Легенды нашего края. Течет река дремучими лесами. Миротворец

Никто не знает наперед,

Кого и с кем судьба сведет:

Кто будет друг, кто будет враг,

А кто знакомый, просто так…

Кто осчастливит, кто предаст,

Кто отберет, кто все отдаст.

Кто пожалеет дел и слов,

А кто разделит хлеб и кров…

/В. Урюпин/

1

Селение тверичей Зеленый Холм черноногие сожгли дотла – жителей, кого поймали, угнали в полон. Дом с кузней кузнеца Мавра, стоявшие особняком, даже с землей сравняли. У высокого с окнами как бойницы на уровне второго этажа дома-мельницы с ветрилами Мастаря напавшие подожгли крыльцо и камышовую крышу. В отчаянную борьбу с огнем вступили женщины – сама Мастариха, две дочери-девки и две снохи, да ребятишки мал-мала-меньше. Хозяин с сынами продолжали разить вражье племя стрелами в окна-бойницы. Только в усадьбу Коломыйца черноногие попасть не сумели – забор высокий да стрелы меткие. Кто все же умудрился, став товарищу на плечи, частокол перепрыгнуть, тут ему сразу и конец – собаки лютые в клочья порвали. Однако скот с поскотины и у Коломыйца угнали.

Добычу грабители в лодки погрузили, скот берегом погнали.

Перед теми, кто погорел, но в плен не сдался, стала задача – как дальше жить? У погорельцев не было ничего, кроме остатков последнего урожая, чудом сохранившихся в глиняных чанах, в погребах, не найденных грабителями. Да еще дичь кормила, которую добывали силками в лесу. И каждый делился тем, что у него было, с теми, у кого не осталось ничего – так всегда меж беднотою было. Но очень скоро делиться стало нечем.

А вот зажиточные ни с кем не делятся – потому у них всегда прибыток.

Прошка, внук старой Скалки, во время набега был в болоте. А сама старуха, завидя черноногих, умыкнулась в крапиву и отлежалась там. Землянку их безоконную набежники не приметили. Повезло!

Главное, радовался Прошка, инвентарь уцелел, доставшийся от отца – вентеря, сети, крючья, остроги, силки, копье, рогатина, топор, лук и стрелы…. Будет, чем промышлять!

В дни, когда Прошке сопутствовала удача, старая Скалка варила зайчатину или уху из зубатой щуки. В остальное время довольствовались грибами, орехами, птичьими яйцами. Коломыйцу в ноги не склонились. У Мастаря муки в долг не просили – меняли на дичь.

Бедные, но гордые Скалка с Прошкой. А чувство голода – дело привычное.

– Я хочу, бабушка, лося завалить – шагу не могу ступить, чтобы не увидеть протянутые детские ручонки. С ума просто схожу, до чего их жалко. Никому не нужны – родителей-то в полон угнали да поубивали. Лося завалю – наваришь супу на всю ораву?

– Простодырый ты, Прошка. – качала седой головой старуха. – Лося завалишь, у Мастаря на зерно поменяй. Себе пригодится – чай зерно дольше хранится.

Прошка лосенка завалил. И в тот вечер вся бездомная детвора Зеленого Холма животами болела, объевшись парной телятины.

Потом он выследил семью кабана. Принес поросенка совсем еще крошечного.

Скалка ворчала:

– Какого лешего их сейчас бить? – к зиме они больше будут.

– Бабушка, – просился Прошка. – Мяса у тебя вдосталь, мука тоже есть – как-нибудь переможешься до осени. Отпусти меня по реке сплавать. Может, место получше найду – где дичи полно, куда никакой грабитель не дотянется. К осени обязательно вернусь. Зиму на кабанятине переможемся, а весной соберем всех бездомных, свяжем плот и поплывем в новые земли. Без бедных будем жить и без богатых.

– Так не бывает, – ворчала старуха.

– А вот увидишь.

Прошка давно просится, да Скалка все не решалась – уйдет, сгинет, и ей одной не выжить. Никому не известно, где сейчас набежники – то ли вниз по реке ушли, то ли вверх, то ли в кустах за рекой прячутся.

– Может, вместе пойдем? Не ногами топать – все же на лодке.

– А ребятишек бездомных на кого бросим? Их почитай десять ртов.

