Loe raamatut: «Письма к незнакомцу. Книга 4. Любовь»

-1-

Приветствую Вас, Серкидон!

Тема «Любовь». Мы подошли к нетекучему Рубикону, перейдя который к любви человеческой относиться будет: или с осторожным уважение, или с белой завистью.

«Говорите только о любви, всё остальное – преступление», – восклицал неистовый поэт Луи Арагон¹. Закончим наши «преступления», Серкидон, образумимся.

«Разделилось всё на свете на любовь и нелюбовь», – пел белобородый бард Александр Дольский.

Вот мы и разделим наши эпистолярные утехи на: «о любви» – «не о любви». И давайте по завету Пушкина «Поговорим о странностях любви»², о её законах и беззакониях. Поговорим серьёзно, не отводя глаз ни от сияющих высот, ни от тёмных пропастей, где сгинуло столько… Но не будем сразу о грустном, давайте сначала о весёлом. Позвольте – анекдот.

Кинофестиваль. Встречаются два режиссёра.

– А, привет, привет, сколько зим сколько лет. Чем занят? Что снимаешь? Подожди, подожди, дай сам угадаю. Мужчина ты не старый, наверняка, снимаешь о любви.

– Прямо в точку! Хочу снять фильм о любви.

– Ну! Я говорил, что угадаю. Что же ты, охальник, там новенького придумал?! Ты снимаешь о любви мужчины… к коварному гермафродиту?

– Да, нет…

– Стоп, стоп, стоп… О любви мужчины… к молодому жирафу?

– Ну, что ты, нет, конечно.

– Тогда о любви мужчины… к длиннохвостой рыбке?

– Да и близко нет, я снимаю фильм о любви мужчины к женщине.

– Э-э-э, так ты кинодокументалист…

Будем и мы с Вами, мой отчасти поневоле целомудренный друг, подобными кинодокументалистами. Старомодными архивариусами древних чувств. Подробными хроникёрами любви людей. Остановим наш взгляд на взывающем чувстве любви мужчины к женщине и на вызванном ответном чувстве женщины к мужчине. На бурлении страстей человеческих! А что касается длиннохвостых рыбок, длинношеих жирафов, шелковистых овечек, ласковых кошечек оставим их сексуально продвинутым авангардистам вместе с шарфиками и бубликами…

Что же такое любовь?..

Упаси Вас бог лезть в словарь, я там такое вычитал, что потерял на время и способность формулировать, и желание писать о любви. Человеку невлюблённому выразить любовь словами невозможно. И жестами тоже. Даже ранее упоминаемый первопроходец жеста Кратил, и тот перед любовью спасовал бы.

Что же делать?.. У меня к вам конструктивное предложение. Как икону в окладе, давайте попробуем представить лик любви в образе. И не в одном. Представим королеву чувств и во многих проявлениях, и во многих одеяниях.

Беря пример с хозяев рачительных, каждую крошку сложим в ладошку. Припомним образы, которые мы уже использовали в ходе нашей переписки.

Не так уж и много воды утекло с тех пор, когда, говоря о первых людях и наших прародителях, мы предположили, что любовь стала для них спасательным кругом в первые дни изгнания в места негостеприимные, сырые и болотистые.

Вот и есть первый образ: любовь – спасительный круг для Адама и Евы. Для мужчины и женщины. Любовь-круг поддерживает на плаву любящую пару и не даёт ей потонуть в бурном море житейских проблем.

Говоря о трудах Джона Грея, мы с Вами торжественно обозначили любовь как алый парус человеческой души. Вот есть и второй образ. Дальше считайте сами. Я на счёт отвлекаться не стану. Меня уже захватила морская стихия. Я уже припомнил остерегающий афоризм:³

«Любовь – море чувств, в котором не учат плавать».

Как правило, не учат. А вот Вам, Серкидон, повезло, я вызвался быть Вашим инструктором по плаванью в море любви. И если Вы сразу топором пойдёте ко дну, успев лишь недокрикнуть: «Люб…», мне будет очень обидно. К тому же у меня из-за Вас наверняка будут неприятности: мне могут поставить на вид, могут перевести в младшие инструкторы, а отпуск предоставить в зимнее время. Поэтому прошу Вас быть прилежным учеником.

