Loe raamatut: «Сибирская кровь», lehekülg 29

Лебедевы

Появившаяся на свет в 1703 году и умершая в 1774 году Татьяна Петровна была взята взамужество верхоленским купцом Леонтием Тюменцовым «илимского ведомства Илгинской слободы у крестьянина Петра Лебедева». Она – по разным линиям, моя семижды и восьмижды прабабушка.

Самое раннее упоминание о Лебедевых на илимской земле я нашел в «Отводной памяти сыну боярскому Ерофею Хабарову на пашенную землю и сенные покосы за рекою Леною», составленной 21 июня 7172 (1664) года. В ней говорится: «на Лене-реке против Никольского погосту … по указу великого государя … илимской служилой человек пятидесятник казачей Кирилко Лебедев да таможенной целовальник Мартынко Пахорук той земле и сенным покосам межи учинили от Мелничной речки по проезжую дорогу, а с проезжие дороги впрямь на середней тал, а с талу на болшую лиственицу, а за Лену-реку впрямь на болшую сосну» (может, тот Кирилл Лебедев прибыл в Илимск из Красноярска, в переписной книге которого за 1671 год приведен конный казак Иван Кириллович Лебедев с шестнадцатилетним сыном Наумом)³²³.

В следующих по хронологии документах, в которых мне попалась фамилия Лебедевых, – именной книге середины 1680-х годов, «Книге пашенных крестьян по деревням Илимского уезда» 1699 года, именной и приходной книгах 1700 года, окладной книге 1706 года – есть крестьянин Иван Аникеевич Лебедев с сыном Семеном из деревни Безрукова, а также крестьянин «Онисим» Лебедев, но в трех книгах отчество последнего Павлович, в одной – Яковлевич. Еще в «Илимской пашне» сказано о Ф. Лебедеве из Усть-Илгинской деревни – владельце мельницы, которая «кроме помола на семью пудов по сто по полтора, молола сторонним людям сот по шести», причем бралось за помол со ста пудов по 6 алтын 4 деньги, т. е. по 1/5 коп. с пуда. Это давало, по словам Лебедева, 1 рубль 4 алтына 4 деньги в год». Наверняка его имя – Федос, который приведен вместе со своими братьями Григорием, Ефимом и Игнатием, а также сыновьями, внуками и племянниками – усть-илгинскими крестьянами в «Ведомости жителей Илгинского острога и приписанных к нему деревень, состоявших в подушном окладе по переписи 1723 года и состоящих налицо в 1744 году» и в сказках третьей илимской ревизии. Те же Лебедевы – Федос (Федот) и Игнатий Петровичи, соответственно сорока и тридцати четырех лет, и Григорий (о нем говорится как о брате Игнатия, но почему-то с отчеством Гаврилович), двадцати одного года, – перечислены в сказках первой ревизии, хранящихся в Государственном архиве Иркутской области. По «Ведомости», братья рождены в период 1683–1701 годов, и, значит, Татьяна Петровна Лебедева вполне могла статься их сестрой³²⁴.

Имя Федоса под отчеством Петрович я встретил еще и в переписной книге Илгинской слободы за 1709 год. Там он – внук пашенного крестьянина Анисима Лебедева, у которого был еще сын Роман. Отсюда напрашивается высоковероятный вывод, что отец моей семижды-восьмижды прабабушки Татьяны Петр был сыном Анисима Павловича Лебедева. Значит, Павел Лебедев – мой, по одной линии, десятижды, по другой – одиннадцатижды прадед. Его же братом или сыном, вероятно, был умерший в 1731 году в возрасте семидесяти девяти лет обротчик «Ортемий Лебедев», который указан в окладной книге 1706 года, приходной книге 1709 года по Нижнекиренской слободе и в «Списке жителей Илимского уезда в 1744 году по сравнению с переписью 1719–1723 годов»³²⁵.

Мальцевы

Среди моих предков представителей этой фамилии я не нашел, но она входила в состав наиболее распространенных в Верхоленском остроге к 1763 году. И тогда в остроге оказалось два больших посадских семейства Малцовых. Одно возглавлял восьмидесятилетний Иван Семенович, другое – сыновья умершего в 1761 году в возрасте семидесяти четырех лет Петра.