Самому тринадцатый год, а рассуждает, как глава семейства – с гордостью думает старуха о внуке. – В батю удался – сына маво. Может, и правда что отыщет – здесь уж больно тоскливо стало жить: то волки, то пожары, то соседи вороватые… Клятое место!

Тетерева притащил Прошка из леса:

– Все, бабушка, пойду. Давай закоптим дичину в дорогу.

Ничего не сказала старая Скалка, только ласково потрепала Прошку по плечу, и на глазах у нее навернулись слезы. Бездомные и голодные ребятишки раздражали ее порой, но ведь действительно – не бросишь. Чай, не зверушки! Теперь все после набега и потерь стали как бы членами одной семьи и ходят со старухой по грибы. А как зима настанет – где жить? питаться чем?

В другие времена она бы Прошку ни за что не отпустила. В другие времена они бы с Прошкой и зиму пережили. Но с ребятней зимой… хоть загодя копай им всем могилы.

Готовя дичину на дыму, Скалка старалась не думать, как они выживут без добытчика. Лес полон ягод и грибов, птичьих гнезд, птенцов – и малым ребятишкам пропитание добыть под силу.

– Ты будь поосторожней, – наставляла она внука. – Если пропадешь, мы сгинем все. Как только что-нибудь найдешь для переезда, немедля возвращайся.

Прошка расплылся в довольной улыбке, ставя к стене выбранное в поход оружие – копье, короткий меч, лук, стрелы….

– Если повезет, быстро вернусь.

– Да храни тебя Перун. – Она смотрела на него невидящим взглядом, в котором угнездились горечь и боль. – Я верю, ты найдешь нам место для жилья, где мы не будем знать ни холода, ни голода. Нам будет, что одеть, и каждый день мы будем есть копченых глухарей…

Она не договорила. Одно из строжайших правил, установленных ею при кормлении бездомных ребятишек гласило: никто и никогда не должен вспоминать о том, что он ел, не будучи сиротой, или что хочет съесть сейчас, будь у него возможность – что дают, тому и радуйся!

Прошка нацеплял на себя оружие, взял котомку с глухарем, поклонился бабке поясно и тихо вышел, не скрипнув ветхой дверью. А Скалка все еще стояла в прежней позе, хмуро глядя в пространство. Ушел добытчик! Теперь важно добывать достаточно пищи в лесу, чтобы не умереть с голоду. И еще – собрать всех самых маленьких карапузов в тесную землянку: ей будет веселей, им крыша над головой на случай дождя.

Прошка о целях своего похода рассказал бабке не всю правду. Для начала он решил подняться вверх по реке – до селения черноногих. Что он там собирается делать, будет видно по обстоятельствам. Может, кого из угнанных освободит, может, месть какую сотворит. Очень хочется Прошке сжечь деревню черноногих. Во-первых, отомстить, а во-вторых, пока заново отстроятся, не до набегов будет.

Толкая лодку шестом против течения, он нянчил в голове одну и ту же мысль – ни одно подлое деяние на свете не должно остаться безнаказанным. Он уже ясно представлял себе, как полыхают избы, как мечутся люди и скотина. Как отблески пожара отражаются в воде, а он направляет лодку вниз по течению туда, где есть теплое надежное пристанище, есть тихая гавань. Но где? Сможет ли он туда добраться?

Внезапно мысль о пристанище стала важнее мыслей мести. Если он его найдет, то все ребятишки будут спасены. А ведь его могут поймать или убить в момент поджога. Стоит ли рисковать? Наверное, преступников за их проступки должны карать боги, а не люди.

На третью ночь пути (днями прятался в прибрежных камышах) Прошка достиг селения черноногих, так и не решив, будет он мстить грабителям-соседям или нет. Укрылся с лодкой в камышах и стал наблюдать.

Днем в деревню возвратился небольшой отряд – должно быть, из неудачного набега. Грабителей изрядно отмутузили – кто остался без руки, кто без глаза, кто-то хромал, кто-то опирался на костыли… и никакой добычи. А многие даже не вернулись – в деревне поднялся вой и плач…..

В трех днях пути от деревни черноногих вверх по течению реки стоит город Тверь.

