Loe raamatut: «Сотник и басурманский царь»

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Было то или не было, честно говоря, я уже и сам толком не помню. Вроде как мой дед мне про это рассказывал, а ему его дед, стало быть, дело давнее. Однако ж навроде как и по сей день актуальное! А потому расскажу-ка я вам, братцы, сказку старую, казачью, астраханскую, где смешную, где грустную, а отдельными местами и совсем неполиткорректную, но…

Не будем раньше времени с извинениями кланяться, нехай на нас потом в Страсбургский суд подают, а нам полно языком зазря молоть, пора сказку сказывать…

На земле нашей, астраханской, на границе с лютым Кавказом, коварной Персией да хищной Хивой, уже почти три столетия живут казаки. Приказом царским с Дона да Терека переселённые, здесь обженились, хозяйством обзавелись, станицы поставили, церкви построили, ну и службу государеву несли, как положено.

Астрахань-то наша, белый город, Кремлём златоглавым украшенная, на самой окраине России-матушки стоит. Добрым людям завсегда ворота открыты, а злые об её башни неприступные не раз зубы волчьи ломали. Сами астраханцы – народ работящий, осетра да белугу добывали, икру чёрную к столу императорскому ставили, арбузы огромадные выращивали, а меж собой со всяким народом дружбу водили. Калмыки овец да коней пасли, татары лавки с тканями открывали, караваны водили, армяне широкую торговлю вели, греки кофейни строили, и никому обид и урону не было. Покуда лихой набег не случался…

Налетали из широкой степи бешеные всадники с пустынь да с гор, хватали людей без спросу, без разбору и навеки в полон уводили, на невольничий рынок. Не только русских, а и своих единоверцев грабили. Тут только одна надежда, что услышат казаки слово грозное: «сполох!», прыгнут на верных коней, догонят врага, да и отметелят так, чтоб впредь неповадно было! Вот про то и сказка наша будет…

Про толстого султана басурманского и войско его чёрное, про ведьму злую да чертей-прислужников, про Бабу-ягу хитрую, про разбойников, про простого казачьего сотника да дочку его малую, про войну и любовь да про землю нашу русскую…

…Высоко в небе синем горит-палит яркое степное солнышко. От края до края чист горизонт, только окоём маревом золотым колеблется. Август месяц, жара смертельная, а по выжженной земле идёт-бредёт невольничий караван. Верблюды, поклажей гружённые, кони в мыле, всадники на них, словно хищные коршуны, сидят, русских пленниц перед собой бичами гонят…

– Абдулла, пить хочешь, э?

– Пить хочу, вина хочу, зарезать кого-нибудь тоже хочу, очень! – С этими словами один из всадников, чернобородый, с кривой ухмылкой и редкими зубами, принял из рук товарища кожаную флягу.

Измученные девушки смотрели, как жадно он пьёт, а вода льётся ему по шее на грудь…

– Что встали, ослицы?! – взмахнул бичом второй всадник. – Пошли давай, быстро!

– Эй, Мамбек, – со вздохом подозвал начальника охраны пожилой басурманин, хозяин каравана. – Уйми своих воинов, они опять портят мой товар!

Плечистый батыр, в богатых доспехах, с лицом загорелым до черноты, только громко рассмеялся в ответ:

– Ничего, Бекул-ага, смирнее будут…

– Но кто купит избитую до крови красавицу? Говорю тебе, урезонь своих людей. Наш господин берёт себе в гарем только самое свежее и лучшее!

– Так мы и добыли ему десять лучших девушек! Посмотри, как они хороши, как горят их глаза, а то, что их немножко побили… Сами виноваты! Зачем сопротивлялись, да?

– Пусть твои джигиты лучше смотрят по сторонам!

– И кого же нам бояться, разбойников?! Никто не смеет противиться нашим клинкам!

Бекул-ага промолчал. Будучи опытным работорговцем, перенявшим семейную традицию от отца и деда, он прекрасно знал, когда надо уступить, а когда проявить власть. Сейчас им не стоило ссориться, а вот когда караван покинет проклятые волжские степи, тогда, в родной пустыне, он разберётся с этим молодым наглецом…

– Что ты всё время озираешься, старик?

