Loe raamatut: «Жизнь прожить – не поле перейти. Книга 2. Война»

© Анатолий Крикун, 2020

ISBN 978-5-0051-8697-3 (т. 2)

ISBN 978-5-0051-8695-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КНИГА ВТОРАЯ

ВОЙНА

 
Вот она, суровая жестокость
Где весь смысл-страдание людей!
Режет серп тяжёлые колосья
Как под горло режут лебедей
 
 
И свистит по всей стране, как осень,
Шарлатан, убийца и злодей…
От того, что режет серп колосья,
Как по горло режут лебедей
 
 
Было время великих бедствий,
Время диких, безумных страстей.
 
 
Есенин С.
 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В начале сентября 1911 года в Черниговку явилась почта с извещением о прохождении повторной медицинской ко-

миссии для очередного призыва в армию. Ещё раньше, все те, кому к сроку призыва исполнялось двадцать лет, тянули

жребий если будут годны к службе и по разнарядке будет излишек новобранцев. Кто вытягивал жребий – те на три года определялись на строевую службу в армию. Остальных годных записывали в ополчение и они проходили военные сборы. Из Черниговки годных оказалось тринадцать человек, в ополчение отравился всего один, не вытянувший «счастливую» бумажку и который к радости своей

дожидаться должен был большой войны, чтобы попасть в армию.

Справка (Не подлежали призыву: больные, единственный сын в семье, чтобы было кому род продлить; единственный сын при отце, которому исполнилось 50 лет; единственный брат при круглых сиротах; единственный внук при бабке и деде у которых нет взрослых сыновей; внебрачный сын при матери. В случае нехватки набирались добровольцами вольноопределяющиеся с 17 лет из студентов и охотники-добровольцы без жребия. Вольноопределяющиеся с высшим и средним образованием служили два года.

Освобождалось духовенство христианское и мусульманское достигшее возраста 22-х лет. Все, вышедшие в отставку рядовыми до 43-х лет и офицерами до 50—55 лет и способные к службе, составляли обязательное ополчение Казаки были обязаны служить без всякого выкупа и замены на своих лошадях и со своим снаряжением, сначала в подготовительной службе до 21 года, а затем до 33-х лет в строевой и до 38 лет находиться в запасе. Не подлежали призыву инородцы Сибири и Туркестана, Камчатки, Сахалина и Финляндии. Некоторые народы Кавказа и финны вносили денежный налог вместо воинской повинности. Финляндия отчисляла 12 миллионов марок ежегодно. Студенты имели отсрочку до 28 лет. Евреи не допускались на флот.) Но бумага- предполагает, а война- располагает, у неё свои законы.

Известия о призыве Степан ждал – чему быть – того не миновать. Отец, на этот счёт, со Степаном длинный разговор вёл, о службе своей повествовал, советы дельные давал.

