Так и есть. Книга вторая

Второй был чернокожим. Афроамериканцем, как сейчас принято говорить. Или афророссиянином. Он был огромный, метра два ростом и килограмм сто пятьдесят весом. Ну или сто двадцать. Но точно – невероятно тяжелым. Он был большим, очень большим. И он не был пузатым ленивым обжорой. Это тело заключало в себе сто двадцать (или сто пятьдесят) килограмм живого мяса, огромных крепких мускулов, которые бугрились под одеждой так, что, казалось, стоит гиганту слегка напрячься – и отлетят пуговицы, и рукава полопаются по швам.

Все трое были выряжены в дорогие костюмы. С галстуками-бабочками. Почему-то Тему особенно возмутили эти пижонские галстуки-бабочки. И именно поэтому он вдруг решился на то, чего никогда в жизни в любых других условиях не сделал бы.

Он прыгнул на главаря и, что есть мочи, влепил ему кулаком в голову. Тут же сообразительно добавил ногой в промежность. И больно хлопнулся ушибленной вчера стороной лица оземь.

Уже лежа на мокром от дождя асфальте, Тема понял, что ни кулак, ни нога его не достигли цели. Удары были легко блокированы, а после хулиган сам провел какой-то молниеносный прием, прижав его к земле.

От обиды Тема зарычал и забился в конвульсии бессильной злости.

– Спокуха на лице! – вдруг повелительно раздался откуда-то сверху вполне жизнерадостный голос. – Не суетись, студент.

Очень нелегко контролировать себя, лежа в унизительной позе практически посреди лужи, когда чья-то рука держит твою кисть в болевом изломе, а чье-то колено вдобавок неподъемной глыбой давит тебе между лопаток. Поэтому «не суетиться» было выше его сил. Впрочем, пользы от попыток вырваться, извиваясь ужом на асфальте, также не было никакой – стоило обидчику чуть сильнее надавить на него, крепче сжав при этом заломанную кисть, как Тема вновь зарычал, но присмирел.

С ужасом он смотрел на приближающиеся две пары ног в одинаковых брюках и одинаковых кожаных туфлях явно эксклюзивного пошива.

Та нога, что побольше, полетела навстречу его лицу…

Тема зажмурился и сжался.

…мысок туфли легонько пнул его в плечо и сочный низкий бас монотонно-раскатисто прогудел:

– Вставай блят разлегса. Двасать тры минуты асталса.

Вместо первой главы: Learning¹

Жарко и воздуха не хватает.

Самой природой изобретена эта жуткая пытка: бег в анаэробной зоне. Организму не хватает кислорода, пульс учащается, а тело пытается игнорировать рост уровня молочной кислоты в крови, являющийся прямым следствием мощной выработки энергии при невозможности своевременно утилизировать образующиеся побочные продукты. Возможно, на языке биохимии это и звучит примерно так, но на языке тела это просто ужасная и постоянно усиливающаяся мука.

Лучшее решение в такой ситуации – сбавить бег, позволить организму нормализовать бурлящие в нем процессы и перейти в штатный режим жизнедеятельности. Так поступают неспортивные ученики на уроках физкультуры, так поступают спортсмены-любители, когда понимают, что взяли слишком высокий темп, так поступают любые разумные люди. Даже если за тобой гонится сильный голодный хищник, рано или поздно биология возьмет свое: висцеральный мозг, озабоченный исключительно поддержкой правильного функционирования всех систем в организме, отдаст телу приказ, и хочешь-не хочешь, но ты остановишься.

Поэтому еще большая пытка – волевым усилием преодолеть безусловный приказ лимбической системы мозга и продолжить движение.

Потому что речь идет не о самосохранении.

Задача – спасти человечество. Умереть разрешается, но нарушить приказ – никогда!

На плечи давит огромная масса металла. Винтовка, пулемет, гранатомет. Боеприпасы и бронежилет. От этого еще тяжелее бежится и дышится.