В тот день звон колокола громко разносился по всему городу. Звонкий, но в то же время тревожный – извещал людей: что-то случилось спозаранок. Едва проснувшийся, зевая, матерясь вполголоса, подтягивался народ на торговую площадь, где стояла колокольня, бухавшая набат.

Взорам предстала картина, которая выветрила остатки сна. Посреди площади, рядом с воеводой Никитой Переславом, стоял чужестранец. Был он невысокого роста, облачен в диковинную одежду – халат и балахоны, смуглый, как арап. Возрасту около сорока лет, на лице аккуратно подстриженная седая борода. Но выглядел он так, как будто побывал на том свете и чудом вернулся обратно. Седые волосы от крови слиплись. Половина лица затекла и почернела, по-видимому, от удара палицей – один глаз вытек. Одежда изодрана в лохмотья и покрыта репейником и грязью. Но, не смотря на свой потрепанный вид, чужестранец выглядел очень спокойным – сложив руки на груди и откинув голову назад, рассматривал прибывающих на площадь людей.

Никита Переслав, смачно прочистив горло, стал говорить так громко, что его голос уверенно разнесся по всей торговой площади.

– Утро доброго всем вам, жители нашего славного города. Собрал я вас в такую рань, чтобы поведать о несчастье, которое приключилось с нашим гостем из земель далеких купцом Синбадом. Вы знаете, что два дня назад, Синбад распродав товары, отправился вниз по реке в свои края. Но вчера утром его ладья попала в засаду – на нее напали какие-то разбойники, обряженные в диких зверей…

– Так это же черноногие, – зашумели в толпе. – Это они, разбойники, так рядятся.

– Всех людей Синбада перебили, лодью сожгли, – не обращая внимания на ропот, звучно продолжал старшина, – он сам еле в живых остался. И теперь у него есть к вам предложение, люди добрые, послушайте его и дайте свой ответ.

Тогда Синбад выступил вперед и начал речь. Говорил он очень тихо, поэтому на площади воцарилась полная тишина.

– Вчера дикие разбойники убили четверых слуг Синбада, но у Синбада в Бухаре еще двадцать слуг. Вчера сожгли лодью Синбада, но у Синбада в Бухаре еще две ладьи. Вчера разбойники захватили дочь Синбада – красавицу Жасмин, а у Синбада только одна дочь. Синбад уже отправил в Бухару гонца, и через двадцать дней в Тверь придет новая ладья, полная товаров. А сейчас Синбаду нужны воины, чтобы спасти свою дочь, отбить ее у разбойников. Синбад щедро отблагодарит всех, кто ему поможет.

Сказав, чужеземец замолчал, ожидая решения горожан.

Зашумела толпа, и понеслись из нее крики.

– Да ты с ума сошел, перс лупоглазый!

– Да кто с черноногими оборотнями в силах сладить?

– Да хрен мы твою лодью когда дождемся – ты сейчас плати, тогда наймемся.

Переслав поднял над головой кулак правой руки и выкрики понемногу прекратились.

– Ты все сам слышал, купец – Тверь дала тебе ответ. Не сможем мы ничем тебе помочь: нет среди нас желающих. Забудь о своей дочери и отправляйся прочь, пока черноногие сюда не добрались.

Синбад недобро оскалился и что-то пробормотал на своем языке.

В этот момент из задних рядов толпы к центру площади стал пробираться мужчина. Был он на голову выше всех, а шириной плеч не уступал медведю. Он никого не расталкивал – толпа сама расступалась перед ним, освобождая дорогу.

– Лютый идет… Корней Лютый идет… – зашептали в толпе.

Мужчина, которого звали Корнеем Лютым, вышел на середину площади и остановился перед Синбадом.

– Помнишь меня, перс? – обратился богатырь к купцу. – Видишь, как все обернулось. Не захотел отдать Жасмин мне в жены – нет теперь у меня жены, а у тебя дочери.

Мужчины стояли друг перед другом, и невысокому Синбаду приходилось задирать голову, чтобы смотреть Корнею в глаза.

– Я мужик не злой, дочку твою обижать не буду. Подумай еще раз над моим словом. Если согласишься, то сейчас же садимся на коней и едем к черноногим выручать Жасмин. Думай перс, никто кроме меня тебе здесь не поможет.

