Loe raamatut: «Накануне»
Злость
Под ногами чавкала глинистая жижа. С неба, нет, не с неба, а прямо из воздуха возникали капли дождя. Жуткая влажность на глазах превращала туман в дождь. Если присмотреться внимательно к этому явлению, то было видно – капли настолько мелкие, что не падают сверху вниз отвесно, а, извиваясь и виляя, опускаются. Некоторые из них, подхваченные любым движением воздуха, способны даже взлетать вверх, вместо того, чтобы падать вниз.
Два связиста шлёпали по этой грязи, нагруженные проволокой и инструментами. Впереди шёл с заплечным мешком, в не очень-то помогающей в такую погоду плащ-палатке, Каменев Георгий, отделённый командир роты связи погранотряда. Его направили сюда протянуть линию связи вдоль флангов заставы, которая должна была связать вместе вышки, некоторые стационарные посты и даже секреты с заставой, и позволить им оперативно передавать информацию. Собственно, дело было не таким уж и сложным – протянуть несколько километров «воздушки» (линия связи, проложенная по столбам, деревьям и тому подобным предметам). И если бы это было хотя бы пару месяцев назад, в разгул приморской зимы, когда пронизывающие ветра, кажется, дули не по тебе, а сквозь тебя, слегка задерживаясь в рёбрах. Но нет, провод доставили весной, когда слякоть и постоянные туманы переходили в мелкие дожди типа идущего сейчас. В такое время за пару часов на улице ты промокал насквозь, даже если был в непромокаемом плаще.
Но служба – дело такое. Сказали «надо» – значит, «надо». Из инструментов – ножи, кусачки, молоток, ножовка и когти, чтобы лазить по столбам и деревьям. Даже гвоздей дали совсем чуть-чуть. Страна ещё только начала восстанавливаться после глобальной разрухи, и в удалённых уголках, как этот, всё ещё только-только начиналось, и всё было в дефиците.
На этот раз в дефиците оказались даже люди. Георгию выделили всего одного помощника. Это был крепкий парень, недавно прибывший с Урала. Кроме большого роста и силы его, пожалуй, отличала какая-то чрезмерная простота и доверчивость. А так – исполнительный боец, грех жаловаться. Но даже такой крепкий боец не может тащить на себе двенадцать километров проволоки. Поэтому часть бесценного груза, предназначенная для левого фланга, осталась на заставе. Остальное было развезено по вышкам и разгружено там под охрану.
И вот сейчас за отделённым Каменевым, такой же мокрый, шлёпал по лужам, толкая впереди тачку, рядовой Вольдемар Несветов. В отличие от Каменева, которому, вообще, грех жаловаться, он – местный и должен привыкнуть уже, Несветов переносил «тяготы и лишения» совершенно спокойно. И хотя уже хлюпал носом то ли от насморка, то ли просто вода из вдыхаемого воздуха конденсировалась там, шёл весьма бодро, наполненный каким-то решительным упрямством.
– Чёртов сифак, а не дождь, – проворчал, остановившись у высокого дерева, Каменев.
– А почему сифак? – поинтересовался Вольдемар, подкатив тачку, и тут же укрылся от дождя под деревом, ни от чего не защищающим.
– Потому что льёт, как из сифилитика. Всё и везде капает, как… а, ну тебя, молодой ещё!
– Ничего я не молодой и, собственно, знаю, кто такие сифилитики. Правда, никогда не видел.
– Вот и я говорю – молодой ещё. – Разговаривая с бойцом, Каменев быстро нашёл воткнутую вчера вечером палку, как знак, где у них закончился провод. – Готовь проволоку.
– А вы много их видели-то? – сказал равнодушным тоном Несветов, доставая моток полевого кабеля из тачки.
– Больше, чем ты девок щупал. – Разговор вели, не прерывая работы. За три дня уже сложилась такая манера их действий. Пока находились на земле, молодой боец старательно изводил вопросами, а старый опытный воин, как истинный ментор, поучал его. Правда, темы всё были практические, так сказать. И как – то за три дня впервые коснулись одной из трёх любимых тем разговоров в армии. А, именно, о женщинах и обо всём, что с ними связано.