Говорят, в средние века пыточные комнаты устраивали в подвалах не только для того, чтобы заглушить вопли истязаемых бедолаг. Крики и стоны – беда невеликая. В те времена нравы были столь же просты, сколь и суровы, поэтому некоторый дополнительный шум, создаваемый в таких помещениях, не смущал простого обывателя. Дело было в другом: мрачная обстановка действовала так угнетающе, что человек ломался психологически еще не дойдя до камеры – узкое темное пространство, затхлый воздух сырого коридора, сложенного из больших камней и страх никогда не вернуться назад, к свежему воздуху и солнечному свету, разом превращали бедную жертву в дрожащее, подавленное и готовое на любой самооговор существо.

Поэтому пытка бегом с отягощением усиливается фактором коридоров и сопутствующей им клаустрофобии.

Приходится бежать по неизвестному маршруту по узким жутким проходам и слышать только жуткие стоны, иногда доносящиеся откуда-то из глубин каменной тверди.

А еще эти твари, каждая из которых метит в тебя. Зубами, когтями, струей яда или своим автоматическим оружием…

Раздается грохот и вдруг в глаза ударяет солнце.

Глаза мгновенно адаптируются к свету, но увиденное ослепляет.

Мир совсем не такой, каким был всегда.

Он неизмеримо прекраснее всего, что когда-либо доводилось видеть. В нем много людей и машин. В нем есть солнечный свет и зелень деревьев.

И в нем тоже есть твари.

Навстречу друг за другом несутся два черных автомобиля, набитых вооруженными целями. Встроенный детектор мгновенно определяет угрозу и уровень агрессии пассажиров.

Рефлекс срабатывает мгновенно.

Ствол гранатомета взлетает на отметку цели и маленький снаряд со свистом уходит навстречу идущей первой машине. Отличное останавливающее действие.

Взрыв. Такой силы, что стрелок сам отлетает на асфальт.

Это необычно. Даже в коридорах ударная волна не была такой сильной.

Второй автомобиль успевает затормозить и лишь на излете траектории с хрустом и жестяным звоном влетает в пылающие останки первого.

Один из новых врагов, оглушенный, пытается выбраться из горящего транспорта.

Где-то неподалеку мелькает маленькая, но пронзительная голубовато-белая вспышка. Кажется, в руках у гражданского.

Стрелок уже на ногах. Гранатомет заброшен за плечи, в руках пулемет. Оружие извергает шквал свинца, и остатки автомобиля вместе со всей его начинкой разлетаются в клочья…

Раздается грохот и вдруг над головой смыкаются привычные холодные каменные своды. Прошло десять секунд от силы, и все вернулось на круги своя.

Снова неимоверно тяжело дышать. На плечи давят центнеры боевого снаряжения

Но надо бежать.

На кону – само существование человечества.

***

Мое самое любимое время суток – рассвет.

Ранний летний рассвет, когда все еще спят и, кажется, картинка нового дня только-только загрузилась в оперативную память нашего мира, но еще не подгружены функции, подпрограммы и библиотеки, превращающие эту картинку в динамичное кино или компьютерную игру.

Когда нет еще ничего.

«Вчера» ушло в никуда, «сегодня» еще не наступило.

Есть только розовый свет на стенах верхних этажей домов и прекрасный запах утра, немного затхлый подворотнями, но при этом на удивление свежий. Да прохладный ветерок, еще не решивший: окрепнуть ли до холодного норд-веста или незаметно уйти, оставив место для надвигающегося мертвого летнего зноя.

Особенно приятно эстетствовать на эту тему, когда ты гостишь в Санкт-Петербурге и, выбравшись с дядей Сережей покурить из паба на улицу, вы вдруг обнаруживаете – рассвело.

Нам весело и интересно. Мы изрядно набрались. Оно и неудивительно – я бываю в Питере наездами, но всегда останавливаюсь на улице Чайковского и всегда иду в паб «Шерлок», где становлюсь сюрпризом (надеюсь, приятным) для бармена Андрея и легендарного завсегдатая заведения – того самого «дядьСережи». Его так зовут там все, кто с ним знаком дольше пяти минут – и персонал, и всякие разные гости.

