– А чего они разболтать смогут? Что отряд шамаханский под городом стоит? Так это ить и не тайна уже. Что сами по городу, как по своему стойбищу спокойно гуляют? Так и это не секрет для Гороха. А вот лишней паники они добавят.

– Верно. Ну, куда мы дальше? – в животе заурчало и я добавил: – Поесть бы, а, деда, время-то как летит, уже на вечер повернуло.

– Сейчас-сейчас, внучек! – Михалыч взмахнул руками. Ну как же, Фёдор свет Васильевич голодными ходят-с, нельзя-с! – Тут рядом лавка, я мимо пробегал, так дух от неё шёл ну очень хороший. Пошли-пошли!

Дух не дух, а запах и правда, был аппетитный. Под открытым навесом хозяйничал толстый такой мужик, уж не знаю какой именно южной национальности, но с «балшым» носом и характерным акцентом.

– Сичиас, брат! – заявил он, выхватывая прямо из глиняного очага большую лепёшку. – Сичиас кушать будешь, вах как вкусно! Спасыбо потом скажэшь!

Он плюхнул на лепешку мелко порезанное уже обжаренное мясо, полил чем-то, обильно засыпал зеленью, что-то еще накидал, я и не понял что, потом свернул всё это в трубочку и протянул мне:

– Кушай, дарагой!

Я покосился на Михалыча, с сомнением держа в руке восхитительно пахнущее яство. Но дед незаметно кивнул мне мол, всё в порядке, не кот а-ля Бегемот и даже не барбос местный, не туда забежавший этим утром.

Ладно. Я впился в лепёшку с начинкой. Восхитительно!

– Маша, будешь чего-нибудь?

– Нет, я и так толстая, – она похлопала себя по животу.

Дед тоже получил свою порцию и мы, щурясь от удовольствия и подмигивая друг другу, с аппетитом уплетали это не пойми что, но жутко вкусное.

– А кого это там тащат? – привлекла вдруг наше внимание Маша.

– О! – воскликнул хозяин лавки, хлопнув от восторга себя по штанам. – Дияка Фыльку биют!

И верно, несколько мужиков тащили мимо нас, похоже, еще не отошедшего от дурмана дьяка Груздева. Тот только что-то завывал тонким голосом да иногда дёргался, стараясь вырваться, неизменно получая подзатыльник за каждую попытку.

Да уж, хлопотливый сегодня денёк выдался у царских палачей.

Перекусив и расплатившись с широко улыбающимся хозяином местного общепита, мы снова лениво поплелись вдоль рядов. Не успели пройти и пару лавок, как Маша вдруг остановила нас и махнула рукой по направлению к центру базара:

– Туда.

Мы с дедом послушно зашагали за ней. Слух и зрение у Маши, на порядок лучше наших. Ха, стихи получились!

Центр базара представлял собой площадь и сейчас там, на помосте стоял какой-то человек и совершенно неразборчиво громко читал что-то вслух с большого листа бумаги.

– Чего там, Михалыч?

– Погодь, дай послушать.

– Маша?

Она недоуменно пожала плечиками. Тут, похоже, не вампирский слух нужен был, а хороший логопед.

Михалыч громко хмыкнул, а потом зашептал нам:

– Горох город закрыл. Велено стрельцам не впущать и не выпущать никого. Испужался Орды!

– Вот и отлично! – порадовался я результатам наших действий, но тут же до меня дошло: – Михалыч, а мы как же? Мы же тоже запертыми тут оказались!

– А ничё, внучек, какая нам разница здесь куковать или в шалаше?

– Ну, верно в принципе. А ночевать где?

– Найдём, не переживай. Без крова не останемси.

* * *

Связавшись с Калымдаем и вызнав у него про приличный отель, мы, ведомые дедом, пошли на заселение. Михалыч, тем временем, разъяснял мне городскую структуру города.

– Ить тот носатый, что блинчиками с начинкой нас покормил, он не один тут таковский. Тут и армянское подворье есть и целая немецкая слобода, а еще и купцы из дальних стран свои дворы да целые кварталы освоили.

– Популярный какой город.

– Попу… какой?

– Я говорю, много тут иностранного народа.

– Дык Лукошкино на караванном пути стоит. С востока и юга на запад везут.

– И китайцы, небось есть?

– А как же, внучек! И китайцы и корейцы и какой тут божьей твари нет только!