– Мы идём по казачьей земле.

– Казаков мало, они побоятся напасть на нас. Мой отец всегда смеялся над ними!

– Да, он был весёлый человек. Поэтому и остался лежать в этих степях навечно…

– Не будь ты седым, Бекул-ага, я бы наказал тебя за такие слова о моём отце, – с раздражением прошипел начальник охраны и вдруг замер.

Прямо перед ними из-за невысокого холма выехал всадник на рыжем коне. Белая гимнастёрка, синяя фуражка, штаны с жёлтыми лампасами, на поясе шашка, погоны серебряные, усы рыжие, а глаза строгие…

– Казак? Ка-за-аки-и!!! – не своим голосом взвыл мудрый работорговец, нахлёстывая своего коня плетью.

– Куда, старый трус?! – презрительно фыркнул Мамбек, хватаясь за рукоять дамасской сабли. – Где ты видишь казаков? Он всего лишь один!

– Вот вы и разберитесь с ним, – не оборачиваясь, прокричал Бекул-ага. – А я пока подожду. Где-нибудь в тени. Подальше отсюда, да…

– Убьём его! – Шесть кривых клинков взлетело в воздух.

А казачий сотник только коня каблуками пнул, нагайку в правую руку взял да и поскакал на врага. Один на всех! Да ему-то что – врагов бьют, а не считают. Смысл заранее париться? У нас говорят: сначала побьём, потом разберёмся!

Казачья нагайка не коня хлестать, она для боя предназначена. Из двенадцати ремней плетённая, а на конце пуля свинцовая – раз по башке прилетит, так и не копошись, пыль степную нюхай и не высовывайся, коли добавки не хочешь…

Первого – свалил в висок, второму – по чалме, третьему – все зубы выбил, четвёртого за ногу поймал да из седла на пятого кинул, а у шибко храброго Мамбека его же саблю отобрал, на коне развернул, да и по заднице от души отшлёпал!

На колени пали басурмане, пощады просят, кто над девицами да детьми изгаляться привык, того в настоящем бою не ищи, такие всегда друг за дружку прячутся.

– Ушёл, зараза, – глянув из-под руки, решил сотник, видя, как тает на горизонте облачко пыли вслед за лошадью сбежавшего работорговца. – Ничего, в другой раз всё одно поймаю!

Спрыгнул с седла, разрубил шашкой верёвки пленниц да этими же верёвками басурман в один букет увязал. А девки ему уж и в ноги кланяются, плачут от счастья, благодарят казака за спасение…

– Спасибо, дяденька-а!

– Сами-то откуда будете?

– С Волги, станичник! Кто с Астрахани, кто с села, кто с хутора…

– До дома-то доберётесь?

– Доберёмся, дяденька!

– Вот и ладушки, – улыбнулся сотник. – Разбирайте лошадок басурманских, да и двигайте на закат. У меня ещё служба не закончена…

– А с этими что делать? – Девушки грозно топнули ногой на связанных басурман.

– Да что хотите, не убивать же…

Прыгнул сотник в седло и поехал своей дорогой.

А пленницы на врагов своих посмотрели, посовещались да всей толпой дружно и накинулись! И пяти минут не прошло, как возвращался в родные края отбитый караван, смеялись астраханские девчата, подгоняя верблюдов, осликов да боевых коней. А в широкой степи по раскалённому песочку, ругаясь, прыгали связанные цепочкой басурмане – все как есть в одних исподних штанах! И руки не развяжешь, и не почешешься, и солнце палит нещадно, и до родных аулов им в такой связке как раз только к Рамадану и допрыгать. Если суслики не съедят да тушканчики не защекочут…

– Какого шайтана мы вообще попёрлись в русские земли?! Вай дод, какие они негостеприимные!