Наверняка Иван и Петр – родные братья, а их отцом был включенный в «Список с имянных книг иркутских посадских людей» за 1704 год Семен Малцев. Может, это тот же «Сенька Малцов», казачий десятник Удинского острога, что подписывал в 1696 году вместе с другими казаками договор служилых людей Селенгинска, Удинска, Кабанского и Ильинского острогов о взаимной поддержке и организации органов самоуправления. Еще один казачий десятник Мальцов – Василий – был в 1677 году в Албазинском остроге, где со своими товарищами подавал приказчику «заручную челобитную, чтоб их, служилых людей, великий государь пожаловали: велели отпустить в поход на Зею и по Быстрой реке поискать на ясашных иноземцах», а после того, как они получили отказ, «судейную избу опорочили» и того приказчика «домишко вовсе разорили»³²⁶.

В период второй ревизии несколько посадских под фамилией Мальцевых, рожденных в 1708–1718 годы, были в Иркутске³²⁷. У самого первого и старшего из них приведено в ревизской сказке отчество Иванович. Значит, они вполне могли статься сыновьями верхоленского Ивана.

А в окладной книге 1706 года и в сказках первой илимской ревизии есть «Пашенной крестьянин Яков Данилов сын Малцов», шестидесяти четырех лет, с женой, сыном Григорием и шестью внуками. Об «илгинском пашенном крестьяне первого Знаменского десятку» Якове Мальцеве сказано и у Шерстобоева в его «Илимской пашне»: он в первый день 1721 года с другими крестьянами избирал десятника³²⁸.

Может, предком перечисленных Мальцовых был «Ивашко» или «Жданко» Малцов – один из женатых казаков из окладной книги Тюменского города 1623 года³²⁹.

Мезенцевы

Марфа, рожденная в 1790 году в семье илгинского крестьянина Иллариона Мезенцева (его женой за десять месяцев до того стала вдова Ефимия из Верхоянска), вышла в 1810 году замуж за крестьянина Митрофана Новопашенного³³⁰. Она – моя четырежды прабабушка.

В исповедных росписях Богоявленской церкви Илгинского острога за 1798 и 1799 годы приведены сначала четыре, потом пять крестьянских семейств Мезенцевых в деревне Каменской и три – в Бачемской (Бачанской). Марфа с отцом Ларионом, матерью Ефимией Михайловной и сестрой Анной – во второй. Как оказывается, Ларион – сын Абрама и внук Дмитрия Мезенцевых³³¹.

Из материалов ревизий 1744 и 1762 годов видно, что Дмитрий Мезенцев, около 1683 года рождения, с братьями Власом и Козьмой поселились в деревне Каменской еще до первой ревизии. Власа в 1723 году отдали в рекруты, а сыновья умершего в 1733 году Дмитрия перебрались в соседнее поселение, где Марфа и родилась³³².

Для выяснения происхождения ее прадеда Дмитрия Мезенцева я использовал полученные сведения из оброчной и именных книг Илимского острога второй половины XVII века. По ним, под фамилией Мезенцовых жили несколько крестьян: в 1653 году Федор Филиппович на пашенных землях под Усть-Кутом, в 1673 году Иван Ананьевич на реке Лене в Киренской волости, в 1677 году Кирилл Герасимович в Верхоилимской волости, Зотей Антипович в Верхней Киренской волости, Юрий Архипович в Орленской волости, а Иван Юрьевич с Михаилом Константиновичем в Илгинской волости. Но серьезней всех на роль предка Дмитрия Мезенцева претендовал Захар Степанович, который включен в 1699–1706 годах в окладные, именные и приходные книги по Илгинской слободе³³³. Он подходил по критериям и времени, и места жительства. И даже имена Степана и Захара, приведенные в материалах второй ревизии, вероятно, были присвоены сыну и племяннику Дмитрия Мезенцева в честь ближайших предков.

Сказки первой илимской ревизии такую версию полностью подтвердили: в них перечислен сорокалетний «пашенной крестьянин Дмитрий Захаров Мезенцов» вместе с братом Козьмой, женой Марией, тремя сыновьями Василием, Козьмой и Степаном (Абрам тогда еще не родился), а также пятью дочерьми в деревне Каменской³³⁴. Значит, Степан, отец пашенного крестьянина из Илгинской слободы Захара Степановича Мезенцева, – мой девятижды прадед.