– А из Европы кроме немцев кто?

– Да почитай и никого больше. Мимо нас туды-сюды всякие проезжают, а остепенились только немцы.

– Да? – я остановился. – А далеко эти немцы отсюда живут?

– Ох, внучек, как выйдешь из западных ворот так чеши прямо на северо-запад, а там, через месяц-другой прямо на ляхов и наткнёшься. А вот за ними ужо…

– Стой, дед. Я спрашивал, здесь в городе далеко эта слобода немецкая?

– А вона ты о чем. – Михалыч покрутил головой ориентируясь. – Вон туда идти надо улиц пять одолеть.

– Надо сходить присмотреться. Прикинь, дед, если базу свою эти демоны устраивать в городе будут, куда в первую очередь сунуться?

– Ох, ты ж! Ад же к католичеству как муха к… мёду льнёт. Да и вообще знакомо всё, не к китайцам же им на подворье идти? Точно-точно, внучек, может, и попрут их оттедова, но сперва там закрепиться попробуют. Пошли.

Немецкая слобода была обнесена крепким и высоким деревянным забором из цельных струганных брёвен. Смотрелось солидно прочно, фиг сломаешь.

Продефилировав вдоль слободы, мы достигли её дальнего края, если считать от центра города, и я спросил Михалыча, указывая на небольшое здание характерной постройки:

– Церковь, что ли?

– Она. Кирха немецкая, католическая, прости господи.

– Дед, – я задумался, пытаясь вспомнить различные христианские конфессии, – а разве кирха – это католики? Я уж и не помню точно, но вроде бы лютеране или другие какие раскольники, не?

– Да пёс их разберёт, внучек. Оно тебе надо?

– Ну, верно в принципе. А что тихо так? Служба по расписанию?

– Не знаю, внучек. Машенька, слышно чего-нибудь из церкви?

Маша замерла, вслушиваясь, а потом доложила:

– Тишина полная. Ни внутри, ни рядом, ни единого человека нет.

– Так это же странно, Михалыч? Кто-нибудь всегда должен быть в церкви или как? Я не особо эти порядки церковные знаю.

Дед поскрёб бороду:

– Да кто их, басурманов, поймёть. Могут и в церковь как на работу ходить. По часам.

– Хорошо бы проверить на всякий случай, а?

– Мсье Теодор, – Маша, пользуясь полным безлюдьем, опять взялась за своё. – Я могла бы сходить и посмотреть.

– Не поймают?

– Не увидят, – мило улыбнулась она.

– Давай действуй тогда.

Маша кивнула и вдруг стала растворяться прямо в воздухе, пока не превратилась в едва заметное облачко. Даже не облачко, а так, рябь какая-то в воздухе висела как в жару над раскаленным асфальтом. И это облачко спокойно прошло сквозь толстенные бревна забора под моим восхищенным взором.

– Класс а, Михалыч?

– Могёт девка, могёт! – покивал дед.

Довольно скоро и десяти минут не прошло, как забор снова зарябил, и перед нами появилась Маша во всей своей красе. Только очень серьёзная.

– Ну что там, Маш?

– До парадиза этому собору далеко, мсье Теодор. Обитель ле дьябле.

– А?

– Странное место, мсье Теодор. На церковь совершенно не похоже.

– Вот как?

– Внутри голые стены, ничего нет, ни фресок, ни картин, ни икон. Один алтарь стоит и тот без распятия. И я ничего не почувствовала даже, пардон, не почесалась.

– Может ремонт идет?

– Вот кстати, в романе шевалье де Буаразона некий рыцарь, возвращаясь из крестового похода, попадает в таинственный замок тоже совершенно пустой внутри. Только в верхней комнате башни он обнаруживает заточенную там узницу, коей оказывается младшая дочь барона Суафье, которую у него похитил некий граф де Ла Теленьи для своего старшего сына – виконта де Пуасон, который в данный момент находился в Англии в свите французского посланника герцога де Самолье, отосланного мессиром де Ла Тюри к лорду Фигхренскому для передачи королеве Мараготте XIX тайного послания от канцлера французского Двора, господина де Муруа, в котором он предлагает союз, направленный против рейхсканцлера фон Штилльзенштрауберга, у коего еще два года назад…

– Маша!

– …его прекрасная супруга была… Что?