– Так уж и больше! Я на танцах отбоя от девок не знал! Вы что, до армии фельдшером при вендиспансере были? – спросил с подначиванием Вольдемар.
– Вот ещё. Мы просто в гражданскую с сеструхой выжили только потому, что прибились к офицерскому борделю. Вот и насмотрелся на всё.
– Какому борделю? – опешил Несветов.
– К такому. Бордель он и есть бордель. Публичный дом, дом терпимости и так далее, по списку.
– Так это когда было, что-то я не понял, – спросил боец, зачищая концы мотка полевика, который он только что притащил.
– Естественно, в гражданскую. При наших тут публичных домов не было.
– Это ж сколько вам лет – то было?
– Восемь, а сестре десять, – ответил Каменев, протянув зачищенные концы кабеля. – Связывай концы, я пошёл когти обувать. Режим прежний: до обеда я по верхам, после обеда – ты.
– Так, это, а что же вы в таком возрасте с сестрой-то в борделе делали? – У Несветова, кажется, происходил какой-то разлом в голове. Дети и публичный дом у него никак не вязались.
– За мою моральную чистоту можешь не переживать, я там выполнял функции «принеси – подай», да печки в номерах топил. Там отопление было печное – одна «голандка» на два номера. Топка обычно выходила в один из номеров.
– А сестра?
Каменев прервался от обувания когтей, распрямился со злым выражением лица. Но, глянув в лицо этого простоватого парня, понял, что он ничего оскорбительного не имел ввиду. Он, действительно, не знал, что может такого плохого делать маленькая девочка в публичном доме.
– Прачкой она там работала. Господа офицеры перепьются, переблюются, нагадят за ночь, а Машка и ещё пара девок потом всё отстирывают и сушат, чтобы к вечеру всё снова блестело.
Закончив обувать когти, Каменев взял кабель и полез наверх. Разговор на личную тему сразу прекратился. Добравшись до верха, он подтянул кабель так, чтобы он протянулся от предыдущего дерева к этому, максимально высоко скрывшись в ветвях. Даже сейчас, в безлиственной тайге, провод не бросался бы в глаза, а летом, в буйной зелени, он, вообще, станет незаметным. Начав фиксировать провод петлёй на суку, крикнул вниз:
– Слышь, Вольдик! Это уссурийский орех, кажется. Пошарь там внизу, наверняка, найдётся прошлогодняя падалица не гнилая – он такой мелкий и морщинистый. Доберёмся до печки, просушим – вкусная штука.
Разгребая мокрую траву и прошлогоднею листву, Несветов начал искать орехи. Минут через пять Каменев спустился:
– Так, пока лезу на следующее дерево, насобирай «прилично». Потом покажу, как их раскрывать. Колоть бесполезно, либо не расколешь – либо сразу в труху.
– Понятно, насобираю. Их тут много! А что сложного колоть – то их?
– Говорю же – скорлупа, как железо. Разбить можно, но проще положить на горячую сковородку. Они, когда на жару сохнут, сами слегка открываются, а там просто раскрывай ножом и выковыривай сердцевину.
Каменев взвалил моток кабеля на плечо и, не снимая когтей, пошёл к следующему намеченному дереву.
Пока он шёл к дереву и забирался на него, постоянно чертыхался на погоду, дождь, сырость. И «чтоб этому лейтенанту самому в такую погоду по деревьям полазить».
Когда Георгий слез вниз, туда уже подошёл Несветов.
– Слушай меня внимательно. Тут ручей. По земле если проведём, то первый же поток после тайфуна смоет наш провод к едрене фене. Так что надо задирать повыше. Вот дерево: я полезу как можно выше. А ты вместе со всем барахлом – на тот берег ручья – вон к тому высоченному дереву. Я потом туда приду.
–А как ручей-то перейти? Там воды по щиколотку будет!
– А то ты сейчас сухой весь! Мокрее не станешь – вброд переходи. Потом зараз всё и высушим.
