Сибирская кровь

Обеднины

Сразу две дочери разночинца, бывшего пешего казака Верхоленского острога Гаврила Обеднина стали моими шестижды прабабушками. Старшая из них – Марфа – родилась в 1719 году, была замужем за верхоленским посадским Леонтием Степановичем Куницыным и умерла в 1791 году. А верхоленский разночинец Алексей Федорович Пермяков оказался мужем Матроны (Матрены), которая была младше своей сестры на три года, а умерла позже ее на три дня. Оттого имена двух сестер перечислены друг за другом и в сказках ревизии 1762 года как дочерей Гаврилы Обеднина, и в метрической книге Верхоленской Воскресенской церкви за 1791 год как умерших вдов.

Гавриил (Гаврила) – отец Марфы и Матроны – появился на свет в 1668 году, прожил больше восьмидесяти лет и оставил после себя в Верхоленске троих сыновей с их женами и детьми. Причем все эти сыновья были рождены, когда Гавриилу шел шестой десяток, и наверняка в его втором браке. Еще один Обеднин – Иван – вероятно, тоже его сын, но значительно старше остальных, к 1762 году перебрался со своей семьей в Бирюльскую слободу.

Установить в точности имена предков Гавриила Обеднина мне не удалось, однако имеется версия, основанная на «Книге окладной денежному, хлебному и соляному жалованию» за 7192 (1684) год. В ней говорится, что казак «Ивашко Иванов сын Обеднин пашню пашет», а в расходной книге 1712 года он уже не перечислен, но перечислен верхоленский пеший казак Гаврила Обеднин³⁵⁷. Наверняка Гавриил был поверстан в службу на место своего отца. Если эта версия верна, то дед Гавриила Обеднина по имени Иван – мой девятижды прадед.

Их же предки, скорее всего, жили в Красноярске, и двое красноярских воеводы – Андрей Ануфриевич Дубенский и Федор Михайлович Мякинин – направляли соответственно в 1629 и 1636 годах «в Братцкую землицу пятидесятника Офоньку Обеднина да толмача Максима Иванова» и «красноярских служилых людей Ивашка Обеднина да Якунку Резвуху да Левку Данилова»³⁵⁸. Вполне возможно, что красноярский служилый Иван Обеднин и есть мой девятижды прадед, а пятидесятник Афанасий Обеднин – его отец и тогда – мой уже десятижды прадед.

Орловы. Соседская история

Такую фамилию носила до венчания с верхоленским купцом Иваном Молевым Мариамна, ставшая, по разным линиям, моей семижды и восьмижды прабабушкой. Родилась она в 1701 году в семье умершего перед второй ревизии крестьянина – вкладчика Ангинского Киренского монастыря Саввы (Савелия) Матвеевича Орлова³⁵⁹ и сама ушла из жизни в 1777-м.

В «Списке жителей Илимского уезда в 1744 году по сравнению с переписью 1719–1723 годов» я нашел большое семейство Орловых из деревни Орлова³⁶⁰. Его в первую ревизию возглавлял Карп, но он в 1730 году в столетнем возрасте умер. У него было четыре сына – Иван, Павел, Степан и Федор, заведшие собственные семьи, и у Степана имелся среди других детей сын Савва. Однако он появился на свет около 1706 года и поэтому, конечно, не мог претендовать на роль отца Мариамны.

Из «Переписной книги Илимской слободы о сборе хлеба, и сколько они имеют пашенной земли и сенных покосов» за 7207 (1699) год, именной, окладной и приходной книг за 1699–1706 годы про Карпа Орлова известно, что он имел мельницу в Тутурской слободе, платил за нее годовой оброк алтын и четыре деньги, носил отчество Васильевич и был у него брат Лука. Карп перечислен и прежде, в переписной книге 1673 года, под разделом с надписью «Тутурские волости пашенные крестьяне пашут великих государей на десятинах рожь, а за яровые десятины платят великим государям оброк отсыпным хлебом с полудесятины яровые по десяти пуд ржи на год» вместе с братьями в семье отца и рядом с поселившимся отдельным двором еще одним братом: «Васка Иванов сын Орлов з детьми с Карпункою с Лукашкою с Стенкою с Феткою … Матюшка Васильев сын Орлов …». Те же два семейных двора попали в илимскую перепись 1676 года, и из представителей фамилии Орловых только они³⁶¹.