– Это нас Мамбек сманил! Грабили бы себе спокойно на больших дорогах…

– Молчите, дети шакалов! Я хотел, чтоб вы стали на стезю праведности! Не разбойничать, подобно волкам, а честно охранять караваны…

– Ну вот и наохранялись! Надо было бежать, как мудрый Бекул-ага…

– Он старый трус! Мой отец всегда говорил, что…

– Вай мэ! Заткнись уже со своим папой!

– Я заткнись?!

– Бейте его, мусульмане-э!!!

Уж чем там у них мордобойное дело закончилось, достоверно неведомо. Знаю лишь, что больше ни о банде Мамбека, ни об одноимённом «охранном агентстве» никто в наших краях не слышал. Да и кому они, по сути, интересны, так, проходящие персонажи…

А хитрый старый работорговец гнал и гнал коня до самого Басурманского султаната. Там уже отдышался, опомнился, в ближайшей чайхане запрещенным вином отпоился, нервозность притупил и твёрдо решил, что с беспределом казачьим надо что-то делать. Сколько можно на его караваны нападать, пленников отбивать, так и вообще скоро вся работорговля на корню завянет, и как дальше жить прикажете, э?!

Ну, выпил он, видать, лишнего и притупил неслабо, потому что за справедливостью пошёл во дворец самого султана! А басурманский султан, Халил его звали, был человеком суровым, большим да толстым и по-своему даже общительным. Принимал ласково, персиками угощал, халвой делился, но чуть что не по нему, сразу голову с плеч рубить! Да и чего похуже мог отчекрыжить, не постеснявшись. Восточный деспот, сами понимаете, они там все такие…

И вот идёт премудрый Бекул-ага, бородёнкой трясёт возмущённо, глазки от пыли да алкоголю соловенькие уже, но себя кулаком в грудь стучит несильно, чтоб не ушибиться, и всё громче на проклятых казаков управы требует. Подошёл он к султанскому дворцу – высоченное здание, этажей в пять будет, ей-богу! Дал стражникам по монетке, чтоб в предбаннике не томили, да и шасть внутрь. Благо в тот день у государя особых дел не было, и как ему визири доложили про визит с последствиями, он сразу ножками засучил:

– Рабаторговец, гаваришь, да? Жён мне хател новых привезти, а ему не дали? Очень интересная история. Паучительная история, прямо записать нада. Ну зови, зови его, всё сам хачу паслушать. Э-э!

Стражники копья раздвинули, и пал к ногам владыки на пёстрый восточный ковёр горько обиженный в России честный работорговец. Без стыда крокодильими слезами обливается, на груди рубашку рвёт, по чалме кулаками стучит, сам себе щёки осторожно царапает и стенает дюже жалостливо, на персидский манер:

– Вай мэ, вай мэ! Совсем меня, сироту, ограбили, товар отняли, чести лишили-и…

– Слушай, пагади, а? – султан поморщился. – Давай ещё раз, медленна. Ты сирота?

– Мне шестьдесят два года, о владыка неба и земли! Конечно, сирота уже…

– А как тебя чести лишили?!

– Э-э… это образное выражение, фигура речи. Ограбили меня!

– А, эта я понял уже… Что у тибя отобрали, сирота шестидесятидвухлетняя?

– О, опора праведных и бич всяких меньшинств, – продолжая кланяться, старый хитрец потихоньку-потихоньку подползал поближе к трону, – я укра… купил! Купил тебе в гарем целых деся… двенадца… двадцать и восемь, двадцать девять роскошных русских красавиц! С телом белым, как снег, с волосами золотыми, как солнце, с ресницами длинными, как… как не знаю что, но ты представил да? То есть очень все такие симпатичные! И добрые, главное, да, сами умоляли меня их купить, так хотели лицезреть тебя, о мой повелитель! Веришь, нет?!

– Верю, верю, да, – с интересом поёрзал на подушках султан Халил. – Придставил уже себе всё такое в объёмах и красках. А пачему ты их мне не привёз?

– А потому что – казаки!

– Зачем так кричишь, э? Где казаки?

– Там. – Бекул-ага неопрёделённо показал рукой сначала на север, потом на юг и на всякий случай, до кучи, на запад. Показал бы и на восток, но там сидел султан, и махать руками в его сторону было чревато…

– Везде казаки! Их было целых оди… одиннадцать!