В этот раз я здесь всего на три дня, потому спешу исполнить обязательный и самый любимый ритуал. Пройтись по Чайковского, торжественно спуститься в «Шерлок», увидеть радостное изумление в глазах бармена Андрея (все верно, мы тезки) и, приметив широкую спину дядьСережи (он всегда сидит у барной стойки, разговаривая с Андреем и соседями), ловко примоститься рядом.

ДядьСережа – питерский художник. Но не битник, не бич, не полупризнанный в местных богемно-маргинальных кругах алкоголик-творец. Он не носит темные очки, черный берет и водолазку. Не стремится всем своим видом продемонстрировать образчик бунтарского духа, воспитанного на контркультуре. Он работает в сфере своего живого интереса, не спекулируя на абстрактном концепт-арте. Иллюстрирует фэнтези-романы, создает графических персонажей для компьютерных игр, пишет картины и просто наслаждается жизнью. В памяти его огромного смартфона хранятся изображения созданных им фантастических существ, карты государств из иных миров и что-то еще, рожденное его воображением и твердой рукой. Приходите в паб «Шерлок» и убедитесь воочию – если вы понравитесь ему, он разговорится с вами и даже собственноручно продемонстрирует электронные репродукции своих картин. Если окажется, что вы способны придумать какую-то интересную идею и сформулировать ее в печатном виде, этого будет ему достаточно – дядьСережа возьмет в руки краски и вдохнет в нее жизнь. А вы будете с восторгом смотреть на визуализацию и диву даваться: неужели, мол, штука, которую я придумал, может выглядеть настолько круто?

Он старше меня лет на пять-десять, но я ощущаю себя легкомысленным подростком рядом с ним.

В школе дипломатов дядьСережу охарактеризовали бы не иначе как «тучная личность». Это не про пикнический тип телосложения. Это про какую-то убедительную внутреннюю солидность. Когда ты говоришь с таким человеком и чувствуешь себя юнцом. Не потому, что он слишком ироничен или чрезмерно обстоятелен в речах. Просто он большой. И ты ощущаешь себя Магометом в тени огромной горы. Поэтому я всегда прибегаю к маленькой психологической хитрости, которую выдумал сам себе в коммуникативную помощь: в разговоре с дядьСережей я периодически полушутя говорю о том, как трепещу при осознании величия его духа и при соприкосновении с оным, что является правдой, но, будучи озвученным вслух, выглядит уже как тонкая добрая ирония. ДядьСережа добродушно улыбается, я шутя имитирую подобострастное хихиканье, под которым скрываю не что иное, как действительно подобострастное хихиканье. ДядьСережа, кажется, все прекрасно понимает и даже немного по-отцовски подыгрывает.

Мы видимся в среднем раз в полгода, три-четыре часа. Я просто захожу в паб и вижу знакомый бритый затылок у барной стойки. Каждый раз это случайность, ведь мы не договариваемся о встречах заранее, но без них для меня невозможна ни одна поездка в любимый город. Как водится, мы продолжаем разговор с того места, на котором закончили несколько месяцев назад, словно расстались только вчера. Неспешно ведем беседы и переходим к новым темам. И каждый раз я увожу с собой что-то новое. Эти несколько часов в чужом, но таком родном для меня городе дают мне очень интересные импульсы. В такие моменты я дышу полной грудью и впитываю энергетику северной столицы через одно из его живых воплощений – своего большого и немного загадочного собеседника.

Поэтому я так люблю Питер. И, конечно, дядьСережу.

Сегодня мы с ним особенно постарались. Видимо, оба понимая, что на этот раз свиданьице выпало только на один вечер и нам надо успеть обменяться впечатлениями, эмоциями и энергетическими зарядами в течение считанных часов.

Я знаю, что почему-то пользуюсь у дядьСережи какими-то особыми привилегиями. И потому от меня он воспринимает исключительно обращение «Сергей». А я, в свою очередь, сразу расслабляюсь и начинаю рассказывать ему все, что придет в голову, ничуть не боясь быть понятым неправильно или высмеянным.

Пожалуй, для меня одно из главных его качеств – именно способность всегда правильно понимать.

Даже если я сам уже не очень понимаю, что говорю.

