-8-
Пpиветствую Вас, Сеpкидон!
И снова о титанах духа…
Иные мужи, как бы невзначай, перед своим именем ставят множество упоминаний о знаках отличия, сведений о былых и нынешних почётных должностях, обязанностях, указания о добытых званиях и наградах…
Гораздо конкретнее были первобытные охотники. Они носили ожерелья из зубов поверженных животных. Что же касается должностей и званий, они, как наряды и украшения некрасивой женщины, – дымовая завеса, скрывающая суть. Человек за дымом может вполне оказаться и мелким, и гадким, и никудышным. Может оказаться ловкачём, умеющим лишь в нужный момент выставиться под ласковый начальственный взор и подставить грудь под очередную награду.
Если человек имеет ценность сам по себе, если его личность выступает перед «мишурным блеском», «суетой сует и всяческой суетой» так же, как Анна Аркадьевна выступала из платья своего, можно не говорить много. Пpосто назвать с почтением фамилию-имя-отчество, и сразу возникнет наpаботанный жизнью образ. Скажем с уважительным восторгом – Лев Николаевич Толстой! И – возникнет пауза. Нужно время, чтобы огромный образ загрузился в сознание…
Личность Льва Николаевича сверхзначительна. Она вышла далеко за должности, определения, звания, за пределы своей эпохи… Можно и ФИО не называть. О человеке такого масштаба, о таком «матёром человечище»40 часто говорят иносказаниями. «Яснополянский отшельник», «гpаф, идущий за плугом», «автоp бессмеpтных pоманов «Война и миp» и «Анна Каpенина», «проповедник непротивления злу насилием», «зеркало русской революции», опять же – «тайновидец плоти».
Чтобы ни писал, чтобы ни обдумывал русский литератор, он уже не может не учитывать заданный уровень, сияющие вершины произведений белобородого классика.
Пpо «тайновидца плоти», вспомнилось в том момент, когда у Кити вырвалось: «Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней».
В такие минуты слышится голос Кити, прощаются творцу все его издержки и длинноты, понимаешь, что этими нескучными скучностями и ненудными нудностями сочинитель растягивает тетиву повествования, чтобы потом вонзить заострённое истиной предложение прямо в сердце читателя…
«Любовь ослепляет мужчину и делает зорче женщину», – сказал Ремарк41. Вот такую ремарку поспешу вплести, поскольку слова немецкого писателя удивительным образом подтверждаются толстовскими персонажами. Вронский ничего не видел перед собой, кроме ослепившей и ослепительной Анны. Молоденькая Кити увидела не по годам многое.
Что же бесовское углядела Кити открывшимся сверхзрением?..
Готовность к супружеской измене! Именно, именно… К измене законному мужу, которому под венцом и перед Богом поклялась Анна, будучи молодой девушкой, в вечной верности. Но не думайте, Серкидон, что они с Вронским тут же после бала поехали в номера. Де-факто до грехопадения было далеко, год или около, но пошатнулась душа, но сомнение – а нужно ли продолжать скучную, монотонную, якобы добродетельную жизнь? – зародилось на том балу, где Анна Аркадьевна блистала, порочно выступая из платья своего, порождая в мужчинах вожделение, зажигая их взоры пламенем первородного греха.
«Тебе недодают, тебя обманывают, посмотри, какие мужчины вокруг, – шептал ей бес на ушко. – Неужели механический морщинистый сухарь, хрустящий пальцами, так и останется твоим единственным мужчиной? Хватит с него, что он волею судьбы оказался первым. Ты достойна большего… Ты достойна ПОЛНОЙ любви…» – «А что такое полная любовь?..»
Он ждал этого вопроса. Он только и ждёт, когда с ним вступят в переговоры, а уж наплетёт…
Тётка постаралась выдать Анну замуж пораньше. Девушке было восемнадцать, от силы девятнадцать лет. Выдали за мужчину, который – на двадцать лет старше. Через год или чуть более того родился сын, и казалось, что всё хорошо, всё, как дОлжно. Но шло время. Муж старел, а жена – стремительно расцветала. На роковом балу Анне лет двадцать семь – двадцать восемь. Куда только подевалась бывшая наивная девушка! Анна превратилась в зрелую великосветскую даму. С впечатлительной душой. Душой, которой нужны новые опыты…
Полная любовь включает три составляющие: семейную, романтическую и сексуальную. Это когда в наличии: мужчина-муж, мужчина-мечта и мужчина-любовник. Такое случается нечасто. Разве что в медовый месяц все три составляющие присутствуют и все три (о чудо!) в одном мужчине. Это высшее женское счастье и праздник гармонии… Но праздники, даже бразильские карнавалы, не длятся вечно. Они сменяются суровыми буднями.