– Всего одиннадцать? – поморщился владыка мира, и его стражи презрительно фыркнули.

– Одиннадцать сотен! – мигом выкрутился опытный торгаш. – И у них у всех были пушки! Мои воины дрались, как снежные барсы с гор Гиндукуша, каждый из них убил по сто казаков, но силы были слишком не равны…

– А ты?

– А я убил целых двести!

– Не, я не про эта. – Султан Халил приподнял зад, давая возможность визирю быстренько взбить пуховые подушки на троне. – Пачему ты геройски не погиб в бою за мой гарем?

– О, сотрясатель основ и феникс милосердия, а кто бы тогда принёс тебе эту печальную весть? – Бекул-ага вновь пустил фальшивую слезу, избегая смотреть властителю в глаза. – О мои бедные девушки, как они рыдали, как рыдали, понимая, что злая судьба отнимает у них единственный шанс лицезреть великого из величайших! Неужели за мой скромный подвиг мне не будет никакой, даже самой ничтожной, награды, э?

Тиран задумчиво переглянулся с визирем и поманил его пальцем.

– А ты рассказывай, рассказывай… Слушай, эта кто такой?

– Работорговец и поставщик невольниц в султанский гарем, – шёпотом напомнил визирь.

– Уважаемый человек?

– Не очень…

– Отлично! – даже захлопал в ладоши султан. – Тащи сюда шкатулку. Щас на нём пробовать будем. Э-э, пачтеннейший, ты всё мне рассказал, да? Ничего не утаил, не абманул меня?

– Как можно, о столб света и венец многобрачия?!! Я верный раб моего господина!

– Тагда гатовься, мы тебя мала-мала награждать будем.

– О Всевышний, сегодня праздничный день! Великий султан хочет осенить меня своей щедростью? – обомлел Бекул-ага, поскольку, честно говоря, не очень-то верил, что ему хоть что-то обломится. – Как кладезь мудрости узнал, что завтра я уже совсем умру с голоду, и кто же тогда возложит на себя почётное бремя поставлять новых рабынь в твой гарем…

– Слушай, я сам дагадался, да, – утомлённо зевнул владыка. – Мы всё панимаем, плахие казаки, подлое нападение, нет, какие они все мерзавцы, э… Нехарошие люди, зачем так паступили? А ты хароший! Ты ради маих новых наложниц и жён прошёл через все лишения?

– Да, да…

– Через эти жуткие испытания?

– Вай мэ…

– Всё это ради того, чтобы твой гаспадин узнал, что покусились на его рабынь? Именно паэтому ты ещё жив, да? – уныло спрашивал султан, меж тем как подоспевший визирь с поклоном доставил ему серебряный ларец. – Пачему так долго? Видишь, человек ждёт, абижается, наверна?!

– Не, не, не, заступник справедливости, я не в обиде!

– Честно?

Бекул-ага чуть не перекрестился в воодушевлении, но вовремя вспомнил, что он в султанате, здесь такое не катит. Поэтому просто покивал…

– Скромный какой, да? Не, ну тут обязательно нада наградить! Нада, и всё! – Владыка Халил самолично открыл серебряный ларец. – Иди сюда!

– Да, мой господин…

– Я тебе окажу величайшую честь. Я тебе такое сделаю, что ещё никому из придворных не делал, мамой клянусь! – Султан достал из ларца странного вида перчатку, больше похожую на человеческую руку, испещрённую шрамами и татуировками. – Но после стольких лишений гатов ли ты принять эту честь? Ты харашо себя чувствуешь? Может, отложим?

– Ни за что! Любой дар наищедрейшего будет для меня великим благом!

– Сам просит! – Султан Халил обернулся к подданным, и все согласно закивали. – Харошо, дарагой! Так ты готов, да?

– Готов, владыка мира!

– Точно готов?

– Да!

– Маладец, э?

– Да-а-а!!!

– Тагда лови! – Коварный Халил выбросил вперёд правую руку с перчаткой, и с его ладони сорвалась зелёная молния!

