© Андрей Драгунов, 2017
ISBN 978-5-4483-8757-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
До недавней поры я не знала поэта по имени Андрей Драгунов. Теперь вот не только знаю, но люблю. Слова дрожат, требуя успокоительных тире, строфы борются с аритмией и побеждают её. Что-то очень знакомое, и что-то абсолютное своё, штучное в прозаизмах и поэтизмах Андрея Драгунова. Напрашиваются в сравнение поэзия Бродского, музыка Шнитке. И это в порядке вещей. Все что-то напоминает. Лишь пустой голове ничто не напоминает ничто. Подлинность поэта – и в его обособленности, и в его всеобщности. Оказавшись в «сумрачном лесу» Данте, поэт, один на один с «кубатурой векового пространства», а попросту, в комнате коммунальной квартиры города Волгограда, создал свой, особый, доселе неслыханный мир. Он назвал его «Поселком». В этом «Поселке» я теперь живу, чего и всем желаю.
Елена Макарова
В окне – не то чтобы пейзаж – дома и снег…
и тоже – окна – как-то сиротливо —
почти без света, видимо, для тех,
кто рано утром – мимо, мимо. Мимо,
чтобы не видеть, не считать углы,
не быть свидетелем какого-нибудь спора,
не задыхаться от чужой беды…
не быть участником пустого разговора…
не соболезновать. Окно, пейзаж и снег —
трагедия в развитии. Начало!
Мавр – мордой – в белое… Платок, негромкий смех…
Гондола разбивает край причала.
декабрь 7. 2016 год
…и тишина, доставшаяся от
оркестра, что уже сошёл со сцены
под шелестение вневременных цветов,
под мат рабочих – в синем – непременно,
под улюлюканье уборщиц… Тишина!
Вода в гримёрке выпадает – громче,
чем плачет скрипка… Не её вина,
что выгнали её в мороз на площадь
и там оставили. Смычок, как острый нож,
вскрывает вены и… терзает ухо.
Собаку вечером под фонарём найдёшь —
и рядом с ней, как дряхлая старуха,
уляжешься, чтоб тихо завывать,
не беспокоя выпивших соседей,
что спят уже… Оркестр, твою мать,
закончил выступление… Неделя
кончается. Ни звука, ни души!
Какое нынче в списке «Время года»?..
Собака спит. Все суки – хороши!.. —
после заката, то есть – до восхода.
декабрь 8. 2016 год
Глупо спрашивать птицу – где край земли,
ибо сама не в курсе – откуда ветер
и в какую сторону выруливают корабли…
вялый, скомканный парус – последнее, что на свете —
из направлений. Облако тешит глаз —
только присутствием – мучнистый, белёсый остров
в звёздных обломках, как будто бы напоказ!
В каплях воды – без лишних уже вопросов,
ибо – декабрь и не о чем говорить.
Воспоминание – только – терзает душу,
или сомнения… Стоит ли дальше жить!..
чтобы увидеть замёрзшее фото в луже
или всё тот же безликий мучнистый край
из-за которого птица – ни сном, ни духом —
о направлении ветра… Пойди – узнай,
где начинается медленная разруха.
И не спросишь у птицы, даже, как там – в Раю…
так как – только Ангел – оттуда несёт известья —
даже те, о которых вечером – не поют —
во время дождя, чтобы не портить песню.
декабрь 10. 2016 год
1
Глаза не спрятать за стекло окна —
от наводнения, что сутки через крышу
на подоконник – будто не зима…
и не метель, а капли нужно слышать
и наблюдать их в свете фонаря,
когда сквозь лампочку, как будто через штору,
во все отверстия на крыше норовят
залить пейзаж – не декабря, который —
не календарный, судя по всему…
Почти случайный. Только междометья —
про чью-то мать!.. про странную игру
дождя и снега в бледно-жёлтом свете —
настольной лампы или за окном.