Просятся на бумагу слова Александра Дюма-сына42:
«Цепи Геминея настолько тяжелы, что нести их можно только вдвоём, а иногда и втроём».
Обратите внимание, женщина ничего не несёт, она не должна напрягаться, ей это не полезно. Брачный воз должен тянуть мужчина, а если не тянет, к нему приходится подпрягать ещё одного-двоих. Полная любовь в наличии, но она – растраивается. Растраивается от слова «три». Был один, а стало три. А женщина расстраивается от наступившей дисгармонии. Но ненадолго, свыкается. А что делать, недаром в народе говорят: «Бабе нужен хахаль, трахаль и выхухоль». Вероятно, последнее слово, и только оно, ясно Вам не вполне. Поясню. Выхухоль – редкое животное с ценным и необычайно красивым мехом. Изделия из такого меха – есть заветная мечта почти каждой женщины.
А в деревнях говорили, что есть мужчины – для хоровода, для огорода и для продолжения рода. Тут специфика сельской местности.
Но обратимся к примерам.
Ранее у купчихи для обеспечения был купец, страсти тела смирял приказчик, а для души – гусар.
У нынешней женщины: сидит у телевизора небритый супруг, выпивающий, с помятой физиономией, но – отец семейства, детишки его папой зовут, какие-то деньги всё-таки до дома он доносит. На работе своей голубка наша тесно дружит с мастером по наладке – Иваном Петровичем. Золотые руки у человека, да и не только руки. А в фотоальбоме – Брюс Уиллис, из журнала вырезанный. На марше полная любовь и мудрость житейская.
А как же обстоят дела у Анны Аркадьевны?
Семейная составляющая. Тут всё в порядке. Алексей Александрович Каренин – законный супруг, опора, помогает воспитывать сына, содержит жену и о ней заботится.
Романтическая. Тут дело плохо. В романе без обиняков пишется о «непоэтической» внешности Алексея Александровича. Но и без подсказок со стороны автора можно понять, что не такие мужчины, как Каренин, владеют девическими грёзами. Романтикой альянс Карениных обделён. Романтикой и не пахнет. Пахнет скорее нафталином.
Сексуальная составляющая. И тут плохо. Министерский робот, Каренин всю страсть оставляет на работе, а к жене подходит по мере биологической необходимости. Анна отбывала с ним сексуальную повинность. Её можно уподобить молодой верблюдице, которая девять лет шла через чувственную пустыню, приблизилась к колодцу и ещё год смотрела на живительную влагу, прежде чем прильнуть к ней…
Николай Беpдяев43 писал: «Я всегда считал пpеступным не любовь Анны и Вpонского, а бpачные отношения Анны и Каpенина…»
Любви в этом бpаке не было изначально. Тётка, преступница тётка, обрекла Анну и на отношения со стариком (смотрите картину «Неравный брак» художника Василия Пукирева44) и на неизбежную измену…
Изменив мужу, имея молодого любовника, Анна Аркадьевна мучилась и страдала, не могла «уяснить себя» (что легко получалось у Вронского), не могла определить того положения, в котором оказалась. Провидение пыталось подсказать грешнице снами:
«Ей снилось, что оба вместе они её мужья, что оба расточают ей свои ласки. Алексей Александрович плакал, целуя ей руки, и говорил: как хорошо теперь! И Алексей Вронский был тут же, и он был также её муж. И она удивлялась тому, что прежде ей казалось это невозможным, объясняла им, смеясь, что это гораздо проще и что они оба теперь довольны и счастливы. Но это сновидение, как кошмар, давило её, и она просыпалась с ужасом».
Почему с ужасом? Десятки светских дам имели любовников и среди военных лиц, и среди гражданских. И это не считалось чем-то ужасным. Ну, пошёптывали. Ну и что?
