Loe raamatut: «15.18.365: Цветы, которые не умирают»

Нулевой «стих»

Сборник стихотворений («сборная солянка и винегрет») из семи главных ингредиентов:

– «Жизнь» (все о ней, по ней и для нее).

– «Тебе» (о любви: от мужского и женского лица, к своему и не своему же полу; без пропаганды!).

– «Мотивация» (побуждение к действию: как себя, так и «иных»).

– «Дружба» (о ней: от мужского и женского лица, меж своим и не «своим» полом).

– «4 строчки» (короткие четверостишия: в которых качество явно, или нет, превалирует над количеством).

– «Тен» (второе «я»: темное как «тень»).

– «Я буду помнить…» (ностальгия: по прошлому, настоящему… и будущему).

Мечты и реальность

Бывает, хочется свободы -

вспорхнуть и улететь туда,

где вдруг исчезнут все невзгоды,

не будет гордости, вреда.

Исчезнуть, вырваться на волю,

отбросить клетку и вспорхнуть…

Почувствовать, что нет той боли -

свободу речи, жизни, чувств.

Покинуть мир, где правят деньги,

и чувства купим за гроши.

Где нет возможности побега

и нет там места для души…

Для той свободной части тела,

Навеки заперта она.

что прыгать и летать хотела,

но не услышим – такова…

Ее бы выпустить на волю,

где нет той мерзости житья.

Где все равны перед законом

и не опустят вниз, не там.

Там все живут под знаком света,

там тьма не значит ничего.

«Веревка – жизнь»: нет хуже бреда,

а время – мыло для нее?

Так хочется вкусить свободы

и воздух легкими вздохнуть.

Без всяких примесей заводов,

без выхлопов и вони труб.

Но правда рвет на клочья крылья:

«мечты лишь западня для нас».

«Воображая мир счастливый -

мы утопаем в тот же час».

Отстой!

«А жизнь действительно отстой».

Как эту строку прочитаешь -

ее признаешь и поймешь.

Когда ком к горлу подступает…

Дышать становится трудней,

гордыня душу убивает.

И челюсти чуть сжав сильней -

чтобы ни звука, понимаешь.

Тая все мысли и мечты,

ты разбиваешься о камни.

А в мыслях фраза: «лишь молчи -

ведь мы уже не в равноправии!».

В надежде просто не сорваться -

не сделать хуже для себя.

Но стоит все-таки стараться,

где мочи нет уж для тебя?

Всю слушать мерзость о себе,

тонуть в пучине грубых слов.

Тая обиду в глубине

и задыхаться… А на кой?

Все высказать, вот просто взять

и рассказать, что так таилось.

Облегчить душу, наказать,

забить на все или… смирилась?

Уйти забыть все, а потом?

Круг замкнутый – в нем нет лазеек.

И промолчав, ты вновь с котом -

туда, к началу жизни всей.

И как-то грустно усмехнешься:

«конец неужто вот такой?».

И с грустью после улыбнешься:

«с судьбой в сравнении не отстой».

Они не верили в меня

Они не верили в меня,

пытались под себя подстроить,

на нужный лад меня настроить,

мировоззренье поменять.

Мечты мои губили в корне,

стирая образы той доли.

Стараясь жизнь переписать,

где мне хотелось побывать.

Они не верили в меня,

смеялись над моей удачей,

моей любовью жить иначе,

подстраивая под себя.

Не верили в способность мыслить,

как все могли они зависеть.

Сочувствовать, любить, прощать

и что хорошего могли дать?

Они не верили в меня,

ведь жизнь для них сплошной обман

и чувства все для них капкан,

а пан чуть реже, чем пропал.

Ребенок должен быть отрадой,

всегда послушной куклой Натой.

Которая без лишних слов

все сделает за их любовь.

Они не верили в меня,

Но кое-что они не знали,

забыли не подрасчитали.

Пока не верили в меня -

в них разуверила и я.

Вороны

Наш бег не остановится,

полет не прекратится.

Ведь мы два черных ворона,

разрушивших границы.

Мой клюв все также связан

и лапы не свободны.