На основании таких данных однозначно установить, чьим сыном был «мой» Савва Орлов, нельзя. Между тем в переписные книги, составленные в феврале 7194 (1686) года и январе 7197 (1689) года, включен Василий Иванович Орлов с указанием, что у него на заимке проживают три сына, и один из них женат (наверняка женат Карп), и отдельно – Матвей Васильевич Орлов со своими тремя сыновьями³⁶². Из этого вытекает вывод, что Мариамна могла быть внучкой только Карпа или Матвея, ведь никто другой из сыновей Василия Ивановича стать дедом в 1701 году просто не успевал. Но по вышеприведенному «Списку…» уже удалось узнать, что семейство Карпа из деревни Орлова до 1744 года не переезжало, включая его старших сыновей, а вот семейства Матвея там не было. Следовательно, имеется наибольшая вероятность, что именно Матвей и оказался в Анге.

Тому есть также иное подтверждение: в черновике описания казачьих заимок Верхоленского острожка, который, по мнению историка-исследователя Георгия Красноштанова, составлен до 1686 года, сказано о расположенных рядом, по обе стороны речки Гульмы, сенных покосах и пашенных землях «пятидесятника казачья Михаила Козлова да тутурского пашенного крестьянина Матюшки Орлова». А в донесении приказчика Бирюльской волости якутскому воеводе Петру Петровичу Зиновьеву утверждается, что весной 1688 года «Верхоленского острогу приказной человек Евдоким Курдюков якутцкого присуду пашенного крестьянина Матюшку Васильева Орлова збил с пашни. А ту пашню он, Евдоким, отвел верхоленскому пятидесятнику казачью Михаилу Козлову… Да он же, Евдоким Курдюков, прислал … отписку о себя, что того Матюшку Орлова посадить в Бирюльке на пашню»³⁶³. Из этого следует, что лишь один из сыновей Василия Ивановича Орлова – Матвей – мог перебраться на бирюльские земли, к которым тогда относилась и территория Ангинского Киренского монастыря. И наверняка перебрался на них вместе со своей семьей, включая сына Савву.

Значит, ту землю передавали друг другу два моих десятижды прадеда, а Иван, отец крестьянина Василия Ивановича Орлова, включенного в «Книгу имянную Илимскаго острогу пашенным крестьянам и ссыльным черкасам» 7161 (1653) года и основавшего еще до 1645 года³⁶⁴ деревню Орлова (Орловку) и поныне стоящую на левом берегу Лены напротив районного центра Жигалова, – мой по одной линии одиннадцати-, по другой – двенадцатижды прадед.

Я не смог определить, имел ли какие-то родственные связи Василий Иванович Орлов с «Андрюшкой Орловым», включенным в именные книги березовских служилых людей за 1623 и 1633 годы, но знаю, что он был ссыльным, и о нем первый илимский воевода Тимофей Васильевич Шушерин в 1650 году сообщал московскому царю: «Вверх по великой реке Лене к Верхоленскому острошку на Тутуре построил я, холоп твой, ссыльных же людей Григория Облязова: Васку Орлова да Матюшку Татарина^[524]». В московской росписи ссыльных за 1641 год о нем было сказано: «Васка Иванов з женою с Окулинкою да с сыном Матюшкою»³⁶⁵.

Падерины. переписная история

Анастасия, моя шестижды прабабушка, появилась на свет в 1709 году в семье подьяка Илимского острога Степана Трофимовича Падерина, была замужем за верхоленским разночинцем Афанасием Степановичем Шеметовым и умерла в 1783 году. А ее племянница Фекла, ставшая женой бирюльского крестьянина Василия Алексеевича Зуева и моей пятижды прабабушкой, родилась в 1744 году у копииста (канцелярского служащего) Верхоленской приказной избы Андрея Степановича Падерина. Именно его витиеватым подчерком составлено несколько дополнений к сказкам третьей ревизии верхоленских разночинцев³⁶⁶, многие другие – его сыном Петром (всего же в те сказки включены десять детей Андрея).

А как-то он по делу пострадал. В «Илимской пашне» рассказано о таком случае: иркутский дворянин Афанасий Кондратьев в 1758 году, когда он состоял верхоленским управителем, дал взаймы тридцать один рубль посадскому Козлову, за что взял у него дочь, которая должна была жить у Кондратьева «вечно». Сделку переписывал «копеист» Падерин. Прошло восемь лет, и брат Козловой подал жалобу, прося освободить сестру, так как она отработала весь долг отца. По распоряжению иркутского губернатора, Козлова была отпущена, Кондратьев оштрафован на пять рублей, а писчик «бит батоги»³⁶⁷.