Тяжело вздохнув, рядовой покатил тачку к указанному дереву. Русло ручья представляло широкую галечную полосу. Почти в центре её протекал мелкий и быстрый ручей. Человеку, не знакомому с местной природой, было бы и невдомёк, что если приходят настоящие дожди, принесённые тайфуном с Тихого океана, то этот ручей превращается в бурный поток, сносящий всё на своём пути. На заставе он слышал, что когда от дождей этот ручеёк превращается в бурную реку, нарядам приходится делать крюк в несколько километров, чтобы обойти его по мосту. И что вроде бы «этим летом тут натянут верёвочный мост». Но пока была «эта весна» – и моста ещё не было. И, скрепя сердце, он перешёл вброд этот ручеёк.
Так прошла первая часть дня. К обеду, изрядно уставшие, связисты закончили как раз у очередной вышки. Пополнили там запас провода и спросили у наряда находящегося там.
– Братцы, тут нет ли где крыши? Хоть чуть – чуть обсохнуть?
– Вон видишь тропинку? Там стоит бывший охотничий домик. Сруб с земляной крышей. Да ещё и с печкой, так что там спокойно обсохнете.
– Вот здорово! Мы тогда телегу у вас оставим – что с ней таскаться? – Спросил, уже пристраивая под вышкой тачку, Каменев.
– Да ставь хоть до ночи. Тут до темноты наряд стоит.
Избавившись от лишнего груза, захватив с собой сухпай и орехи, наши связисты пошли в указанном направлении, собирая по дороге все, что пригодно для топки печи.
Охотничья избушка оказалась совершенно компактным, метра три на три с половиной, срубом. Входная дверь была из стянутых вместе жердей, слегка обтёсанных в местах прилегания друг к другу, но всё равно оставалась весьма дырявой конструкцией. Напротив двери было окно, для такой конструкции совсем не маленькое, с метр в высоту и полметра в ширину. В проёме была сделанная из веток решётка, на каждую ячейку которой был натянут бычий пузырь. Пара проёмов зияло дырами. Крыша была из дёрна, накиданного поверх опять же жердей. Почти у входа была сложена печь из булыжников, схваченных глиной – всё, явно, взятое здесь же, недалеко. Конструкция печи отдалённо напоминала русскую печь без колосников и прочих металлических деталей. Даже топку закрывал щит, сплетённый из веток и обмазанный с одной стороной глиной. Труба была каменная, но не доходившая до крыши сантиметров тридцать. Там она кончалась прямо в помещении. А под коньком, рядом с ней, было отверстие для выхода дыма. Это был такой вариант курной избы. Состояние избушки говорило о том, что ей всё ещё периодически пользуются, во всяком случае, на земляном полу сора особого не было, крыша не протекала, дверь вполне закрывалась. И даже у печки нашлось небольшое количество сухих веток, заготовленных для топки.
Буквально через двадцать минут печь уже прогрелась, начав прогревать всё вокруг. Связисты расстелили на стенах рядом и прямо на ней всё своё обмундирование, включая плащ – палатки и ботинки, сидели полураздетые на примитивных скамейках, за не менее примитивным столом из расколотой пополам колоды с приделанными к ней ногами.
Обед они уже закончили. Достали из печки котелок с кипятком и заварили в нём веточки лимонника. В такую погоду крепкий отвар лимонника куда полезней обычного чая. Да и бодрит слегка, что тоже немаловажно.
Сразу после еды Несветов, наконец-то, смог задать вопрос, который его интересовал все полдня, но задать его ранее как – то было не к месту.
– Товарищ отделённый командир, а что, у вас с сестрой никого родных не было? Как так получилось, что вы, говорите, выжили, только прибившись к борделю?
Отхлебнув отвара лимонника, Каменев откинулся на стенку сруба и ответил:
– Ну, так батю призвали на фронт в семнадцатом, до фронта он, правда, не доехал. Так толком и не знаем, что с ним случилось. Революция началась – сгинул без вести. А мать да мы с Машей остались на хозяйстве. Хозяйство было у нас крепкое. Сейчас нас к кулакам бы, наверное, приписали. Как-никак весной и осенью на уборочную батраков нанимали. А остальное время года сами ворочали на себе всё. Даже конная косилка была. И грабли. Помню, отец говорил, они десяток рабочих рук заменяют.
