Loe raamatut: «Сердце Андромеды, или Чёрный цветок»

Часть I. Рэм

1

Мы жили на параллельных улицах и, казалось, знали друг друга с первого дня, как увидели свет. Это не просто красивая фраза. Я действительно не помню, когда мы познакомились. В школе мы сидели за одной партой и получали одинаково плохие оценки. Но в девятом классе Рэм взялся за ум и подтянулся в учёбе, а я так и остался шалопаем, вечным середнячком, прочно застрявшим где-то между двойками и тройками.

Никакие особенные таланты в детстве у меня не проявились. Значительно позже, после окончания школы, я увлёкся литературой, пробовал писать рассказы, повести, и это доставляло мне удовольствие. Но в школьные годы меня ни к чему не тянуло. А вот у моего друга дар проявился рано. Рэм прекрасно рисовал. Его карандашный рисунок «Мёртвого Христа» Мессины до сих пор хранится у меня, как напоминание о том времени, когда мы оба были счастливы в своём прекрасном, вечно розовом детстве.

Рэм часто лазил по чердакам, чуланам и сараям, посещал пункты сбора макулатуры, где из мусора выуживал альбомы и журналы с цветными репродукциями картин. Если попадалось что-нибудь стоящее, брался за карандаш. Копирование художников прошлого, особенно любимых им итальянцев XVI и XVII веков, помогало, как он объяснял, нарабатывать технику. Уже с ранних лет мой друг мечтал стать художником.

Однажды в школе ему предложили поучаствовать в выпуске очередного номера стенгазеты. Рэм взялся за дело и легко набросал несколько карикатур на события из школьной жизни. Карикатуры получились очень похожими и колючими. На следующий день газету украли. Видимо, рисунки кого-то сильно задели или, наоборот, кому-то приглянулись, так что воришка решил прибрать их к рукам, чтобы наслаждаться искусством в одиночку. Кража наделала много шума, но виновника не нашли.

А в шестом классе Рэм попал в историю, которая сделала его знаменитым на весь мир.

В детстве я часто болел ангиной, и сентябрь восемьдесят второго года не был исключением. Как только пик болезни проходил и мне становилось лучше, я наслаждался бездельем: смотрел телевизор, читал книги либо играл в солдатиков древнего мира, которых рисовал и вырезал мне из картона Рэм. Болеть я обожал!

В тот день друг ворвался ко мне как ошпаренный и переполошил родителей.

– Валерка! Валерка! Я видел инопланетян!..

– Кого?! Инопланетян?! Да ты что!..

От перевозбуждения друг не мог собраться с мыслями и объяснить, что случилось. Прошло по крайней мере четверть часа, прежде чем его бессвязные выкрики и отдельные фразы сложились во что-то вразумительное.

В Южном парке мы часто играли с пацанами в футбол. Пока я болел, Рэм наведывался туда без меня. Обычно он стоял на воротах, неплохо справляясь с ролью голкипера. В тот день над футбольным полем появилась… летающая тарелка, беззвучно зависла в воздухе и выстрелила из днища слепящим конусом света. Потом с едва заметным гулом опустилась на землю. Двигатели смолкли, наверху тарелки отвалилась крышка люка и появился инопланетянин в серебристом скафандре…

Я слушал Рэма, разинув рот. От волнения у меня даже подскочила температура. Мои же родители снисходительно улыбались и переглядывались. Когда Рэм ушёл, мать сказала отцу: «Вот как ломает детскую психику современное телевидение…» Они были уверенны, что Рэм всё придумал, что на детей пагубно влияет западная культура и низкопробные отечественные передачи, и это серьёзная проблема, стоящая перед государством. Родители не поверили моему другу. Я же верил ему безоглядно.