Но крылья раскрываются,

движенья благородны.

Мы действуем вне правил,

стирая все запреты.

Взмываем ввысь, не сбавив,

вдыхая скупость света.

Наш мир не носит красок,

и нет в нем оболочек.

Его конец – под фразы,

но птицам не до точек.

Любовь горит и слепит,

любовь блестит в зрачках.

Разлуку, боль, все стерпит,

являясь нам в толчках.

И в паре сантиметров,

так близко с головой.

Погибель свистит ветром,

паря над мостовой.

И вроде все спокойно,

ведь я еще живу.

Но вот она – ирония:

«один теперь лечу».

Ну, где же ты, товарищ,

неужто бросил ты?

И дружбу нашу с клавиш

так продал за гроши?

Окинув взором улицу

и осмотрев асфальт.

Вижу – совсем не щуришься,

лежишь лишь тельцем, брат.

Картинка размывается -

мои глаза влажны.

И тело разрывается

от пустоты внутри.

Зачем же так жестоко

ты поступил со мной?

Покинул, не быв толком,

меня не взял с собой?

Кружа над твоим телом,

пытаюсь я понять…

«На что же эта вера?».

«Как смерть твою принять?».

И как назло все пусто,

и мысли ни одной.

Ты ведь летел так круто

и прямо за спиной.

Зачем же ты прорвался?

Успел бы ты спастись.

Пока я трупом хладным

летел бы с неба вниз.

Но ты не сделал этого,

а может, не успел.

И так по смерти верной

на плаху полетел.

Я не узнаю этого,

ты не расскажешь впредь.

Твоя душа – вне света,

тебе пора лететь.

Когда-то мы мечтали

свободу обрести…

Меняют нас местами -

за мной стоял же ты.

Прости меня, дружище,

не смог тебя сберечь.

От камня в городище

не смог я уберечь.

Теперь же ты свободен

и можешь улететь.

А я останусь подле,

чтобы тебя воспеть.

Пройдут часы, минуты

и, может быть, тогда…

Пойму я смысл: «крут ты»,

что не ценил сперва.

И вот тогда с повинною,

опущенной главой.

Встречу старуху милую,

что забрала с собой…

Тебя – моего друга,

спасителя, глупца…

Что рисковал, был руган

во имя подлеца.

Как жаль, что слишком поздно

все это понял я.

Что не вернуть, осознан -

тот день и те слова…

Которыми так лживо

в измене обвинил.

А после как наживку,

как щит я применил.

Я должен был собою

тебя… тебя прикрыть.

От пули той простой, ну

и как броней укрыть.

Прости, мой друг сердечный,

прости, но не успел…

Все вышло как-то резче -

предвидеть не сумел.

И пусть мы не увидимся,

не встретимся совсем.

Не унывай, дружище,

ты справился со всем.

Мать и дочь

«За что ты меня ненавидишь?»:

задаюсь я под нос, про себя.

И слышу в ответ громко, слышно:

«откуда ты это взяла?».

Твои же проблемы важнее -

давно уж дошло до меня.

Мои? Я не стану наглее -

и этим так раню себя.

Как пуля в висок шальная,

как лезвие бритвы, ножа…

Ведь режет меня ножевая -

молчанье в ответ на слова.

Хотелось бы что-то крикнуть,

сказать, может быть, прокричать…

Но с гордостью, стало, мне сникнуть

и ставить на фразах печать.

Да и что я могу, разве смела?

Мое дело лишь слушать, молчать…

И не ерничать. «Чтобы не смела».

И коротко «да» отвечать.

Пусть с тобой мы одно и семья же -

ничего не могу, что мне дать?

Я никчемная дочь – время трачу,

а ты просто никчемная мать.

Мать и дочь 2

Даже не стоит пытаться,

сравнивать с ней и с собой…

Я же совсем другая,

я же стою пред тобой.

Мы хоть и близкие люди -

не сестры по крови, увы(?)

Ничего не давали на блюде

и разные в жизни пути.

По-разному чувствуем, мыслим

и к разному сердце лежит.