Вместо ответа купец протянул руку, и его небольшая смуглая ладошка утонула в огромной, как лопата, ладони Лютого.

Час спустя отец Жасмин и кандидат в её мужья покинули Тверь верхами. Они ехали берегом весь день вниз по течению реки. Переночевать остановились в большом красивом, но пустом тереме – куда хозяева-то подевались? И почему поставили здесь его? – ни селения рядом, ни промыслов каких. Просто лес, река и терем пустой, но добро срубленный, богато обставленный внутри – любому князю на зависть.

Путники разместились в комнате с камином, над которым скалила желтые клыки кабанья голова. Разожгли огонь и с наслаждением развалились прямо на полу, на мягком ковре. Брошенный терем вызывал тревогу, но все же лучше спать у огня под крышей, чем у костра на голой земле, усыпанной сосновыми шишками.

В пути контакт установился. Поужинав, мужчины мило болтали и шутили, радовались нежданному уюту. Они не затрагивали тему похищения Жасмин, возможных ее страданий и унижений, но весело болтали о том, как отколотят черноногих.

Синбад с удивлением обнаружил, что Корней Лютый совсем не лютый, а скорей наоборот – веселый, умный, храбрый и сильный человек. Щеки у него разрумянились, взгляд смягчился, глаза блестели. Такой богатырь внушал уверенность.

Похоже, думал Синбад, такой зять мне пригодится в торговом деле. И, пожалуй, может стать моим приемником, надежной для Жасмин защитой, когда умру. От таких мыслей он повеселел и уже не смотрел на мир отрешенным взглядом. Решился поговорить с Корнеем о судьбе Жасмин – чем и как он собирается жену кормить?

Но Лютый идти в помощники купцу не собирался. Вопрос о том, чем будет питаться его семья, Корнея не тревожил.

– Как-нибудь проживем!

На как-нибудь свою единственную дочь Синбад не мог обречь.

Корней вскоре захрапел, а купцу не спалось. Его уже не радовала мысль стать тестем этого бугая. Его Жасмин такая нежная и милая, образованная и утонченная, попадет в руки этого свинопаса? Да ни за что на свете! Растерянный взгляд его единственного глаза растерянно блуждал по комнате в сполохах огня камина – будто ища ответа на вопрос: что делать?

Ему вдруг показалось, что черное пятно на побеленной стене сделалось больше и стало похоже на дверь. Дверь отворилась. Из черноты пятна в комнату вошло какое-то жуткое видение. От страха у купца случились спазмы горла. Он силился кричать, но даже дыхание давалась с трудом. Неожиданно он различил у чудища лицо и встретился с его глазами. Ужасное нечто приложило палец к губам – молчи, мол – и, вытащив из-за пояса огромный кривой нож, направилось к спящему Корнею.

В два движения он отсек Лютому голову, прижал ее рукой к боку и направился к своей дыре. Прежде, чем пропасть в стене, он оглянулся и погрозил пальцем купцу.

Синбад поднялся, сунул палку в камин. Когда она загорелась, он осветил стену и черное пятно – ничего подозрительного не обнаружил. Потом подошел к Лютому. Богатырь лежал без головы, крови тоже не было.

Колдовство! – подумал Синбад, и сердце отважного купца затрепетало от ужаса.

Как в тот самый момент, когда его лодья угадила в засаду на реке.

Достан, самый ловкий из слуг Синбада, спрыгнул в воду и выбрался на берег. Конец веревки, который ему сбросили с лодьи, он перекинул вокруг ствола дуба, росшего у воды, и махнул остальным, чтобы они шли помочь. На берег выбрались еще двое гребцов, и они втроем, ухватившись за свободный конец веревки, стали подтягивать судно к берегу, используя дерево, как неподвижный блок. Когда лодья носом уткнулась в мель, Достан завязал конец узлом и помахал Синбаду.

– Все готово, мой господин.

– Сколько времени понадобится, чтобы разобрать эту запруду?

Синбад стоял на носу судна, разглядывая препятствие из поваленных деревьев, которое преградило им дорогу.

– Я думаю, что…, – Достан не успел договорить.

Громадный серый медведь выскочил из кустов и, в два прыжка преодолев расстояние, набросился на Достана. Вслед за медведем из кустов выскочили волки. Спутники Синбада выхватили из ножен кривые сабли и стали от них отбиваться.