– Ты, сынок, не к царю на службу идёшь- они разные у нас и им трудно угодить, а отечество у нас одно. Его и оберегать надо и землю от ворога оборонить и мать, и сестрёнок своих с родичами. Вон, Евсей Кузьмич, при царских персонах службу нёс, а войны избежал и награды имел. Крепко ему со службой повезло, но от муштры той с радостью ушёл и на землю вернулся и не к царям расположение имел, а к своей жене. А род наш, что за службу поимел? Как только царь Пётр мужиков в рекруты стал брить, а служилым дворянам землицей крестьянской кровавые услуги оплачивать и всех без разбору на войны стал гнать, то народец от него и побежал. И попов и староверов в войско гнали. Лоб у них выбривали, чтобы беглецов полегче искать и смертью для острастки наказывать. Ежели кто явится без строя, да в одёжке солдатской и бритой головой от общества выдаче властям подлежал. В каждом полку надлежало лекаря и палача иметь. Палач то – он лучше лечит. Отсечёт голову и всем болезням конец. Наши предки от Петра на Дон бежали и там покою не нашли. Вон, при покойном Александре Александровиче, на войну не гоняли, то и мужик на ногах крепче на земле своей стоял. А Николай зачем войну с япошками затеял – государству убыток и позор принёс и мужика озлобил. Что, нам, – земли не хватает? А народу сколько загубил? Так ты, в войске, не царю служи, а обществу- кто своим трудом кормится. Человека живого загубить – это не курицу зарезать, в нём душа живёт. Но ежели враг идёт на тебя и загубить хочет – будь он Иван Иванович или Вильгельм, самурай или дворянин, не сомневайся, если правду и веру защищаешь. Убить – наука не хитрая. Ты и птицу в лёт бьешь и силушкой не обижен. Косой и вилами так машешь, что не приведи господь кому-либо на твоём пути встать. Солдату, как и мужику, терпение нужно – от того из мужика и солдат исправный выходит. Терпи, начальству не перечь – на то оно и начальство, что за тебя ответ держать должно, а не ты за него. Офицер, он тоже разный есть – и толковый и бестолковый. А в бою случится быть- то и своей головой соображать надобно. Там выбор небольшой – либо – грудь в крестах, либо- голова в кустах. Кто смел и умел – тот и в победителях. За нас не беспокойся. Василий скоро в мужики выйдет, а сёстры, и глазом не моргнешь, упорхнут из дома. Мы с матерью ещё силу имеем, хозяйство в порядок приведено, нужды ни в чём нет, служи спокойно.

Последнее свидание с Марией случилось в октябре. Новобранцев забирали на службу после окончания сбора урожая. В основе армия рядовым составом состояла из крестьян и отрывать крепких работников до окончания осенней страды было неумно. Дни стали короче, ночи холоднее. Будущего воина провожали двумя семействами за столом у Фёдора Ефимовича. Алёна и Меланья говорили о своём. Данила с Фёдором вспоминали свою службу, давали советы. Мария со Степаном сидели за столом рядышком и ждали удобного случая выйти из за стола. Меланья в дальнюю дорогу собрала заплечный мешок. Накинув верхнюю одежду, Степан с Марией устроились на скамье под вишнями, что не сбросили листву. Был ещё тёплый,

осенний денёчек: безоблачный, безветренный, окрашенный золотом и багрянцем листвы увядающего лета. Долго сидели молча. Мария из кармана жакета достала вышитый платочек, вытащила из него серебряные часы на цепочке с двуглавым орлом на крышке. Степан с удивлением посмотрел на вещицу и спросил:

– Откуда это у тебя?

– Это тебе мой подарок, чтобы вдалеке не забывал, а получила я его по милости известного тебе дедушки Евсея. Глянь, что сзади написано. Степан взял тяжёлые часы в руки, повернул и хотел прочесть. Наступавшие вечерние сумерки мешали ему различить маленькие буковки гравировки. Заметив свет от непотушенной лампы, что пробивался из протопленной бани, Степан предложил, чем зябнуть на скамейке, посидеть в бане и получше разглядеть подарок. Взял Марию за руку и завёл в пристрой, где стояла широкая скамья, висели сухие веники. На вешалке висел белый рушник и чистое бельё. На скамье стояли строем вёдра с водой. Дверь в баню была приоткрытой для доступа свежего воздуха и лучшей тяги. Угольки еще светили язычками пламени. От печки и стен шло тепло, на полке стоял медный таз, где запаривался дубовый веник. Степан поднёс часы к лампе, повернул их обратной стороной и прочел гравировку- «Починку Е. К. за верную службу. 1865г. Император Романов Александр Николаевич.» Буковки были меленькие и Степан читал долго, прищурив глаза.

– Так зачем же ты с приданым так рано расстаёшься? Вот вернусь со службы, так к свадьбе и яви деда Евсея подарочек.

– Мне дедушка Евсей повелел вещицу эту только суженому отдать, а ты мне богом послан и других суженых не будет. А часы возьми- они тебе предназначены. Я наказ выполнила, а тебе мой наказ- не забудь меня и не ищи девок на стороне, хоть и краше будут. Так любить как я никто не сможет!