– Ого.
– Да вот, понимаешь, началась революция, пришли сначала красные. Говорят, давайте хлеба и что можете. Помню, мать с ними торговалась аж до хрипа. Ей казалось, что ей дёшево платят. Но всё-таки отдала все, что просили, а деньги полученные в тряпицу замотала и в бане спрятала.
– А что, разве нельзя было отдать просто так? Без денег? На хорошее же дело!
– Вот видно сразу, что Маркса ты не читал. А меня, между прочим, сопливого пацана, по нему читать учили, поскольку у комиссара, к которому я попал, как белых и интервентов выгнали, это была единственная книга.
– Причём тут Маркс?
– А при том, что ни Ленин, ни Маркс товарно-денежные отношения не отменяли. Ленин только рассчитывал, что после победы революции удастся перейти к другой схеме. А пока «деньги – товар – деньги» – незыблемое правило. И, между прочим, комиссары это знали, ещё как! Труд крестьянина вполне уважался. Может, мама и была права, что платили мало – но платили!
– И что же дальше?
– Да ничего. Долго советская власть тут на дальнем востоке не продержалась. Начались то один переворот, то другой. А всем надо армию. Держать коней, людей кормить. Вот, буквально, в тот же год, и пришли белые. И тоже давай фуражироваться. Да только они как-то выборочно рассчитывались. С кем – деньгами, а кому – расписки дали. А мать возьми да и ляпни: «Красные хоть платили». Ну, офицерик её шашкой и полоснул. Дом и двор спалили – одна баня уцелела. В ней мать три дня пролежала, на четвёртый померла.
Сестра нашла свёрток с банкнотами Дальневосточного Совета Народных Комиссаров,
да и пошли мы с ней «по миру». Благо деньги эти народ брал вполне охотно. Да вот только дурили нас, как малолетних, или цены были и впрямь такие, что, пока к городу добрались, у нас деньги -то кончились. Ну, и стали искать, где подработать можно.
– А что это за банкноты такие?
– Ну, не могли тогда из Москвы совзнаков привезти, вот и печатали на месте. В то время тут такой зверинец был: и колчаковские, и японские, и даже американские.
– А что, интервенты тоже тут были?
– Вот какая невидаль. Да они везде были. Я в нашем заведении и японцев, и американцев видел. И даже британцы попадались. Япошки – самые сволочные были. Я их с детства не терплю.
– Это как?
– Да так. Наши – в том смысле, что русские, придут больше попить, да побуянить. Бывает, дня три пьют, а девки так, для антуража. Да ещё если вовремя ему там водки или табаку принесёшь, или шепнёшь на ухо, что нужная деваха освободилась, он тебе, глядишь, «на чай» отвалит. А эти всегда приходили за этим делом. И хоть не пили, а частенько девок били. И, вообще, вели себя по – скотски – мы для них были не люди. Я, вообще, при появлении япошек старался скрыться куда подальше. От них чаевые можно было получить только сапогом по роже. То не так поклонился, то не так поглядел. Да мадам наша их тоже не любила, принимала через силу. Говорила, платят мало, а требуют много.
– Вас послушать, так белые с японцами только по борделям шатались. С кем же тогда наши воевали?
– Так, ты учти, заведение наше в тылу стояло. Вот они и бузили, как хотели. Кроме того, что-то я не слышал о ратных подвигах самураев в гражданку-то. Они больше грабили и вывозили добро. А как наши прижали всю эту падаль, интервенты – то первые драпанули, что американцы, что японцы.
– Так вы, получается, с сестрой обслуживали всех этих мироедов?
– Ну, за такие слова можно и по кочану схлопотать, для начала. Кроме того, самое смешное оказалось потом. Когда красные партизаны вошли к нам, наша мадам вдруг оказалась среди них чуть ли не в первых рядах. Оказывается, она была на связи с партизанами. И под шумок нашего заведения передавала им деньги, оружие, ну и, конечно, информацию. Вот потому нас с сестрой и прибрали быстренько хорошие люди. Сначала мы попали под покровительство полкового комиссара, а потом нас пристроили к хорошим людям.