Один миг – и от хитрого работорговца осталась только кучка пепла, осыпавшаяся в упавшую одежду. Исчез бедолага в зелёной вспышке, даже вякнуть на прощанье не успел. Ну да туда ему и дорога, никчёмный был человечишка, непорядочный, без него лучше…

Едкий смрад заволок всю залу, а многоопытная челядь изобразила радостный восторг, на деле кривясь и стараясь хоть как-то спрятать нос под мышку. Кто-то чихал, кто-то склонялся в нижайшем поклоне, кто-то громче всех хвалил великую милость султана, главное, чтоб самому не попало…

– Слушай, а какая харошая вещь, а? – восхищённо рассматривая волшебную перчатку, вскрикнул султан Халил. – Не зря мы купили кожу с руки абиссинского колдуна, работает же, э?! А теперь быстро пазовите ко мне воеводу! Пажалуйста, да?

Визирь, видевший, что произошло с Бекул-агой, рысью сорвался с места и сломя голову кинулся исполнить приказ владыки. А тот поманил пальцем кальянщика и прилёг парить в стране ароматов. Это только кажется, что кальянное курение безобидное, но подсаживаются на такое дело быстро и курят каждый раз что повкуснее, а вкуснее даров Чуйской долины ещё нигде на Востоке не придумали. Так что оставим, братцы, эту заразу тягучую для эмиратов да султанатов, а нам свежий воздух дороже и пользительнее…

В то время воевода, бог знает, как его там по батюшке звали, во внутреннем дворе охрану тренировал. Внешне он был мужчина видный, высокий, с бородой, лысый как коленка, мускульно силён до жути и глаза такие даже страшные…

Стоит воевода посреди двора, ятаганом иранским импортным поигрывает. Вызывает себе супротивников, да что-то мнутся стражники, под тумаки лезть кому охота?

– Так, ты, ты и вот ты! Нападайте!

– Смилуйся над нами аллах, – пробормотали бедные стражники, взялись за копья и кинулись на воеводу.

А он над ними словно измывается, на одном месте пританцовывая. Тут ускользнёт, там пригнётся, да и ятаганом так небрежно полоснёт по руке, по ноге, вот уж и лежат все трое с копьями переломанными, кровью обливаются.

– Глупцы! Трусы! Бездельники! – В последний момент взлетел ятаган в грозной руке и…

– Великий султан Халил призывает своего верного воеводу!

Только это и спасло зажмурившихся воинов от верной смерти. На приказ султана бегут со всех ног, медлить нельзя, будь ты хоть трижды герой Арабских Эмиратов и самый страшный воин во всей Персии. Сплюнул наземь воевода, огорчился искренне, что не успел три души загубить, и пошёл быстрым шагом к владыке. Надо ж узнать, чего ему понадобилось? Может, в поход военный пошлёт, а может, и просто прямо сейчас прирезать кого-нибудь, благо как раз настроение подходящее…

Пробежался он по мраморным ступеням, растолкал челядь дворцовую лизоблюдствующую, развеял перед собой дым вонючий кальяновый и на одно колено перед султанским троном упал:

– Повелитель звал меня?

– А? Что? Кто эта, я не понял, э…

– Твой верный воевода, о владыка! Я прибыл по твоему первому слову! Прикажи мне убить всех врагов, и я залью их кровью все города, на которые падёт тень твоего гнева!

– А-а… это ты. – Султан выплюнул мундштук кальяна, зевнул и с трудом сосредоточился на деле. – Слушай, такое дело… Абидели меня.

– Кто посмел?!! – вскочил воевода, как бы в порыве праведной ярости хватаясь за рукоять ятагана. Тоже, видать, театральщиной не брезговал, перед вышестоящим себя показать всегда умел ненавязчиво…

– Значит, так. Бери своих лучших воинов и сабирайся в поход. Казаки савсем стыд потеряли, напали на мой караван! Новых рабынь отобрали, представляешь?

– Они пожалеют об этом, повелитель!