В мечтах, только если уж, были,

но дорога другая бежит.

Мне трудно, до боли обидно

быть куклой внутри же пустой.

Лишь тенью забитой, убитой

в темнице закрытой, сырой.

Ты не хочешь меня же услышать,

я могу даже громко кричать…

Без тебя мне так больно… Повыше?

Без тебя мне так трудно дышать!

Я частичка тебя, я родная

и во мне течет твоя же кровь.

Почему называешь: «другая»,

заслужить как твою мне любовь?

Я не вещь, не товар, не игрушка,

я живая смотри, я дышу…

Ты всю жизнь меня держишь на мушке,

только зла на тебя не держу.

Можешь жить, как считаешь ты нужным,

можешь дальше меня презирать…

Только вспомни однажды о чуждом -

о той дочке, что готова прощать.

Доигрались!

Давай забудем все, что было,

забудем наши имена…

Я не замена, что, забыла?

Свободы выпить бы сполна!

Открой оковы, отмени…

мне надоели эти чувства.

Мне надоели эти дни,

что превращают все в искусство.

Забудь меня и я забуду,

и цепь ты больше не держи.

Я не собачка и не буду

бежать от крика мне: «служи!».

И пусть я сильно заболею,

и буду плакать по ночам…

Я изыму ту гниль, посмею,

не дамся в руки я врачам.

Ты знаешь, я всегда готова

прийти на помощь, обуздать…

Но ложь в лицо – не смей, ни слова,

в грязи тонула я сполна.

И снова резаные раны,

и снова сердце все в бинтах…

Убито, сломлено руками

и стянуто давно в лентах.

И тлеют все мечты в измене -

не дорожим, увы, ничем…

Прощай, подруга, и как в песне:

«давай останемся никем».

Дорога жизни

Война приносит смерть,

война приносит горе.

В войне свет жизни меркнет

у молодых героев.

Ей безразличен пол,

ей безразличен возраст.

И лупит до сих пор

по детям и по взрослым.

Полмира захватила,

мог быть плохой исход…

Но для фашиста мина:

«не знал ты наш народ».

Они не примут участь,

не припадут к ногам.

Их мужеству не учат -

бьет ярости фонтан.

Превозмогая слабость,

превозмогая боль…

Нашли они чрез гадость

дорогу – путь домой.

Пока чуть в отдалении

шли страшные бои…

Пустили, да, посмели

по льду грузовики.

Не зажигая фары,

в морозы и пургу…

Переправляли кары,

продукты, детвору.

Но план был рассекречен

и немцы тут как тут.

Снижая свои верхи -

им преграждают путь.

Удар шел за ударом,

разбрасывая лед.

Снаряд попал по кару -

под лед ушел капот.

Обоз прошел уж мимо,

и сжалось все в груди.

Машины и не видно…

лишь детский крик вдали.

Водители торопятся,

прощаясь всякий раз.

«Нельзя, не остановимся»:

таков у них приказ.

И с каждой переправой

слабеет, тает лед…

На риск идут солдаты,

спасая свой народ.

Пусть не были в окопах,

не шли в открытый бой…

У них своя работа:

«своих не дать в убой».

Птица!

«Папа, папа, пух клубами -

мы взлетели от земли.

Мы парим над облаками,

в белой птице мы летим».

«Вижу, вижу, дорогая,

тебе нравится полет?

Скоро мы прибудем к маме -

будешь есть ее пирог».

«Это круто, папа, правда -

так красиво свысока.

Домики большие – малы,

человечки, как блоха.

Тут так здорово внутри -

нам тепло, удобно.

Только, папа, посмотри -

там бликнуло что-то».

«Может солнышко стекла

лучиком коснулось?

Или зайчиков – сюда,

чтоб ты улыбнулась?».

«Это точно не лучи

и не солнца салки.

Что-то серое вдали…

с ним большие палки».

«Где? Похоже, самолет -

точь-в-точь наша птица.

Приглядись к нему, авось

увидишь чьи-то лица».

«Лиц там нет, а может, есть,

трудно – единицы…

Видеть трудно – цветов смесь

у палок этой птицы.