В этот момент разговор прервался, послышался шум. Через пару минут в избушку набилось человек шесть красноармейцев. Это были бойцы инженерно-сапёрных частей. Они занимались строительством наблюдательного пункта неподалёку. Оставив за порогом повозку с запряжённым конём, сами шумной ватагой забились в избушку. Несветов освободил печку от уже подсохших вещей, и её облепили мокрые шинели сапёров. Подкинули ещё дров. В избушке стало шумно, жарко и душно. К дыму, клубившемуся под потолком, добавился ещё и пар, поднимающийся от шинелей.
За стол, напротив Георгия, уселся тоже отделённый командир, представившийся Игнатом. Через пять минут шум стих. Пошли разговоры о жизни и вообще.
Очень быстро разговор скатился к ужасной погоде, к беспросветности бытия в такой слякоти и холоде. Все как-то приуныли. Продолжая общую грустную тему, отделённый инженеров заявил:
– Да и, вообще, тоска смертная, достало всё это.
И с этими словами достал из-за пазухи гранату образца тридцать третьего года, блеснувшею в полумраке ребристым оборонительным чехлом. Это такой металлический чехол, надеваемый на гранату, для усиления осколочного действия. Кто – то из сидящих рядом взволнованно сказал:
– Но! Но! Не шуткуй с этой штукой!
– Да, блин, говорю же, осточертело всё! А так «хлоп» – и никаких проблем. – Сказав это, он сдвинул предохранитель на гранате и оттянул ручку от корпуса. С этого момента, если отпустить руку – граната сработает и через три – четыре секунды взорвётся. Вокруг всё загрохотало, бойцы в панике бросились, как тараканы из щелей. Через секунду обстановка изменилась кардинально. Дверь была сорвана, рама окна выбита, поскольку кто-то сиганул туда прямо сквозь решётку. На полу, у опрокинутой скамейки, валялся и хохотал отделённый инженеров. Единственный, кто остался сидеть на месте, был Каменев. При панике он почти не пострадал, так как сидел у стены, прикрытый столом. Он встал со скамьи с перекошенным от злости лицом.
– Дурак ты, отделённый, и шутки у тебя дурацкие!
– Зато весело, а то сидят все кислые! – продолжая хохотать, поднялся сапёр.
– Дать бы тебе по кочану твоему бестолковому как следует! Да руки пачкать жаль!
Сказав это, Георгий нагнулся, поднял с пола гранату, вернул её в исходное положение. Ещё когда шутник доставал её, он разглядел на ней надпись «учебная» и спокойно наблюдал за развитием событий.
– Отдай.
– А вот хрен тебе. Дошутишься, что кто-нибудь покалечится. Сказав это, Каменев запихал гранату в карман.
– Отдай, говорю! – сапёр приблизился вплотную к пограничнику.
– Не устраивает, можешь рапорт на меня подать. А будешь трепыхаться, у меня с собой карабин и вполне боевые патроны. – Договорив, он повернулся спиной к сапёру, подошёл к дверному проёму, высунулся и крикнул:
– Эй, дуболомы! Назад все!
Повернувшись к шутнику, продолжил:
– Вот как хочешь, окно и дверь – на место! Не то шутить не буду, узнаешь, что бывает за порчу имущества погранвойск НКВД.
– Да, ладно, что ты взбеленился – то! – уже спокойнее произнёс сапёр, – у меня там телега всякого хлама, сделаем в лучшем виде.
Ещё через час все разошлись. Дверь была возвращена на место и висела теперь не на верёвочных петлях, а на проволоке. А на окне даже появилось стекло, точнее, странная косая рама из веток со вставленными крупными осколками битого стекла. Там, где стекла не хватило, было забито фанеркой.
И снова слякоть, мелкая водяная пыль в воздухе, опадающая моросью вниз. И снова два связиста, пока ещё не промокнув совсем, выбирая, где посуше, идут дальше тянуть линию.