На крики из палатки на лодье выбежала испуганная Жасмин.

В этот самый момент, расправившись с Достаном, медведь набросился на ее отца. Удар могучей медвежьей лапы выбросил купца из ладьи – тело его подхватило течение и затащило под запруду.

От страха у девушки подкосились ноги – она упала, потеряв сознание.

Жасмин очнулась от нежного прикосновения – открыла глаза и сразу зажмурилась. Лучи солнца, пробивавшиеся в многочисленные щели в крыше, слепили.

Дочь Синбада приподнялась на локтях и огляделась. Она лежала на полу в каком-то пыльном закутке. Увидела незнакомую девушку семнадцати лет, с длинной белой косой и ямочками на румяных щечках. Незнакомка расчесывала длинные черные волосы Жасмин костяным гребешком и тихо что-то напевала.

– Кто ты? Где я нахожусь? – Жасмин испуганно отняла свои волосы.

– Меня Лушкою зовут. Я из деревни Зеленый Холм, – приветливо улыбнулась незнакомка. – Меня набегом захватили и продали в рабыни хозяину этого дома. А как твое имя? И откуда ты сюда попала? По одежде вижу – чужестранка.

– Меня Жасмин зовут. Мой отец купец – мы прибыли из Бухары. Мамы я не помню – всегда путешествую с отцом. Мы с товарами плыли по реке из города в город. А в последнем остатки распродали и повернули назад. Наткнулись на завал. К берегу пристали, тут на нас напали звери лесные.

– Это черноногие. Нет кровожаднее разбойников вверх и вниз по реке. Они грабят и сжигают деревни. Мужчин убивают, а женщин забирают в плен и делают своими рабынями.

– Нет-нет, на нас напали дикие звери, я видела медведя, волков и кажется, рысь…

– Все правильно, это здешняя ватага. Нечистая сила. Их еще оборотнями называют, потому что они умеют перекидываться в различных зверей. Я не хотела тебя пугать… Я здесь уже второй месяц – немного разобралась в их отношениях. Простых черноногих я знаю давно – мы соседи с ними по лесным угодьям. Жили в дружбе раньше, многие были в родстве. Потом появился колдун Кочубей. Его еще называют Гора Сала, потому что он огромный, толстый, жирный – еле передвигается из-за своего громадного брюха. Но он умеет перекидываться в медведя, и тогда с ним сладу нет. Остальные из его банды тоже могут превращаться – кто в волка, кто в рысь, а кто в лису. Откуда появились, я не знаю. Но только они не захотели жить как все – собирать мед в лесу, бить зверя, ловить рыбу. Они стали грабить, убивать и угонять в полон сначала тех, кто плавал по реке, а потом и соседей. Остальные, глядя на них, тоже в разбойники пошли. Только у этих без колдовства плохо получается. Когда на наше село напали, многих наши мужики в битве посекли – черноногие победу числом взяли. А вчера посмеялась я, когда они из очередного набега возвращались – где-то кто-то им так надавал, что они едва ноги унесли. Меня за это наказали. В чулан заперли, где ты уже который день без памяти лежишь. Колдун сказал, если не приведу тебя в чувство, меня свиньям скормит. А ты очнулась. Молодец!

В этот момент дверь в чулан отворилась, и вошел мужчина. Был он невысокого роста, все его жилистое, мускулистое тело было покрыто многочисленными шрамами. Увидев сидящую на полу Жасмин, вошедший улыбнулся.

– Ну, наконец-то ты очнулась, чужеземка! Это хорошо. Кочубей будет доволен, и, может быть, уже сегодня ты станешь его женой. И тебя, дура, простят, – бросил он на Лушку сердитый взгляд. – Я тебе еды принес.

После этих слов, мужчина поставил на пол кувшин молока и положил рядом краюху хлеба.

– А для тебя, красавица заморская, принесу чего-нибудь вкусней, – сказал он, слегка склонив голову перед Жасмин, и вышел, заперев дверь чулана на вертушку. Двигался он мягко и бесшумно, и в его движениях была какая то кошачья грация.

– Это Тимур, – сказала Лушка. – Правая рука колдуна. Он умеет перекидываться в рысь и единственный из его банды, кто неплохо относится к полонянам.