Продолжим о море словами Михаила Пришвина:⁴

«Любовь – это неведомая страна, и мы все плывем туда каждый на своем корабле, и каждый из нас на своём корабле капитан и ведет корабль своим собственным путём».

Маринист из Михаила Михайловича весьма относительный. Самое морское из того, что у него припомнилось, повесть «Корабельная чаща». А вот поди ж ты, как дело коснулось любви, потянуло писателя стать капитаном. И «плавсредство» выбрал правильно – корабль. Владимир Владимирович Маяковский выбрал утлую лодчонку, и «любовная лодка разбилась о быт»⁵.

Вперёд! По нарастающей! Вслед за тихим прозаиком – бурные поэты. Шекспир примерил тельняшку в переводе Маршака:

Любовь – над бурей поднятый маяк,

Не меркнущий во мраке и тумане.

Любовь – звезда, которою моряк

Определяет место в океане.

Не всегда место в океане, да и в жизни, моряк или неморяк определяет верно. И тогда возможно кораблекрушение или крушение надежд. И что тогда? Тогда по Ремарку:⁶

«Любовь – не зеркальный пруд, в который можно вечно глядеться. У неё есть приливы, отливы. И обломки кораблей, потерпевших крушение, и затонувшие города, и осьминоги, и бури, и ящики с золотом, и жемчужины… Но жемчужины – те лежат совсем глубоко…»

Сойдём на берег, пока не укачало. Мы немного поплавали, не утонули, и это хорошо. Плохо другое – не с того мы начали. Есть золотое правило: любить – королеву, ходить – с туза, начинать – с Пушкина. У Александра Сергеевича есть фраза прекрасная и грациозная, как чёрная пантера. Приведу лишь хвост её: «… но и любовь – мелодия»?.. Видимо, мелодия сердца…

Тут нам самое время подпеть Муслиму Магомаеву: «Ты моя мелодия,// Я твой преданный Офрей…»

Э-э-э… плохо… Нет, не то плохо, что гнусаво мы подпевали Орфею советской эстрады. В конце концов, мы же с Вами на эстраду не лезем. Только нас там и не хватало. Плохо, Серкидон, что Вы не знаете, кто такой Орфей, или когда-то слышали одним ухом, да позабыли печальную и поучительную историю его любви. Наверное, запомнили из школы, когда «проходили» «Евгения Онегина

Но уж темнеет вечер синий,

Пора нам в Оперу скорей:

Там упоительный Россини

Европы баловень – Орфей⁷.

Что мне с Вами делать? Придётся мне это миф Вам напомнить. Напомню, как вспомню…

Раз, два, три. Начали!

Орфей, сладкоголосый певец, славился и песнями своими, и своим редкостным умением игры на семиструнной…

На чём, Вы говорите? На арфе? Ну, тогда бы он был Арфей… Да, Серкидон. Вы меня расстроили таким предположением. Хотя я Вас понимаю, логично Орфею играть арфе, но искусство – продукт правого неупорядоченного, непричёсанного полушария, и земным логическим законам оно не подчиняется. У него своя, небесная логика. Не на арфе, не на семиструнной гитаре и даже не на балалайке играл Орфей… Сбили Вы меня, я всё снова начну…

Три-четыре! Вперёд!

Во всей Греции не было другого певца, который мог бы поспорить с Орфеем и в искусстве пения, и в мастерстве…

И опять не то… Вы меня своими балалайками основательно подкосили… Дайте мне пару минут настроиться на торжественный древнегреческий лад… Чтобы утихла в душе суета сует…Чтобы внутри наступила тишина… Чтобы добрый наш славянский Боженька босыми ножками пробежался по нейронным дорожкам сначала правого, а потом и левого полушария…Три-пятнадцать!.. Готово! Пробежался! Слушайте внимательно и главное тихо.