– Не надо дальше, уже мозг закипает!

– Фи на вас, Теодор. Там, знаете, какой шарман дальше будет! Там принц Баварии…

– Маша! Ну, какое отношение твой рассказ имеет к этой кирхе?!

– Ну как же? Вы, мсье Теодор, невнимательны. Я уже сказала, что там тоже замок был пустым.

– Деда, а нет ли у тебя яда в заначках?

– Вы невыносимо грубы, Теодор!

– Это для меня, Машуль, чтобы не мучился.

Недалеко от нас вдруг заскрипели ворота и из Немецкой слободы выехала карета.

– Посол ихний, – заметил дед. – Небось, к Гороху наливку трескать отправился.

– Посол? – у меня внезапно возникла идея. – Стойте тут!

И я кинулся наперерез карете.

– Господин посол! Барин! Не побрезгуйте мужиком сирым да убогим! Совета прошу у просвещенного европейца!

Из окошка кареты показалась голова в белом парике с длинными локонами и что-то крикнула кучеру. Карета остановилась.

Подскочив к ней, я согнулся в поясном поклоне, бормоча слова благодарности.

– Что тебе надо, мужик? – высунулся посол из окошка. Говорил он чисто, практически без акцента.

– Батюшка посол! Не вели казнить, вели миловать! Сделай милость, скажи, могу ли я католиком стать?

– Католиком? Удивительно… Сколько лет я живу в вашей дикарской стране и в первый раз вижу такой светлый проблеск разума. Можешь, конечно, почему бы и нет? А зачем тебе?

– Сердце рвется так и шепчет! Чую неправильность в церкви нашей православной. Душа хочет просветления, а при виде собора вашего, поёт и радуется!

– Похвально, похвально. Ну что ж, мужик, надо тебе поговорить с пастором нашим, с херром Швабсом. Только приходи через несколько дней – занят он, церковь решил заново перекрасить. Я предупрежу стражу, чтобы пропустили тебя.

– Спасибо, барин! Уважил-то как, ох уважил! Век бога молить за тебя буду! – снова начал я отбивать поклоны, но посол уже махнул кучеру и карета запрыгала на кочках.

Я вернулся к своим:

– Слышали? Херр Швабс… или его надо с одной буквой «р» произносить?.. Не важно. Короче, пастор ихний церковь переоборудовать взялся. Что вполне подтверждает Машина разведка. Только во что и как?

– Надоть нам последить за попом этим басурманским!

– Точно, Михалыч. Будем заглядывать сюда почаще. Ну что, в гостиницу?

– Какой галантный кавалер… – внезапно протянула Маша томным, задумчивым голосом.

– И чего в нём такого галантерейного ты увидела?

– Ну, вы же живы. А мог бы и проткнуть шпагой надоедливого мужика.

* * *

Когда мы добрались до рекомендованного Калымдаем постоялого двора, уже стемнело, но двухэтажное здание местного отеля не спало и подмигивало нам огоньками в окнах.

На пятизвездочную эта гостиница не тянула, как и на четырех, трех, двух…

Внизу находился кабак или общий зал, не знаю, как у них тут принято говорить. В общем, там народ гулял во всю, пил, кушал, матерился, дрался, орал и пел.

Если это была одна из наиболее благоустроенных и спокойных гостиниц, то я совсем не хотел бы оказаться на постоялом дворе рангом пониже. Хотя сомневаюсь, что может быть ниже. Разве что со знаком минус.

Едва мы вошли, как в нос мне шибанул спиртной дух, крепко перемешанный с запахами кухни и, уж поверьте, совсем не французской.

Идти на ночь глядя искать местечко получше совсем не хотелось, и мы в итоге заселились здесь. Маше нашли отдельную комнату, а нам с дедом предоставили апартаменты одни на двоих. Тёмные такие, три на три метра апартаменты с двумя кроватями. И всё. Никаких шкафов, лавок, табуретов и прочей мебели. А, сойдёт. Только я опять проголодался и раздумывал, потерпеть ли до завтрашнего похода на базар или рискнуть отведать чудеса кулинарии местного шеф-повара. Михалыч решил за меня, утащив в общий зал, приговаривая, что мол, исхудал внучек, ну вылитый Кощей-батюшка стал.

Маша с нами идти отказалась мол, совсем не шарман тут, а осталась дочитывать при свете луны у окошка очередную жалостливую повесть о несчастной любви.