Мария повисла на шее у Степана, уткнулась лицом ему в грудь. Суженый вымахал росточком под потолок и в бане ходил голову сгибая. Жакет сполз на пол, рука с головы сдёрнула платок, упавший на пол, волосы легли на плечи.

Мария прижалась жарким телом к груди Степана. Тот, склонив голову, жадно искал губами припухлые и сладкие губы любушки, сливаясь с ней в одно единое, трепетное целое. Кружилась голова. Тело Марии дрожало и звало. С полки загремел тазик и полетел веник. Горячей водой через штанину Степану обожгло ногу. В голове болью резанула мысль: «Нельзя, нельзя, нельзя! Не по- божески будет это, как родителям в глаза смотреть?! Да и как потом судьба повернётся, если что на службе случится? Как Марии потом жить?» С усилием Степан оторвал Марию от себя и тихо сказал:

– Потерпи, голубка, перемоги себя. И мне не в мочь, но по- другому не могу. Верь, меня от тебя никто не отворотит, три годочка пролетят. Выйдем на воздух, а то мне дышать тяжело! Послушай как сердце стучит! У нас в роду все однолюбы.

Мария, прижавшись ухом к груди, ощутила и услышала своей душой колотящееся сердце Степана. Остыв, и постояв наедине со своими мыслями у калитки, зашли в дом

и сели на своё место. Меланья с Алёной смотрели на молодых, пытаясь проникнуть в их мысли или догадаться о них. Фёдор с Данилой заканчивали разговор,

раскрасневшись от горячего чая. Три девицы с Василием

играли в карты не мешая другим и ведя свой весёлый разговор. Фёдор завершил долгие посиделки и

поблагодарил гостей. Данила, обращаясь к Алёне

промолвил:

– Пора и честь знать. Воину в баньку пора и с утречка готовым быть должен к убытию. С Боголюбовки тоже несколько новобранцев отправляются и дружок Степанов с ними. Если не проспите с утра ещё попрощаетесь.

Данила погрузил свое семейство на телегу и уже хотел стегануть лошадь, но Мария соскочила, взяла Степана

под руку и вместе они дошагали за телегой до околицы. Голова Марии лежала на плече Степана. Данила медленно правил лошадью, понимая что следующий случай пройтись вдвоём у Степана и Марии явится не скоро. Степан ещё долго всматривался в темень ночи, где растворилась телега с Марией, и слушал скрип колёс- протяжный и тоскливый.

Звёзды на осеннем хмуром небе блестели яркими светлячками и водили хоровод вокруг полной луны. Голова

Степана шла кругом и внутри её звучали новые мысли,

которые рождались как стрёкот кузнечиков в жаркий летний день в сенокосную пору. Как звонкие удары маленького молоточка по наковаленке, звуки эти слагались в мелодию, стучали в висках и барабанили в ушных перепонках, словно призывали в новый, неведомый поход

по той дороге жизни, которая была предопределена многим

мужчинам и на которую не каждый хотел вступать и где

главным ремеслом являлось умение защищать свою жизнь,

жизнь близких людей и жизнь страны и земли оружием и

где за это нужно было платить кровью своей и чужой.

«Избави бог от войны, как от чумы! Сохрани для жизни

мирной и любви!».

Тридцать лет на земле Европы не было войны. В год

призыва Степана война вспыхнула на вечно тлеющих, в

ожидании военного пожара, землях Балкан- где смешались

расы, языки, религии и интересы малых новоявленных

государств и большие интересы крупных мировых держав.

Степан краем уха слыхал об этом, но не мог раньше

предполагать, что это может коснуться его судьбы и судьбы Марии. Сейчас же родилась мысль: « А, что- если…? Было

ведь такое, что наши солдатушки могилы свои там

оставили». На сердце стало муторно.