А вот когда пришли Мезенцевы в Восточную Сибирь и кто был основоположником их местной династии, остается пока гадать. Может, таким основоположником оказался казак «Якушко Федоров Мезенец», приведенный в «Списке с сургуцких книг» 7132 (1624) года, или томский казачий десятник «Семен Иванов сын Мезеня», об участии которого в двух боях говорится в послужном списке 1630 года: в каждом из них он «бился явственно, мужика убил» и еще был «ранен в брюхо ниже пупа стрелою». Мог им быть и «Ефимко Меркурьев Мезеня», который, судя по отписке Семена Дежнева и Никиты Семенова якутскому воеводе, в январе 7159 (1651) года ходил вместе с промышленными людьми «вверх Анандыру реки в ясачное зимовье», а, вероятно, его потомок «Игнашка Ефимов Мезенцов» перечислялся в 1692 году среди казаков Якутска³³⁵.

Молевы

Дочь верхоленского купца Ивана Молева Параскева, или Прасковья – моя, по разным линиям, шестижды и семижды прабабушка – родилась в 1721 году и умерла в 1789-м, была замужем за разночинцем Верхоленского острога Иваном Тюменцовым.

Ее отец появился на свет в 1684 году, был определен в посадские по Верхоленску между первой и второй ревизиями из крестьян Ангинской заимки Киренского монастыря³³⁶ и дожил до семидесяти пяти лет. Его фамильную линию в Верхоленске продолжил лишь единственный сын Дмитрий, и у того к 1762 году было уже по три сына и дочери.

Мне на удалось установить происхождение моего семижды и восьмижды прадеда Ивана Молева, но, может, его отцом был Федор Устинович Молев, который назывался в 1695 году среди пашенных крестьян иркутского Воскресенского мужского монастыря и был «женат на монастырской вкладной на русской девке⁵¹⁴», а дедом – Устин Никифорович, служивший судовым плотником в Илимском остроге и, согласно окладной книге за 7185 (1677) год, имевший годовой оклад в пять рублей. Кстати, в том же остроге в 1700 году был служилый человек Андрей Молев³³⁷. Стало мне известно и о купце с той же фамилией из таможенной книги Иркутска за 1696 год: «…отпущен из Иркутска… в Братский острог гостя Ушакова приказчика Игнатия Ерофеева лавочный сиделец… Молев с ним послал он, Игнатий своего варения сто пудов соли».

Монаковы, они же – Манаковы. Бражная история

Параскева (Прасковья) с такой девичьей фамилией стала моей семижды прабабушкой. Она родилась в семье верхоленского разночинца Анания Васильевича Манакова в 1712 году и вышла замуж за разночинца Степана болшева Шелковникова. Муж был старше жены на два десятка лет.

В период второй и третьей ревизий в Верхоленском остроге жила только одна семья Манаковых, и происходила она от прожившего девяносто два года Анания. А первое упоминание о нем я нашел в «Книге о сборе оброчного хлеба с пашенных крестьян Илимска» за 7181 (1673) год среди крестьян Киренской волости: «Васка Стефанов сын Манаков з детьми с Тимошкою с Кирюшкою с Ывашком с Онашкою да с пасынком Елешою⁵¹⁵». В том же году Василий Степанович умер. А спустя несколько лет Ананий Васильевич Манаков самостоятельно обрабатывал землю, что следует из «Переписной книги Илимской слободы о сборе хлеба, и сколько они имеют пашенной земли и сенных покосов» за 7207 (1699) год и окладной книги 1706 года³³⁹.

На период между вышеуказанными годами пришлось совершенное Ананием Васильевичем, как бы это сегодня называлось, превышение пределов необходимой обороны. «Полковой камчацких казаков Петрушка Федоров сын Вальковский» в своей жалобе писал, что 12 апреля 1702 год Ананий резал его в доме у Фирса Москвитинова, придя к нему «неведомо зачем» и просил «его, Онашку, допросить и жену ево Маланью, и пашенных крестьян». Вскоре Петр Вальковский «от того ножевого резанья в Усть-Киренском умер».

