Loe raamatut: «По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина»

Font:

В книге использованы иллюстрации из архива автора.

Издано на средство автора.

© Панков А. С., 2017

* * *

Воспоминание о будущем

Эта книга – мои воспоминания о будущем. История имеет склонность повторяться. Учёные мужи называют это спиралью развития. Вроде бы время уже совсем другое, другие люди, другие герои и антигерои, другие идеи превалируют в обществе, а внимательнее приглядишься – и заметишь знакомые черты прошлого. Причём, что беспокоит, начинают повторяться негативные тенденции прошлого. Казалось бы, общество уже осудило отрицательные, пагубные деяния минувших лет, когда ложь и подтасовка фактов определяли наши цели и задачи, страна уже выбрала путь правды, честности, но по трудно объяснимой причине растёт реванш тёмных сил, опирающихся на старые мифы и предрассудки. Это не наше отечественное «изобретение». Это – мировая тенденция. Только нам от этого не легче.

Закончив активную журналистскую деятельность, я не собирался писать мемуары. Но события последних лет мне стали напоминать неправедную ситуацию прошлого времени, в котором мы долго жили, с недостатками которой активно боролись и от которых, казалось, уже избавились навсегда.

Полвека в профессиональной журналистике – это колоссальный срок. И он значителен не тем, что́ конкретно я сам за этот период сочинил, а тем, как за эти годы менялись страна, пресса, шагнувшие из тоталитарной эпохи в сторону демократии, и как начали сгущаться тучи над нашей молодой, неопытной демократией. Конечно, обо всём написано через моё восприятие, но с главной целью – показать окружавший меня мир, людей, которые повлияли на меня, на общество в целом, которые и сами менялись. Не только журналистская, но и депутатская деятельность позволяли мне встречаться с людьми, от которых зависела судьба страны.

В книге приводятся документы минувших лет: официальная переписка, архивные данные, постановления, а главное – публикации в прессе, которые теперь уже стали достоянием истории, их «не вырубишь топором» и не откорректируешь. Есть тексты, ранее никогда не публиковавшиеся. Всё это – хрестоматия минувшего времени, для кого-то далёкого, за пределами видимости и личного восприятия, для кого-то – часть его жизни.

Так выглядел «Московский комсомолец» полвека назад, когда я начал работать в этой газете


Даже без авторской ретуши приведённые материалы дают довольно красноречивую картину происходивших перемен. Они позволяют нынешнему читателю самому делать выводы о правильности или ошибочности мнений и деяний. Многое из того, что предлагалось изменить в нашей жизни десятилетия назад, до сих пор актуально. Может быть, были спорные решения, но знать о них полезно – чтобы перекинуть исторический мостик из минувшей эпохи в нынешнюю, учесть при выборе вектора развития. Ведь Россия до сих пор находится в стадии демократизации всей нашей жизни. Общество ещё не выработало единой линии развития. Даже в правящей элите замечаются расхождения во взглядах, как, наконец, достичь благоденствия в нашей многострадальной стране.

Не «шестидесятник» в журналистике шестидесятых

 
«Не печалься, что тебя никто не знает,
Но стремись к тому, чтобы заслужить известность».
 
Конфуций.

«МК» середины 1960-х годов – газета Алексея Флеровского и Бориса Бугаева

В профессиональную журналистику я пришёл сравнительно поздно – в двадцать восемь лет. Уже были испробованы другие профессии.

Учась в техникуме при заводе «Фрезер», я очень сильно увлёкся шахматами: участвовал в официальных соревнованиях, в квалификационных турнирах, имел разряд, сочинял шахматные композиции. И быть бы мне завсегдатаем настольных баталий. Но однажды мою подростковую головушку пронзила мысль: стать писателем! Почему вдруг такое желание зародилось у сына краснодерёвщика и безграмотной домохозяйки, я до сих пор понять не могу. И где бы я потом ни работал, эта идея фикс не давала мне покоя.