Вот когда Анна ушла к Вронскому и стала требовать развода у Каренина, получила она вместо развода долгую головную боль. Горе и трагедия Карениной заключались в том, что возжелала она полной любви непременно от одного мужчины. От Алексея Кирилловича. Она идеализировала Вронского и настойчиво требовала от него невозможного. Но Вронский всё, что мог, уже совершил. Соблазнил, сманил… Он был хорошим военным (ать-два), показал себя толковым помещиком (купить-продать), но заполнить любовью Анну, такую измученную суховеем, такую любовеёмкую женщину, он был не в состоянии.
А кто бы тут не сплоховал? Ахиллес? Геракл? Царь Соломон? Зевс? Много ли на свете семей, где мужчина в одиночку справляется с тремя составляющими любви? Такое нечастое явление бытует только в счастливых семьях. Этим, кстати говоря, «все счастливые семьи похожи друг на друга»45.
Серкидон! Чуть было не забыл! Мы не ответили на вопрос «кто виноват»? Анна? Вронский? Каренин? А я думаю – нет. Я – школьник семидесятых считаю, что виновато царское правительство, допустившее свободную продажу морфина и опиума. Анна Аркадьевна привыкла искать спасение в этих химикатах, они в конечном счете её и погубили.
Вот и всё на сегодня. Спешите, Серкидон, нарабатывать свой образ, свои иносказания. Пока Вас трудно определить иносказательно. Ну, можно про Вас сказать – «молодой человек, которого пытался вразумить Сочинитель писем, да только зря старался».
Не нравится Вам такое иносказание? Поспешите заменить его на более привлекательное. Пока резвы ноги и крепки руки. Ногами бегайте в библиотеку, руками берите книги великих русских писателей. Там найдёте ответы на вопросы, которые Вы задавали мне?
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-9-
Приветствую Вас, Серкидон!
В июне 1833 года Алексей Николаевич Вульф, житель Тригорского, сын соседки и приятельницы Пушкина, счастливый любовник Анны Керн делает следующую дневниковую запись:
«С большим удовольствием перечел я сегодня 8-ю и вместе последнюю главу «Онегина», одну из лучших глав всего романа, который всегда останется одним из блистательнейших произведений Пушкина, украшением нынешней нашей литературы, довольно верною картиною нравов, а для меня лично – источником воспоминаний весьма приятных по большей части, потому что он не только почти весь написан в моих глазах, но я даже был действующим лицом в описаниях деревенской жизни Онегина, ибо она вся взята из пребывания Пушкина у нас, «в губернии Псковской». Так я, дерптский студент, явился в виде геттингенского под названием Ленского; любезные мои сестрицы суть образцы его деревенских барышень, и чуть не Татьяна ли одна из них. Многие из мыслей, прежде чем я прочел в «Онегине», были часто в беседах глаз на глаз с Пушкиным, в Михайловском, пересуждаемы между нами, а после я встречал их, как старых знакомых. Так в глазах моих написал он и «Бориса Годунова» в 1825 году, а в 1828 читал мне «Полтаву», которую он написал весьма скоро – недели в три. Лето 1826 года, которое провел я с Пушкиным и Языковым, будет всегда мне памятным, как одно из прекраснейших».
Давайте, Серкидон, дружно позавидуем этому везунчику и баловню судьбы! Молодым (младше Вас) он слышал стихи Пушкина. И как: в исполнении автора!!! Хотелось бы надеяться, что заливает парень, хвастает… Напрасно, нет нам такого утешения. Подтверждение дневниковой записи находим в романе:
Но я плоды моих мечтаний
И гармонических затей
Читаю только старой няне,
Подруге юности моей,
Да после скучного обеда
Ко мне забредшего соседа,
Поймав нежданно за полу,
Душу трагедией в углу…46
Он ещё и обедал у Пушкина! Ну, Вульф, ну, просто всё в одни руки!
Поспешу его хоть как-то «раскулачить»: образ Ленского собирательный, сватают ему и поэта Дмитрия Веневитинова, и не только. А уж Татьяной считала себя каждая вторая барышня пушкинских времён – и петербурженки, и москвички. Хотя образ Татьяны привёз поэт в свою деревенскую ссылку из Одессы…
Готовясь написать Вам о давнем, гусиным пером писанным, великом художественном произведении, перечитал я «Евгения Онегина» уже не сказать в который раз, и, не поверите, мурашки бегали у меня по всё ещё волосистой коже головы, руки подрагивали от возбуждения, пятки от удовольствия елозили по паркету… Какое это счастье, что мы можем взять и прочитать роман весь в полдня и не ждать, как приходилось ждать тому же Вульфу, появления каждой новой главы… Хоть тут нам с Вами повезло больше!