Вероятно, вскоре после того случая Падерины перебрались в Иркутск, вот почему мне попалась на глаза метрическая запись о крещении в 1794 году новорожденного Прокопия Падерина не в Верхоленске, а в градоиркутской Богородской Владимирской церкви³⁶⁸.

А в 1762 году в Верхоленском остроге еще было две семьи Падериных. Одна из них, состоящая из потомков Степана Трофимовича, дала жизнь двум вышеназванным женам Черепановых. Вторая, состоящая из потомков Андрея, – но другого, родного брата Степана и, значит, дяди первого Андрея, – наоборот, взяла к себе дочь Ивана Федоровича Черепанова.

В именных и окладных книгах 1677–1704 годов говорится и о Степане, и об Андрей, которые жили в Илимском остроге с 1680-х годов, и имелось у них еще два брата – Герасим и Семен. А отцом их был «Трошко Козмин сын Падерин», занимавшийся, в частности, в 1710 году в Яндинском остроге пивной продажей³⁶⁹. Понятно, что его отец – Козма (Кузьма) – мой девятижды прадед.

Впоследствии Андрей Падерин стал в Братском остроге таможенным целовальником, и в «Записной книге Илимской таможни» за 1724 год говорилось, что в его приемной была «Его Императорского величества печать сребреная Брацкого острогу таможеная». Из сказок по тому же острогу следует, что казачий сын Андрей Падерин умер в 1728 году в возрасте пятидесяти девяти лет, его дети Григорий и Андрей (это уже третий ставший известным Андрей в семействе Падериных) бежали в неизвестном направлении, но позже явились в Илгинский острог. Согласно же третьей верхоленской ревизии по разночинцам, в конце концов они оба оказались в Верхоленске³⁷⁰.

В архивах также сохранилась информация о службе некоего Павла Падерина в 1624 году в Тарском городе и, видно, того же «Пашки Ондреева Падерина» в 1638 году уже в Березове, о пребывании Дмитрия Падерина в 1641–1643 годах в должности целовальника Нижнеямского зимовья, о владении енисейских служилых людей Ивана и Прохора Падериных в деревне Падерина землей, купленной их отцом «Ивашкой Падерой у служилого человека Гришки Пермяка» в 1648 году, о рядовом казаке Дмитрии Падерине из Нерчинского острога 1685 года, о подписании в 1696 году пятидесятником Павлом и казаком Анисимом Падериными договора между служилыми людьми Селенгинска, Удинска, Кабанского и Ильинского острогов о взаимной поддержке и организации органов самоуправления³⁷¹. Но имели ли те Падерины близкое родство со своими верхоленскими однофамильцами, осталось тайной.

Пермяковы

Бабушкой Любови Адриановны Черепановой по отцовской линии, то есть моей трижды прабабушкой, была Евдокия, которая родилась в 1807 году в семье крестьянина Челпановской деревни Петра Меркурьевича Пермякова, в 1826 году вышла замуж за крестьянина Якова Ивановича Черепанова из Кутурхайской деревни и умерла в 1884 году. Девичью фамилию Пермяковых носила также моя пятижды прабабушка Татьяна, дочь верхоленского казака Михаила Ефимовича Пермякова, ставшая в 1783 году женой крестьянина Никиты Яковлевича Толмачева^[525]. Она – 1763 года рождения и 1831 года смерти. Появившаяся на свет в 1731 году дочь верхоленского казака Мариамна Ивановна Пермякова была женой мещанина Якова, подкинутого во младенчестве в дом Захара Быкова. Она – моя шестижды прабабушка. А моей семижды прабабушкой была рожденная намного раньше, в 1710 году, Марфа – дочь конного казака Никиты Аникеевича Пермякова и жена разночинца Якова Макаровича Кистенева.