Диплом техника-технолога привёл меня на Московский инструментальный завод «МИЗ». Служил в армии. Потом – работа в райкомах комсомола, крановщиком – на стройке, учителем труда и физики – в средней школе № 124, что находилась на Большой Бронной.

Не обладая природным даром, я решил приблизиться к литературной деятельности, поступив на заочное отделение факультета журналистики МГУ.

Каждый, кто становился профессиональным журналистом, наверняка, что-то пописывал и до работы в редакции. Печатался в стенгазетах, в заводских многотиражках. Может, даже сочинял рассказики или стишки для журналов… Была и у меня такая прелюдия. Какие-то опусы попадали не только в стенгазеты, в окружную военную газету, но и на страницы «Гудка», «Вечёрки», «МК» и даже «Комсомолки». Но всё это было не на том уровне, который позволял мне, уже взрослому человеку, без оглядки броситься в омут новой сферы.

Летом 1966 года моя однокурсница Лена Журавская, видя мои колебания, чуть не за руку привела меня в «Московский комсомолец». Она работала в спортивном отделе, а доверила меня отделу пропаганды, убедив, что там «отличные ребята», и, судя по моей биографии, тематика для меня подходящая. Ребята – исполнявший обязанности заведующего отделом Володя Чернов и его правая рука Лёна Коренев – дали мне задание. Я потратил на него свой учительский отпуск и в сентябре стал штатным сотрудником «МК».

Точнее, штатным нештатным. Штатное расписание в молодёжке было заполнено, и меня зачислили корреспондентом без оклада. Но с соблюдением социальных гарантий – оплаты отпуска и больничного листа. Работать надо было только за гонорар. Несмотря на моё семейное положение, я согласился на такой промежуточный вариант.

После приличных для уравнительно-социалистическим времён ста сорока пяти рублей на учительской работе (я там пахал в две смены, преподавая труд и физику) выживать было сложно. Тем более поначалу, когда я ещё не освоил профессию и не располагал достаточным количеством тем, адресов для информации, нужных для этой профессии контактов. При всей моей творческой активности зарабатывал я в месяц лишь в пределах двадцати – сорока рублей.

Мне повезло с коллегами – относились ко мне доброжелательно. Несмотря на моё прошлое комсомольское функционерство. И уже через два с половиной месяца мне дали половину какой-то ставки – сорок рублей. Это была стремительная по меркам молодёжки карьера. Некоторые гонорарщики до года и более ждали хотя бы часть минимального оклада.

Отработка этой полставки началась своеобразно. Так получилось, что Чернов и Коренев вдруг исчезли. Они не только работали в «МК», но и числились студентами дневного отделения! И ушли на экзаменационную сессию. К тому же женская половина отдела не отличалась усидчивостью на рабочем месте. И я чуть ли не единственный, кто ежедневно всё рабочее время «охранял» кабинет. Было пугающе пусто без опытных коллег. В редакции ведь не только пишут, но и выполняют много полутехнической работы. Пришлось, несмотря на мой краткосрочный опыт, и на планёрки ходить, и материалы заявлять в номер, и вычитывать полосы… Кроме того, отвечал на звонки, смотрел почту.

Запомнился один, удививший и поставивший меня в тупик телефонный вопрос: «С вами говорит дочь легендарного героя гражданской войны Василия Ивановича Чапаева Клавдия Васильевна». Я онемел: вот так запросто можно прикоснуться к легенде. А она спросила строгим партийным голосом: «Как вы собираетесь отмечать восьмидесятилетие Василия Ивановича?» Я знать не знал, как будем отмечать и будем ли. А у Чапаева этот юбилей уже скоро – 9 февраля 1967 года. Никаких указаний на сей счёт я не получал. Но огорчать дочь легендарного комдива не хотелось. Я промямлил, что ещё не решили, подумаем…

Из почты отдела запомнилось одно необычное, неожиданное письмо. Его прислал нам какой-то служка из той церкви, которая даже после яростной борьбы большевиков с религиозностью, сохранилась возле входа на станцию метро «Сокол». Этот «рассадник опиума» продолжал работать при советской власти. Прихожане жертвовали свои кровные. Но и в чисто церковной семье, видимо, завелись слуги дьявола. Автор письма пожаловался в комсомольскую (!) газету, что доход делят тайно и, разумеется, не честно.