Отыскав свободные места за одним из длинных столов, Михалыч заказал подскочившему половому мяса жаренного с луком, да овощей печеных, да каравай хлеба. А на закуску потребовал заливного осетра, свиные уши, вымоченные в уксусе с хреном и петуха в яблоках. И только после этого на десерт велел принести пирогов с капустой, с яйцом и луком, а на сладкое – пирожков разных. А под конец заказа затребовал полуштоф водки нам на двоих.

– Дед, ну куда столько еды?! – шепотом заорал я, едва официант убежал на кухню.

– Думаешь, маловато водки под неё будет? Давай тогда целый штоф закажем.

– Михалыч…

Этот полуштоф, а по меркам моего времени, это где-то бутылка, растворился совершенно незамеченным в горе еды, что притащил нам половой минут через десять.

Я совершенно осоловел и даже дышал с трудом, а вот Михалыч, как-то сразу взбодрившись, заказал еще полуштоф и самостоятельно выдув его, стал с интересом прислушиваться к разговорам в зале.

Я уже раздумывал, что пора бы и баиньки, как Михалыч вдруг вскочил с лавки, метнулся к соседнему столу и, вцепившись рукой в бороду одного из мужиков, сидящих там, что-то заорал совершенно неразборчиво. Мужик вначале отпрянул от неожиданности, а потом стал медленно вставать. Он вставал и вставал и никак не мог закончиться, а рука Михалыча, так и не отпустившая бороду, задиралась всё выше и выше. Наконец мужик выпрямился и так рявкнул на Михалыча, что вокруг звякнули бутылки.

Честно – страшно стало. Порежут сейчас нас как бересту на те самые лапти.

И тут мой напарник, которого я не воспринимал иначе, как милого дедулю с ласковой, а чаще – ехидной старческой улыбкой, внезапно превратился в самого настоящего монстра с ярко выраженной блатной окраской.

Как он орал на этого громилу… Я, к сожалению, не смогу передать вам этого шедевра ораторского искусства, поскольку и сам не понимал ни словечка.

Михалыч вопил на явно воровском жаргоне, не выпуская бороды из руки, а другой то тыкал фигу под нос своему оппоненту, то растопыривал пальцы совершенно как наши братки девяностых годов. Мой дед исчез, а на его месте воровская легенда – Щелкунчик, учил жизни здоровенного головореза.

– Это же Михалыч… – проскрипел кто-то и по залу эхом пронесся шепот: – Михалыч… Михалыч…

Мужик поначалу пытался что-то вставить в гневную отповедь деда, но тот очень быстро задавил громилу авторитетом и мужик начал как-то съёживаться и через пару минут уже походил на щенка, которого хозяин застукал у своих погрызенных кроссовок из фирменного бутика.

Дед отпустил бороду и мужик медленно опустился на лавку как сдувшийся воздушный шарик, но тут же вскочил и, сгорбившись да повесив буйну голову, почтительно внимал Михалычу. А тот, постепенно успокаивался, и гоголем прохаживаясь вдоль стола, что-то втолковывал местным браткам, открывшим рот и не сводившим глаз со старого вора.

Я выдохнул с облегчением. Ну, дед даёт…

А Михалыча, тем временем, уважительно под руки, сопроводили за стол и понеслась гулянка! Мир, братство и всеобщая уважуха.

Поняв, что деду ничего не грозит, кроме утреннего похмелья, я начал было раздумывать, как бы улизнуть отсюда и завалиться спать, как вдруг Михалыч, на чистом русском, указывая на меня, сказал:

– Внучек мой. Наследник.

Я встал и поклонился сразу всему кабаку. Народ одобрительно загудел, закивал головами, а я, вежливо поклонившись еще раз, удрал наверх, воспользовавшись моментом. А вслед мне, под треньканье балалайки, грянул хор имени Щелкунчика:

Ой и мас не сумрак, а ламонь карюк.

По турлу хондырю, коробей нарю.

Коробей нарю, карючков вершаю.

Карючек клевенёк, тудошный вербушок,

Сквоженька красимка – гальм да красима.

Про любовь, наверное.

Ладно, пусть дед развлекается, полезно иногда. Я, уже добравшись до наших апартаментов, собирался было нырнуть под одеяло, как меня вызвал по булавочно-беспроводной связи Калымдай.