Как, например, сейчас – мы стоим на Чайковского возле входа в паб и что-то обсуждаем. Я изрядно захмелел и вдруг понимаю, что уже минут пять говорю о забавной истории, которая случилась не со мной и только в моей голове. А он серьезно и очень внимательно слушает, не перебивая. Выпитый ли алкоголь тому виной, атмосфера ли любимого города, но вдруг мне начинает казаться, что рассказать об этой истории – действительно очень важно. Тем временем моя речь льется дальше, а я постепенно возвращаюсь к реальности и начинаю вникать в то, что говорю. Видимо, меня прорвало на полную откровенность, так как я слышу свою жаркую тираду:

– …и, понимаешь, я в тот момент только закончил бауманку, а начало «нулевых» – отвратительное время с точки зрения перспективы устроиться работать по специальности. Нас, конечно, ждали в ЦУПе, в разных интересных КБ, даже зарплаты предлагали в полтора-два раза выше, чем работающим там трудовым ветеранам – только бы пришли молодые, подхватили, переняли. Но даже это означало долларов 70—100 в пересчете на самую конвертируемую тогда валюту, а это было меньше, чем просто стоимость аренды квартиры в Москве. И потому мы шли в бизнес, коммерцию, торговлю – кому как повезет и куда кривая вынесет. Хотелось если не богатства, то хотя бы нормальной жизни. После общежития с макаронной диетой в виде двухразового питания (утром разогреваешь вчерашние, вечером варишь сегодняшние) хотелось не думать о том, что будешь есть вечером и где сможешь поспать…

– Понимаю, – Сергей кивает.

Внутренне улыбаюсь, ибо каждый раз, слушая его, не могу не отметить про себя его своеобразную манеру говорить – во время коротких комментариев он всегда словно бы немного бубнит себе куда-то в бороду, оттого некоторые гласные сглатываются и в этот раз его ответ звучит как «Пунимаю», но в том, наверное, и заключается одна из частиц его шарма.

– И вот, только-только защитив диплом, я устраиваюсь менеджером по продажам в какую-то контору. Работаю с 9 утра до 18, живу в Подмосковье и каждый день мотаюсь туда-сюда. Продавец из меня, прямо скажем, не ахти, но я стараюсь. И вот однажды после непростого трудового дня дежурно возвращаюсь домой на автобусе. Час езды с ВДНХ – и ты почти на месте, надо только пройти немного. Начало октября, но довольно тепло. Это время, когда лето уже закончилось, а холодная осень еще не наступила. У меня меланхоличное настроение и я выхожу, не доехав одной остановки. Это означает плюс три минуты к дороге домой, но зато я иду через сосновый лес и дышу удивительно чистым и легким воздухом. Довольно тепло, над травой сгущается туман, а где-то сбоку, там, где шоссе, проплывают фары автомобилей. И вдруг у меня что-то щелкает в голове. Я переключаюсь в какую-то инфернальную реальность и сам себе начинаю верить, что нахожусь в другом месте и времени. И никто в этот момент не сможет доказать мне, что за деревьями не военные «полуторки» медленно ползут в сторону линии фронта. Я вижу ночной лес, туман и дежурное движение на дороге и вдруг явственно ощущаю, что я не «здесь» и не «сейчас».

– Интересно, – одобрительно говорит Сергей.

«Интррресно!» – слышу я и продолжаю:

– Не знаю почему, но в голове моей возникает фраза «туман не стелился…» Я прихожу домой, сажусь за компьютер и начинаю писать все, что придет в голову, начав с этой фразы про туман. Я и сейчас ее помню наизусть: «Туман не стелился. Он окутал поле и деревья, скрыл под собой редкие строения, утопил воздух в неподвижной мгле. 157-й полк застыл во мраке». И я начинаю жить этим миром. В первую ночь я успеваю записать страниц десять текста, после – все время – на работе ли, дома ли – выкраиваю любую минуту, чтобы продолжить. Я поглощен этой историей, которая рождается прямо под моими пальцами и чувствую себя не автором, а живым наблюдателем. У меня нет готового сценария, я просто взахлеб спешу записывать все, что вижу, но очень быстро понимаю, что уже не владею ситуацией. Мне становится страшно. Я словно бы здесь и одновременно ТАМ.