Морзянка неба – точками – по сердцу,
тире – по нервам, точно – молотком,
или… серпом – излюбленное средство —
расправиться уже с календарём —
холодною водой и грязным снегом,
собачьими следами – окоём
замёрзшего окна и… санным следом
в том же окне, дальше – за него,
куда и глаз уже едва хватает,
чему виной замёрзшее стекло,
что, точно штора, вид перекрывает.
2
Воскресенье. Декабрь. Шестнадцать… Пять тридцать утра.
Просветление в комнате от фонаря напротив.
Просыпаешься рано, так же, как и вчера…
и, может быть, завтра – Ангел не будет против
и разбудит утром… и даст разглядеть в окне —
кто там ещё в сугробе расстался с жизнью,
став только тенью на гладкой, как лёд, стене
или нелепой, проснувшейся утром, мыслью.
декабрь 11. 2016 год
Из коридора – в комнату – запах замёрзшей копчёной рыбы —
кто-то к обеду вернулся с рыбалки с большим уловом
и теперь все стены пропахнут лещом, судаком… Приливом,
то есть – всем тем, от чего не избавишься добрым словом.
Лишь сигаретами – только – и вытравишь этот запах!
Никакая химия – с её невообразимым вкусом —
не справится с тем, что теперь у всех соседей на завтрак,
то есть, с тем, с чего начинается каждое утро.
декабрь 11. 2016 год
Не слушай выкрики бесноватой соседки в форточку —
горе её безмерно – после потери сына, будущего и хлебной
карточки…
не смотри в её сторону – можешь остолбенеть и ослепнуть,
потому что взгляд у неё, как и слова её – крепкий…
и не меркнет, даже, когда молчит и говорить ей нечего —
по любому поводу. Не тускнеет – ни днём, ни вечером.
Ей без надобности чьи-то слова понимания…
не просит к себе – ни хорошего отношения, ни внимания.
Ей не надобно, в сущности, даже течение времени —
смотрит в окно, подперев подоконник тупыми коленями
и… считает вечность, которая ей осталась —
после смерти сына… Всё остальное – такая малость!
По сравнению с вечностью – меркнет, даже!.. хлебная
карточка…
и простуда – с кашлем и насморком, что через форточку.
декабрь 12. 2016 год
На столе, сквозь скатерть, капля… Жира, смолы?
Столько лет стол на кухне – смола не должна сочиться…
Но, ведь, плачут в церкви иконы – не от жары!.. —
только тогда, когда что-то должно случиться…
или – кто-то умер уже… По нему печаль —
проступает сквозь скатерть?.. Он ли всему причина?
Или что-то другое, чего бесконечно жаль?.. —
от чего влажнеют глаза, даже, у мужчины,
или, как у дерева – только одна леза,
но с хорошую бусину, чтоб точно – уже на память —
не из-под скатерти, что будет лежать всегда —
будто нарочно, чтобы её руками
тёрли и пачкали. Пальцами через ткань,
не утруждаясь с пальцев стереть изнанку —
тонкие линии, что, как всегда – за грань —
дальше обычного, как в снегопад на санках…
или пешком по городу – через снег,
чтобы не видеть больше пятна на ткани…
Жира? Смолы?.. – всего, чем печален век,
то есть – всего, что – только уже – на память.
декабрь 12. 2016 год
Старушка в берете, поверх него белый платок,
в валенках, с сумкой, с какой-то бесцветной палкой —
пересекает, утром возникший, на месте лужи каток.
Лужа замёрзла и… ей никого не жалко.
Ближе к земле – колени – ближе к воде…
или ко дну – замёрзшей холодной лужи —
что-то знакомое… Где это было? Где?
Где-то, наверное, было… Декабрь. Стужа…
и отражение, но не в воде – в стекле
маленькой булочной, где над дымящимся хлебом —
женщина в белом берете и в белом платке —
плакала горько, как снегом декабрьское небо —
вспомнила что-то… Декабрь. Война. Ленинград.
Чёрная корка из клея и пекарских сказок —
слаще была, чем – для внучки её – шоколад…
Пекаря – жалко – от голода умер, ни разу
крошки не взяв со стола… Просто лёд и декабрь.