Из-за отсутствия в ревизских сказках Верхоленского острога отчеств многих из ревизуемых и наличия большого числа семейств Пермяковых мне не удалось «зацепиться» за восходящие фамильные линии отца Мариамны Ивана и деда Татьяны Ефима, моих семижды прадедов. А вот с линией деда Евдокии Меркурия повезло: он, его отец Алексей и дед Федор были на дату третьей ревизии еще живы и попали в сказки, к тому же рожденный около 1690 года разночинец (бывший казак) Федор назван в них сыном Никиты, того самого, чьей дочерью была Марфа. Отсюда понятно, что сам Никита родился не позднее начала 1670-х годов. Согласно же окладной книге 1677 года с перечислением полного состава казаков Верхоленского Братского острожка, в нем тогда из Пермяковых служил лишь десятник конных казаков «Оничка Иванов сын Пермяк» с окладом в семь рублей восемь алтын две деньги. Значит, наверняка именно он был отцом Никиты, а также рожденного около 1663 года Алексея и вошедшего в «Книгу имянную Верхоленского острога» 7201 (1693) года «Ивана Аникеева сына Пермякова», чей сын Лука появился на свет около 1691 года (Алексей и Лука возглавляли две семьи Пермяковых во время второй ревизии). Четвертым точно «выявленным» сыном Аникея (Онички) Ивановича Пермякова оказался «Мишка Оникеев сын Пермяков», который, по окладной книге 7192 (1684) года, пашню пахал за хлебное жалование. Пятым – Елистрат, примерно 1675 года рождения, умерший в период между первой и второй ревизиями, ведь в «Книге имянной г. Иркутска и его уезда, Селенгинского, Верхоленского, Иринского и Кабанского острогов детей боярских и всяких чинов служилых людей, братьев и племянников» за 7201 (1693) год он приведен как брат Никиты³⁷².

Еще из документов Сибирского приказа и Иркутской приказной избы определяется, что «Оничка Иванов сын Пермяков» продолжил служить в Верхоленском остроге десятником и в 1682, и в 1686, и в 1701 годах, у десятника Ивана Пермякова в 1693 году был сын Алексей, примерно 1681 года рождения, сам он состоял в 1701 году приказчиком Верхоленского острога, а пешие казаки Алексей большой и Никита Пермяковы закончили свою ратную службу не ранее 1712 года³⁷³.

Пока не полностью ясен ответ на вопрос, кто были предками Аникея Ивановича Пермякова. Но есть версия, основанная на отписке якутским воеводам 1650 года об юкагирской девочке – «ясырке» (прислужнице), рассказавшей об «измене» нескольких местных князьков Московскому государю, и на поданной в 1655 году челобитной служивых и промышленных людей о назначении им денежных и хлебных окладов за службу на реке Анадырь³⁷⁴. И в тех документах говорится о служилом человеке Иване Ивановиче Пермяке. Однако намного более вероятной выглядит версия о казаке Иване Лукьяновиче Пермяке, который вошел в «Книгу Ленскаго волоку всяким денежным доходам» за 7147 (1639) год, а 19 сентября 1646 года он привез в Якутский острог грамоту из Сибирского приказа об отправке на реку Лену ссыльных черкасов³⁷⁵. Если он был отцом основателя верхоленской династии Пермяковых Аникея Ивановича, то тогда дед Аникея Лукьян Пермяков – мой одиннадцатижды прадед.

Стоит полагать, что у верхоленских Пермяковых осталась в Якутском остроге многочисленная родня, ведь в перечне казаков того острога числились в 1692 году Андрей, Василий, Иван, Семен и Яков Пермяковы, а в 1700 году – под той же фамилией Иван с отцом Андреем и Семен с пасынком Иваном. Был еще двор казака «Микитки» Пермякова, в котором жила его жена³⁷⁶. Как знать, может сам Никита тогда служил уже в Верхоленске.

Пироговские. Рыболовная история

Появившаяся на свет в 1721 году дочь тутурского крестьянина Матвея Ивановича Пироговского Варвара стала женой верхоленского купца Афанасия Леонтьевича Тюменцова и моей, по разным линиям, шестижды и семижды прабабушкой.

По третьим ревизским сказкам Тутурской слободы, Варвара приходилась сестрой Тарасу Матвеевичу Пироговскому, а братом Матвея Пироговского был Кирилл Иванович. Отсюда вполне ясно, что родной дед Варвары по отцу – Иван. И он, судя по материалам первой ревизии, оказался долгожителем: умер в Петровской деревне в 1721 году в возрасте восьмидесяти одного года. В переписной, именной и приходной книгах 1699–1700 годов той же слободы и в окладной книге 1706 года по Усть-Кутской слободе приведен пашенный крестьянин «Ивашка Максимов сын Пироговской»³⁷⁷, из чего появляется имя Максима как прадеда Варвары. Он мой, по одной линии, девятижды, по другой – десятижды прадед.