– Фёдор Васильевич! Тут странные дела творятся. Участковый с бабкой погрузились в ступу и отбыли из отделения.

– Погрузились во что? В ступу? Она на колёсиках у них или по реке поплыли?

– Федор Васильевич, смешно, конечно, только сдаётся мне дело тут серьёзное. Они в сторону Лысой горы полетели.

Полетели… А ну да, полетели. Бабки в сказках на ступах же постоянно рассекают по воздуху, чего это я туплю?

– Уверен, Калымдай, что к горе путь держат?

– Да кто их знает куда они на ночь глядя намылились, но ушли в том направлении.

– Спасибо, молодец. Оповещу кого надо. До связи.

Я покопался в дедовом мешке, отыскал зеркальце и, дыхнув на стекло, потёр его рукавом.

– Ну, что случилось? – появилось светло личико недовольного Кощея.

– Ваше Величество, тревога! Только что участковый вместе с Ягой на ступе в ночь улетели, и направление на вашу Лысую гору взяли. Может быть и свернут куда потом, но пока к вам трассу проложили.

– Вот как? – удивился Кощей, а потом захихикал: – Вот и славно, уж я им тут хороший приём устрою. Бабку запытаю люто, а из участкового суп сварю!

– Да вы что, Ваше Величество?! Нельзя! Вы нам из-за своих садистко-гастрономических наклонностей всю операцию сорвёте. Уж, потерпите немного, нельзя сейчас.

Кощей погрустнел и покивал головой:

– Вот видишь, Федя, у нас всегда так. Только соберешься, полезное с приятным совместить, как сразу дела находятся.

– Да уж, Ваше Величество, тяжёлая у вас жизнь, не позавидуешь.

– Подерзи мне еще!

И зеркальце снова затуманилось.

Всё, баиньки.

* * *

Разбудила меня Маша.

Точнее – её громкий голос из-за двери:

– Мон шер, Михалыч, если вы меня сейчас же не пропустите…

– Да что же ты так орёшь-то, девка, – раздался страдальческий голос моего деда.

– Пить надо меньше всякую гадость! На свете существуют и шампанское, и коньяк, и бургундское с анжуйским, а вы немерено заливаетесь самогоном, фи!

– Отстань, малахольная, – простонал дед и вошел в номер, прикрыв за собой дверь. – Злыдня наша сюда рвётся, говорит, придумала что-то.

– Злыдни по ночам с ле криминель самогон хлещут! – возразил Машин голос.

Михалыч выглядел откровенно не важно. Шаркая громче, чем обычно и морщась от каждого движения, он по стеночке добрался до своего мешка, со стоном опустился на колени и нырнул в него с головой. Да, похоже, погулял вчера дед знатно.

Я быстро оделся и крикнул Маше, чтобы заходила.

Войдя, она фыркнула в сторону Михалыча и с самым заговорщицким видом заявила:

– Бонжур, мсье Теодор. У меня родился план, гениальный, разумеется.

– Убивать деда не дам! – твёрдо заявил я. – Пусть мучается. В другой раз не будет так напиваться.

– Вот, – прохрипело из мешка, – вот оно, родимое…

Михалыч появился на свет божий, держа в трясущейся руке небольшую склянку с темной жидкостью внутри. Он дёргал пробку дрожащими пальцами и никак не мог справиться с ней и, наконец, тихо зарычав, ухватил её зубами, выдернул и выплюнул в сторону. По комнате тут же поплыл аромат химической лаборатории, где сумасшедший алхимик в поисках философского камня, смешал аммиак с серой.

Я закашлялся, Маша сделала шаг назад, а Михалыч, зажав нос и зажмурив глаза, влил в себя содержимое пузырька. Его сильно передёрнуло, тело исказилось, как изображение в телевизоре при плохом сигнале, во все стороны посыпались сначала красные, а потом зеленые искры, будто запалили гигантский бенгальский огонь и Михалыч взорвался. Ну, мне так сначала показалось. С громким хлопком дед исчез в багровом вонючем облаке, которое, впрочем, тут же рассеялось, а на его месте стоял улыбающийся Михалыч.

– Вот так вот! – он картинно упёр руки в боки, топнул ногой и торжествующе посмотрел на нас, растеряв все признаки жестокого похмелья.