***********

На призывном пункте в Уфе собрались сотни крепких, в подавляющей своей массе, крестьянских парней, несмело шагавших обнажёнными с медицинскими картами в руках,

которыми прикрывали свой стыд, шагая змейкой от одной группы медиков к другой.

Проверяли строго: смотрели и щупали, заглядывали в рот, спрашивали о болезнях называя их мудрёными словами, которые парни и не слышали и только мотали головой и подтверждали, что кашлять приходилось, и в горле першило и голова кружилась, но это с ног не валило -так это обычное дело. Слушали как сердце бьётся и дышится, спрашивали о травмах. Отбракованных почти не было. Из деревень в армию шёл крепкий розовощёкий народ к двадцати годам успевший и порезвиться, и потрудиться, а кое-кто и ожениться. Хлебушек, картошка и мясо с молоком, да постоянный труд делали своё дело. Привычные с детства к труду в любое время года, обдуваемые тёплыми летом и злыми зимними ветрами, парни быстро втягивались в солдатскую лямку. В матушку-пехоту брали деревенский люд – там мужику было и

привычнее и проще.

Пётр со Степаном на призывном пункте держались друг друга. Стройный, ладно скроенный, высокого роста

светловолосый Степан при осмотре у медиков долго не задерживался. Здоровье так и пёрло из него. Росточком вышел Степан аж в 182 сантиметра. Пётр немного подотстал, чуток не дотянув до Степана. Когда, в итоге, двое: православных, несудимых, неженатых, грамотных, отменно здоровых парней, предстали перед столом комиссии, где председательствовал тучный подполковник, украшенный огромными бакенбардами на широко улыбающимся лице, при виде таких молодцев, одобрительно крякнул.

Худой, как жердь, полковник медицинской службы, из отставных служак, принял медицинскую карточку Степана, глянул через очки выцветшими от времени зрачками на

будущего воина и, внимательно прочтя, сделал своё заключение. Председатель, тщательно рассматривающий Степана, получил документ и, получив одобрительный кивок медика и сигнал глазами сквозь золотое пенсне держащееся на носу, заглянул в анкету и спросил:

– Из переселенцев?

– Так точно, – уже по- военному ответил Степан.

– В гвардию, -коротко отрезал председатель.

(Справка. Призыв в 1911 году по росту распределялся:

более 196 сантиметров – 4

человека,

более 191,5 см -164,

более 173 см -73 376

более 169 см – 115 530

более 164,5 см – 1 117752

более 160 см – 66 040

более 153 см – 3 994.

ниже 153 см не призвались.

По национальному составу в армии к началу Первой мировой войны было:

русских украинцев, белорусов -979 557 человек, поляков – — 104 079 евреев- – 50 237 башкир, татар, тептярей – 38 679

По роду занятий: земледельцев – 770 862 человек мастеровых и ремесленников – 202 449 чернорабочих – 132 523 фабричных и заводских -42 554 чиновников – 24 488 прочих – около 100 000

женатых солдат – 439 229,

разорившихся дворян среди нижних чинов- 5 137,

духовного звания- 2 238,

купцов- 4553,

податные и казаки- 1 242 712.

На 1912 год в армии числилось генералов -1299:

В пехоте 329

в кавалерии 6 6 священников 830.

Не было священников лишь в корпусе жандармов. Одиннадцать генералов имели общее низшее образование. Тринадцать- не имели высшего военного образования.

В пехоте нижних чинов было -814 507,офицеров- 49 610, музыкантов – 16 423, врачей – 8 336, унтер-офицеров-

27 710, строевых рядовых – 1 092 181. Всего в армии

1 332 066. грамотных солдат – 604 737, малограмотных-301 878).

Степан с Петром и ещё десятка два человек были определены в лейб-гвардии Волынский полк, что квартировал в Царстве Польском.

(Справка. В пехотные полки императорской лейб-гвардии был особый отбор. Полков было всего одиннадцать.