Письмо отправили в православную инстанцию. Вскоре Московская патриархия в ответе поблагодарила редакцию за внимание к их церковным проблемам и сообщила, что «меры приняты». Какие – не уточнила. Скорее всего, наказали священника, а жалобщика выгнали, чтобы не выносил сор из православной избы, в лучшем случае – перевели его в менее привлекательное по доходам место.

В «МК», как и в любой другой редакции, подобрался разный народ.

Так случилось, что одним из самых первых в моей жизни знакомых журналистов стал Игорь Бугаев. Мы познакомились, когда я ещё работал в райкоме комсомола. Он ездил с нами в наш подшефный колхоз имени Фрунзе Можайского района. Когда я пришёл в штат «МК», Бугаев руководил отделом рабочей молодёжи, потом продвинулся до главного редактора. А позже поднялся по партийной лестнице – его взяли в помощники всесильного тогда в столице члена политбюро ЦК КПСС, первого секретаря Московского горкома Компартии Виктора Гришина! Затем многие годы от имени советской власти Бугаев командовал культурой столицы.

Любопытная карьера! А ведь, как шептали в редакции, Игорь (вообще-то вначале я его знал как Гарри!) якобы был сыном знаменитого писателя Андрея Белого. Тот на самом деле ведь был Борисом Бугаевым. А у Игоря и отчество – Борисович. Но, может, это досужие разговоры, основанные на совпадении? О его родословной я Бугаева не спрашивал, и он ни разу не обмолвился и даже не намекнул на родство со знаменитым россиянином.

Но такие истинные партийцы, как Игорь Борисович, в тогдашнем «МК» – единицы. Напротив, были те, кто мечтал свалить из страны. Например, возглавивший после Бугаева отдел рабочей молодёжи Ян Вишнепольский эмигрировал в Израиль. Я никогда не слышал от него антисоветских высказываний. Впрочем, о таких скользких вещах публично не распространялись. Это – удел кухонных рассуждений. Да и были мы не только на разных административных уровнях, но и вращались в разных внутриредакционных группировках.

Ян мне запомнился с первых дней моей работы в «МК». Дело в том, что он, как дежурный критик, в своём обзоре очередного периода, дал не очень лестную для меня характеристику моей первой штатной публикации – итога моей летней работы на «МК». Материал под названием «В мир, открытый настежь…» (16 сентября 1966 г.) получился огромный, на всю полосу. Сразу отмечу, что название и дату всех публикаций я указываю преднамеренно, считая это историческим документом, а за давностью – ещё и архивным. Тема была мне рекомендована Володей Черновым – порассуждать об отношениях между разновозрастными группами внутри комсомола. Что-то типа «старший брат – младший брат».

На хорошо известном мне заводе «Фрезер» я провёл анкетирование, разыскал несколько пар, в которых тот, кто постарше, помогал тому, кто помоложе: или освоить профессию, или в вечерне-заочной учёбе, или в сложной бытовой ситуации, или давал рекомендацию для вступления в комсомол… Что-то вроде модного тогда шефства над более слабым.

В те годы советской пропагандой раскручивался «почин Валентины Гагановой», бригадира Вышневолоцкого хлопчатобумажного комбината, перешедшей из своей передовой бригады в отстающую. Нам преподносилось, что сделала она это добровольно. Но на самом деле – по заданию парткома. Не исключаю, что парткому комбината предложили выйти с такой инициативой сверху, из ЦК КПСС, поскольку отстающих в стране было не меньше, чем передовиков. Знатной текстильщице за почин дали звание Героя Социалистического Труда, сделали её депутатом Верховного Совета СССР и членом ЦК КПСС! А остряки откликнулись частушкой: «Брошу я хорошего. Полюблю поганого. Пусть в народе говорят: “Новая Гаганова”»…