На допросе Ананий подтвердил, что резал «ножем … пьянским делом. А за то де ево, Петрушку, он, Анашка, резал ножем, что де ево, Анашку, он, Петрушка, бил кулаками. И он де, Онашка, от побой боронясь, ево, Петрушку, ножем и резал. А в той де ево, Анашкине, вине волен великий государь. А пили де оне у Фирска Москвитина брагу… И пашенный крестьянин Анашка Манаков в застенке у пытки роспрашиван, и пытан. На пытке было ему двадцать пять ударов да две стряски. И с пытки сказал прежние свои речи…: зарезал де он, Анашка, Петрушку пьяным делом, бороняся от себя, потому что де Петрушка ево, Анашку бил. А ни с кем де он, Анашка, зарезать Петрушку не совещался, и товарыщей де с ним никого небыло». То же самое он подтвердил 22 апреля, когда «на пытке было ему тритцать ударов. Да ему ж, Анашке, было три стряски, зжен и огнем». Завершив расследование, стольник и воевода Дорофей Афанасьевич Траурнихт с дьяком Максимом Романовым приказали 23 апреля 1702 года «пашенному крестьянину Анашке Монакову за ножевое резанье, что он, Анашка, зарезал досметри новоприборного казачья сына Петрушку Фальковского, учинить ему наказание: бить ево, Анашку, при многих Якутцкого города⁵¹⁶ жителях и при приезжих торговых и промышленных людех, вместо смертельные казни, на козле кнутом и впроводку по торгом и по улицам нещадно, чтоб ему, Анашке, и иным, на то смотря, впредь неповадно было так воровать и государевых людей досмерти ножем резать, и, не бив челом великому государю, собой управливаться. А смертною казнью его, Анашку, не казнить, для того, что он в распросе в ножевом резание не запирался, и з дву пыток. … И очистился он, Анашка, от того убойства кровию своею и огнем. Да и в указе великого государя и в Соборном Уложении напечатано: кто кого ранит, от себя боронясь, и ответчика в том не винить, и за увечье на нем раненому ничего не указывать, потому что тот раненый сам неправ… И учиняя ему наказанья, дать ево на чистые поруки з записью о том, что впредь ему никого не убить и не зарезать, жить смирно… и отпустить ево, Анашку из Якутцкого вверх на заимки, в деревню ево, чтоб государева пашня не стала». Поручились же за Анания Манакова якутского города сын боярский Родион Кашинцов, посадские люди Петр Вострецов и Яков Латышев, казаки Андрей Хабаров (сын известного первооткрывателя устюжанина Ерофея Павловича Хабарова, в честь которого назван г. Хабаровск), Яков Протасов, Федот Шестаков и Максим Прибылой³⁴⁰.

Через месяц после того приговора Анания Манакова для учинения наказания доставили в оковах в Якутск, и установленное наказание свершилось. К вопросу о смертной казни: приговори тогда к ней Анания Васильевича, не родилась бы через десять лет в его семье дочь Параскева, еще через четыре года – сын Савелий, а потом – большое число его внуков и внучек…

У Георгия Красноштанова сказано, что «заимка Васьки Монакова, половника бывшего приказчика киренских пашенных крестьян Василия Скоблевского, находилась на Киренге, где впоследствии появились деревни Шорохово и Пахорукова… Половник – это, выражаясь по-современному, арендатор, отдававший половину урожая тому, у кого он арендовал землю»³⁴¹. Судя по работе игумена Лаврентия Мордовского «Историческое описание Киренского Свято-Троицкого монастыря…», точное расположение той земли «и с рыбными ловлями и со всякими угодьи» – в районе монастырских земель. Фамилия семейства Манаковых закрепилась здесь в названии протяженного Манаковского ручья, впадающего в реку Киренгу в семнадцати километрах от ее главного города Киренска. А прежде была там и деревня Манаковская, и в конце 1690-х – начале 1720-х годов живший в ней «пашенной Яков Манаков, он же Кирилов сын, с чета десятины платил чет полторы осмин ржи». Судя по тому, что отчество у того Якова было Васильевич, он – тоже сын Василия Степановича Манакова. Это же подтверждается именной книгой 1687 года: «Кирилко Манаков … А братей у него: Якунька, Онашка»³⁴².

Отец Василия Степановича Манакова и мой десятижды прадед Степан, вероятно, был в 1677 году целовальником и вместе с приказчиком и казаком входил в состав группы «выдельщиков и умолотчиков» по Орленской волости³⁴³.