– Хррршо говррришь, что дальше?

– Все, что было в моей жизни интересного и яркого вдруг каким-то образом втягивается в эту историю. И однажды я осознаю, что не просто сочиняю какой-то текст. Нет, как будто кто-то водит моей рукой и движет развитие сюжета в нужную ему сторону. И я не уверен до конца, что развязка меня устроит. Так же как не уверен, что выдуманные персонажи – выдуманные…

Теперь я начинаю понимать, что рассказываю Сергею историю написания повести, которую присылал ему после прошлого визита в Санкт-Петербург.

Тогда мы славно пообщались и, сам не знаю почему, я вдруг вспомнил про тот свой давний опус, о котором и поведал Сергею. А после и отправил на «почитать».

Он отвечает, немного загадочно:

– Но все это ты и сам знаешь, либо так или иначе представляешь по мере фантазии. Однако, есть еще один нюанс. Ты о нем не подумал.

«Пудумал», – слышу я и даже внутренне не улыбаюсь.

Сергей смотрит на меня спокойно, но этот взгляд давит меня к земле.

– Ты знаешь что такое «эмиссар»?

***

Первая оторопь сошла на удивление быстро.

Бить не будут. По крайней мере, сейчас.

Следом пришла вторая оторопь.

Кто эти люди?

Но времени на раздумья Теме решили не оставлять. Огромная лапища вчерашнего неприятного знакомого сгребает его за шиворот и легко, как щенка, поднимает на ноги. Словно этот как из-под земли вновь выросший неожиданный оппонент не только владеет приемами дзюдо, но и запросто выполняет норматив мастера спорта по поднятию тяжестей. Впрочем, скорее всего, так оно и есть.

– Будешь еще бодаться, как баран на новые ворота?

Тема немного расслабляется и старается съехидничать:

– На новые ворота баран смотрит, а не бодается.

– Двасать две минуты, – вдруг выкрикивает афророссиянин и подкрепляет свой возглас легким, но довольно обидным пинком под зад, сразу после хватая Тему за рукав и увлекая за собой.

Поневоле Тема делает шаг следом и вся компания («гоп-компания» мрачновато поправляет он сам себя) быстро выдвигается куда-то наружу из этого злосчастного двора.

По пути бугай-дзюдоист деликатно, но очень крепко придерживает Тему под локоток. Сзади буравят спину глаза двух его спутников – чернокожего балагура-культуриста и белобрысого азиата.

Они кружат дворами. Редкие прохожие отводят взгляды и деликатно жмутся к стенам, пропуская странную компанию.

Кажется, что сейчас они выйдут на улицу и Тему посадят в автомобиль. А потом его бренное тело найдут где-нибудь в песчаном карьере под Люберцами с кляпом во рту и паяльником в заднице. То, что помощи ждать неоткуда, понятно стало сразу. Никто из граждан не спросит: «Что происходит, куда вы ведете этого приличного молодого человека?», никто не позвонит в полицию, никто даже не попытается отбить его.

Вот так люди и пропадают средь бела дня с оживленной городской улицы. Тихо, буднично, незаметно. Никто не обратит внимания. Никто не вспомнит. Отведет взгляд и сам себе внушит, что ничего не происходит. А если вдруг потом, во время организованных поисков пропавшего и вспомнит что-то, то предпочтет промолчать, чтобы самому не переживать заново это гаденькое чувство собственной ничтожности. Не рассказывать никому ценную информацию, дабы не признаться мимоходом в своей маленькой трусости.

«Врет, как очевидец», – любят говорить журналисты и следователи. В реальной жизни все гораздо хуже – очевидцы предпочтут не говорить вообще ничего. Кому хочется прослыть малодушным трусливым обывателем, косвенно поспособствовавшим пропаже человека, своим равнодушным бездействием допустившим его мучительную смерть?

Самое противное, что Тема сам ощущает страх. Подгибаются ноги, немеют колени. Ему бы улучить момент, да вновь вырваться и броситься наутек, но тело парализовано. И это самое отвратительное – осознавать, как разум порой до обидного эффективно подавляет тело.