Тема про персональное шефство у меня с трудом вытанцовывалась, поскольку жизнь «Фрезера» не давала достаточного материала для анализа и выводов, а по своей неопытности и в стремлении быть правдивым автором я тогда не мог «сориентироваться», чтобы написать то, что от меня требовалось. Я мучил тему, тема мучила меня. Но Володя помог дожать текст, к тому же подыскал для яркого заголовка строку Эдуарда Багрицкого. И я впервые так крупно напечатался. Эта статья помогла мне устроиться в штат «МК», а потом легла в основу моего идейно-выдержанного творческого журфаковского диплома под названием «Гражданином быть обязан», за который я получил «отлично».

А вот Ян был не в восторге от моего полосного материала, хотя и положительно отметил попытку коснуться довольно сложной темы взаимоотношения внутри молодёжной среды. Я был огорчён его оценкой. Правда, слегка – так как и сам понимал слабость, лобовую прямолинейность материала. Чернов успокаивал: «Старик, не унывай: тебя заметили! О тебе говорили! Не о каждом первом материале столько говорят. И вообще не о каждом авторе. Не все даже опытные журналисты этого удостаиваются…» Впоследствии я убедился в правоте этих слов. А Яну был благодарен за честную оценку…

На моё отношение к редакционной работе повлиял Юрий Альперович (он потом поменял фамилию, стал Дружниковым), руководивший отделом науки. Очень своеобразный у него был стиль работы. Подчинённых он не имел, так как отдел состоял из него одного. По штату. Но на научные темы было много желавших публиковаться. Общался Юрий с авторами и с начальством строго по графику. Как правило, его стол пустовал. В редакции появлялся в тот день, когда надо было отправлять в набор материалы очередной полосной подборки «Наука – век XX». Сдав в набор, исчезал. Приезжал, когда надо было вычитывать гранки или уже свёрстанную полосу.

Мы сидели в одной комнате, и мне часто приходилось отвечать звонившим ему: «Он будет во вторник в 11.30…». И Юрий приходил к 11.30 Он никогда не опаздывал. Никогда не задерживал сдачу полосы, не имел дисциплинарных проблем с руководством. И никогда не сидел в редакции лишней минуты. Он был со всеми коллегами корректен, но ни в каких посиделках не участвовал.

Хотя я сам был довольно пунктуальным человеком (комсомольская работа приучила), но его чёткость, деловитость произвели на меня сильное впечатление. Его стиль – не протирать в присутственном месте штаны, не заниматься болтовнёй, а чётко делать своё дело, не подводить, не обманывать – повлияли и на моё журналистское поведение. А он вряд ли догадывался, что как-то повлиял на меня. Ведь мы практически не общались. Не будь его примера, не исключаю, что я стал бы себя вести, как «журналистская богема»: отвлекаясь на соблазны, тратя время и силы на второстепенные занятия.

Тогда я не знал, не мог знать, что Юрий ценил своё время ещё и потому, что он экономил его для писательства. И лишь значительно позже узнал о его эмиграции.

Его чёткое, выверенное поведение тем более было знаковым, контрастирующим, что большинство редакционных коллег пунктуальностью не отличались. На работу приходили, когда заблагорассудится – и после обеда, и даже после ужина… Часто приходили пустыми – без готовых материалов. Нередко – подшофе. Сидели допоздна, вымучивая последние строки, дабы успеть сдать обещанное в номер, где на месте ожидаемого материала зловеще зияла дыра.

Оценивая мою дисциплинированность, Лёня Коренев как-то заметил: «На таких, как ты, Толя, страна держится». Съязвил, конечно. А может, и всерьёз. Кто их, журналистов-шутников, поймёт…

Не лирическое отступление о «еврейском вопросе»

 
Ой, не шейте вы, евреи, ливреи!
Не ходить вам в камергерах, евреи!
Не горюйте вы завтра, не стенайте –
Не сидеть вам ни в Синоде, ни в Сенате.
 