– Э, канечно, пожалеют, мы же им отомстим страшной местью! Ты меня знаешь, я такие вещи не спускаю. Но! Как только закончишь там всех убивать, не забудь набрать мне их женщин. Много не нада, штук десять – двадцать. Ну там пасимпатичнее посмотри, на свой вкус. Гаварят, в казачьих станицах очень красивые девушки…

– Приведу всех до единой, – гнусно усмехнулся воевода, но султан его поправил:

– Не-э, всех не нада. Ты пасматри, чтоб не было там толстый-молстый, кривой-мривой и чтоб бюст не нулевого размера, да? Всё понял? Иди давай, не томи, у меня и так гарем пустой…

Пока владыке подносили новый кальян, воевода тихо, с поклонами, начал сваливать, пятясь к дверям. Восточная традиция, если у тебя неуправляемое начальство с психическим креном на всю чалму, задом к нему не оборачивайся, мало ли…

– Я исполню приказ величайшего!

– Маладец, маладец, – пробормотал султан Халил и вдруг, вспомнив что-то важное, хлопнул себя по лбу: – Эй, визирь! Напомни точно, когда мы изволили казнить свой гарем?

– Ровно неделю назад владыка дня и ночи раскрыл заговор недостойных женщин, помышлявших о смене очерёдности и недозволительном женском оргаз…

– Да, да, харашо, дальше я сам! Вот слышал, дарагой мой воевода, неделю назад! А две недели уже будет савсем-савсем вредно для маего организма. Так что у тебя есть шесть дней. Нет, лучше пять. Ну ты всё панимаешь, да? Если не успеешь, или девушек не найдёшь, или что-то там не так пойдёт, не знаю, э-э… Ты тагда лучше сам себя где-нибудь тихо зарежь.

– Да, владыка. Я всё понял, – покорно кивнул опытный воин, и впрямь прекрасно понимая, что за этим толстым волюнтаристом не заржавеет…

А султан басурманский поудобнее на широком троне улёгся, всех разогнал, вроде придремнуть собрался, да как-то всё не убаюкивался. Поэтому решил он позвать своего верного убаюкивателя, главного придворного льстеца и восхвалителя, ибо сладкие слова великой силой обладают. Хоть хвала и не халва, но действует безотказно: и настроение поднимает, и самооценка не падает…

– Бирминдулла! Бир-мин-дулла!!!

В одну минуту из-за ковров да занавесей выбежал ловкий старичок в дорогом халате и чалме – сам с седой бородой до пояса, глаза хитрые, и хоть прихрамывает этак на левую ногу, но двигается быстро.

– Я здесь, о властитель Вселенной и всех межгалактических планетарных систем!

– Вай, какие мудрые слова… Давай скажи уже про меня что-нибудь, никак уснуть не могу.

– Все знают, что даже солнце на небе, рыбы в воде, звери в лесу, люди и животные – все они существуют в этом мире лишь благодаря неизмеримой милости нашего повелителя! – звонким и торжественным голосом начал старичок, а недовольные морщинки на лбу султана Халила быстро разгладились. – Им любуются луна и звёзды, ибо они от рождения лишены такой неземной красоты! Да и есть ли кто, могущий сравниться с величайшим и уникальнейшим в уме, в силе, в храбрости, в богатстве и красноречии, спрашиваю я? И не нахожу ответа! Ибо как же можно объять необъятное, постичь непостижимое, оценить неоценимое и осознать неосознаваемое…

В общем, и пяти минут не прошло, как под водопадом лести тиран Халил положил подушку на подлокотник трона, устроился поудобнее, скинул тапки с загнутыми носами и задремал, сладко посапывая, как избалованный ребенок.