Ну, хорошо… Вы, Серкидон, сдаётся мне, мои восторги не разделяете. Тогда разделите моё недоумение, связанное с отдельными моментами в «Евгении Онегине». Напишу Вам про непонятки, которые возникли у меня при первом знакомстве с романом в школьные годы чудесные.
Не всё, мягко говоря, понял я при первом прочтении, а человека, который объяснил бы, такого, как положим, Владимир Набоков47, рядом не оказалось. Начнём, как водится, с начала…
Первая же строчка: «Мой дядя самых честных правил…»
Ну и что?.. Это теперь «ну и что?», а во времена Пушкина опытный чтец-декламатор делал небольшую паузу, а слушатель (пусть будет всё тот же счастливчик А.Н.Вульф) улыбался. Почему? Потому что популярна была ныне забытая басня Крылова «Осёл и Мужик», и четвёртой в басне шла строка – «Осёл был самых честных правил…» С самого начала романа современник поэта посредством аллюзии получал некую скрытую от нас информацию о дяде – полунамёк, малую дозу иронии.
А что же натворил этот дядя? «Он уважать себя заставил…» Каким образом? Он скончался. Вот так высокопарно раньше говорили об умерших. Уважать себя заставил, или ещё говорили – преставился. Надеюсь, Вы понимаете перед Кем?
Нынче говорят «дуба дал», «скопытился», «в ящик сыграл», «коньки отбросил», «крякнул», или ещё скажут: «умер Максим, ну и хрен с ним»… Жизнь человеческая за последнюю пару веков обесценилась донельзя…
Ну а что же заглавный герой? Характеризуя его, Пушкин отмечает:
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли:
Но дней минувших анекдоты
От Ромула до наших дней
Хранил он в памяти своей.
И я, и мои школьные товарищи были уверены, что Онегин хранил в памяти анекдоты про Василия Ивановича и Петьку, и того и другого, к слову сказать, на свете ещё не было. Но, оказывается, тогда анекдотами назывались курьёзные, пикантные, любопытные ситуации, в которые попадали исторические личности либо знаменитые люди.
Поскакали дальше галопом по роману. Неразрешимой загадкой сфинкса стало для меня четверостишие:
Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Что это такое? Как это понимать? Ясно, что Онегин в стихах ни уха, ни рыла, а верхние две строки?.. Учительницу литературы спрашивать было бесполезно. Когда Блока изучали, я спросил её, что означает панмонголизм, она до сих пор думает, что мне ответить.
Много позже я уяснил для себя так: автор представляет героя как человека не желающего тратить на обыденную жизнь высокие страсти. Но тридцать лет понадобилось мне для такого уяснения.
Далее строчки не столь загадочные, но всё же…
Была наука страсти нежной,
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
и.т.д
Если бы написал Александр Сергеевич: «Которую воспел Кобзон…»48, я всё сразу понял, бы, а что за Назон? Опечатка? Сейчас мы с Вами знаем, что не опечатка, а злодейская помарка в правлении императора Августа. Знаменитый римский поэт Овидий Публий Назон был выслан в тьмутаракань из роскошного дома в центре Рима. За что?.. За фривольные стихи? За воспевания науки любви? Вряд ли, вряд ли… Есть версия, что эротический стихотворец был то ли свидетелем, то ли участником какого-то излишне (по мнению императора) шаловливого непотребства.
Серкидон, а сколько раз я писал Вам закавыченное «наука страсти нежной», и Вы сразу догадывались, что это написано о любви. Не так ли? Теперь известен Вам и первоисточник – роман «Евгений Онегин»..