Александр Галич, «Предостережение».

Читатель, вероятно, уже обратил внимание (по названным мною фамилиям), что эмигрировали евреи. Это естественно. В то время начался их активный отъезд в страну обетованную и другую заграницу – по доброй воле и не очень. В «МК» была довольно значительная прослойка журналистов этой национальности. Сами же они мне как-то со свойственной им самоиронией рассказали об анекдотическом, но реальном редакционном случае. Кто-то из них вошёл в отдел культуры и хотел поделиться осенившей его важной мыслью: «Вот мы, русские, считаем…» Он запнулся, все переглянулись и загоготали: в комнате не было ни одного этнического русского!

Схожая ситуация была и, скажем, в «Вечерней Москве», где главным редактором был еврей. Да и вообще в некоторых отраслях журналистики. Много евреев было также в культуре, медицине, науке, торговле, обслуживании, строительстве. «Много» – конечно, относительно иных сфер деятельности.

Это давало защитникам коммунистического режима повод отрицать преследование евреев в СССР, за что упрекали нашу страну на международном уровне и даже вводили санкции (в США: поправка Джексона – Вэника). Признаюсь, какое-то время и я так думал. Я доказывал знакомым зарубежным журналистам, что в нашей стране евреев не ущемляют в правах. Посмотрите, говорил я, сколько знаменитостей, обласканных властью, среди актёров, музыкантов, учёных и т. д. Пока не столкнулся с реальной действительностью. Ведь сытый голодного не разумеет. Отдельные примеры личного успеха евреев и в определённых сферах деятельности – это не система.

В «МК» редактором отдела учащейся молодёжи был Борис Иоффе, приютивший тогда у себя будущую знаменитость талантливого мальчишку Юру Щекочихина. Отделом писем руководил Игорь Ачильдиев. Про Вишнепольского и Альперовича я уже говорил. Александр Шифрин даже дорос до заместителя главного редактора. Однако когда вакансия главного была свободной, его на этот пост не назначили. И он знал почему. Нет, не из-за того, что, как он утверждал, в его роду были какие-то титулованные предки из Испании, а из-за пресловутого «пятого пункта». Поэтому он даже не комплексовал по поводу стоп-линии в карьере.

И ничего удивительного, что моя коллега по отделу Ирина Прусс как-то иронично заметила, что быть мне заместителем главного редактора «МК». Намекая на мой безукоризненный пятый пункт анкеты и опыт работы в комсомоле.

У евреев, вечно гонимых практически во всех христианских (не говоря о мусульманских) странах за «грехи» перед Богом, точнее перед его сыном, выработался мощный инстинкт выживания. Что делает честь представителям этой национальности.

Напомню, что ещё Александр III, закручивая гайки после реформ своего отца, освободителя от крепостного права, много чего запретил евреям: проживать в крупных городах, заниматься некоторыми профессиями, получать высшее образование и т. д. И не случайно, что евреи оказались в первых рядах борцов против самодержавия, они видели в этом и освобождение от национального гнёта.

И за советскую власть они активно боролись. Достаточно сказать, что военный переворот в Петрограде был совершён благодаря выдающимся организаторским и ораторским способностям председателя здешнего Совета рабочих и солдатских депутатов Льва Троцкого (Бронштейна). Это признавал и сам Сталин: прочтите его заметку в большевистской газете по поводу первой годовщины октябрьского переворота.

Победу большевикам добывали такие соратники Ленина, как Лев Каменев (Розенфельд) и Григорий Зиновьев (Радомысльский). Каменев был избран первым руководителем большевистского государства. После смерти Ленина он возглавлял Совет труда и обороны, вёл заседания политбюро ЦК ВКП(б). Много лет был председателем Моссовета.