Через несколько дней вышла местная газета со статьёй на первой полосе, статью я вырезал ножницами и долго хранил как священную реликвию. Её текст запомнил наизусть. Вот что там было напечатано:

«27 сентября 1982 года ученики пятых и шестых классов играли в мяч в Южном парке культуры и отдыха. Внезапно небо озарил большой светящийся багровый шар. Он висел в воздухе несколько минут, потом исчез, снова появился и застыл на высоте двух-трёх метров над землёй. Школьники и несколько взрослых наблюдали, как вверху шара открылся своеобразный люк и из него вышли два существа внеземного происхождения, одетые в зеркальные светящиеся комбинезоны. Существа были выше человеческого роста и имели по три глаза. Один из пришельцев включил прибор в форме треугольника и осветил футбольное поле искрящимся светом. Потом двинулся в направлении людей и напугал их. Ближе всех к пришельцу находился юный футболист, он закричал от страха, но не смог сдвинуться с места. Люди закричали вместе с ним. Это подействовало на инопланетян. Они вернулись на корабль, закрыли за собой люк, и светящийся шар растворился в воздухе…»

На другой день о сенсационном происшествии заговорила вся столичная пресса и вышло сообщение ТАСС. По нашему городу с утра до ночи бегали журналисты и фотокорреспонденты в поисках свидетелей встречи с НЛО. Ещё через два дня вышел документальный фильм – его транслировали по многим каналам. В нём школьники – те, что играли в Южном парке, – давали интервью американскому журналисту. Среди них был Рэм.

Я видел его окаменевшее от волнения лицо, напряжённый взгляд, направленный в объектив кинокамеры, слышал его ответы ведущему и испытывал гордость за друга. Он стал знаменитостью, о нём говорили, писали, показывали по телевизору. В школе Рэму не давали прохода, точно звезде эстрады или кино, донимали вопросами и просьбами рассказать об НЛО. Больше всего хлопот доставляли девчонки – натуры чувствительные и падкие до сенсаций.

Минуло две недели. Шумиха вокруг пришельцев понемногу улеглась. Комиссия в составе уфологов, физиков, медиков и даже криминалистов обследовала место высадки инопланетян, но ничего не нашла, ни одного артефакта. Всплыло обстоятельство, что никто из взрослых свидетелей контакта с внеземной цивилизацией не откликнулся на призывы прессы дать интервью. А показания школьников вызывали сомнение. Мало ли что могло взбрести в их головы? На этот счёт своё мнение высказали психологи: у детей, особенно в переходном возрасте, психика неустойчива, а богатое воображение может подменить реальность. Иначе говоря, ребята всё придумали. На том история с НЛО и закончилось, о ней забыли. Но только не в школе.

В одночасье мой друг и я из героев превратились в изгоев, в объекты бесконечных насмешек, издёвок и преследований. На нас показывали пальцами, нам крутили фиги, нас дразнили, оскорбляли, только что не били. «Глядите, глядите, вон брехуны идут! Что, славы барона Мюнхгаузена захотелось? Вы бы ещё на Луну слетали!..»

Нам ничего не оставалось, как терпеливо сносить все унижения и оскорбления. Продолжалось это довольно долго, месяца два. Потом мало-помалу пошло на убыль и наконец прекратилось.

* * *

В нашем классе училась девочка, не скажу, что писаная красавица, но было в ней что-то такое особенное, что привлекало мальчиков – в том числе из параллели. Звали её Ангелина Дементьева. Для друзей и подружек – просто Геля. Порой я засматривался на неё, на её профиль со вздёрнутым носиком и тёмными, вразлёт, бровями.

Как-то раз я спросил у Рэма, что он думает о Геле. Он как раз копировал репродукцию картины Тициана «Кающаяся Мария Магдалина» и я посчитал, что момент для такой деликатной темы подходящий. Рэм ответил без обиняков, что Дементьева не в его вкусе.

– Я склонен к рубенсовским типажам, – веско резюмировал он.

Благодаря другу я достаточно свободно ориентировался в пантеоне великих художников, в живописных школах и направлениях, потому его ответу удивился и не поверил. Ну как могут нравиться эти обрюзгшие, толстомясые тётки с полотен фламандского живописца, не вызывающие ничего, кроме брезгливости и похотливого любопытства? Но вслух ничего не сказал.