Первые полки- Преображенский и Семёновский создал царь Пётр из подростков двух сёл, давших

название"потешным полкам» юного Петра. В

Преображенский полк набирали рослых, светлоглазых блондинов из Западных губерний и по старой традиции- третья, четвертая и пятая рота полка носила бороды. Измайловский полк, возлюбленный императрицами, комплектовали кареглазыми брюнетами из Малороссии и Центральной России. Волынцы набирались из податного населения Казанского военного округа из стройных и широких в плечах, светловолосых призывников с Поволжья и Приуралья.

В память об императоре Павле Первом, охаянном придворными историками и большом любителе военных потех, негласно набирали невысоких, курносых блондинов и веснущатых рыжих рекрутов из Северных губерний. Полк

создал сам Павел и солдаты обликом должны были походить на него).

Через два дня группа будущих волынцев, вместе с

полутора сотнями новобранцев, что отправлялись в Царство Польское, загрузились на вокзале в Уфе и отправились на западные границы Российской империи- прямо под нос германцу. Стриженые и помытые в бане, получив

временное обмундирование, призывники проводили прощальным взглядом вокзал и в теплушках прокатились по всей европейской России. По дороге подцепили вагоны в Симбирске и Самаре с новобранцами с Поволжья и к Москве сформировался эшелон.

Начальник эшелона распределил офицеров и унтер-офицеров к каждому вагону и расписал новобранцев по полкам. К Варшаве двигалась почти тысяча новобранцев. На расспросы любознательных о том- куда путь лежит, следовал ответ: «Куда Макар телят гоняет».

Дорога оказалась долгой. Из теплушек, что возили русское воинство на неудачную японскую войну, видели как позади остались Волга и Днепр и вскоре явились станции с названиями на двух языках. Один из унтеров сообщил, что катят по землям Царства Польского. Для офицеров был отдельный вагон и они в теплушках появлялись крайне редко, оставляя новобранцев на попечении строгих и малоразговорчивых унтеров. «Далече занесло» -думал Степан. Лёжа с Петром на одних нарах, перебирали в своей

памяти и в разговорах свою жизнь деревенскую, слушали разговоры, гуляющие по теплушке, о"прелестях» будущей службы от «знатоков». Заводили разговоры и беседовали с такими же рослыми и крепкими, светловолосыми спутниками. Выяснилось, что многие из них были тоже переселенцами, заполнившими с недавних пор большие пространства Приуралья. Горячую пищу готовили на ходу в хозяйственном вагоне – отдельно для офицеров, отдельно для унтеров и новобранцев. Старослужащие унтер-офицеры

и подпрапорщики постепенно становились разговорчивыми и стали делиться премудростями будущей службы. Вывод был утешительный- не тяжелее чем с батюшкой на пашне. Сноровистому мужику одолеть её проще чем самому хозяйство своё вести. Ежели нет войны- живёт солдатик на всём готовом. За него командиры должны думать и заботу являть. Будешь исправно команды исполнять, так и будешь жить беззаботно и деньки считать, когда службе конец придёт. Дай бог, чтобы война не явилась, а там работа иная ждёт. Там другой урожай жать придётся и если ты обучен, то и легче выжить и домой не инвалидом явиться. А труд солдатский и уважения и сноровки требует, а это всегда в жизни сгодится. Старослужащий подпрапорщик, участник японской компании, с одной Георгиевской медалью и отметиной на щеке, в кругу притихших внимательных, слушателей, рассуждал:

– Убиваь грех большой, но куда от этого деться, если с тобой тоже сделать хотят. Тут и выбора нет – если только присягу порушить и своих товарищей под монастырь подвести. Страшно ведь не только в первый раз в бой идти. Бесстрашный дурак и в войске не нужен. А кто страх свой одолеть может и головой соображает, а не задним местом, и хитёр и обучен, и товарища не бросит -тот и есть воин. Терпи и трудись, а с ними и к победе явись. Главное же, сынки, знать твёрдо за что смерть принять готов. Вот к примеру, зачем нам тот япошка был, что с ним войну затеяли? Чего мужик с ним не поделил? Может, оно

кому – нибудь и была надобность его поколотить, только не мужику. Присяга присягой, а желание его проучить у солдата и не было. Геройствовали – вон, даже, за подвиг медалью наградили, а вышел конфуз. Другое дело, когда силой идут жизнь твою рушить и землю поганить, и близким твоим смерть несут. Конечно умирать страшно.