Необыкновенный певческий дар ниспослали могущественные олимпийские боги стройному юноше Орфею. А чудо-умением игры на семиструнной кифаре Орфей овладел сам. Слава о его волшебных песнях и сладкозвучной музыке разнеслась по всей Элладе. Слушая песни Орфея, полюбила его прекрасная девушка – Эвридика. Певец, поражённый красотой девушки, влюбился в неё с первого взгляда, и молодые люди поженились. Медовый месяц их был наполнен счастьем безмятежным. Сторонясь завистливых людей, гуляли молодые по полям и лесам. Орфей пел песни о любви к молодой жене, Эвридика, гуляя неподалёку, слушала их. И такой неподдельной любовью были наполнены песни Орфея, так они были проникновенны, и мелодичны, что даже обычно безучастная природа не оставалась равнодушной: звери шли к певцу, выбираясь из нор, птицы кружились над ним в неустанном полете, деревья клонили навстречу звукам ветви и даже камни – внимали…

Казалось, что ничто не сможет омрачить или нарушить счастье молодожёнов, но вмешался злой рок…

Однажды Эвридика зашла в лес дальше обычного. Она испугалась, побежала, не разбирая дороги, и угодила ногой в змеиное гнездо. Змея обвила стройную ногу молодой девушки и ужалила… Эвридика вскрикнула, и этот крик услышал Орфей. Он бросил на помощь молодой жене, но лишь успел увидеть, как смерть на чёрных крыльях уносит Эвридику в царство мёртвых…

Выпала из рук певца золотая кифара, и сам он упал на траву как подкошенный. Долго лежал Орфей, но, наконец, нашёл в себе силы встать на ноги. Он поднял с земли кифару и запел. Безмерным горем теперь полнились песни его, песнями пытался Орфей избыть, уменьшить свою боль. Но боль только множилась, воспоминания о молодой жене терзали душу Орфея. Он пел со слезами на глазах и посылал мольбы богам, прося сжалиться над ним и вновь соединить его с Эвридикой…

Боги не остались безучастны. Они послали к Орфею легкокрылого Эрота. «Ты мне нравишься Орфей, – сказал бог любви. – У тебя большое сердце. Не каждый раз мне удаётся так глубоко вонзить стрелу. Но оглядись, горе-певец, что ты делаешь своими тоскливыми песнями: травы вянут, деревья роняют ещё зелёные листья, птицы в испуге улетают, звери забились далеко по норам, и даже камни – плачут. Я послан остановить тебя. Боги разрешили показать тебе дорогу в царство мёртвых. Но только до Стикса. Дальше – разбирайся сам…»

Только кифару взял отважный путешественник в дальний путь, в страну теней, из которой ещё не возвращался ни один смертный. Долго шёл Орфей еле заметными тропами, и вот, наконец, появилась река Стикс – граница между Светом и Тьмой. Дождавшись перевозчика Харона, Орфей обратился к нему: «Перевези меня. Я иду за Эвридикой, мне не нужна жизнь без неё».

«Посмотри вокруг, – строго сказал Харон. – Ты видишь, стоят тени людей. Тебе, живому, в моей лодке…» И запел Орфей, не дав договорить грозному перевозчику, разнеслась по Стиксу грустная мелодия, выпали вёсла из рук Харона, и замер перевозчик…

Впервые разрешил он сесть в лодку живому человеку. Не прерывая пения, сошел Орфей на противоположный берег. Не прерывая пения, прошёл он мимо остолбеневшего вдруг Цербера. Не прерывания пения, зашёл он во дворец мрачного царя Аида и умолк лишь у трона его…

«Что ты делаешь в царстве теней, человек», – грозно спросил Аид, подняв свой меч…

Тут я по законам сериала прервусь, да и утро моё закончилось.

Жму Вашу ещё полнокровную руку, и до следующего письма.

-2-

Приветствую Вас, Серкидон!

Представляю себе, как Вы извелись-то, моё письмо ожидаючи. Что же будет дальше с Орфеем? Чем сердце его успокоится?.. Не волнуйтесь, Аид как поднял меч, так его и опустил.