Нет уж. Вот так лечиться, лучше уж совсем не пить.

– Ну, вы закончили? – капризно протянула Маша.

– Да, Машуль, что ты там придумала?

Она едва открыла свой прелестный ротик, как из мешка послышался голос Кощея:

– Федя? Федор Васильевич?.. Чёрт темно-то как… У вас там что, еще ночь? Федька?

Михалыч всплеснув руками, опять нырнул в мешок, но тут же появился обратно с зеркальцем в руке.

– Здравствуйте, Ваше Величество.

– А, вижу тебя теперь… Ну, Федор, вовремя ты меня предупредил. И правда, гости ко мне прилетали.

– Да вы что?! Смелые какие оказывается.

– Наглые, – отрезал Кощей, но тут же захихикал. – Встретил я дорогих гостей как положено!

– Они хоть живы, Ваше Величество?

– Живы. А зря. Я не стал им мешать, как мы вчера с тобой договаривались. Затаился.

– А что им надо было от вас?

– Переворошили всё у меня в кабинете, бумаги с тайными планами, что я специально на видном месте оставил, спёрли.

– Надо же…

– А бабка еще с котлом мне намудрила. Я к их приходу залил всякой гадости в него, помоев плеснул, зелья, какого не жалко накидал, а Яга как увидела котел на огне, да как стала вокруг него прыгать, пытаясь разгадать, что же там! – Кощей залился хриплым смехом. – И не поверишь, Федька, разгадала-таки! С умным видом битых полчаса втолковывала участковому, какое я злодейское зелье сварил да как его испортить надобно.

Мы дружно захихикали.

– А этот аспид участковый, чуть моё зеркало дальневидное не разбил, – пожаловался Кощей. – Я как раз, приняв позу самую зловещую, по зеркалу требовал показать то Лукошкино, то Орду, а под конец еще и караван мельком обозначил. Никитка этот, как увидел и давай пакостить, едва-едва успел я зеркало подхватить.

– Вредитель какой.

– Истинно.

– А что за караван, Ваше Величество?

– А я разве не говорил? Опять склероз разыгрался, пора снова на воды в Баден-Баден…

– Ну что вы, Ваше Величество, вы у нас еще хоть куда! Так что за караван там?

– Караван? Какой караван? Ах, да. Я пока Орду не трогаю, но чтобы Горох не скучал, пару недель назад отправил караван на Лукошкино, послезавтра должны будут подойти к вам. Я велел караван снарядить нарочито подозрительным, чтобы шамаханами от него за версту несло.

– Не пойму что-то гениального замысла, Ваше Величество. Просветите, а?

– Ну, Федор Васильевич… – Кощей развел руками. – А самому подумать? Ладно, время дорого, расскажу. Идет караван в пятьдесят человек да четверо караванщиков. Всё как обычно, только везут они здоровенные ящики, в которых можно хоть оружие спрятать, хоть самих шамаханов.

– А, вроде как диверсионный отряд для нападения на город изнутри?

– Точно. Вот и посмотрим, как Горох засуетится, да что делать будет.

– Так он наверняка впустит их в город, запрёт войсками в узких улочках да побьёт караван.

– Вот и я на это рассчитываю, – кивнул Кощей. – Тогда, надеюсь, этот пьянчуга Горох наконец-то поймёт, что это уже не шуточки и что я вполне серьёзно атаковать город собираюсь.

– Понятно. А не жалко своих шамаханов под пищали стрелецкие подставлять?

– Там моих шамаханов, – хмыкнул Кощей, – только четыре караванщика. А остальных наняли из каких-то южных земель людишек. То ли таджиков каких-то иранских, то ли вообще хазаров каких, я и не интересовался, да и какая разница?

– Ну, всё равно жалко.

– Да не побьют их. В плен возьмут и всех делов. А наших потом выкупим или обменяем, обычное дело. Да что ты за них так переживаешь как за меня, любимого?

– Да не ничего, это я так. И чем всё закончилось с вашими гостями-то?

– Да ничем. Улетели они обратно очень гордые собой, что Великому Кощею хвост накрутили да планы его тайные выведали.

Кощей снова захихикал, а потом быстро распрощался, отметив, что ждать участкового назад надо к вечеру.

– Дела… – протянул Михалыч, пряча зеркало.

– Да вроде нормально пока всё идёт. Маша, так что там у тебя?