Своей волей на смерть идти мало кто готов -это подвиг, а бывает и так, что легче умереть, чем позор по жизни нести.

Главное в науке солдатской – победить, да так, чтоб и самому в живых остаться. Наука- трудная и труд – тяжёлый,

а война наказывает тех кто науку эту не постигнет. Кто в

полк Волынский попадает, тот знать должен, что строгостей там больше чем в других полках. Его и император опекает и

готовиться он не только для парадов. Офицеры три шкуры спустят и семь потов сгонят, чтоб ни в битве, ни на смотре

императора не подвели. Славы и опыта боевого у него

вдосталь, Честь большая в нём служить!

Собравшиеся вокруг новобранцы, поглощая сухой паёк, мотали на ус, у кого он пробивался, и втискивали в память простую проповедь бывалого вояки. В дороге явились и затейники, что дренчали на балалайке и растягивали меха гармони и в конце пути из вагонов неслись бодрые песни.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Варшава-столица Царства Польского, вошедшего в

состав России после разгрома Наполеона и Венского конгресса, установившего длительный мир в Европе под покровительством российского императора – победителя Александра Павловича, закрепившего за Российской короной новые земли, удивила широкими, мощёными улицами и площадями в центре. Многочисленные дворцы и замки средневековой архитектуры, католические костёлы и трёх- четырехэтажные, красного кирпича, дома встретились на пути Степана. Он никогда раньше не бывал в большом городе. Уфа показалась ему маленьким провинциальным городком по сравнению со столицей польских королей.

Варшава, когда -то, была центром огромного государства, простиравшегося от Балтийского до Чёрного моря и называвшегося Речью Посполитой. Литовцы и многие славяне входили в состав государства, где правили польские короли, в последние двести лет слабеющие от напора вельможных князей-панов и мятежей разноязыких подданных. Было время, когда польские короли воевали исконно русские земли и сажали своих ставленников на Московское царство и сидели шляхтичи -дворяне в Кремле. В Варшаве зрели планы собрать силой и лестью всех славян и сделать Московию частью своей, самой крупной в Европе империей. Но, кичливая польская знать и шляхта вольно себя чувствовала в стране. Сами избирали и свергали своих королей. Польские магнаты имели свои армии; часть из них были выходцами из Руси и после монгольского нашествия потянулись на Запад и на политической карте явилось Великое княжество Литовское и Русское, где русский язык, наряду с литовским, был государственным и славяне оставались православными. Соединившись с польскими землями, для совместного отпора немецкому натиску на Восток, под главенством польских королей, в Речи Посполитой, польские и литовские магнаты и

шляхта -дворяне стали прибирать украинские (крайние) и белорусские земли, перенося на них крепостнические порядки. Казаки Запорожские много раз поднимали сабли на на шляхту и при Алексее Михайловиче-отце Петра Великого, пришли добровольно в подданство Российское под руку и защиту московского государя.

Начался упадок Польши. Короли стали марионетками в руках Франции, Австрии, Пруссии и России. Польскую независимость, поражённую анархией самовластья знати, внутренними смутами и мечтаниями о величии, прекратили три раздела Польши, произведённые в конце 18 века сильными соседями. Пруссия, Россия и Австрия расширили свои владения. России отошли бывшие земли Руси с белорусским и украинским населением. А после разгрома Наполеона, в армии которого на Москву шли десятки тысяч поляков за обещанной корсиканцем свободой в созданном Герцогстве Варшавском, часть польских земель, под названием – Царство Польское, вошли в состав России. Царством управлял один из братьев императора российского, что сидел в Варшаве. В Польше была русская администрация, русская армия и особая Конституция, дарованная Александром Павловичем, дававшая права автономии. Поляки были на службе в армии и чиновничьих кабинетах, в правительстве. Шляхта дважды поднимала народ на восстания, но безуспешно.