Просто хрустит под ногами замёрзшая лужа…
Просто тот пекарь – мукой – засыпает всё… как бы.
Белый берет и… платок – не особенно нужен.
декабрь 12. 2016 год
Мне было холодно, я кутался в пиджак
и вспоминал – как летом было жарко.
Ругался на жару, что тот дурак —
на женщину с веслом в алее парка —
за непристойный вид и за весло,
что, якобы, не так оно должно быть…
Теперь алею снегом занесло —
после листвы и мусора… Веслом бы
всё разгрести, но нем к воззваньям парк!
Собаки метят островки газона…
и почтальонша, точно на пожар,
разносит извещения из зоны…
А было время – первый секретарь —
сам – приезжал разглядывать руины —
о чём молчит единственный фонарь
и женщина с веслом та, что из глины,
но с нежною душой. Молчи! Терпи!
Муж – пьяница – не бьёт, значит – не любит…
Молотобоец, мать его дери!.. —
А как же – без любви! Скажите, люди.
декабрь 13. 2016 год
…хороший, белый, чистый снег —
грех по нему топтать ботинком.
Отпущенный на волю человек —
досрочно – согревается соринкой
в своём глазу… Свободная слеза —
не первая – но первая на воле.
Слепит от белого… как в церкви образа…
и дух хмельной гуляет на просторе.
Таксист везёт в чужую – пока – даль —
там где-то адрес, где его забыли…
и от того – в глазах его печаль —
а был ли тот, которого любили?..
Должно быть был… Колёса крошат снег.
Пейзаж зимы расчерчен проводами…
У Блока – в венчике какой-то Человек,
а хочется, увы, к прекрасной даме…
декабрь 13. 2016 год
Цветы дрожат. Замёрзшие цветы —
не сорванные летом для любимых,
не собранные в радостный букет,
в котором лета яркие черты,
что к осени – всегда – неуловимы
и для которых – продолженья – нет,
из-за того, что краток век цветов —
не многие до снега доживают,
чтоб спрятать от мороза лепестки —
не всем доступна тишина садов,
где стружкой и опилками спасают
от холода и, даже, от тоски…
и из-под снега яркие цвета —
выглядывают, как напоминанье,
что жизнь, порой, бывает коротка —
один сезон и …кончена игра —
зима, мороз, отсутствие вниманья…
любовь прошла до третьего звонка.
декабрь 13. 2016 год
Сплошной белый цвет, рассыпавшийся вокруг.
Слушаю Баха, чтоб справиться с просветленьем —
так, вдруг, случившимся… образовавшимся, вдруг…
и хочется выпить, чтобы не портить зрение…
Сплошные ангелы!.. – хватило бы одного.
Максимум – двух… И облака, чтобы видеть —
с той стороны случившееся и… Самого…
и, как их там – перья, перья… Нет – крылья, крылья!
Это – зима в развитии, как – кино —
в самом начале – титры, потом – с экрана —
вдруг – выливается – в зрителя – молоко…
Кресла зелёные в пятнах, как будто – в ранах…
или собака подпортила внешний вид
мелкими каплями, скрасив безмерно-белый,
что постоянно в форточку норовит —
то ли украсть, то ли гадость какую-то сделать,
как, уже убежавший, заливший плиту, кисель.
Никакие ангелы не смоют следы побега,
что идут по белому, за горизонт – отсель,
где всё те же ангелы и больше – немного – снега,
соответственно – белого больше… и меркнет глаз,
не находя сравнения в этом белом…
и только ангелы, как будто бы – напоказ —
всё засыпают неистребимым снегом.
декабрь 14. 2016 год
Не лес – огромный злой – над головой —
пустое небо в язвах самолёта,
что медленно их тащит за собой,
чтоб всем была видна его работа.