Тут мы его и оставим, а усталый Бирминдулла, убедившись, что султан спит, так же тихо прихрамывая, исчез в потайной двери за пакистанским ковром. Боясь потревожить венценосный сон, все вели себя тихо, как положено. Не вовремя разбуженный повелитель страшен в гневе, так что дураков нет…

Наверное, поэтому никто и не обратил внимания на то, как из одного маленького оконца вылетел белый голубь. Да и что его замечать, мало ли голубей кружит над дворцом в синем небе? Но этот кружить не стал, полетел стрелой в сторону далёкого севера…

Много ли времени прошло, мало ли, мы в голубиной скорости несведущи. А только в свой срок и час сел голубь на знакомую голубятню не где-нибудь, а аж в самом стольном Санкт-Петербурге. И подошёл к нему специально отряженный чиновный служащий, на руки взял, нитку на лапке распутал да секретное донесение на записочке малой добыл. В тот же день побежал он с докладом к начальству, те к своему, и вот уже идёт шагами быстрыми молодой да стройный царский адъютант к нашему государю императору, важнейшую информацию с голубиной почтой под мышкой, в папочке, держит…

А русский царь в это время в своём кабинете скучал. Не то чтоб ему там одиноко было, с генералом да послом, совсем даже наоборот, просто дело уж больно неприятное – о своих же подданных гадости выслушивать. Но куда денешься, скандал-то международный! Вот и стоит перед государем французский консул, нотой протеста машет, без акцента ругается, без совести врёт:

– Вследствие вышеизложенного инцидента посольство великой Франции выражает свою крайнюю озабоченность произошедшим. Мы вынуждены убедительно просить ваше величество незамедлительно вмешаться, дабы остановить эскалацию прямого насилия в отношении свободных граждан Франции и сопредельных европейских государств!

Адъютант в двери тихонько проскользнул и к генералу седому рядышком пристроился. Сам на царя косит, а генералу на ушко шепчет:

– Из-за чего сыр-бор? Чего лягушатник так разоряется?

– Жаловаться пришёл, – так же шёпотом ответил генерал в усы.

– На кого сегодня?

– Да всё на того же… Ох, боюсь, в этот раз дело каторгой закончится!

– А-а, понятно, снова на атамана астраханского шишки сыплются.

– Так ведь он сам виноват по совести-то. Угораздило ж подраться с якобинцами…

А консул французский всё не успокаивается, свою линию гнёт, на гильотину парижскую намекает, чуть ли не военным вторжением в ответ грозит, хамло провансальское…

– Мы нижайше просим участия вашего величества в законном разрешении сложившейся ситуации и самого сурового наказания виновных! То есть, пардон, виновного!

– Хорошо, барон дю Валон, мы разберёмся, – устало выдохнул царь, краем глаза посматривая на часы.

– Не смею больше отнимать времени у вашего величества, – подчёркнуто официально поклонился француз и откланялся. – Всего наилучшего!

Вышел консул гордо, ни на кого не глядя, а государь генерала и адъютанта пальчиком поманил.

– Ну что, всё слышали?

– Ток точно, ваше величество.

– Тогда как это понимать? – начал постепенно заводиться наш царь-батюшка, ибо нервы его были на пределе. – Выходит, наш казачий атаман совсем распоясался, что послам иноземным вместо «здрасте» морды бьёт? Может, ему жить тут вольготно стало? Так я ему мозги-то быстро вправлю!

– Воля ваша, государь.

– Где этот бузотёр?

– На гауптвахте, – вытянулся в струнку адъютант. – Как и всегда…

Царь аж пятнами красными пошёл от гнева праведного, но тут двери в кабинет распахнулись, и вошла матушка царица. Адъютант с генералом сразу кланяться, она им кивает эдак приветливо. Государыня у нас в сказке происхождения австрийского, поэтому говорит чуток акцентированно, но всё понятно, чай, не первый год в России, выучилась, что к чему…

– Александер, свет мой, ты не забыть о приёме в честь годовщины моей-твоей-нашей внучка?

– Помню, душечка, помню, – нежно улыбнулся ей царь.

– И ещё, милый, ко мне на аудиенц-приём весьма настойчиво просится супруга французского посла. Право, я не знать, что там за беда? Принимать или нет, удобно ли?

– А вот это мы сейчас у генерала нашего и спросим, – опять помрачнел царь.