Имели ли илимско-верхоленские Манаковы какие-то родственные связи с «Оской Манаковым», перечисленным в 1692 году среди рядовых холостых казаков Якутского острога³⁴⁴, осталось неизвестным.

Нечаевские, они же – Нечаевы

Рожденная в 1727 году и умершая в 1801 году Анисия была женой купца Григория Ивановича Черепанова и моей шестижды прабабушкой. Из сказки второй ревизии установлено, что происходила она из семьи разночинца, или отставного казака Ивана Савельевича Нечаевского.

Его отец Савелий (Савва) мог статься старшим братом перечисленных еще в первую илимскую ревизию пашенных крестьян Михаила, Никиты и Петра Федотовичей Нечаевских, около 1689–1711 годов рождения³⁴⁵. А их дядей, вполне вероятно, был приведенный в «Списке жителей Илимского уезда в 1744 году по сравнению с переписью 1719–1723 годов» отставной плотник Андрей Нечаев, который до своей смерти в 1729 году в возрасте шестидесяти пяти лет обрабатывал пашню под Усть-Кутским острогом. Среди его сыновей – Сава, который «сошел собою в 1743 году в город Иркутск»⁵¹⁷ (но тот Савелий примерно 1692 года рождения, и он, конечно, не был отцом появившегося на свет в 1699 году верхоленского разночинца Ивана Нечаевского). Еще один Нечаев – Федор, рожденный около 1674 года, – жил тогда с сыном и внуками в деревне Таюрской.

Отцом же всех Федотовичей наверняка был умерший в 1737 году в возрасте восьмидесяти семи лет крестьянин Федот Нечаевский, основавший в Тутурской слободе деревню Нечаева, переименованную позднее в Чупановскую (в той деревне в 1744 году крестьянствовали его сыновья Антон и Петр, а другие – Михаил, Прокопий и Никита со Спиридоном – перебрались на пашни соответственно Иркутского уезда, Бирюльской слободы и деревни Закорской)³⁴⁷. Федот, при верности приведенной здесь версии, – мой девятижды прадед.

Может, близкое родство с Иваном Савельевичем Нечаевским имели также жившие в 1684 году в Енисейске торговый человек Семен Нечаевский с братом Василием, в 1696 году в Илимском остроге казак Андрей Нечаев и целовальник «важенин⁵¹⁸ Козма Нечаевской», посланный в 1697 году «с Москвы из Сибирского Приказу с нашею великого государя соболиною казною и иною мягкою рухлядью для продажи и мяны в Китайское государство». Вероятность такого родства есть и с Архипом Нечаевским, который, согласно книге Станислава Гурулева «Первые иркутяне», в 1705 году состоял приказчиком подьячего приказной избы Александра Андреевича Курдюкова (его брат Евдоким Андреевич Курдюков в конце 1680-х годов был приказчиком Верхоленского острога)³⁴⁸.

Основоположником же всей сибирской династии Нечаевских (Нечаевых), возможно, оказался «Мишка Ничаев», приведенный в списке служилых людей Тарского города 1624 года³⁴⁹.

Надо заметить, что фамилия Нечаевских в сохранившихся верхнеленских метриках мне ни разу не встретилась, она была заменена в них на Нечаевых⁵¹⁹.

Никоновы. монастырская история

При верности версии о том, что отцом иркутского купца Никиты Куроптева был Петр Андреевич, моей семижды прабабушкой оказывается жена того Петра Фетинья, родившаяся в 1692 году у дьячка градоиркутского Вознесенского монастыря Афанасия Никонова.

К сожалению, в ходе исследования мне ничего не удалось узнать об Афанасии Никонове, моем восьмижды прадедушке, кроме того, что у него была еще одна дочь – Евдокия, около 1709 года рождения, ставшая женой иркутского посадского Ивана Щетинина³⁵⁰. Но его фамилия, возможно, пошла от Никона, настоятеля того монастыря в 1683–1686 годах.

Новопашенные, они же – Новопашины

Фамилия Новопашенных была у Ксении, моей трижды прабабушки. Она родилась в 1814 году, в двадцатилетнем возрасте вышла замуж за крестьянина Шеметовской деревни Петра Ильича Шеметова, своего ровесника, и ровно два десятилетия спустя умерла. После смерти жены ее муж прожил опять же ровно двадцать лет.