– Живешь-то где?

Тема мрачно молчит, ясно, что вопрос риторический. Так, для поддержания разговора. И еще он понимает, что эти люди знают о нем все.

Стоп.

Вдруг схема разворачивается своей богатой палитрой перед ним во всей красе.

Ну конечно!

Вчера его выследили и загнали в нужное место. Правильно подготовили психологически. Дальше он сам пришел и сам все подписал. Салтычиха даже паспорт не спросила, а он, поддавшись ее цыганскому гипнозу, не глядя подмахнул какие-то бумажки. Вот так и работают черные риэлторы.

Каким-то образом эта банда узнала, что он живет один уже пять лет в Крылатском, в просторной квартире, доставшейся ему в наследство от любимой бабушки. Он один, он безработный и беззащитный. Его выследили, подобрали правильный код к мозгам и очень технично обработали. Он сам все подписал. САМ ВСЕ ПОДПИСАЛ.

А они уже все знали наперед. Вписали в договор паспортные данные, спровоцировали его визит к нотариусу, прикинувшемся эксцентричной теткой и, ловко объегорив подавленного недавним стрессом Тему, подсунули нужные документы.

Ничего даже делать принудительно не пришлось. Он заигрался, увлекся и исполнил все, что от него требовалось. А теперь его можно просто стереть. Взять в охапку и увезти куда подальше, лишь бы не мешал закончить сделку. Теперь все произойдет без его участия, ведь он уже отработанный материал и больше никому не нужен.

Теперь ему стало по-настоящему холодно.

Тема понял, как одним росчерком любезно поданного пера он сам, своими руками, перечеркнул всю свою прежнюю жизнь и себя, как личность.

В этот момент они вышли из переулка на еще не просохший после дождя тротуар и двинулись в сторону огромного черного внедорожника, похожего на катафалк.

***

Не люблю этот момент, когда ты понимаешь, что задушевный разговор за бокалом пива превращается в обрывочный обмен спутанными фразами.

В принципе, мы и раньше с дядьСережей набирались преизрядно. И оба понимали, что уже хватит, и утро красит нежным светом стены древних питерских зданий, а, значит, лучшее решение – разойтись. Проснувшись от жажды, дома в мягкой постели несколько часов спустя, мы похвалим себя за мудрый поступок и почти что своевременное отступление с поля алкогольных баталий. Через неделю, окончательно отдышавшись, обменяемся несколькими добродушными фразами в мессенджере и вновь забудем друг о друге на полгода.

Но сегодня мы явно перебрали и, стало быть, начинается долгий бессистемный диалог. Это плохо, потому что я уже не смогу контролировать себя дальше, а Сергей, однозначно, уже даже перешагнул границу осознания этого факта и ушел в абстракции. Я же балансирую на границе, но разум мой понимает, что сейчас отключится и напоследок отчаянно сигнализирует о грядущем апокалипсисе. Но поздно. Химические процессы в мозгу сейчас протекают быстрее, чем я могу сконцентрироваться и попытаться вяло распрощаться, капитулировав с поля алкогольных баталий.

Дальше все будет происходит по известному каждому, хоть раз крепко выпивавшему человеку, сценарию.

Мозг отключится, и только подсознание продолжит исподтишка наблюдать за происходящим, пытаясь если не контролировать, то хотя бы получать удовольствие от созерцаемого абсурда.

На этом моменте мой мозг и отключается. Вам слово, товарищ Подсознание!

Сергей, тем не менее, продолжает смотреть мне в глаза.

Мучительно напрягшись, я вспоминаю, о чем он только что спросил меня.

«Ты знаешь что такое „эмиссар“?» – гулким эхом прокатывается на смутных задворках сознания.

Морщу лоб, пытаясь сформулировать в ответ, что речь шла вовсе не об этом, но понимаю, что это уже выше моих сил и, мысленно махнув рукой, сдаюсь и капитулирую. Теперь надо максимально тактично слиться. А, значит, я подыграю, выслушаю ответ и раскланяюсь. Время плыть по течению.