Надулся и смотрит скептически, дескать, давай выкручивайся, попривык на войне от международной политики прятаться, так на тебе прямо тут азы подковёрной дипломатии! А царица не отступает, хоть и смотрит ласково:

– Будьте так добры, мой друг, пролейте свет на сие пришествие. Что угодно госпоже баронессе от личный визит к нам?

Генерал и краснеет, и мнётся, а отвечать-то по-любому надо, не абы какая тётка с улицы спрашивает – сама матушка императрица!

– Право, смущаюсь и ответить, государыня…

– Ах, найн, не смущайтесь. Нам всем интересно!

– Слушаюсь. Итак, не далее как вчера с послом Франции произошёл досаднейший случай. Собрался он с соплеменниками что-то национальное у нас в кабаке отпраздновать. То ли день взятия Бастилии, то ли коронацию Наполеона, то ли победу при Аустерлице – им, французам, лишь бы выпить, а повод найдётся…

– Можно подумать, у нас не так, – с пониманием вставил царь, но государыня покосилась на него с упрёком. – Всё, всё, молчу, не перебиваю…

– Так вот, – постепенно воодушевляясь, продолжил генерал. – Сидят они в кабаке и, видать, приняли уже крепко. Песни свои поют французские: «Постель из ландышей пуста, лети в мой сад, голубка-а…» и это, заводное: «Зай, зай, зай, зай-й!» Мужики их не трогают, отдельно сидят. Кабатчик тоже, тока свою выгоду блюдёт, а вот девка, что им поднос с колоннадой бутылок несла, чем-то вдруг послу понравилось. Ну и щипанул он её за задн… за мягкое место! Все французы в хохот! А девка-дура взвизгнула, да и поднос не удержала, одна бутылка опрокинулась, и послу на штаны коллекционное шато-бордо-совиньон хрен их разберёт какого года…

– Но-но! – Царь пальчиком пригрозил. – Повыражайся у меня тут, не в казарме же!

– Виноват, – отмахнулся генерал, а у самого уже и лицо горит, и щёки красные, и воодушевление ораторское так и прёт. – Посол от ярости вскочил, грязным французским матом выругался, официантку нашу за косу хвать, а другой рукой как замахнулся и…

– И? – дружно спросили царь, царица и даже адъютант.

– И чует, держит кто-то его руку. Крепко так, словно клешнёй железною. А это атаман казачий, что в том же кабаке мирно холодец кушал, в драку влез. «Ты бы это, – говорит, – лягушатник, без фанатизма, а? Всё ж не у себя в Париже бардачном мамзелей под лифчиком щупаешь…» Посол от боли окривел да на пол приседать начал в страшных муках совести. Атаман же кивнул остальным вежливо, дескать, гулять гуляйте, но не балуйте, и к своему столику развернулся. А тут его сзади кто-то ка-а-ак табуреткой по голове – хрясь! И вдребезги!

– Голова?!! – чуть не упала в обморок впечатлительная императрица.

– Табуретка! Вдребезги, в щепки, в пыль! Ну, сами понимаете, у казаков кровь горячая, так что атаман тоже слегка погорячился. Его можно понять, допустимо ли, чтоб в наших кабаках какие-то шесть французов позволяли себе…

– Значит, французов шестеро было, – отметил государь. – Ты лучше скажи, трупов сколько насчитали?

– Не было трупов! Было четыре выбитых зуба, пара сломанных рёбер, вывихнутая рука у писаря посольства, порванный кафтан, три разбитых носа, один весьма сильно, до сих пор как у бульдога. Ну и немецкий посол лишился двух телохранителей и хромает на обе ноги в те редкие минуты, когда вообще встаёт с постели…

– Молодец, а?! Каков орёл! – восторженно подпрыгнул царь, в порыве гордости за отчизну кружа по кабинету смущённую царицу. – Э-э… стоп. А немцы-то, немцы чем ему не угодили?

– Ваше величество, посланник канцлера тоже был приглашён в числе гостей французского посла, но прибыл с опозданием. И, к всеобщему огорчению, не разобравшись в ситуации, решил сделать атаману тактичное замечание. Но почему-то шпагой… И его телохранители тоже. А у атамана под рукой был стол, ну и…