Выяснить имена предков Ксении оказалось делом совсем не простым, и проблемы начались еще с метрической записи о ее венчании, в которой священнослужители умудрились допустить сразу три ошибки. Во-первых, отец невесты был назван крестьянином Илегонской волости, которой никогда не существовало. Во-вторых, он записан как Иван Митрофан (а не Иван Митрофанов, либо Митрофан Иванов) Новопашенный. В-третьих, имя невесты вообще приведено не было, а было лишь ее отчество – Митрофанова.

С именем и отчеством невесты я разобрался по метрикам о рождении детей Петра Шеметова в 1835 и 1842 годах, и их матерью оказалась Ксения Митрофановна. Волость – понятно, не Илегонская, а Илгинская, ведь из близких к Верхоленску только в ней и в Тутурской волости когда-то были деревни Новопашенные³⁵¹. Но ведь при столь неаккуратной регистрации брака могла вкрасться ошибка еще и в фамилию отца невесты. Поэтому пришлось поднимать метрические книги Илгинской Богоявленской церкви, и я нашел в них запись о рождении Ксении в 1814 году у крестьянина Митрофана Новопашенного. Были обнаружены и исповедные росписи той же церкви за 1798 и 1799 годы с шестнадцатью семьями Новопашенных в Ближнезакорской, Илдинской, Суховской, Кыченской и Верхоилгинской деревнях. Но только в последней из них был Митрофан, к тому же с отчеством Иванович и подходящим возрастом (одиннадцать–двенадцать лет) для рождения от него в 1814 году ребенка. Он – без родителей в семейном домовладении Игнатия Ивановича Новопашенного и приведен как «племянник его» сразу после перечисления вдовы-невестки Феклы Яковлевны с ее малолетними детьми³⁵². Отсюда, по идее, должен следовать вывод, что отец Митрофана Ивановича был Иваном Ивановичем – братом Игнатия Ивановича Новопашенного. Между тем, это не так.

Для определения восходящей родословной линии Митрофана мне понадобилось построить целое фамильное древо илгинских Новопашенных, и это было сделано на основе материалов всех трех первых ревизий³⁵³. По ним, крестьянствующие со второй половины XVII века представители этой фамилии произошли от двух братьев – старшего Алексея и младшего Кирилла Евдокимовичей, рожденных в середине 1660-х годов (имелся у них еще племянник Леонтий Ярофеевских, но он «сошел собой» в Ангинский Киренский монастырь⁵²⁰ и, вероятно, своих потомков не оставил). У Алексея были сыновья Григорий, Дмитрий и Иван, у Кирилла – Данила и Потап. И в «Ведомости жителей Илгинского острога и приписанных к нему деревень, состоявших в подушном окладе по переписи 1723 года и состоящих налицо в 1744 году» все они числились крестьянами «деревни Ближной Закорской», а в Новопашенной их тогда уже не было. По указу же Илимской канцелярии 1723 года, три семьи во главе с Дмитрием и Иваном Алексеевичами, их племянником Авдеем (сыном умершего Григория Алексеевича) переселились в Илдинскую деревню и жили в ней в период второй ревизии, в 1744 году. А две другие семьи во главе с братьями Даниилом и Потапом Кирилловичами проживали в том же году в Марковой деревне. Прописка в тех же двух деревнях сохранилась у всех Новопашенных к третьей ревизии 1762 года. А вот к 1798 году часть потомков Григория и Дмитрия Алексеевичей возвратились в Ближнезакорскую деревню, часть или все потомки Ивана Алексеевича переселилась в Верхоилгинскую деревню, а все потомки Даниила и Потапа жили в Кыченской⁵²¹, а также Суховской деревнях (если только приведение в ней двух семей Новопашенных в росписи 1799 года – не ошибка. В предыдущей росписи они числились в Кыченской деревне).