Кстати говоря, на упомянутых двух простых вопросах – «Что будет дальше?», «Чем дело кончится?» – наваривают большие деньги жулики, штампующие дешёвые сериалы. Если хотите им уподобиться, расскажите Вашей зазнобе занятную историю особым образом. Оборвите речи на самом интересном месте и убегайте, крича: «До завтра!»…

Только не рассказывайте истории, окончание которых можно найти в вашей мировой паутине, что черти сплели. Заглянет умница-разумница куда следует, всё без Вас узнает, а когда Вы, вдохновенный паучок, заявитесь, продвинутая мушка скажет:

«Серкидон, про стародавние путешествия молью битого Орфея мне слушать не интересно. Лучше придумай для нас какое-нибудь свежее путешествие. И лучше, если оно будет свадебным…»

А теперь вернёмся в царство Аида.

Замерли в страхе придворные. В предчувствии ужасной развязки сжалась от страха жена царя, прекрасная Персефона. Но снова запел Орфей… И опустился меч грозного владыки, расправились суровые черты лица, и голова его опустилась на грудь.

– Проси, что ты хочешь, – певец, – сказал Аид. Я выполню твою просьбу. Никогда ещё такая музыка не звучала под сводами моего царства».

И преклонил колена Орфей: «О, могучий владыка, отдай мне мою Эвридику. Такой молодой она сошла к тебе, таким недолгим было наше счастье. Разреши ей насладиться зеленью трав, трепетным ожидание весны, моими песнями, моей музыкой и моей любовью. Ведь всё равно нам не избежать возвращения к твоему престолу, в твои подземные чертоги».

– Хорошо, – ответил царь. Я отдам тебе Эвридику, но с одним условием.

– Я согласен на любые условия! – воскликнул Орфей.

– Весь путь назад ты не должен оглядывать. Только выйдя на свет, ты имеешь право увидеть лицо жены своей. Если оглянешься – навсегда потеряешь её…

И пошёл Орфей в обратный путь, и тенью за ним шла Эвредика. Ни свирепый Цербер, ни строгий Харон, послушные приказу Аида, не препятствовали им. И вот уже Орфей вступил на другой берег, и начал путь по еле заметным тропинкам. Вот уже вдали забрезжил свет. И тут сомнение захватило душу юноши: «Я же не слышу за собой ни голоса Эвридики, ни поступи, ни дыхания её. Сдержал ли Аид данное слово? А что если?.. А вдруг царь?..»

Охваченный такими беспокойными, тревожными мыслями, забыв всё на свете, оглянулся Орфей… и лишь успел увидеть, как быстро истаяла тень Эвридики…

Бросился он назад к Стиксу, но не нашёл дороги. Стал молить богов, но боги отвернулись от него. И даже песни не помогли. До самой смерти тосковал Орфей о своей возлюбленной…

Грустно?.. Конечно, история грустная. Но давайте сделаем из неё выводы:

Первое.

Подобно тому, как царь Аид управлял своими слугами, мужчина должен управлять своими чувствами и эмоциями. Когда они становятся непослушны, жди беды.

Второе.

Не всегда «остановиться, оглянуться»⁸ полезно. Молодая любовь должна быть безоглядна, юноша должен твёрдо верить, что его любимая тенью идёт за ним.

Ну, и третье.

Дал слово – держи. Особенно, если дал это слово Богу, президенту компании, в которой работаешь, непосредственному начальнику или любимой тёще.

Вот такое у нас получилось длиннющее и незапланированное отступление от образов любви. А всему виной Ваша, мягко скажем, неосведомлённость.

Небольшое дополнение. Если что-то удовлетворило Вас не полностью, если мой рассказ где-то неясен, послушайте оперу Кристофа Глюка⁹ «Орфей и Эвридика»¹⁰. Скрипка музыканта Ойстраха¹¹ донесёт до Вас то, что нельзя передать словами.

Тешу себя мечтой, что наш небольшой творческий коллектив (Кристоф Виллибальд Глюк, Давид Фёдорович Ойстрах и Ваш покорный эпистолярный слуга), раскрыв образ Орфея, подготовил Вас к восприятию определения любви от французского писателя Эрнеста Ренана¹². И теперь оно будет Вам как родное: «Любовь – настоящий Орфей, поднявший человечество из животного состояния».