Иван Максимович Пироговский соседствовал с другим моим восьмижды прадедом Иваном Михайловичем Воробьевым, и они в 1705 году рассказывали, что «рыболовной снасти у них на человека по бреднику. Бредник по пятнадцати сажен длиною, по семь гривен ценою. Да по остроге, ценою острога по четыре деньги. Ловят они сами, без работников, про себя, а не на продажу. И внаем той ловли никому не отдают. А в улове у них, меж работою, летом и осенью вышеписанными снастями рыб: ленков, елцов, налимов по четыре и по пяти пуд на человека бывает»³⁷⁸.

Предком Ивана Максимовича (скорее всего, его дедом) мог статься подьячий Игнатий Пироговский, который в 1639 году, по поручению воеводы князя Никиты Михайловича Барятинского, вместе с мангазейским сотником стрелецким Алексеем Шафраном и казенным целовальником Матвеем Быковым учинял роспись воеводского двора в Мангазее. Пироговские из Тутуры могли иметь родственников и в Якутском остроге, среди посадских людей которого в 1700–1704 годах назывался Степан Пироговский со своей женой и новокрещенным Иваном³⁷⁹.

Пихтины

На период третьей ревизии в Верхоленском остроге было много представителей этой фамилии, и их родословные линии совершенно точно восходили к жившему в 1672–1753 годах посадскому Михаилу Пихтину. Но ни его происхождение, ни наличие моих предков под той же фамилией мне установить не удалось.

Полуектовы, они же – Щербаковы. Томская история

С такой фамилией родилась в 1718 году повенчанная с верхоленским разночинцем Степаном Толмачевым девица Фекла. Она стала моей шестижды прабабушкой.

Ее отцом был Михаил Полуектов, который, согласно перечню изменений после первой ревизии, оказался единственным, кто в период 1722–1744 годов «по Верхоленскому острогу определен в дети боярские»³⁸⁰. Появился на свет он в 1699 году и умер в 1756-м, а на его место поверстан был восемнадцатилетний сын Иван. И тот Иван впоследствии стал дворянином: именно так он назван в метрических записях 1792 года о смерти его дочери и венчании через месяц его сына Ивана с Еленой, дочерью бирюльского крестьянина Дмитрия Зуева^[526], в Качинской Николаевской церкви³⁸¹. Это те данные, что имеют хорошее документальное подтверждение. Дальше – сложнее.

В сказках третьей ревизии по Верхоленскому острогу все Полуектовы приведены в составе семей казаков, кроме вдовы родившегося в 1692 году и умершего в 1762 году Ивана, наверняка брата Михаила. Та вдова – среди разночинцев. Имена Ивана, а также Степана во вторую ревизию также входили в раздел разночинцев. Однако это вовсе не означает, что они были классическими разночинцами: по действующему тогда правилу, дети боярские указывались не отдельно, а вместе с ними (так случилось и в отношении Михаила, когда ревизоры включили его в расчет изменения числа разночинцев – бывших казаков).

Однако в именной книге казаков Верхоленского острога за 1677 год Полуектовых не было вовсе. Значит, они определены в острог позднее. Может, из Иркутска? И в развитие этой версии в книге Станислава Гурулева «Первые иркутяне» перечислено несколько иркутских Полуектовых: Алексей, Афанасий, Иван, Петр Степановичи и Арина Анфилофьевна. Они – сыновья и жена Степана Полуектова. В той же книге и сам Степан – уроженец Томска. Он – сосланный в 1654 году в Якутск вместе с отцом Андреем Щербаковым (именно Щербаковым, а не Полуектовым) за участие в томском бунте, впоследствии казачий атаман, участник восстания 1690 года в Якутске, из-за чего вновь наказан и, по приговору якутского воеводы, отправлен с женой и детьми в ссылку в Иркутск³⁸².

Полное подтверждение этому я нашел в двух книгах города Томска – именной за 7133 (1625) год и послужном списке за 7138 (1630) год, а также в исторических работах Валерии Есиповой, Николая Оглоблина и Бориса Полевого и в архивном «Судебном деле о восстании 1690 года в Якутском остроге»³⁸³. Согласно этим источникам, конный казак Андрей Щербак действительно служил в Томске, и там же был казаком, вероятно, его отец Григорий Яковлевич Щербаков (он, в отличие от Андрея, всегда приводился с именем-отчеством и считался женатым, когда Андрей – еще нет). Вот как описывались их ратные заслуги в двух боях: «Андрюшка Щербак государю служил и бился явственно, мужика убил, а под ним коня убили», «десятник Андрей Щербак бился явственно, мужика убил», «Гришка Яковлев сын Щербак бился явственно, под ним лошадь убили»^[527].