Во время хрущёвской «оттепели» мы с удивлением узнали из повести Эммануила Казакевича «Синяя тетрадь», что Ленин, вопреки фильму Михаила Ромма «Ленин в Октябре» и пропагандистским печатным материалам, скрывался в Разливе не один, а вместе с Григорием Зиновьевым, накрываясь с ним в шалаше одной шинелью! Именно Зиновьев был по должности вождём мирового пролетариата – он семь лет возглавлял исполком Коммунистического интернационала. Долгие годы был председателем Петроградского (Ленинградского) совета.

Ещё напомню о таких влиятельных большевиках, как юридический глава Советского государства (председатель ВЦИК) Яков Свердлов, глава ВЧК и потом Совета народного хозяйства Феликс Дзержинский, видный деятель международного рабочего движения Карл Радек (Кароль Собельсон), весьма успешный нарком финансов Григорий Сокольников (Гирш Бриллиант), создавший конвертируемый (!) советский червонец и успешно боровшийся с громадной инфляцией под лозунгом «Эмиссия – опиум для народного хозяйства»… Да, много их, «сынов Иудеи», было в революционном движении, сподвижников Ленина, строителей советской власти. Кстати, и у самого Ильича дед по женской линии был евреем, но, чтобы поступить в Медицинскую академию, а это иудеям тогда не дозволялось, Израиль Моисеевич Бланк принял православие и стал Александром Дмитриевичем. Но до какой же степени проник антисемитизм в сознание, что об этом «постыдном прошлом» вождя мирового пролетариата до перестроечных времён запрещали публично говорить!

Сталин, занявший сугубо административный пост генерального секретаря партии, умело лавируя между группировками и пользуясь их идейными разногласиями, поочерёдно уничтожил почти всех самых влиятельных деятелей-евреев в большевистском руководстве.

Сразу оговорюсь, чтобы не было недопонимания, он и русских, и грузин, и других преследовал не менее жестоко. Но евреев при Сталине не только репрессировали, но и практически отлучили от управления страной. Сравните национальный состав руководства большевистской партии в 1917 году и, скажем, в 1929 и далее. Да, из новеньких выдвинулся Лазарь Каганович, этакая большевистская посредственность, специалист по «организационной партийной работе». Но он не в счёт. Лазарь-то как раз и помогал вождю расправиться с теми, кто мешал тому строить социализм на свой манер. Не против был предать и родственников.

Вот как пишет о будущем «железном наркоме» Борис Бажанов в книге «Воспоминания бывшего секретаря Сталина»:

Лазарь Моисеевич Каганович замечателен тем, что был одним из двух-трех евреев, продолжавших оставаться у власти во все время сталинщины. При сталинском антисемитизме это было возможно только благодаря полному отречению Кагановича от всех своих родных, друзей и приятелей. Известен, например, факт, что когда сталинские чекисты подняли перед Сталиным дело о брате Кагановича, Михаиле Моисеевиче, министре авиационной промышленности, и Сталин спросил Лазаря Кагановича, что он об этом думает, то Лазарь Каганович, прекрасно знавший, что готовится чистое убийство без малейшего основания, ответил, что это дело «следственных органов» и его не касается. Перед арестом Михаил Каганович застрелился.

Потом еврейская прослойка в высших эшелонах совсем истончала. Остался только Вениамин Дымшиц, переживший в советском правительстве аж пять его руководителей – от Сталина до Рыжкова. В последние годы занимался материально-техническим снабжением Страны Советов. То есть человек был на хозяйстве, а чисто политические вопросы не решал. Может, он был талантливым (по-советски) хозяйственником, а может, его и держали-то на высоком посту, чтобы продемонстрировать, что евреи у нас не преследуются. Хорошие, правильные, «свои» евреи. А со всякими отщепенцами, диссидентами нам не по пути строительства коммунизма.

Негласно эта линия – отлучение евреев от реальной политической деятельности – последовательно проводилось на всех уровнях. Даже на низовых. В первичных организациях компартии на предприятиях и в учреждениях практически невозможно было с пятым пунктом стать их руководителем. А в обкомы, горкомы, райкомы и прочие «комы» даже на рядовые, инструкторские должности таких принимали только в силу кадрового голода в отдалённых районах. Да и директорские должности заполнялись с учётом анкеты. И всё это негласно, закулисно, по тихому, по предварительному просеиванию и строгому взращиванию молодых кадров. Конечно, были исключения, особенно в тех сферах, о которых я вначале упомянул. Или там, где приоритет тех или иных специалистов был непререкаем, скажем в науке, связанной с ВПК.