– А почему он сказал, что я стану женой Кочубея?

– Ой, боюсь, не повезло тебе, подруга. Похоже, Гора Сала положил на тебя глаз и хочет сделать своей новой женой. А мужик он очень плохой – жестокий и грубый. Вместе со мной из нашей деревни захватили мою подругу Просю. Она была очень красивая – Кочубей захотел взять ее в жены. А когда она отказалась, колдун рассвирепел, перекинулся в медведя, разорвал ее на куски и съел….

За стеной послышался топот копыт.

Лукерья припала к щели между досками. Жасмин сделала то же самое.

По улице верхом на лошадях ехал отряд воинов. Впереди на огромном верблюде восседал невероятно толстый человек – лошадь, пожалуй, такого и не выдержит. Живот его свисал на бедра до колен и закрывал один горб животного. За верблюдом на веревке плелся мальчик – избитый весь и едва переставляющий ноги.

– Я его знаю, – зашептала Лукерья, указывая на пленника. – Это Прошка, внук старой Скалки из нашей деревни. А на верблюде наш хозяин.

Всадники проехали дальше. Кочубей остановил верблюда возле своего дома. Подскочивший Тимур заставил животное опуститься на колени – помог хозяину сойти на землю.

– С возвращением!

– Баньку затопи.

– В баньке вам сегодня спину потрет восточная красавица – она очнулась.

– Благая весть!

– А это кто? – спросил Тимур, указывав на Прошку. – Где взяли?

– Рыболовы на реке поймали, – ответил Кочубей. – У ворот по цене рыбы продавали – я купил. Расспроси – откуда взялся? Узнай – может, в чем снороват: на цепь посади да инструмент в руки дай. А ни на что не годен, так свиньям и скорми. По цене рыбы – это корм.

Кочубей сел в тень дома, привалился спиной к чулану, в котором заперли девиц.

– Упрел я, кваску принеся. Отдышусь, потом до дома доберусь.

Угостив хозяина квасом, Тимур взялся за Прошку.

– Откуда, взялся?

– Наше селение называлось Зеленый Холм, – с трудом шевеля разбитыми губами, сказал юный тверич.

– А, это та деревня, которую недотепы сожгли дотла, потеряв два десятка человек? – Тимур оглянулся на колдуна, озорно сверкнув глазами.

Кочубей, прихлебывая квас, кивнул головой – мол, продолжай.

– Зачем сюда приперся? Скучно одному?

– Мамку ищу, – Прошка соврал. – Ваши угнали.

– Выкупать, что ли приехал? – усмехнулся Тимур. – Чего же тогда прятался?

– Боязно стало.

– Ну, вот и попал в свинячий корм! А не прятался бы, пришел как честный человек, сказал: «Дядюшка Кочубей, забери мою мамку у лихих людей – я тебе за нее туесок жемчуга принес». Глядишь, и поладили бы. Есть, чем платить?

Прошка отрицательно покачал головой.

– В каком ремесле снороват?

– Охотник я и рыбак.

– Ну, понятно. Только кто ж тебя в лес одного отпустит? – убежишь, знамо дело.

– У меня в лодке снасти, оружие есть – нельзя ли откупиться ими на волю, если хозяин ваш такой добрый человек?

– Ты хотел сказать, было – лодка твоя и все, что в ней есть, вместе с тобой теперь добыча рыбаков, которые тебя словили. А не прятайся катом в камышах – приехал, заходи в ворота, говори с хозяином, не отводя глаза. Так говорят правила славянского гостеприимства!

Это вы славяне?! – в душе возмутился Прошка, но промолчал.

Кочубей, махнув рукой – свиньям в корм, пыхтя и попердывая, утащился в дом.

Остатки кваса из кувшина Тимур предложил Прошке. Тот плечами пожал – мол, как это сделать со связанными руками? Слуга медведя-оборотня напоил его из своих рук.

– Вот вы глупый народ, тверичи. Вам же сказали – платите дань, и никто не тронет. Более того, мы бы сами вас защищали от чужих посягательств. А теперь что? Мамку твою в полон угнали, батьку убили, избу сожгли… так?

Прошка молчал, набираясь сил.