Поэт так и не вернулся в роскошный, любвеобильный и жестокий Рим. Не заступилась за него римская общественность. Изгнанником закончил он свои печальные дни на берегах Чёрного моря, где и, преданный Римом, был предан чужой земле…
Прошли века, и вот иной гонимый поэт («но только с русскою душой»49), прогневавший иного императора поэтическим вольнодумством, оказался рядом с прахом римского товарища по несчастью. Родственные души чувствуют друг друга и через века. Душу поэта, ещё наделённого телом, волновала близость могилы римского собрата. К Овидию обращены многие строки Пушкина, целая ода так и названа: «К Овидию». В ней и солёные брызги волн морских, и горечь изгнания:
Овидий, я живу близ тихих берегов…
Твой безотрадный плач места сии прославил…
Как часто, увлечён унылых струн игрою,
Я сердцем следовал, Овидий, за тобою!
Но не будем путаться. Вернёмся от овидиевских инициалов П.О.Н. к заветному вензелю «О да Е».
Что там у нас происходит в семействе Лариных:
Два раза в год они говели;
Любили русские качели,
Подблюдны песни, хоровод;
В день Троицын, когда народ,
Зевая, слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слёзки три…
Стойте, кони привередливые!50 Дайте и мне побыть привередою. Про подблюдны песни (во время гаданий) и «говели» (соблюдали посты) Вы легко дознаетесь и без меня. Я Вам лучше расскажу про «пучок зари». Вам же интересно, что за такая заря пучком встаёт во тьме холодной…
Так вот, не встаёт она и не садится, а весьма успешно растёт и пахнет, потому что она – травка c блестящими листьями. Иное её название – любисток. Травку эту богоугодную во время троицкого богослужения следовало оросить слезою, дабы от грехов очиститься. Жаль, Серкидон, нет у Вас грехов, а то бы Вы легко и просто от них очистились…
Сразу после описания простой жизни Лариных следует кончина отца семейства. По-тогдашнему «уважать себя заставил», а по-нашему «склеил ласты» старичок:
Он был простой и добрый барин,
И там, где прах его лежит,
Надгробный памятник гласит:
Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,
Господний раб и бригадир,
Под камнем сим вкушает мир.
С господним рабом всё понятно, а вот что за «бригадир»? Хлебоуборочной бригады из крепостных крестьян?.. Нет! Оказывается, был такой воинский чин в русской армии – бригадир, нечто между полковником и генерал-майором. Отменён данный чин в ходе павловской армейской реформы за два года до рождения Пушкина.
Далее, весьма смутило меня четверостишие о целомудренных отношениях Ленского, влюблённого поэта, с его юной и румяной невестой – Ольгой:
Он иногда читает Оле
Нравоучительный роман,
В котором автор знает боле
Природу, чем Шатобриан…
Последнее слово, с большой буквы писанное, было для меня загадочным. Откуда мне было знать, что Шатобриан – писатель. Тогда я думал, что Шатобриан – это нечто вроде свода правил или даже более – непререкаемых истин. Вроде Морального кодекса строителя коммунизма, Талмуда, Библии или Конституции. И вот его-то автор знает слабо, а «боле» знает природу.
Оказывается, автор нравоучительного романа пишет о природе с удовольствием и знает её даже больше, чем Шатобриан, французский писатель, знаменитый своими описаниями природы51. Опытный чтец в четверостишии выделил бы ударением – «бОле».
Всё непонятное и не объяснённое отталкивает и нервирует неокрепший ум. Может быть, поэтому роман «Евгений Онегин» в разуме моём с первого раза не закрепился. Где-то через год я твёрдо помнил только школьный фольклор: оговорку – «Онегин, я тогда моложе и лучше качеством была» и отрывок из несуществующей грузинской оперы: «Онегин, я с кровать не встану, //Безумно я люблю Татьяну…»
Серкидон! А я ведь хотел написать о формуле любви применительно к Онегину, к Татьяне… Что же делать, утро-то моё закончилось?. . Уж простите меня, в другой раз отбатрачу. «Отдам я завтра сей оброк,//А нынче мыслить вышел срок» – это стихи. И совсем не Пушкина, как вы могли подумать невзначай…
Минутку…Серкидон! А Вы меня не спросили, а кто такой Языков52, упомянутый в дневниковой записи Вульфа? Третий участник счастливых увеселений. И он вспоминал это лето, как благословенное:
Певец Руслана и Людмилы!
Была счастливая пора,
Когда так веселы и милы
Неслися наши вечера.
И он был поклонником поэтического гения Пушкина:
На вороном аргамаке,
Заморской шляпою покрытый,
Спеща в Тригорское, один –
Вольтер, и Гёте, и Расин –
Являлся Пушкин знаменитый.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.