На бытовом уровне лично я не заметил махрового антисемитизма. Мне могут возразить: потому не заметил, что я не еврей, а если бы, мол, им был, то заметил… Возможно. Но именно в моём бытовом окружении антисемитизма не было. Ни родители, ни соседи, ни знакомые, ни коллеги по работе это не проявляли.

Помню лишь, что в доме отдыха парни раскрыли паспорт, оставленный соседом по комнате, и обнаружили, что на самом деле его звали не Мишей, а Моисеем. Ну, похихикали, но ему так ничего и не сказали, чтобы не обидеть.

Помню также урок, преподнесённый мне в моём шестилетнем возрасте. Тогда, во время войны, я без присмотра болтался на улице. Обиделся на мальчишку, который что-то мне не дал и стал обзывать его: «Жид, жид по верёвочке бежит. Верёвка хлопнула, жида прихлопнула». Он не был евреем, а слово «жид» для нас означало не национальность, а жадность человека. Ко мне подошла женщина. Остановила меня, строго посмотрела на меня и грустно-грустно сказала, скорее попросила: «Не надо так говорить». Была ли она еврейкой, не знаю. Мне стало стыдно, и это слово я перестал употреблять. И, скажу откровенно, мне неприятно было читать это слово в русской классической литературе, например, у Гоголя…

Но в целом в стране бытовой антисемитизм, конечно, процветал. Это особенно заметно по тюремной татуировке и анекдотам. Бывший тюремный надзиратель, по совету отца-фольклориста ставший собирателем зэковской нательной живописи петербуржец Данциг Балдаев показал мне огромное число своих зарисовок, в том числе и антисемитских образцов. Но практически все они были идеологизированы: в сионизме обвиняли… большевиков, КПСС. Видимо, это следствие распространённой в народе (и, мне кажется, поддерживаемой некоторыми советскими слоями) версии, что все наши муки, бедность и ментовская вседозволенность возникли из-за того, что в семнадцатом году революцию сделали евреи, ради «жидовского фуфла – коммунизма». Кстати, по утверждению, «истинных российских арийцев», реформы девяностых годов тоже затеяли «сионисты», чтобы уничтожить русскую нацию. Даже распространяли списки самых злостных из них – политиков, журналистов, писателей. Видимо, для наводки…

Анекдоты про евреев мне нравятся, когда их рассказывают сами евреи. Но никогда не любил анекдотов про евреев, где их показывали, жадными, предателями… Убеждён, что подобные антисемитские анекдоты намеренно распространялись, дабы власти могли списать свои экономические ошибки и поражения в войне на предательство внутренних «врагов». Это так просто, по принципу: «если в кране нет воды…», то причём тут райисполком?

Но думать, что все евреи мечтали сбежать из «советского рая», это преувеличение. Я возвращаюсь к разговору о редакции «МК».

Работал там в моё время великовозрастный сотрудник Роман Карпель. Он тогда уже разменял шестой десяток, а всё ещё рядовой корреспондент, не продвинулся. То ли по карьерной причине, то ли действительно по какому-то внутреннему убеждению, но он вдруг захотел вступить в компартию.

Однако приём интеллигенции был дозирован. Большевики создавали-то свою партию как классовую, пролетарскую. А в эпоху уже победившего социализма кто же не захочет идти в ногу с руководящей силой и в её сплочённых рядах? Разумеется, люди, желавшие сделать карьеру, должны были связать себя с членством в КПСС. На некоторые руководящие должности не коммунистов вообще не утверждали.