Иван Алексеевич Новопашенный был рожден около 1702 года, и у него имелись сыновья Игнатий, Петр, Родион и Устин, а вот Ивана не было, поэтому не мог Иван статься братом Игнатия. Зато у Игнатия в 1762 году был годовалый сын с таким именем, и, конечно, именно он оказался отцом Митрофана. А вводящая в заблуждение запись в исповедных ведомостях объясняется тем, что изначально Митрофан перечислялся в них вместе со своими родителями Иваном Игнатьевичем и Татьяной Лазаревной, а те, в свою очередь, – после четы Евстафия Игнатьевича, младшего сына Игнатия Ивановича Новопашенного, и Феклы Яковлевны⁵²². И наверняка в росписи стояла пометка, что Иван Игнатьевич – «брат его», Евстафия. Но в 1790 году умерла мать Митрофана, а его отец то ли тоже умер через два года, в 1792 году, за который метрики не сохранились, то ли был взят в рекруты⁵²³. И тогда, исключая Ивана Игнатьевича Новопашенного из росписи следующего года, церковники заменили по его сыну Митрофану запись с «сын его» на «племянник его» и не учли при этом, что и сам двадцатидвухлетний Евстафий был в 1791 году исключен из росписи по случаю собственной смерти³⁵⁵.

По установленной цепочке поколений легко вычислить, что верхоилгинский крестьянин Митрофан Новопашенный приходился дважды правнуком Алексею Евдокимовичу Новопашенному, отец которого – Евдоким – мой девятижды прадед.

Но пока что загадкой остается происхождение их фамилии, впоследствии измененной на Новопашиных. Вероятны различные версии: для того чтобы стать Новопашенными, давно крестьянствующей в поселении семье могли выдать целинную, «новопашенную» землю, либо прежде обрабатываемую землю отдать семье переселенцев – «новопашенникам». А возможно, была некая интеграция этих двух сценариев, и вновь прибывшей семье крестьян дали в обработку новую пашню. Думаю, именно последний вариант наиболее правдоподобен. И вот почему.

Расширение пашенных земель на практически безграничных просторах Сибири было делом совсем не редким, и навряд ли в каком-то из сибирских регионов ее счастливые обладатели сменили бы исключительно в этой связи свою прежнюю, привычную там фамилию на Новопашенных. Переезды тоже были нередки, и с ними хоть и появлялись новые имена деревень, но не Новопосевные, Нововыпасные, Новопашенные и прочие, а традиционно одноименные с их носителями. Однако если бы рядом с какой-то деревней прирезали новый земельный участок под пашню и передали его во владение вновь прибывшим поселенцам – они вполне могли получить прозвище, затем – фамилию Новопашенных. Мне такое событие представляется еще более вероятным в случае привнесения поселенцами инновационных для региона пашенных культур.

Когда же появились на илгинской земле Алексей и Кирилл Новопашенные и названная в их честь деревня – еще один непростой вопрос. В попытке ответить на него я наткнулся в социальной интернет-сети «Одноклассники» на сообщение жительницы Жигалово Ирины Винокуровой. В нем сказано, что деревня Новопашенная образовалась в 1723 году «на живописном берегу Илги… Позднее названа Лукиново (по имени ссыльного Луки Афанасьева). Крестьяне распахивали земли, занимались скотоводством и рыболовством». Конечно же, информация о названии деревни взята ею из монографии «Илимская пашня», в которой автор со ссылкой на послание 1744 года Илгинской приказной избы Сибирскому приказу описывает Илгинский острог (ныне село Знаменское) с его Знаменской и Богоявленской церквями³⁵⁶. Правда, автор высказался о том предположительно. А зря: в опубликованном в 1894 году сборнике «Статистика Российской империи. Волости и населенные места» по Иркутской губернии приведены сведения, что две деревни Новопашенные назывались также Лукинова и Рудаковская, и Лукинова была как раз в Илгинской волости.

Вот только основана деревня Новопашенная, конечно же, не в 1723 году, а не позднее 1712 года, что видно из сказки первой ревизии: «Пашню Алексей Новопашенной снял у прежняго пашенного крестьянина у Прокопия Самяхова» и «бил челом Великому Государю, а в Илимской приказной палате подавал челобитную прежнему каменданту Лаврентию Ракитину в прошлом в 712 году». К 1719 году семейства Алексея Евдокимовича и Потапа Кирилловича с его отцом Кириллом Новопашенным и несколько их подворников, которые «пришли в Сибирь ради черной работы» из Устюга и Яренска, имели уже немалое имущество. На два двора оно состояло (кроме пашни и жилых строений) из семи рабочих лошадей, восьми жеребцов, одиннадцати коров, тринадцати телят, двух быков, трех бань и малой мукомольной мельницы.