Если что-то непонятно, опять послушайте, опять почитайте, опять послушайте. Но не перестарайтесь. Хорошо, когда музыка Глюка – в душе, но если глюки появляются в голове, умственные труды нужно срочно прекращать…

А вот что мы с Вами сейчас сделаем, Серкидон. Мы не ограничимся Эрнестом Ренаном, продолжим выслушивать мнения французских писателей об интересующем нас многоликом чувстве. Почему писатели должны быть именно французскими? Ну, а кто же больше французов знает о любви?

Автор романа «Превратности любви», многоуважаемый нами Андре Моруа: «Любовь – это недуг, симптомы которого каждый раз проявляются по-разному».

Участник Бородинской битвы Фредерик Стендаль: «Любовь – восхитительный цветок, но требуется отвага, чтобы подойти к краю пропасти и сорвать его».

Поклявшийся в молодости быть «Шатобрианом или никем» Виктор Гюго выступает с ботаническим образом, достойным романтического барона Шатобриана:

«Любовь – как дерево; она вырастает сама собой, пускает глубоко корни во всё наше существование и нередко продолжает зеленеть и цвести даже на развалинах нашего сердца».

Анатоль Франс¹³, писатель которого современники называли «самым французским, самым парижским, самым утончённым», предположил: «Любовь – есть небесная капля, которую боги влили в нашу жизнь, чтобы уменьшить её горечь».

Знаете, Серкидон, в застойные семидесятые годы двадцатого века учёные собрали все советские анекдоты и бросили их в советскую счётную машину. Машина три дня, подобно стиральной, фырчала, свистела, стучала, крутила и, наконец, выдала анекдот века: «Уехал муж в командировку, а к жене приходят два любовника, оба евреи, Василий Иваныч и Петька».

Давайте и мы поступим подобным образом. Суммируем французские определения и что же мы получим. Получим, что любовь – есть прихворнувший Орфей, пытающийся залезть на дерево у края пропасти, чтобы сорвать с него цветок, в который попала небесная капля.

Вам понравилось?. . Мне тоже не очень. Засчитаем эксперимент как неудачный…

Не поверите, Серкидон, что со мной сделали эти французы. Потянуло на подвиги, захотелось выпить бутылку бургунского или шампанского, приударить за мадам Бонасье или Бовари, вызвать на дуэль Рошфора или Родольфа. Я, конечно, с этим «захотелось» справлюсь. Поступлю с ним, как грозный Аид поступил бы с непослушным подданным. Но писать сегодня больше не буду. Только греческим философом подправлю Стендаля. Уж если любовь и цветок, то «нездешний цветок», как определил Платон.

Позвольте с любовью откланяться, и до следующего письма.

-3-

Приветствую Вас, Серкидон!

Какие-то рискованные у нас экскурсы. Всё нас куда-то заносит, то в Древнюю Грецию, то на дерево, то на край пропасти. Давайте будем осторожней.

Ну так вперёд. Вперёд – и с песней! С песней-определением от Юрия Антонова: «Ах, любовь, ты, любовь, золотая лестница, //Золотая лестница без перил…»

Верно, верно, мы её уже напевали, когда рассуждали о разных лестницах. Спрашиваете, почему эта лестница без перил? А чтобы там, на верху, на сияющей вершине не было слишком людно… Ну вот, опять нас занесло!.. Должно быть увлекательно с небесной высоты смотреть вниз. Но ведь и не разглядеть-то ничего без оптических приборов…

«Я настолько зоркий сокол,//Что ношу очки без стёкол» – похвастал Михаил Векслер. А как у Вас, Серкидон, со зрением? Очков нет, лёгкая близорукость есть! Отлично! Вам легче, чем «зорким соколам» влюбиться надолго. Какой-то английский (или американский) дядька¹⁴ заметил, что любви повышенная зоркость вредит. Любовью де в очках не занимаются. Хотя, думается, очковая змея, занимаясь любовью, очки не снимает. Но если говорить только о людях, то надо согласиться: меньше видишь – больше любишь. И если любовь – обман, то, прежде всего, – обман оптический.

Расскажу о любовной оптике. Великий испанский писатель, снарядивший благородного Дон Кихота в бесконечное путешествие по миру, сказал: «Любовь носит такие очки, сквозь которые медь кажется золотом, бедность – богатством, а капли воды – жемчужинами». А обычная скотница, добавим, – прекрасной дамой. Первый оптический образ от Мигеля Сервантеса: любовь – волшебные очки.