Так что вхождение нашего великовозрастного коллеги в «передовые ряды строителей коммунизма» не ожидалось лёгким. В райкоме могли и завернуть. И «допрос» на комиссии райкома окончился скандалом. Я пришёл с ним в качестве представителя партбюро, и был свидетелем, как он еле сдерживал себя, отвечая на ядовитые вопросы старых коммунистов (действительно – старых), пытавшихся докопаться до истины: а почему это он вступает только в пятьдесят с лишним лет? «Созрел, осознал», – упрямо бубнил Карпель. Он вообще был взрывной, а тут от «допроса» вспылил, стал отвечать дерзко. «Руководящая сила» этого не любит, надо быть покладистым, понимающим и принимающим правила игры.

Ему дали время остыть и подумать. В своё время я тоже получил «урок воспитания» на подобной комиссии, но мне в вину поставили не возраст, а мой категорический отказ парткому стать секретарём комитета комсомола. Уверенный, что на следующий раз ему дадут «добро», я успокаивал Карпеля. Просто не надо горячиться, спорить. Эти «старперы» ведут себя как пэры, как защитники отечества. Причём, я знал, что многие из них побывали в ГУЛАГе. Но теперь они – особая партийная каста, вершители судеб людей. И приходится подчиняться им, если не хочешь испортить свою биографию. Со второй попытки Карпель, справившись с негативным восприятием «допроса», был принят.

Однако приобщение к партийной касте не помогло ему в карьерном плане. Членство в КПСС ещё не гарантировало такого роста, это лишь подпорка. Не помогло в этом ему и сотрудничество с КГБ. Разумеется, об этой его связи тогда я не знал. Выяснил только сейчас.

Недавно в интернете я обнаружил статью Карпеля «Жрецы “Помойки № 8”» аж за 1960 год (29 сентября)! Тогда ни интернета, ни электронных версий не было. Как же карпелевская статья попала в анналы всемирной паутины? Ведь он не стал классиком советской журналистики. Единственно, чем он заслужил внимание интернета (помимо названной статьи), так это как соавтор путеводителя «Музей в Петрищеве» – об истории создания и об экспозиции музея Зои Космодемьянской. Зато стал весьма известным герой статьи Карпеля – Оскар Рабин. И именно из-за того, что история касалась биографии этого художника, в интернете опубликовали давнюю статью Карпеля. Я процитирую её:

Однажды я очутился на дому у художника Оскара Рабина. И то, чему я стал свидетелем, то, что пришлось мне увидеть, настолько меня ошеломило, что я еще долго не мог прийти в себя. Я убедился, что все эти люди – Анатолий Иванов, Игорь Шибачев, Оскар Рабин и другие – никакого отношения к нашему советскому искусству не имеют и не могут иметь. То, что ими превозносилось, оказалось гнуснейшей пачкотней наихудшего абстракционистического толка. Не говоря уже о том, что “произведения” Рабина вызывают настоящее физическое отвращение, сама тематика их – признак его духовной убогости. Как самое лучшее “творение” он выдает свою, с позволения сказать, работу “помойка № 8”. Судите сами, как широк кругозор этого отщепенца!

Но вот “приятели” мои обо всем этом и о самом Рабине мнения иного. Только тут, в гостях у него, я понял, что вся эта группка молодых людей – духовные стиляги, пустые, оторванные от жизни, наносящие вред нашему обществу. Так же, как Рабин, они топчут все светлое, человечное. Их суждения о жизни и искусстве могли бы показаться бредом сумасшедших, если бы я не был уверен, что они люди нормальные.

Vanusepiirang:
16+
Ilmumiskuupäev Litres'is:
06 jaanuar 2018
Kirjutamise kuupäev:
2017
Objętość:
1139 lk 16 illustratsiooni
ISBN:
978-5-906977-28-9
Allalaadimise formaat:
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,8, põhineb 226 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,8, põhineb 270 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,8, põhineb 281 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,8, põhineb 199 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,7, põhineb 191 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,8, põhineb 171 hinnangul
Tekst, helivorming on saadaval
Keskmine hinnang 4,8, põhineb 459 hinnangul