– Я тут подумала, раз с немецкой кирхой такая сплошная мистерия, то, возможно, следует мне повидаться с немецким аббатом и попытаться разведать обстановку?

– Ну-у… – протянул я, – идея в принципе хорошая, только как ты собираешься подобраться к этому попу? Скажешь, что моя невеста и тоже хочешь в католичество перейти? Да и с чего он тебе рассказывать свои тайные дела будет?

Маша улыбнулась:

– Нет, мон ами Теодор, я явлюсь ему в своем облике натурель.

– Голышом, что ли?

– Давай жги, девка!

– Фи на вас. В естественном своём виде.

– Вампиршей?! – охнули мы хором с Михалычем.

– Пуркуа па? – пожала плечиками Маша. – Выдам себя за представителя адских сил.

– Хм… Если поп тут ни при чем, то он тут же за ведром святой воды побежит, а если замешан в заговоре…

– То сочтёт Машеньку посланницей ада и может разоткровенничаться, – закончил дед.

– А что? Дельно. Только как это провернуть?

– Пад проблем, мсье Теодор.

– Машенька! – взмолился я. – А давай на русском, а?

Маша опять пожала плечами и старательно перевела:

– Нет проблем, господин Захаров. Так понятнее?

– Маша!

– Ну, хорошо. – Маша примиряюще подняла ладошки. – Оденусь, как положено, выжду момент, когда пастор будет один в церкви и проскользну незаметно к нему, а там попытаюсь завести разговор.

– А как ты в своём кожаном костюмчике до Немецкой слободы через весь город дойдёшь?

Маша открыла и тут же закрыла ротик, Михалыч полез пятернёй в затылок, а я просто задумался без всяких сопроводительных жестов.

– Пущай идёть в сарафане, а на месте переоденетси, а мы прикроем.

– Не, Михалыч, увидят, народу же в городе полно. Вот кабы в карете подъехать…

– Да откель мы карету возьмём? Разве телегу с сеном…

– Фиг, мон шер!

– Маша, а ты облачком, ну, туманом, долго можешь рассекать?

– С полчаса, мсье Теодор, потом покушать надо будет. Лучше – крови, но можно и пирожок.

– За полчаса не успеем.

– Не успеем, внучек… Эх, а ить хорошая мысль была…

– Облачко, облачко… О! Есть! Мы Машу в твой кошель безразмерный запихнём!

Сотруднички задумались.

– Дык всё одно полчаса мало донести девку до слободы…

– В кошеле амбре, наверное, совсем не шарман…

– Не-не, мы сделаем лучше. Маша сейчас облаком своим нырнёт в кошель, а в нём вернётся в обычный облик, а как придём к слободе, она опять облаком выскользнет и отправится к пастору, а как в церковь попадёт, снова свой облик кожаный примет.

– А что, могёт и получиться.

– Кошелёк у дедушки Михалыча, наверное, грязный…

– Так. Давай, Михалыч, освобождай свой кошель. Маша, иди, переодевайся в свою любимую кожу.

– Да кудыть я всё добро дену?!

– Здесь и сложишь, а вернёмся, снова в кошель запихаешь.

– Сопрут.

– Не сопрут. Запугаем хозяина и всё.

Дед, ворча, начал освобождать свой кошель. Первыми появились уже знакомые мне портянки. Исподнее, ковшик, несколько разномастных пузырьков, кремневый пистоль, самовар, кусок серого мыла, два кирпича, тазик, моя флешка, огниво, зеркальце не волшебное, маленький табурет, трубка с кисетом, три полена…

– Дед, вот на фига тебе столько хлама с собой таскать?!

Михалыч что-то сердито бормоча, продолжал опустошать кошель. Повернувшись ко мне спиной, он периодически запихивал что-то под одеяло, косясь на меня, не подглядываю ли? Да больно надо было.

В общем, через полчаса уговоров, крика, ругани, обещаний расстрелять всех из дедова пистоля, мне удалось привести нашу группу в боевое состояние. Маша, обернувшись сгустком тумана, втянулась в кошель, как табачный дым в пылесос и вскоре с пояса деда послышался тихий голос:

– Фу, тут пахнет!

И мы пошли на дело.

Внизу Михалыч что-то пошептал хозяину постоялого двора и у того рожа посерела, потом побледнела и он часто закивал, крестясь.