– Не стало деревни – изб красивых в тени садов. Вы этого хотели, когда дань пожалели?

Испытывая злость и одновременно чувство ужасной беспомощности из-за связанных рук, пленник спросил:

– Вас так много развелось – на всех дани не хватит….

– Платить надо только Кочубею. А кто другой сунется, скажите – мы, мол, платим колдуну – вас и не тронут.

– Думаешь, они спрашивали, когда набросились на нас?

– Если бы вы заранее, как было велено, сюда дань доставили, Кочубей бы всем сказал – Зеленый Холм под моей защитой. Тогда вряд ли кто рискнул на вас напасть.

– Почему бы вам, как всем остальным людям, пропитание себе трудом не добывать?

– А потому, парень, что каждому свое – ты рыбак и охотник, тебе в лесу и на реке промышлять, я воин-разведчик, умеющий перекидываться в рысь – мне войною пищу добывать.

– Врете вы все, черноногие. Работать совсем разучились – вот и грабите, и воруете. Но и на таких как вы найдется когда-нибудь управа. Вчера откуда черноногие вернулись? – все истрепанные да побитые. Видать изрядно нарвались – не все коту масло тырить.

Тимур сверкнул на пленника недобрым взглядом.

– Черноногие да не наши – мы, оборотни, их недотепами зовем. Значит так, можно, конечно, мамку твою поискать, выкупить да наказать – из леса если не вернешься ты с добычей, секир башка ей тут же сразу. Но больно ты гадкий на слова, и хочу я тебя жизни лишить. Скажу хозяину, что убог был и нам без пользы. Свиньям скормлю. Чувствуешь участь свою? Перед смертью что-нибудь хочешь сказать, говорун тверской?

Прошка облизал разбитые губы.

– Ну, раз уж такая судьба…. Скажи мне правду перед смертью – ты действительно оборотень?

– Да чтоб тебя дожжем намочило! – в сердцах сплюнул Тимур – Смотри!

Он разбежался, подпрыгнул, кувыркнулся – и только задрались ноги выше головы, превратился в крупную рысь, на четыре ноги мягко опустившуюся на земле. Следующим прыжком животное сбило Прошку с ног. Рыкнуло в самое лицо, а потом шершавым языком облизала кровь со щек и лба.

Новый прыжок и кувырок – предстал Тимур взъерошенный, но собой довольный.

– Видел? Ну, все, пойдем кормить свиней.

– Постой! Ты таким родился?

– Ага, а как же! Нет, есть у нашего племени тайна секретная – Заветный Терем у реки в лесу. Там, чего не пожелаешь пусть даже в мыслях, все исполнится. Я хотел тигром стать – мне рассказывали, огромный полосатый зверь в южных лесах живет. Он всех на свете сильней. Только представить себе не смог и объяснить, как он выглядит – вот и получился пятнистой кошкой. Но теперь у нас персиянка ожила. Сейчас тебя в свинарник отведу и заставлю ее рассказать о тигре. Если смогу представить, как он выглядит, тогда берегись медведь и волки – я буду царем зверей и вожаком у черноногих.

– Как же эта тайна вам досталась?

Неожиданно лицо Тимура помрачнело.

– Дед мой однажды ночевал в том Заветном Тереме, и явилось ему нечто, и подумал он о чем-то – все сбылось. Ах, если бы не разболтал старик!

Болтливость у вас в природе – подумал Прошка.

– Как же этот Терем найти?

– Ты о чем сейчас? – тебя же свиньи заждались….

Трагической ночевкой в пустом тереме Корнею Лютому приснился жуткий сон. Будто вернулся он с побоища кровопролитного после очередной победы над супостатами. Привязал коня, вошел в свой дом, где с радостью и нетерпением ждала его красавица жена. Жасмин, его не видя, хлопотала возле печки, склонившись над котлом.

Подкравшись тихо – не скрипнула и половица – богатырь со смехом подхватил любимую на руки.

– День добрый, милая моя!

И тут уже уронил.

– Поаккуратней можно? – с пола поднялась старая сгорбленная старушка. На длинном синем, как баклажан, носу, у незнакомой бабки торчала огромная волосатая бородавка. И вообще она была грязна, отвратна, с дурным запахом гнилозубого рта.