– Вообще – знаю, а так – нет!

Почему я не могу ответить на простой вопрос односложно?

Обрывки сознания пихают меня в метафизический бок, как бы хихикая: зачем ты начинаешь выпендриваться и вечно цитируешь непонятно какими ассоциациями подброшенные шутки?

«– Гиви, ты помидор любишь?

– Кушать люблю, а так – нет».

Понимаю, что только что приговорил себя к увеличению количества обсуждаемых тематик вдвое, значит – минимум вдвое дольше мы будем прощаться. Так всегда бывает у выпивших людей – любое лишнее слово вызывает очередной виток бурных диалогов по новому поводу. Но поздно, дело сделано.

Сергей хмыкает и только:

– Да, хороший анекдот.

Мысленно я благодарен ему сейчас. Он вычеркивает случайно поданный мною повод продолжать беседу в сторону бесконечности.

– Но давай еще раз. Ты знаешь, что такое «эмиссар»?

– дядьСереж…

– Сергей

Каждый раз, когда я увлекаюсь – теряю контроль над собой. Вот и опять у меня включился режим «дядьСережи». Ну, в самом деле, попробуйте пообщаться с этим матерым человечищем на равных – сами поймете, что в какой-то момент внутренние резервы исчерпаются и, незаметно для себя, вы начнете переходить на «Вы» и это вот детское «дядьСереж». Скажу больше: каждый раз, вступая в нечастую переписку с Сергеем, я думаю, как его называть и пролистываю историю диалогов в прошлое, пока не увижу, какие обращения к нему я себе позволял. Это забавно, так как на самом деле я знаю, что мы вполне узаконено и санкционированно общаемся на равных, но у каждого – свои комплексы. Мой комплекс в том, что мне трудно переключаться в режим «Андрей и Сергей», когда я испытываю такое благоговение перед столь тучной личностью.

Не могу удержаться на этом моменте и смеюсь над собственными мыслями.

– Да! Сергей!

Он сам улыбается, но глаза у него по-прежнему серьезны. Собираюсь и стараюсь выдать максимально лаконичный и корректный ответ:

– Эмиссар – это посланец. С дипломатической или любой другой миссией.

Сергей не прекращает смотреть в упор:

– Верно. Посланец.

Я снова слышу «Пусланец», но уже не замечаю этого. Начинаю понимать, что сознание немного возвращается ко мне, потому что разговор вдруг перестает быть праздной болтовней «на посошок». И я задаю вполне закономерный вопрос:

– А в чем здесь суть?

– Ты добрался до эмиссара, Андрей. Вот в чем суть.

***

– Пожалуйста, присаживайся.

Бабка за столом реально странная. Вежливая, но разговаривает словно через гугл-переводчик с китайского языка. Вроде и по-русски, но очень чудно.

Юнона хмыкает и присаживается. Странно, что в этом круто обставленном офисе не нашлось приличного стула для посетителя. Какое-то дешевое пластиковое кресло, которое кричаще диссонирует со всей остальной обстановкой.

Весьма удобное, впрочем.

– Времени счет нужен, за двадцать пять минут управиться должны мы. Чай, кофе, повальсировать?

***

Вокруг шумит жиденький поток прохожих, но Тема не слышит ничего. Вместе с грозной троицей в полном молчании он приближается к катафалку.

Чирикает сигнализация и в машине отщелкиваются замки.

Ну вот и все. Стоп караван – приехали.

И тогда Тема делает резкий рывок. Железные пальцы главаря-дзюдоиста смыкаются в кольцо, но локоть Темы уже снаружи этого кольца.

Прохожие смотрят сквозь них.

Ну и ладно, зато не потребуется сантиментов.

Тема бросается сквозь толпу, уже не думая, что может кого-то задеть и опрокинуть.

Кто-то отпрыгивает в сторону, кого-то он сбивает плечом. Два случайных пешехода, ненароком закрывающих просвет, ведущий к свободе, исчезают с его траектории.

Тут же роговицу глаза обжигает острая боль.