Впереди шёл Несветов, бодро толкая перед собой тачку. Инцидент с гранатой растянул обед больше расчётного времени – и теперь надо было торопиться до темна доделать намеченный на этот день план работ. Позади, что-то ворча про «дураков, которых не сеют и не сажают», шёл отделённый Каменев. И без того нерадостное настроение у него упало ещё ниже. В раздражении он даже иногда пинал неудачно лежащие на пути ветки.
Добравшись до очередного дерева, облачившись в когти, полез наверх Несветов. Теперь его очередь быть наверху была.
– Эй! Несветов! Подтяни выше! Видишь, как провисло! Никакого провода не хватит, будешь так тянуть, – крикнул, следя снизу за работой, Каменев.
– Товарищ отделённый командир!
– Ну, что тебе?
– Там кто-то идёт, – сказал, протянув руку в сторону сопки, возвышающейся в тылу.
– И что? Дозор, наверное.
– Нет, у них форма другая.
– Что? Быстро слазь!
Несветов спустился насколько мог быстро.
– Запомнил, где они шли? Найти сможешь?
– Да, конечно.
– Тогда карабин с собой, остальное всё тут бросаем. И бегом туда – надо найти их. – Говоря всё это, Каменев уже сам освободился от лишней поклажи и взял карабин обеими руками.
– Так далеко же, они, наверное, уйдут за это время.
– На месте разберёмся. Всё, бегом!
Связисты побежали. Мокрые ветки хлестали по лицу и рукам. Ноги периодически скользили, но бойцы упорно продвигались в намеченном направлении, пока Несветов не остановился.
– Вот, кажется, тут.
Они стояли на довольно большой поляне. В этом месте вообще не было особо густого леса, потому и удалось разглядеть мелькнувшие фигуры.
– Давай пройдёмся туда – сюда. Может, что найдём.
Сказав это, Георгий первым начал осматривать местность. И вскоре он нашёл, что искал.
– Давай сюда!
Когда Несветов подошёл к нему, тот скинул с себя плащ – палатку и накрыл какие-то следы, чтобы их не размыло.
– Слушай меня внимательно. Это японцы, вроде как двое, один офицер. Я их сапоги на всю жизнь запомнил. Бегом – к последней вышке, где мы в обед тачку оставляли. Сообщи наряду, пусть вызывают подмогу. Я, пока след более-менее свежий и не размытый, пойду за ними.
– Промокнете без плащ-палатки-то.
– А то я сухой сейчас! Всё, бегом – к вышке!
Связисты разделились. Вольдемар побежал к вышке. Георгий же пошёл в направлении следов.
Японцы шли низами, не поднимаясь на сопки. В чём – то это было хорошо, их путь пролегал по мокрым и раскисшим местам, даже если бы они шли аккуратно, всё равно следов наоставляли бы. Но шли они не очень аккуратно, периодически оставляя чёткие следы. Каменев давно уже служил в отряде и на этой заставе он уже бывал. Идя по следу, он пытался сообразить, куда двигаются нарушители. След вёл вдоль границы. Они явно не спешили или, вообще, не собирались углубляться в тыл, так же следы от форменных сапог говорили, что они не планировали «сливаться с местными». Да и с кем японцу тут сливаться? Корейцев из приграничной территории выселили. Любой «косоглазый», наоборот, вызовет подозрение. Что-то этим японцам надо было прямо тут, в тылу заставы. И вот тут у Каменева возникла идея.
Следы вели в сторону сопки «Лысая», прозванной так за негустую растительность на её склонах, точнее, почти полное её отсутствие. Но, главное её свойство – это господствующая высота в этой местности. С неё хорошо был виден весь фланг заставы, и тыл проглядывался хорошо. Да и следы – офицер плюс рядовой. Исполнитель и помощник. По всей видимости, японцы шли на рекогносцировку местности. Сейчас, под прикрытием сифака и неизбежного тумана, они выйдут к сопке. Замаскируются там. Им надо высидеть – то дня три. Обязательно будет похолодание. Весна ещё не началась как следует. И они получат шикарный обзор наших тылов.