Андрей Щербак участвовал в начавшемся в 1648 году бунте «служилых и жилецких людей» против воеводы князя Осипа Щербатаго. Воевода был арестован и впоследствии отстранен от должности^[528]. Порядок в Томске восстанавливали казаки из других сибирских городов. Виновников же бунта наказали ударами кнута и сослали в 1654 году на службу в «гиблые» места. Так Андрей Щербак с сыновьями Филиппом Щербаком и Степаном Полуектовым оказались в Якутске.

Почему у Степана была не отцовская, а иная фамилия, не ясно, но в росписи участников уже следующего, якутского восстания о нем так и сказано: «Атаман казачей Степан Полуехтов, уроженец томской, а сослан он в сылку ис Томского в Якутцкой с отцом своим с Ондрюшкою Щербаковым во прошлом во 162-м году за томской бунт». Отмечу, что в Томске 1620–1630-х годов фамилии Полуектовых среди казаков не было, но я увидел таковую у тарского конного казака 1624–1625 годов Фторушки (Второго) Полуектова³⁸⁴.

Замечу сразу, чтобы не возникло непонимание: сосланный в Якутск Степан Полуектов и Степан, отец верхоленского Михаила Полуектова, – разные персонажи. Первый Степан лет на тридцать-сорок старше второго, ведь он еще в 1671 году доставлял из Москвы в Якутск весть о смерти в столице известного землепроходца и мореплавателя якутского казачьего атамана Семена Дежнева^[529]. Степану же из Верхоленского острога, согласно ревизским сказкам, тогда было всего лишь около двух лет.

Степан Полуектов действительно дорос в Якутске до казачьего атамана, и в таком качестве был включен, к примеру, в именную роспись 1681 года как направленный в командировку в Борогонцы^[530]. Имелись у него тогда и дети – Афанасий, Василий и Иван, рожденные в 1670–1678 годах. Тогда же в ведомстве Якутского острога были казаки Афанасий, Дмитрий и Степан Щербаковы, чье происхождение мне выяснить не удалось.

Филипп же Щербак в 1682 году числился как попавший на «одногоднюю службу … для толмачества» в Тонторское зимовье, а вскоре стал пятидесятником и приказчиком одновременно Верхо-Киренской, Криволуцкой и Усть-Кутской волостей. Значимая для дальнейшего повествования деталь: из архивных документов следует, что в июле 1686 года якутский воевода обращался к приказчику Филиппу как к Щербакову, а в октябре того же года Филипп сдавал дела новому приказчику как Полуектов³⁸⁵.

Спустя три с половиной десятилетия после обоснования в Якутске, в начале 1690 года, во время пирушки пятидесятник Филипп Щербаков назвал вором приближенного к якутскому воеводе взяточника Петра Ушницкого. Тот тут же подал стольнику и воеводе Петру Петровичу Зиновьеву «извет» (донос), что, якобы, Щербаков замыслил его убить, и Филиппа тут же арестовали, пытали сначала на дыбе, затем ломали руки и «жгли огнем». В конце концов обвиняемый начал «виниться», оговорил себя и других казаков. Сказал, что будто после убийства воеводы они хотели бежать в Анадырь и на Камчатку^[531]. Однако «признания» Филиппа не спасли, и он под продолжающимися пытками умер. То же случилось и с другим выходцем из Томска – пятидесятником Иваном Паломошным.

На состоявшемся суде воевода постановил, что заговорщики «хотели в Якутцком великих государей пороховую и свинцовою казну пограбить и стольника и воеводу Петра Петровича Зиновьева и градцких жителей побить досмерти и животы их, и на гостине дворе торговых и промышленых людей животы ж их пограбить и бежать за Нос на Анадырь и на Камчатку реки». Главарем бунта он объявил выходца из Березова сына боярского Михаила Антипина и приговорил его к казни. Также повелел шестерых «заговорщиков» бить кнутом и сослать в Нерчинский острог вместе со своими семьями и семьями погибших товарищей. В том числе к ссылке была приговорена «вора ж и бунтовщика Фильки Щербакова жена Овдотьица Васильева дочь з детьми с Стенькою да с Ывашком да з дочерьми с Паранкою да с Анюткою».