Его участие в Божественной игре —
земли и неба, что неисполнима —
лишь лётчиком, пропеллером… в крыле —
полоска облака, что пролетает мимо —
и где-то там, в небесной тишине
теряется – лоскутным одеялом
из звёзд, что падают – от них – сюда – ко мне…
и медленно, как будто бы сначала
всё начинают, как в последний раз…
и ждут, что их когда-нибудь поймают —
хотя бы на мгновение – сейчас —
когда никто об этом не узнает.
декабрь 17. 2016 год
«Так, Нашедший подкову
Сдувает с неё пыль…»
Осип Мандельштам
Как будто – не потеряна подкова…
и счастье где-то рядом… Но тоскливо.
Почти удушье. Скомканная радость…
Неразорвавшаяся бомба с самолёта —
ещё тогда…
Как больно и как страшно —
не быть убитым!.. Жить до самой смерти!
Смотреть – как часто умирают рядом
знакомые тебе. Друзья, соседи…
все те, кто долго помнил о тебе —
всю свою жизнь. Писал воспоминанья —
о видимом – тогда ещё – в начале,
когда все были радостны и живы…
а собранный букет простых ромашек —
казался чем-то необыкновенным —
почти, как факт – рождения и смерти.
Из косточки пророщенный росток —
из ничего – можно сказать – из духа,
из слова, то есть, из воспоминанья —
о том, как всё когда-то начиналось.
Как первый вздох среди травы – на волю,
чтоб слиться с облаком и стать такой же пеной
для окружающих – и плыть куда захочешь,
не слушая запреты очевидцев,
и быть теперь, в конце концов – свободным.
И различать по цвету облака —
какое – где – пересекло границу,
в каких краях исследовало жизнь
во всех её возможных вариантах,
что при сравнении оказываются —
одним и тем же —
вполне пригодным для существованья,
даже, когда исчезает вообще желанье
и причина – жить.
Когда никакими словами не выговорить – До свиданья…
ибо – будет не правда,
а какая-то смесь нечленораздельных звуков
с остывающим воздухом,
что прямо у горла становится препинанием —
поименуешь его – не расстанешься с ним вовеки —
будешь пожизненно расплачиваться за сказанное.
Знал бы Создатель, когда наградил нас речью —
куда заведёт —
точно бы рты залепил нам глиной…
или жаренным воском.
И чтоб фитилёк дымился,
напоминая дурням – за что расплата —
чтобы только скрипели раскаченными деревьями…
Смотришь на дела рук своих, описанные словами —
лучше бы – точно – нем был, как озёрный окунь.
Хлопаешь молча жабрами, чешешься плавником о камень —
никакого смысла —
всё сохраняется в своём первозданном виде.
Но когда вода, озвученная тобой,
выливается на стол, за которым пишешь —
это становится жизнью.
И первое сказанное слово – будет последним.
Голос в форме застывшей в воздухе буквы «Ж».
Говорить больше нечего.
Всё, что было можно и всё, что хотел сказать – сказано.
Речь переходит на невообразимо-птичий,
не фиксируемый приборами – клёкот. Щебет.
Иногда, отдыхая на верхушках старых сухих деревьев,
различаешь в низу кого-нибудь с карандашом и блокнотом —
глухо-немого —
чёрточками пытающегося сохранить увиденное Время.
Хотя бы – фрагмент – всё, что возможно доверить бумаге.
Голосу, воздуху, горлу, губной гармошке,
что исполняет всё, что ты ей надуешь…
Чешуйки листьев на вытоптанной сухой земле.
Я пишу это – уже не срываясь на крик – от боли…
Или – не я.
Или я кричу, но где-то внутри – желудком,
двенадцатиперстной кишкой, печёнкой,
так-как больше нечем —
сердце состарилось в самом начале —
благо, был выходной, и никто не заметил
моё состарившееся сердце…
И теперь я шепчу – Господи —
сосчитай моё время, чтобы запомнить
и сосчитать страницы, чтобы хватило вписать в них слова,
что ещё остались – не произнесёнными…
Чтобы хватило места – выдохнуть всё,
что Ты нашептал мне раньше —
ещё до рождения.
декабрь 18. 2016 год