Волынский лейб-гвардии (императорской гвардии) полк и был специально создан для охраны особ императорского дома. Варшава была одним из красивейших городов Европы. В самом центре города, в прекрасном дворце одного из бывших магнатов Мостовских, квартировал полк, куда и определили Степана с Петром и новыми товарищами. Группу новобранцев построили на Варшавском вокзале и провели по мостовой широких улиц города к трёхэтажному зданию с двумя большими флигелями и широким центральным входом, перед которым возвышались четыре колонны в греческом стиле. Русские парни, явившиеся из деревень срединной России из, затерявшихся в полях и лесах, деревянных срубов и пыльных или грязных улиц, на мостовые величественной Варшавы, крутили головами и многие, не видевшие

городов, дивились на всё, что представало перед их широко открытыми глазами. Степан, входя под своды дворца,

кожей своей и сознанием ощутил вхождение в новую жизнь.

Кроме новой одёжки, явилось и новое устройство всей жизни на строгих воинских уставах и традициях службы в элитных частях русской лейб-гвардии. Спрос здесь был строже и надзор жёстче. Об этом их сразу предупредили и при нарушениях и негодности определяли в другие части, что в большом количестве находились на границах в Царстве Польском. Три европейские империи сошлись здесь. Степана с Петром определили в третью роту первого батальона. И попали они в первое отделение. Земляков старались держать вместе. Это, по мнению командования,

должно было содействовать сплочённости воинства. Четыре батальона в мирное время составляли полк. Самый близкий к нижним чинам командир, обычно, назначался из тех, кто нёс сверхсрочную службу и становился кадровым военным, или отличившимися солдатами третьего года службы, выделившимся из общей массы прилежанием и успехами. Взводные командиры, из прапорщиков, как правило, имели военное образование и отвечали за боевую подготовку, воспитание и здоровье своих подопечных. Они проводили с подчинёнными почти всё время и должны были явить, для продвижения по службе, аттестацию по

которой видно бы было, как растут в воинском мастерстве и духовном развитии его подчиненные. К лейб-гвардии было

особое отношение и жесточайший отбор в подборе нужных командных кадров. В Волынском полку, не столичном, и находящемся почти у границы на западном, опасном направлении, готовили не для парадов и празднеств, а для воинских дел. Однако во всей русской армии знали, что в полку, где шефом был сам император, с давнишних пор утвердилась жесточайшая дисциплина и строгое следование уставу, а офицеры из кожи лезли, чтобы сделать свой полк образцовым. От этого зависело продвижение по службе.

Полк был кузницей кадров для всей армии. Лучших солдат

сверхсрочников отправляли по другим полкам и государь —

император Николай легко узнавал подшефных волынцев в других полках, куда их направляли как образцовых солдат по выправке и расторопности и это тешило его самолюбие. Эта особенность чувствовалось с первых часов пребывания в казарме-дворце.

Командиром взвода был определен барон Тизенгаузен из прижившихся на русской службе немцев. В нём была та военная косточка, что закладывается долгим служением целой династии. Окончив военное училище и имея гимназическое образование, потомок древней династии, должен был ещё отвечать за приобщение к традициям полка и его славной истории. Молод, умён, красив, строен – всё при нём.