Тема врезается лицом в грудь неведомо откуда выросшего перед ним азиата. Впечатавшись глазом в нелепый галстук-бабочку.

Впрочем, не столько выросшего, сколько просто каким-то чудом материализовавшегося и, видимо, специально ради этого момента немного подпрыгнувшего, потому что в целом Тема выше его минимум на голову.

Впрочем, подпрыгнувшего не «немного», а достаточно высоко для того, чтобы Тема попал головой в его грудь.

Не проходит и секунды, как равнодушное течение прохожих адаптируется к ситуации и превращается в раздвоенный поток, обтекая странный квартет с двух сторон на расстоянии в полтора метра.

«Как только на тротуаре умещаются?» – мелькает в голове дежурно неуместная, но злорадная мысль.

Азиат шумно выдыхает, а остановленный Тема, чудом удержавшись от падения, уже инстинктивно втягивает голову в плечи, ожидая неминуемого удара в затылок.

Но этого не происходит. На локте дежурно-равнодушным движением смыкаются пальцы дзюдоиста, а афророссиянин, гулко хохотнув, комментирует:

– Эта птиса какаду летит и серит нахаду.

И тогда Тема окончательно сдается.

– Успокоился?

Дзюдоист, кажется, ничуть не рассержен. Азиат стоит лицом к Теме с равнодушным выражением полной отстраненности на лице. Афророссиянин, кажется, продолжает хохотать.

Тема понимает: троица бандитов была уверена в его попытке побега и заранее ко всему подготовилась.

Так кошка играет с пойманной мышью. Чуть ослабляя хватку и даруя ей надежду на спасение, а потом вновь хватая и подтаскивая к пасти. Играет до тех пор, пока жертва не обессилит.

Но Тема не мышка и чувствовать себя жертвой не собирается.

Странным образом только теперь все укладывается в его голове.

Ситуация паскуднейшая, но никто не сможет забрать у него самое главное – его достоинство.

Тогда Тема поворачивается к дзюдоисту и с неожиданным для себя самого спокойствием смотрит ему в глаза. Потому что он понимает, что попал в прочнейший капкан и выхода нет. Он не смирился с ситуацией, но принял ее. И теперь вдруг ощущает какое-то страшное умиротворение. И еще какое-то небывалое прежде чувство холодного управляемого бешенства. Онемение в ногах проходит. По телу начинает растекаться горячая кровь. Немного стучит в висках, но это побочный эффект – словно ты выжал педаль газа до предела и включился «кик-даун». Точно ты сидишь в мощном автомобиле и сейчас наконец-то дал волю его мотору. Будто ты ощутил этот «подхват» и тебя несет вперед, задирая нос и приседая на корму. Как во взлетающем самолете…

…Сзади хлопает водительская дверь черного внедорожника-катафалка, машина заводится и тут же срывается с места. Похоже, бандиты не имели отношения к этому страшному автомобилю…

…Дзюдоист спокойно выдерживает его взгляд и говорит неожиданное:

– Все правильно. Молодец, Артем. Пришла пора познакомиться. Я – твой эмиссар.

***

– Сергей, переформулируешь? – я улыбаюсь. Голова еще не стала похмельно-чугунной и можно позволить себе немного радости напоследок. Неожиданно понимаю, что еще минут на пятнадцать с удовольствием отсрочил бы встречу с перинкой дабы послушать интересное. Это вот его «ты добрался до эмиссара» звучит действительно интригующе.

Но Сергей серьезен. Теперь в его лице нет ни намека на улыбку.

– Поздравляю тебя, парень. Наконец-то у тебя начинается настоящая жизнь. Имя «Кирилл Писаревский» или ник «Corner» тебе о чем-нибудь говорят?

Я молчу, оторопевший. Сергей тоже молчит.

Скоро солнце поднимется над крышами домов. Пока что редкие прохожие уже снуют мимо нас. А мы стоим, как два чересчур загулявших бездельника и меряемся взглядами.

Зачем ты так, Сергей? Я знаю, что ты читал. И, может быть, даже запомнил имена. Только сейчас разве это уместно? Что ты вообще знаешь о том, что было на самом деле?