Loe raamatut: «#Ведьма: Наследство»
Глава 1-2
Квартира номер 42 смотрела на меня старой бронзовой цифрой, потускневшей от времени. Я стояла перед массивной дубовой дверью уже минут пять, не решаясь вставить ключ в замок. В правой руке теплилась связка – три ключа на кольце с серебряной снежинкой. В левой – спортивная сумка, из которой доносилось недовольное ворчание. Кот мяукнул. Длинно, требовательно, как будто говорил: “Хватит тупить, открывай уже.” – Ладно, ладно, Василий, – пробормотала я. – Тоже мне, нашёлся критик.
Бабушка, которой не было. Наследство. И я, которую завтра выкинут из детдома.
Абсурд? Определённо. Но вот я стою здесь, на четвёртом этаже старинного дома на Таганке, с ключами от квартиры в центре Москвы. Квартиры, которая теперь якобы моя.
Глубокий вдох. Выдох. Ключ скользнул в замочную скважину с такой лёгкостью, будто ждал именно моей руки.
Щелчок.
Дверь открылась бесшумно, и меня обдало запахом… дома? Нет, не может быть. Откуда мне знать, как пахнет дом? Тринадцать лет в детдоме “Надежда” научили меня распознавать только запахи казённой еды, дешёвого порошка и чужого горя.
Но здесь пахло корицей, старыми книгами и чем-то неуловимо тёплым. Будто кто-то только что пёк печенье. Как будто сама квартира дышала…
Магией? Серьёзно, Варя? Может, ещё в единорогов поверишь?
– Мяу! – возмущённо заявил Василий, и я поспешно зашла внутрь.
Щёлкнула выключателем. Хрустальная люстра залила прихожую мягким светом, и у меня перехватило дыхание.
Паркет. Настоящий паркет с затейливым узором, а не линолеум с пузырями. Стены, обитые шёлковыми обоями цвета слоновой кости. Зеркало в резной раме.
Я поставила сумку на пол, и Василий тут же выскочил наружу. Огромный рыжий кот с янтарными глазами обошёл прихожую по периметру, принюхиваясь, а потом важно двинулся вглубь квартиры, как будто жил здесь всю жизнь.
– Эй! – крикнула я ему вслед. – А если тут… не знаю, мышеловки?
Кот даже не обернулся. Только хвостом дёрнул презрительно.
Отлично. Теперь лови его по всей квартире.
Я стянула кроссовки – жалкие, стоптанные, с отклеивающейся подошвой – и почувствовала себя Золушкой наоборот. Только моя фея-крёстная умерла, так и не успев превратить меня в принцессу.
Гостиная встретила меня стеной книг. От пола до потолка – полки, забитые томами в кожаных переплётах. Я подошла ближе, провела пальцем по корешкам. Достоевский, Булгаков, Ахматова… соседствовали с какими-то странными фолиантами без опознавательных знаков.
Сердце кольнуло знакомой болью. Журфак МГУ. Моя несбыточная мечта. Не хватило трёх баллов. Трёх грёбаных баллов до бюджета, а платное обучение – это из разряда фантастики для выпускницы детдома.
“Ничего, – сказала тогда Серафима Павловна, директриса. – Работа в кафе – тоже достойное занятие. SMM-щики сейчас нарасхват”.
Ага, особенно те, кто ведёт инстаграм1 кофейни “У дяди Миши” с тремя тысячами подписчиков. Захватывающая карьера – фотографировать латте и придумывать подписи про “атмосферное утро”.
Я отвернулась от книг и пошла дальше. Кухня – просторная, с настоящей печью-голландкой. Спальня – кровать с балдахином, как из сказки. И везде эта странная атмосфера обжитости. Будто хозяйка вышла пять минут назад и вот-вот вернётся.
В ванной я замерла перед зеркалом. Усталое лицо, тени под карими глазами, каштановые волосы до плеч, которые давно пора подстричь. И эта чёртова белая прядь у левого виска, которую я крашу с тринадцати лет.
– Дура, – сказала тогда Алиса, лучшая подруга и единственный близкий человек. – Это же так круто! Как у Роуг из “Людей Икс”!
– Ага, – огрызнулась я. – Особенно круто, когда тебя “Седой бабкой” дразнят.
Но Алиса была права. Прядь была… особенной. Я пробовала её красить – краска не держалась. Стричь – волосы отрастали белыми. В конце концов, я сдалась и просто прятала её под чёлкой.
А пару месяцев назад Алиса уехала. Какой-то столичный продюсер заметил её fashion-блог, предложил контракт. Два миллиона подписчиков в инстаграме2 – это вам не шутки. Теперь она в Питере, строит карьеру, а я… А я стою в квартире мёртвой бабушки, которая, по словам Серафимы Павловны, никогда не существовала.
“У тебя нет родственников, Варя. Смирись с этим”.
Василий мяукнул где-то в глубине квартиры. Я пошла на звук и обнаружила его в кабинете. Маленькая комната, заставленная книжными шкафами, письменный стол у окна, и…
Фотография в серебряной рамке.
Я взяла её дрожащими руками. Молодая женщина с каштановыми волосами держала на руках девочку лет пяти. У девочки были огромные карие глаза и застенчивая улыбка.
Мама.
Это была мама. Я узнала её по единственной фотографии из личного дела, которую мне показали лет в десять. А девочка…
– Это я, – прошептала я, и голос предательски дрогнул.
На обороте – надпись выцветшими чернилами: “Лена и Варенька. Последнее лето”.