Еще троих – атамана Степана Полуектова, казаков Никиту Кармолина и Дмитрия Попова – сослали в Иркутский острог (что, в связи с куда более мягким климатом, мало похоже на наказание), Сергея Мухоплева^[532] – в Усть-Яну. Однако в начале 1691 года воеводу Зиновьева вызвали «на разборки» в Москву, по дороге в которую он умер. Новый же якутский воевода князь Иван Петрович Гагарин довольно быстро убедился в невиновности казаков и позволил всем им вернуться в Якутск.

Степан Полуектов своим правом воспользовался, и он включен в переписную книгу Якутска 1693 года как казачий атаман с малолетними сыновьями Алексеем, Афанасием и Петром, 1678–1689 годов рождения³⁸⁶. Через тринадцать лет, в 1706 году, Степан Андреевич был «по указу великого государя и по грамоте приверстан в дети боярские». В переписной книге того года в Якутске числятся в рядовых казаках его сыновья Василий Степанович и Иван Полуектовы, а их младшие братья Алексей, Афанасий и Петр – почему-то нет. Ни в одном списке служилых людей (казаков) Якутска после 1690 года не встречаются и сыновья Филиппа Щербакова. Они также отсутствуют в сохранившейся переписной книге 1699 года прежнего места ссылки его семьи – Нерчинска³⁸⁷. А вот зато в ряде челобитных из Иркутска 1698–1700 годов³⁸⁸ фигурирует казачий пятидесятник Степан Щербаков. Замечу, он «случайно» и Щербаков, и Степан, и нерядовой казак, кем и должен бы быть повзрослевший сын Филиппа Щербакова. Из этого стоит сделать вывод, что представители большого семейства Полуектовых – Щербаковых, включая освобожденных из нерчинской ссылки вдову и детей Филиппа, обосновались в Иркутске, а в Якутск не вернулись (либо побыли там некоторое время и вновь переехали на Ангару).

У моего семижды прадеда Михаила Полуектова не столь распространенная фамилия, чтобы отвергать версию близкого родства всех томско-якутско-верхоленских Полуектовых. А в подробностях она такова: казачий пятидесятник из иркутских челобитных конца XVII века Степан Щербаков – это сын погибшего под пытками Филиппа Андреевича. И, исходя из известного обстоятельства, что те Щербаковы легко брали себе фамилию Полуектовых и наоборот, он же – отец верхоленских детей боярских Михаила и Ивана Полуектовых.

Эта версия подтверждается тем, что в переписной книге Якутского острога за 1682 год приведен «у казака у Фильки Щербакова сын Стенка 5 лет». Значит, он рожден около 1677 года, что близко корреспондирует с возрастом Степана Полуектова из Верхоленского острога на даты ревизий. Кроме того, в «Книге расходной г. Иркутска и иркутского присуду пригородов и острогов служилым людям» за 1712 год фигурирует пятидесятник верхоленских пеших казаков Степан Полуектов, а имя пятидесятника Степана Щербакова бесследно исчезает, да и в именной книге городских иркутских казаков за 1708 год вообще нет фамилий Полуектовых и Щербаковых, кроме имеющего пашню в Хомутовской деревне «Матвея Афанасьева сына Щербака»³⁸⁹. И еще одно будто бы случайное совпадение – в сказках второй ревизии верхоленских разночинцев сразу же после Степана Полуектова приведены Феоктист и Яков Пуляевские. То же повторяется в третьей ревизии и дополняется тем, что «их мать вдова Филипова дочь семидесяти лет взята была того же острогу казачья дочь Полуехтовых». К сожалению, ее имя не названо, но она похоже – Анна или Прасковья, одна из прежде сосланных в Нерчинск вместе с матерью, братьями и сестрой дочерей Филиппа Андреевича Щербакова. Если это так, – а это, я уверен, так, ведь череда вроде бы случайных совпадений часто свидетельствует об их неслучайности, – то выходцы из Томска казаки Филипп и Андрей Щербаковы – мои девятижды и десятижды прадеды. А если еще принять на веру, что томский казак Григорий Яковлевич Щербаков – отец Андрея, тогда Яков Щербаков – мой двенадцатижды прадед.