– Ты кто такая?! А где моя жена Жасмин? – попятился удивленный Корней.

– Я за нее, – сказала бабка, и сама же захихикала своей шутке. После, как ни в чем не бывало, вернулась к вареву.

– Значит, слушай сюда, добрый молодец, – прошамкала ужасная старуха, не переставая добавлять в котелок какие-то травы, жучков и корешков; а потом высморкалась в собственную похлебку. – Зовут меня Яга Кузьминична, а в народе кличут – бабушка Яга. Я приворотом промышляю, зелья разные варю. К тебе, милок, будет у меня особой важности задание.

Странная бабка почесала бородавку, откашлялась и смачно сплюнула в котелок.

– Есть среди черноногих иродов один жирдяй по имени Кочубей – они почитают его за колдуна. Так вот эта Гора Сала своровал у меня ценную вещь, очень для меня важную. Мне надо, чтобы ты ее вернул.

– А что за вещь такая и для чего она тебе, Яга Кузьминична?

– Вещь эта – золотая диадема с рубином. А для чего нужна – не твоего ума дела.

– А мне какая выгода твою пропажу возвращать? – Корней, в себя уже пришедший от нежданной встречи, с насмешкой посмотрел на бабку.

– Ты подойди поближе и загляни в котел.

В котле увидел богатырь себя без головы – вон плечи, руки, грудь. И чем же видит он? Коль головы нет на плечах, стало быть – глаз нет. Колдовство сплошное!

– Морочишь, ведьма старая?!

Замахнуться уж хотел, да обезручил вдруг. И ноги будто к полу приросли. Ни дать, ни взять, стоит статуя у огня – одни только глаза сверкают, которых тоже нет.

Между тем, Яга Кузьминична прошаркала, качая головой, к посудному шкафу на стене и открыла дверцу. Там на подносе лежала голова русского богатыря Корнея Лютого. От увиденного у Корнея глаза на лоб хотели вылезть – но нечему и не на что.

– Твоя головушка бедовая, покуда у меня в залоге полежит, – ведьма довольная щелкнула голову Корнея по носу и закрыла дверцу, – Как диадему принесешь, так и верну тебе башку на плечи.

– А как же я без головы пойду? – спросило тело безголовое.

– Я что-нибудь придумаю, – хитро прищурилась бабка и захихикала – Ведро дырявое на плечи вместо головы пойдет?

Все потемнело вдруг, Корнея понесло куда-то вверх, потом бросило вниз, покрутило, шмякнуло о пол – наконец, проснулся он в той же комнате, в которой уснул. В углу Синбад, сжавшись в комок, раскачивался и что-то напевно бормотал на басурманском языке – похоже, молился.

– Ну и жуткий же сон приснился мне, – сказал Корней, потянулся и встал на ноги.

Синбад посмотрел в его сторону и забился в истерике, стукаясь головой то об пол, то о стену.

– Ты, уважаемый, с ума сошел? – спросил Корней, но заподозрил неладное с собой.

Он к зеркалу, что на стене висело, подошел, взглянул на отражение свое и выдал такую матерную тираду, таким громовым богатырским голосом, что еле живой от страха Синбад потерял сознание.

Из зеркала на Лютого пялилась нахальная кабанья голова…

На баньку к колдуну пришел сам деревенский старшина – давно подбирался к Кочубею познать его колдовские секреты. Как умудряется он сам, его ватага перекидываться в хищных зверей? Почему им всегда везет в набегах? За тайны эти сельский старшина готов был частью власти своей поделиться с колдуном.

Кочубей нахмурился, но гостя приветил. Тимуру только шепнул:

– Ты персиянку в баню не води, а лучше бражки жбана два нам притащи.

И так они упились и упарились, что Кочубей едва очнулся утром ото сна. Долго стонал, слуг звал, но никто не явился на его зов. Кряхтя и попердывая, он слез с кровати и поплелся по избе, в надежде найти хоть что-нибудь для утоления жажды. Выбрел на крыльцо и зажмурился от ярких лучей солнца

– Тимур – ноги оторву! – куда же ты запропастился? Лушка, где ты? Эй, кто-нибудь! принесите мне воды! – рявкнул колдун так, что его громадный живот заколыхался и чуть не опрокинул самого с крыльца.