– Что ты ему сказал? – поинтересовался я, когда мы вышли на улицу.

– А ничего, – отмахнулся дед. – Сказал, что три мертвяка там после Машиного завтрака лежат мол, как вернусь, приберу.

В кошеле возмущенно пискнуло.

* * *

А на улице было хорошо. Ласково светило солнышко, а воздух, после спёртого кабацкого, оказался свежим, бодрящим. Народу вокруг было мало, наверное, весь люд опять ошивался на базаре и мы, болтая ни о чем, шагали в сторону Немецкой слободы.

На полдороги со мной связался Калымдай. Новостей особых не было, участковый с бабкой еще не вернулись. Я предупредил, что идём на дело и поблагодарил Калымдая за отличную службу от имени Кощея.

– Хорошая штука эта твоя булавочная связь, Михалыч.

– А то!

– Эх, нам бы такую, только на постоянной передаче сигнала в отделение засунуть, а? Все бы их планы знали.

– Это да, внучек, ить только как туды сунуться, в милицию-то?

– К голубю булавку привязать и на крышу им посадить.

– Ага, а он тебе так и будет там сидеть дурак дураком?

– Ну и голубя к крыше привязать.

– А всё равно не услышим ничё через крышу.

– Это да. Сразу в дом бы запихнуть. Мухой там или тараканом.

– Блохой.

– Ну, или блохой. Только к блохе булавку уже не привязать. Да и где её взять? По собакам местным да кошкам вычёсывать? – я хихикнул.

– У Кощея есть.

– Что есть?

– Блоха.

– У Кощея блохи?! Фу-у-у… Нахватал, наверное, когда черных котов душил. Надо от него подальше держаться, пока не выведет.

Михалыч вдруг резко остановился и постучал меня пальцем по лбу. Больно, блин!

– Федька, ты меня вроде и слушаешь, а ничё ить и не слышишь. Я тебе русским по белому талдычу – есть у батюшки Кощея блоха такая для тайных дел приспособленная.

– Это как? Дрессированная что ли?

– Да тьфу на тебя, прости господи! Ты про умельца Левшу слыхал ли?

– Это тот, который как раз блоху подковал?

– Он самый. Вот Кощей-батюшка еще пару лет назад у него десяток таких блох и заказал. Денежек ему отвалил ужас сколько!

– Ну, за хорошую работу заплатить не жалко.

– Это верно, внучек. Вот батюшка наш и заплатил не жадничая. Потом Левшу придушил, чтобы не разболтал, а денежки взад вернул.

– Ну, это как раз в духе Кощея.

– Он такой, злодеюшка наш.

– Понятно. То есть ничего не понятно. Зачем Кощею подкованные блохи?

– Так аккурат для подслушивания же.

– Ну и наловил бы обычных да заклятие на них наложил.

– Не, не держится зелье говорушное на живом-то.

– О как… Понятно. Да, нам бы такую блоху да в отделение, а? На кота ихнего Ваську подсадить и всё услышим.

– Хорошо бы, да только как на него подсадишь-то?

– В терем как-то надо блоху подкинуть, а она уже сама вкусненькое найдёт.

– К кирпичу привязать и в окошко запустить? – захекал Михалыч.

– Ну, теперь ты начал прикалываться, дед. Давай серьёзно, а вдруг выгорит? Это же нам какая подмога будет!

– Ладно, внучек, давай серьёзно. Значиться надоть блоху в терем как-то подкинуть…

– Угу. Сами мы её никак не подкинем, на чужое животное, ну, на собаку например, подсадить мы блоху можем, но кто же собаку в терем пустит? Да и псине много ли интересу в дом к ним идти?

– Коту, когда гулять будет, на спину посадить.

– Да ну. Жди, когда он на прогулку выйдет, а потом еще попробуй незаметно это провернуть. Нет, с котом не вариант.

– На стрельцов бы, только опять же угадай, кто в терем войдёт, а кто во дворе ментовскую службу вести будет.

– Да вот же. Надо гарантированно такому человеку, который в терем попадёт.

Мы задумались, а потом хором сказали:

– Арестант!

А ведь верно. Если даже допрашивать опять во дворе будут, всё равно кот обычно рядом круги выписывает. Да и не будут они во дворе допросы проводить. Нашего парня на улице пытали только из-за того, что вода с него ручьем лилась.