Взвесив все «за» и «против», Каменев решился. Он побежал не по следу, а через сопку, налево. Читателю, возможно, покажется странным такое решение. Даже если он прав, японцы идут явно по ровному месту, а он собрался их обгонять через гору. Как-то не логично. На самом деле сопки на Дальнем Востоке – не совсем горы. Они не так высоки и круты, в основном, лесисты и вполне проходимы. Тренированный человек вполне может передвигаться сейчас, когда нет обильной зелени, довольно быстро. Нарушителям же, наоборот, надо продираться через густую, а местами – весьма густую растительность, сплетённую лианами – не такими, как в джунглях, но всё же. И местами сквозь высокий сухостой прошлогодней травы. В этих местах, в низинах и на берегах ручьёв, заросли эхинацеи вполне могут скрыть человека. Так что скорость движения японцев была не так высока, кроме того, чисто по километражу, их путь длиннее.
Отделённый, как опытный человек, на границу вышел в шинели, довольно коротко подрезанной, чтобы не мешала лазить по деревьям. Но всё равно он ещё подвернул полы за ремень и с максимальной скоростью, на какую был способен, пошёл наперерез.
Примерно через час, запыхавшийся и разопревший, так что от него поднимался пар, он вышел на нужное ему место. Ложбинка, по которой шли нарушители, тут резко сжималась между двух сопок, после чего выходила на склон сопки «Лысая» – они точно не могли пройти мимо.
Тем временем Несветов уже добрался до вышки. Но линия связи, которую они тянули, шла от фланга к заставе и ещё не работала. Передать подробную информацию не было способа. Наряд на вышке состоял из двух пограничников. Старший дал сигнал двумя ракетами, зелёной и белой, он означал прорыв границы. После чего им оставалось лишь ждать прибытия тревожной группы. Не менее чем через сорок минут появилась тревожка верхом на конях. Узнав суть дела, лейтенант, возглавлявший её, выругался: – «Где их по этой слякоти искать теперь?». Несветов повёл тревожку к сохранённому следу. Прибыв на место, стало ясно, что верхом преследовать нарушителей не удастся. Спешившись, оставили одного коноводом вместе с Несветовым. Остальные, спустив собаку, пошли по следу, насколько это было возможно. В такой ситуации собака была почти бесполезна. След больше часа омывался дождём. Но, благодаря регулярно обнаруживаемым следам и массе заломаных прошедшим по более свежему следу Каменевым веток, тревожка уверенно шла до места, где Георгий решил пойти наперерез нарушителям. Для тревожной группы же это неожиданно стало проблемой. В этом месте явного открытого грунта почти не было, поэтому следов от японцев не было видно. Собака, покрутившись, так ничего и не взяла. Надо было срочно понять, что случилось. Почему прекратились отметки из веток.
Лейтенант был весьма молодой и малоопытный в подобных делах. Да и пограничники с ним были сплошь из призывников. Дельного совета никто дать не мог. Так и не догадавшись, в чём дело, и почему прекратились отметки из веток, он смог принять только одно решение – двигаться дальше вдоль ложбинки, благо скоро стали попадаться следы, что тут перед ними кто- то продирался сквозь заросли.
Но вернёмся к Каменеву. Как мы уже знаем, он смог обогнать нарушителей. Но вот как организовать засаду? Он решил, что надо выбрать место, где они точно пройдут, и встретить их из укрытия, может, даже сразу выстрелом.
Маленько покружив, нашёл удачное место. Со стороны, откуда должны были появиться японцы, его прикрывал ствол дерева, у подножия которого рос мелкий кустарник, хоть и лишённый листвы, а всё – укрытие. А, самое главное, под этим деревом не было лужи. Улегшись на сырую землю и изготовив карабин, Георгий стал ждать гостей.