Командир роты на первом построении новобранцев в составе роты на плацу, подходя к каждому и знакомясь с новичками, сразу указывал им приставленных к ним двух учителей из старослужащих из отделения в котором предстояло начинать осваивать воинскую науку. Один

полагался для помощи и контроле на занятиях, а другой следил за поведением солдата в свободное время. Старались

чтобы в наставники попадали земляки, но это было затруднительно. Степану в наставники определили двух ефрейторов – старших солдат, третьего года службы. По военному делу определили Егора Петрова из Уфимской губернии. Перед строем объявили, что через неделю, все вновь прибывшие, предстанут перед командиром полка -генерал-майором от инфантерии Александром Фёдоровичем Турбиным. Это время ушло на то, чтобы подготовить новобранцев занимать место в строю и исполнять простые приёмы, дружно вливаясь в общий хор, отвечая на приветствия, и иметь бравый вид в подогнанной по росту одежде. В период подготовки, до принятия присяги, предполагались в индивидуальных занятиях физических и по строевой подготовке, гимнастике и фехтовании с оружием, добиться чёткости исполнения приёмов строя и управления телом.

Егор на совесть и толково делал своё дело и сошёлся с учеником, толковым и понятливым. В ушах и во сне звучали строевые команды: «Равняйсь! Шагом -арш!» Ноги, печатавшие строевой шаг по брусчатке, болели и крепкие парни к отбою валились с ног и быстро засыпали -кто мертвецким, кто беспокойным сном, чтобы опять несколько часов, на другой день, греметь по мостовой. Кормили, как быков перед убоем. Аппетит был зверский. В лейб-гвардии выделяли и дополнительное довольствие на мясо, чай и сахар. Весь лишний вес улетучился, как облака при сильном ветре. Мышцы крепли, тела распрямлялись и фигуры стройнели. Унифицированная форма плотно облегала фигуры, а парадная из коптёрки каптенармуса примерялась на новых владельцах и шилась в мастерской, для того, на кого не было подходящего размера. Дальше отрабатывались действия в строю поротно, побатальонно и в составе полка. Для выработки ловкости и силы использовались игры и состязания. Несколько малограмотных дополнительно получали уроки. Усиленно, с утра до вечера, готовились к

принятию присяги, которая должна была состоятся в день полкового праздника, который приходился на 12 декабря в день преподобного Спиридона-епископа Тримифунтского и покровителя небесного полка Волынского. Драли глотку, исполняя полковую песню, написанную в честь столетнего юбилея старшинства полка, который вёл свое начало с 1806 года. Отвечающие за своего подопечного"дядьки» не давали покою, пока не убеждались, что дело идёт на лад. Голоса новобранцев вливались в дружный хор. На вечерней строевой прогулке волынцы давали сигнал всей округе к отбою. Что будет в городе когда на праздник полк пойдёт парадным строем? Задрожит земля под тяжёлыми коваными сапогами, заколышутся деревья и зазвенят стёкла от воздуха выдуваемого оркестром и лёгкими воинства. Подожмут хвосты собаки и на галоп перейдут лошади.

По царскому слову на север далёкий

Волынский наш полк боевой

Послал свою роту с Финляндцами вместе

Справлять юбилей вековой.

Вагоны нас быстро в столицу примчали,

По улицам долго мы шли,

Измайловцы маршем родным нас встречали,

Финляндцы хлеб-соль поднесли.

Волынцы одним лишь желанье сгорали

Скорее увидеть Царя

И вот мы пред царские очи предстали

В двенадцатый день декабря.

Царь вышел наследника на руки взявши

И с ним обошёл все ряды.

Заздравную чашу высоко поднявши

«Спасибо», сказал,«молодцы».

Тот царский приём, эту царскую ласку

Навеки в сердцах сохраним.

Про царский приём, как про дивную сказку

Мы внукам расскажем своим.

Мы новое знамя взамен получили

За старое знамя побед,

Чтоб новому знамени верно служили

И помнили предков завет.

Каждый вечер варшавские обыватели слышали эту песню, если полк не был в летних лагерях на учениях или на военных манёврах в поле. Усиленно новобранцам излагали славную историю полка. Взводный командир Тизенгаузен на этом деле набил руку и язык и, имея интерес к истории и за дополнительную плату, излагал её вдохновенно и интересно, заражая своих слушателей. Заставлял