Ближе, ближе все она…

па, закрой газету.

Посмотри, она стрела…

терпеть уж мочи нету».

«Дорогая, ты права,

если приглядеться…

То получится стрела -

ракета. Куда деться?».

Столкновение, удар…

тишина в салоне.

Смолкли смех и голоса,

ушли все поневоле.

Может, был удар второй,

третий и четвертый…

Главный тот, что в миг все смел,

лишив всех кислорода.

Красивый белый самолет,

паривший над землею…

Спикировал же к ней и все -

взорвался где-то в поле.

Не долетев совсем чуть-чуть -

он распрощался с миром.

Забрав с собой и весь же люд,

что в нем летел же «с миром».

Почти три сотни человек

в тот день закрыли веки.

И больше не откроют в век,

где жизнь равна копейке.

Обманутая птица…

Обманутая птица

хочет разбиться.

На землю стремится

о камни убиться.

Ей больно, обидно,

не видать ей свободы.

Под небо, как видно,

сгорает о звезды.

Обманутая птица

хочет разбиться.

На землю стремится

о камни убиться.

Металл не прошел

мимо маленькой крохи.

И в сердце вошел,

сбивая той вдохи.

Обманутая птица

хочет разбиться.

На землю стремится

о камни убиться.

Волна поглотила

то бренное тело.

На дно утащила

и небо серело.

Обманутая птица

хочет разбиться.

На землю стремится

о камни убиться.

Ей больно, обидно

растворяться в пучине.

С ножом и не видно -

ей гибнуть в из… мине.

Кома (Зима)

«А я хочу… хочу же жить,

хочу же ощущать тепло.

Хочу вновь чувствовать, любить,

дарить и принимать свое.

Хочу вернуться в свою сказку

без грязи фальши безо лжи.

В тот чистый мир без перекраски,

где смрада нет, есть только жизнь.

Мне надоел искусст-ный пластик,

что раздражает мне лицо.

К притворству подобрать бы ластик -

улыбку, блеск им снять с него.

Я не могу жить в этих рамках,

что выстроил весь этот мир.

И не хочу выполнять правил

запрограммированных им.

Прорвать бы тяжкие преграды,

покинуть бренное чело…».

Да все не так-то просто, жалко -

мечтаний время прервано.

Тяжелый выдох, следом вдох,

дрожанье век, вновь шорох…

И трепет пульса, сердца сток

и легкий хрип меж створок.

Глаза распах… закрылись вдруг -

причиной свет же вспышкой.

Откры-закрылись вновь – испуг,

от ламп же все, одышка…

Вокруг лишь старая побелка -

поверх обоев, что видны.

И трещины, что будто венки…

«И паутинки: две, три…». М?

Открылась дверь, впуская холод,

за ним же входит медсестра.

«Отличный чтоб проснуться повод» -

в тот день закончилась зима.

Эгоизм

Я вижу лица, силуэты,

я вижу тени и следы.

И пар дыханья, чем согреты,

но я не вижу в них души.

Они не звери, не убийцы

и, может, даже не враги.

Но, к сожалению, в их лицах

не вижу кроме ни… ни зги.

Смотря в глаза, я вижу холод,

слепую злобу, ярость, гнев…

Им наплевать на боль и голод,

что объедают меня… Тлен.

И насыщения не прибудет

от пережевывания блюд.

Тот голод, что во мне бушует,

зависит от душевных мук.

Меня пугают эти лица -

их порицание, тишина…

Меня пугают их улыбки -

ухмылки в сторону меня.

И словно ястребы глядя,

крадут движения, мысли…

Они кружат вокруг меня…

В грехах пороках? Были б…

Им нужен повод, нужен смысл -

прожить еще пару деньков.

Согревшись лишь от пары мыслей:

«оказывается неплохо все!».

«Есть та же, что живет и хуже»:

и дела до меня уж нет.

Они в спокойствии все курят,

оставив падаль на десерт.

Так странно это, но, по сути,

пугает же не этот взор.

Не лиц та сталь и зависть… Лучше!

То отражение в них… мое.