Довольно-таки быстро жар от пробежки по пересечённой местности улетучился. Отделённого стало пробирать от холода и сырости. Вскоре он уже начал сомневаться в верности своей идеи. Либо он ошибся, и японцы пошли не тут. Либо, что тоже возможно, он их сильно обогнал. Он не мог знать, что на тот момент он уже совершил одну ошибку. На поляне он увидел только два следа и решил, что их всего двое. На самом деле их было трое. Просто именно на этой поляне третий не отметился. Дальше же, по ходу преследования, Георгий ни разу не задерживался подробно изучить след и так и не узнал, что это офицер и два солдата. Кроме того, он никак не мог знать, что по дороге они задержатся.
Бедность государства вынуждала пограничников идти на разные хитрости. В двадцатые годы, закрывая границу, частенько делали на пути наиболее вероятного следования нарушителей старые добрые завалы из деревьев, устраивали плетни и частоколы. А иногда рыли банальные волчьи ямы. За десяток лет, минувших с того момента, многие из подобных преград пришли в негодность. Так случилось и здесь.
Один из рядовых провалился в яму. Но за время, прошедшее с момента её изготовления, деревянные колья на дне сильно изгнили, и он отделался испугом, разодранными штанами и лёгким вывихом. Но всё равно это происшествие изрядно задержало их.
Каменев собрался встать и пойти навстречу, искать, куда же они подевались. Лежать больше он не мог. От холода начали трястись руки, и его всего колотило. Если они даже покажутся, сейчас он не сможет ни выстрелить, ни задержать их.
В конце концов, он тихонечко поднялся, растёр ладони, порастирал щеки, чтобы согреться. Взял карабин наперевес и выдвинулся навстречу.
Двигался он максимально аккуратно, старательно прислушиваясь. Промокший насквозь сам, он не очень уже следил за тем, чтобы не наступать в лужи. За счёт того, что он начал движение, он, конечно, разогрелся слегка, но всё ещё не отошёл от лежания на сырой земле. Периодически его потряхивало от холода. Видимо, из-за этого он, несмотря на все предосторожности, не услышал заранее приближение японцев.
Встреча была неожиданной. Выйдя из зарослей какой-то сухой травы в рост человека, он наткнулся на японского солдата. Тот был в разодранных штанах, с поцарапанным лицом и, вообще, имел весьма потрёпанный вид. Японец уже потянулся к ремню винтовки на плече, но Каменев сориентировался первым. Он в один прыжок сократил расстояние до солдата и совместил этот прыжок с ударом приклада по голове японца. Сложившись вместе, усилие прыжка и удара дало потрясающий результат. Нарушитель, сбрякав навешанной на него амуницией, упал на спину и замер без движения, явно получив серьёзный нокаут.
Подняв взгляд от неподвижного японца Каменев увидел… Ещё двоих! Рядовой уже держал в руках винтовку и взводил её, офицер же направил на него пистолет.
В последний момент Каменев упал на землю. Выстрел пистолета прозвучал с опозданием, и офицер промазал. Георгий шёл с взведённым карабином, поэтому выстрелил сразу же. Но позиция была не удобная, и стрелял он впопыхах, чуть ли не в прыжке, так что попасть в кого-то можно было только случайно. Выстрел был, скорее, для испуга. Сразу после него Каменев откатился на пару метров в сторону. Японцы залегли и открыли ответный огонь. Все лежали на открытом месте. Расстояние было небольшим. Чисто по статистике два ствола против одного – шансы у связиста были слабоваты.
Но он нашёл в себе силы, в отличие от японского солдата, не палить в белый свет, как в копеечку, а тщательно прицеливаться перед выстрелом, несмотря на пули, впивающиеся в землю рядом. Это дало результат. Вскоре винтовка японца замолчала, а сам он начал, крича, кататься по земле. Вдруг что-то полетело в сторону пограничника. Георгий инстинктивно вжался в землю. Совсем рядом раздался взрыв гранаты. Его не зацепило осколками, но сильно оглушило.
Начав соображать, что произошло, он схватил карабин и попытался встать. Но тут же упал, поскользнувшись на сырости. Вокруг была тишина. Он не оглох. Да, в ушах звенело, но он ясно слышал, как японец побежал в лес. Собравшись с силами, он встал.
