про Вас. Вы родились в Санкт-Петербурге?

– Да! Но вернее сказать в Ленинграде, так у меня записано в свидетельстве о рождении, – с улыбкой ответила я и по взгляду Элен поняла, что стоит отвечать более сдержанно.

– Чем Вы сейчас занимаетесь – работаете, учитесь?

– Сейчас только учусь. Я на втором курсе Института Культуры.

– А где Вы живете? – спросила Элен. Однако я была уверена, что она знает ответ на этот вопрос.

– Мы с родителями живем на Васильевском острове, – учтиво ответила я.

С чувством сданного экзамена мы продолжили светский разговор, к которому присоединились немногочисленные гости – сын, брат, подруга детства Мария Николаевна и Олег. Несмотря на свой юный возраст, я чувствовала себя спокойно и уверенно. Мне были знакомы подобные мероприятия и званые вечера. Моя родная бабушка Лора Ивановна обожала приглашать всю родню, чтобы в очередной раз продемонстрировать свои сервизы и столовое серебро. Обычно все разговоры сводились к истории Петербурга, искусству, театру, погоде и, конечно, к родословной.

В этот день я также впервые увидела своего будущего свекра Бориса Викторовича, который очень отличался от всех членов семьи: простой, работящий мужчина, с доброй улыбкой и озорными глазами. При любом удобном случае он с иронией комментировал реплики маман (так он называл Элеонору Владимировну), и каждый раз спешил мне на помощь при неудобных вопросах. В нем я сразу почувствовала поддержку и защиту.

За праздничным столом стало явным распределение любви и внимания к окружающим со стороны юбилярши. Помочь встать с кресла, дойти до стола, принести трость она просила только Олега. Олег постоянно выполнял ее ежеминутные поручения. К сыну она была холодна и даже немного резка. Брат и верная подруга хорошо исполняли роль слушателей.

У Элен все было под контролем.

– Дорогая, садись рядом со мной! Нам есть о чем поболтать, – сказала Элен, указывая на место по левую руку.

– Олег, моя правая рука, прошу тебя, – Элен словно одернула Олега от попытки сесть рядом со мной.

– Вы же знаете, что по этикету пары рядом не садятся, – ответила Элен на недоуменный взгляд Олега.

В этот момент я впервые почувствовала некое одиночество, от которого спас Борис Викторович, и непонятное чувство ревности к другой женщине, только этой женщине исполнилось семьдесят пять лет.

Вижу вновь этот тяжелый, испепеляющий взгляд и слышу властный голос Элен: «Не смей бросать Олега!»

Я открываю глаза и понимаю, заснула прямо на диване у своей Наденьки, погруженная в свои воспоминания.

В Петербурге летом очень сложно определить время по виду за окном. Смотрю на часы – шесть вечера. Боже, я проспала весь день! В этот момент входит Надежда в летнем брючном костюме нежно-персикового цвета.

– Выспалась, милая? – добрым, нежным голосом спрашивает Надя.

– Мне приснился неприятный сон. Я видела Элен совсем молодой и здоровой. Она смотрела на меня своим свинцовым взглядом и стальным тоном приказала мне: «Не смей бросать Олега!»

– Лучше бы она думала о вашем счастье, когда ходила по своим гадалкам! – едко говорит Наденька.

– Надя, чувствую скоро всему буду верить… – устало отвечаю я.

– Вот удивительный ты человек – в Бога веришь, в светлые силы веришь, а вот в темные – нет. Ой, дружочек мой, береги себя!

Вечер субботы, выходные. Уже все пошло не по плану, но одно обещание необходимо выполнить – навестить дочь, которая гостит за городом у сестры. Мы с Олегом обещали приехать в воскресенье вдвоем и привезти собаку. Собака!

Пора возвращаться домой, где ждет Шери. Надеюсь, только она будет дома и больше никого…

Простившись с Наденькой, я сажусь в такси, и из моей головы не выходит образ Элен. Во сне я видела ее так четко, так явно! Всем телом чувствовала ее напор и властность. Впервые я не испугалась. Я смогла противостоять, я смогла не поддаться ее влиянию. Теперь только я принимаю решения, как мне жить дальше.

«Извините, Элеонора Владимировна, но Вашего мнения уже никто не спрашивает! Эх, верно говорит Надежда, меньше Вы бегали бы по гадалкам и по магам».

Однажды Олегу стало известно от подруги Элен, Марии Николаевны, что Элен просила ее сопроводить к некой Тамаре, которая живет на соседней улице. Для кого-то Тамара – целительница, для кого-то – шарлатанка, но по мнению Марии Николаевны – черная ведьма. На вопросы подруги, зачем ей понадобилась Тамара, Элен уклончиво отвечала, ссылаясь на здоровье и больные ноги. Однако, беседу Элен и Тамары было сложно не подслушать. Из разговора Мария Николаевна поняла, что запрос Элен заключался в том, чтобы Олег всегда был рядом с ней.

Мария Николаевна, от природы светлая и чуткая женщина, всем желала добра и хотела, чтобы все были счастливы. Порой мне казалось, что своей миссией она считала исправить или перевоспитать Элен. Она была громоотводом, утешительницей, сестрой милосердия. Элен это ценила, пользовалась и не перевоспитывалась.

Как-то Мария Николаевна решила рассказать Олегу о походах Элен к Тамаре. Олег воспринял это как очередную прихоть бабушки и преподнес мне в формате: «А ты представляешь, бабка чудит…»

Мне стало не по себе.

Любые гадалки становятся бессильны против любви к человеку и веры в Бога. У меня было и то, и другое.

Погруженная в свои мысли, я проезжаю Стрелку Васильевского острова, еду по набережной Макарова и на другом берегу приветствует меня такой родной Князь-Владимирский собор. Господи Благослови!