Знаю ещё одного рыцаря любовных парадоксов, воспевшего и высоко поднявшего на щит тему любви. Это, прошу любить и жаловать, писатель-публицист Юрий Рюриков¹⁵. В шутку Юрий Борисович называл себя «амуроведом», а главная его книга – «Мёд и яд любви». Помимо многих интересных наблюдений, в этом труде говорится о двойной оптике любви. Достоинства любимого человека преувеличены, как будто человек влюблённый смотрит на него в бинокль. Недостатки же видны, но едва-едва. Они так преуменьшены, словно видимы в бинокль перевёрнутый. Метафора Рюрикова: любовь – волшебный бинокль.

Афорист Юрий Татаркин, наш современник, который только мечтает стать таким великим, как Сервантес, таким эрудированным любвиведом, как Рюриков, создал сложную систему: «Любовь – это величайший иллюзион с использованием потайных зеркал: человек влюбляется не в другую личность, а в систему созданных отражений собственных домыслов и мечтаний».

Вольтер сказал короче, заменив отражение зеркал отражением человеческой фантазии: «Любовь – холст, предоставленный нам природой и расписанный воображением».

Раму для этого холста возьмём у Шекспира:

Мой глаз гравёром стал и образ твой

Запечатлел в груди правдиво…

С тех пор служу я рамою живой…

Оговоримся насчёт «правдиво». Придёт время, и я основательно подкую Вас гвОздиками многочисленных примеров, а пока поверьте на слово: лирическому герою кажется, что образ любимой женщины запечатлён правдиво. Он в это свято верит. А с остальным смиренно согласимся. Любовь – картина, написанная влюбленным невидимыми больше никому красками, а сам он – живая рама.

Серкидон! Раз уж речь зашла о живописи, спрошу, а Вы не пробовали рисовать? Нет. Ну и хорошо, больше удовольствия получите от живописаний подлинных мастеров. Если случайно (а чего в жизни не бывает) окажетесь в Риме, непременно зайдите в Национальный музей. Отыщите картину Микеланджело Караваджо¹⁶ «Нарцисс». Человек, увидевший это прекрасное полотно впервые, впивается в него глазами, так же как и прекрасный юноша в своё отражение… Давно я Вам не сказывал сказок древнегреческих…. Позвольте исправиться:

Необычайно красивый и превосходно сложенный Нарцисс был высокомерен и заносчив. Девушки бросали на него пылкие взоры, женщины открыто добивались его любви, но ко всем оставался безразличен гордый юноша. Многие нимфы, полюбив Нарцисса, страдали, мучились и сохли от любви. Нимфа под именем Эхо высохла так, что остался от неё один голос. Но и это не тронуло жестокосердного юношу. И тогда отвергнутые Нарциссом женщины пожаловались богине правосудия Немезиде. Знали к кому обратиться. Пошли бы к Зевсу, он бы посоветовал им смиренно ждать мужской любви, а не бегать с жалобами. Немезида же, сама будучи женщиной, поступила иначе. Гордеца решено было наказать. Дело поручили богу любви Эроту. Он, выходит так, у богов мальчик на посылках. Легкокрылый порученец… Что же было дальше?

Возвращаясь с работы… пардон, с охоты Нарцисс заглянул в незамутнённый источник. Десятки раз видел он себя отражённым в воде, и ничего судьбоносного не происходило, но в этот раз, лишь только юноша увидел себя, Эрот выпустил стрелу и попал (нет бы промахнуться!) в сердце. Нарцисс влюбился… в своё отражение. Он созерцал самого себя, отражённого в чистой воде, и никак не мог оторваться, от этого занятия. Юноша сидел неподвижно, не пил, не ел и превратился в цветок…

К чему это я? Да к тому, что забыли мы с Вами самый известный образ, символизирующий любовь – сердце, пробитое стрелой Эрота.

А знаете что, Серкидон, раз уж оказались мы рядом Нарцисом, давайте погуляем. Вот по этой лесной тропинке выйдем на лужок, где водят хороводы нимфы. Оглядимся и прислушаемся. Гудят шмели, трещат крыльями стрекозки, порхают бабочки. Из всего летающего ассортимента бабочка более всего поражает воображение сентиментального человека.

Необычайно тонко чувствовавший природу Сергей Тимофеевич Аксаков, благодаря которому узнали мы про «Аленький цветочек», утверждал: «Из всех насекомых, населяющих Божий мир, из всех жёлтых тварей ползающих, прыгающих, летающих, – бабочка лучше, изящнее всех…»

Вот и уподобим любовь легкокрылой бабочке, ловить которую не будем. Психотерапевт Виктор Франкл¹⁷ диагностировал: «Чем больше ловишь, тем более ловко она ускользает от вас. Но если вы перенесёте своё внимание на другие вещи, она прилетит и тихонько сядет на ваше плечо»¹⁸.

Не так ли любовь? Бывает и так.

А теперь представьте себе, Серкидон, наивного трёхлетнего малыша, который поймал бабочку, оторвал ей крылышки и удивляется: «Почему бабочка не летает?!»

Он её подбрасывает, а она всё равно не летит. Такое случается и со взрослыми, с виду умными мужчинами. Искалечит взрослый дядя бабочку, которая доверчиво присела к нему на плечо, а потом удивляется совсем по-детски:

«А почему меня никто не любит? А почему мне так одиноко?»

«Но почему бабочка?» – не соглашается философ испанец Ортегат. Уж если сравнивать любовь с каким-либо насекомым, то только с пчелой, которая жужжит, не давая покоя, которая и дарит мёд, и нещадно жалит».

Обратите внимание: опять – мёд. Не случайно римский поэт Тибулл¹⁹, обозначил любовь как «сладчайшую тайну»… Тайну человеческой души.

Серкидон, позвольте и мне сунуться в калашный ряд благородных мужей. Предлагаю Вам мною придуманный образ: В потаённом уголке человеческой души укрыт сосуд любви. Любовь в него собирается капля за каплей, синтезируясь из светлых чувств и побуждений, из желаний ощутить: особую цельность, чувство сокровенного родства, продолжить себя в вечности. У кого-то жидкость собирается быстрее, у кого-то медленнее, но когда сосуд наполняется до краёв, он опрокидывается на человека… который оказался рядом. Он может не соответствовать идеалам, быть не таким, не этаким, но это уже пустые разговоры и бессмысленные сетования. Всё уже произошло: сосуд опрокинулся, светлая жидкость омыла, возможно, случайного и недостойного, и вот он уже избранный и возлюбленный… Любовь вспыхнула, оснастилась очками, биноклем, и теперь надо долго ждать, когда весь этот иллюзион кончится… А потом ждать, пока сосуд наполнится снова…

Отсюда вывод: окружайте себя, Серкидон, достойными девушками, на одну из них может выплеснуться Ваша любовь. Отнеситесь к Вашему чувству по-хозяйски. А вдруг Вы однолюб? У однолюбов сосуд любви наполняется один раз за всю жизнь. Одна минута нужна, чтобы углядеть-выделить девушку, один час – чтобы заинтересоваться ею, один день (или ночь), чтобы полюбить её и, порой, целая жизнь, чтобы забыть…

А чтобы перечислить всё, с чем люди сравнивали любовь и жизни не хватит. Воистину был прав француз Николя Шамфор, о котором в прошлом письме я бессовестно позабыл: «Любовь – единственное чувство, в котором всё истинно и всё лживо; скажи о ней любую нелепость – и она окажется правдой».

Ну, возьмём к примеру народные присказки: «Любовь зла – полюбишь и козла», «Любовь добра – полюбишь и бобра», «Любовь слепа – полюбишь и клопа».

Казалось бы, шутки люди шутят. Ан нет, это любовь шутит шутки с людьми. Все эти козлы, бобры, клопы то и дело оказываются предметами чистой девичьей любви… Кто в этом виноват? Поэт Михаил Векслер, который диагностировал: «Нет, не пуля дура,//А стрела Амура». Кто этот Амур? Да такой же бог любви, только в римской версии.

Серкидон! Мы славно потрудились! Припомнили ранее упомянутые образы любви и как следует разбавили их новыми.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.