Однажды во время сбора металлолома, мы тащили на тележке две чугунные батареи – тяжёлые до невозможности. С горем пополам доволокли груз до школьного двора, чертыхаясь и обливаясь потом, как вдруг встретили Дементьеву – теперь уверен, что не случайно, а по зову судьбы. Дементьева уставилась на Рэма огромными медно-карими глазищами и спросила:

– Полевой, говорят, ты видел инопланетян? А какие они?

Спрашивала она, конечно, без злого умысла, без желания уязвить моего друга, просто ради любопытства. Но мы этого не поняли. Рэм вспыхнул и заковыристо выругался.

– Ты что, дурак? – огрызнулась Геля.

– Сама дура! – парировал он.

Трудно поверить, но эта встреча в школьном дворе, возле груды металлолома, в скором времени переросла в настоящую дружбу. Другая девчонка наверняка бы бежала от нас, уличной шантрапы, без оглядки, обходила бы стороной, но Геля была скроена иначе. Она легко вошла в нашу компанию, и всё свободное время теперь мы проводили вместе.

Геля не была стопроцентной пацанкой, но по многим чертам подходила под типаж. Так же, как и мы, она бегала, прыгала, гоняла на велосипеде, играла в футбол, орала во всё горло, если этого хотелось, и даже хулиганила – но умела вовремя остановиться и удержать нас от совсем уж сумасбродных поступков. При этом она была круглой отличницей, примером поведения. Как всё это в ней совмещалось – не понимаю.

Пока мы росли, отношения Рэма и Гели менялись – это уже была не просто дружба. Я не ревновал и благородно отошёл в сторону, если уж девушка отдала предпочтение другу. А разве могло быть иначе? Узнав Гелю получше, я понял, что пары из нас никогда бы не получилось. Да и у Рэма с ней всё складывалось неоднозначно. Но об этом позже.

В восьмом классе мы записались в секцию бокса. Были на то причины: стычки с уличной шпаной, в которых нам нередко перепадало. Заниматься мы начали вдвоём, но через месяц я бросил. А Рэм увлёкся, участвовал в соревнованиях и даже получил первый юношеский разряд.

Так совпало, что в год окончания школы в нашем городе открылось художественное училище. Рэм поступил в него без особых усилий, а со второго курса его забрали в армию.

Геля поступила на журфак университета, куда и стремилась. А я, получив по состоянию здоровья белый билет и не имея ни одного побудительного мотива продолжить образование, ринулся покорять отечественный рынок. Сначала занимался челночным бизнесом, а потом приобрёл ларёк.

2

Год пролетел незаметно. В начале осени Рэм приехал в отпуск: объявился как снег наголову, загорелый, поджарый, с сержантскими лычками на погонах. Обаял белозубой улыбкой.

– Привет, Валерка!

– Привет, Рэм!

Мы обнялись. Приезд его случайно совпал с днём рождения Гели.

После школы у них всё пошло наперекосяк. Светлана Алексеевна, мать Гели, на дух не переносила Рэма. Между ними часто случались ссоры. Рэм срывался, хамил. Геля обижалась на него, неделями не разговаривала. Но и с матерью у неё не было согласия. В общем, непростая ситуация.

Письма от Гели Рэму в армию приходили нечасто. Однажды я узнал, что у неё появился ухажёр, а поскольку никогда ничего не скрывал от друга, то немедленно сообщил ему эту новость. Рэм ответил в обычной манере: «Приеду, начищу ему рыло!»

Геля справляла свой девятнадцатый день рождения в ресторане. Кто всё устроил и оплатил, было не трудно догадаться. Я попал в число приглашённых. Поскольку о приезде Рэма виновница торжества не знала, мы решили преподнести ей сюрприз. Купили букет цветов, конфеты, бутылку шампанского и поехали.

Геля обрадовалась, кинулась обниматься, чмокнула Рэма в гладко выбритую щёку. Но мы слишком хорошо её знали, чтобы не заметить перемену: в глазах, в движениях, в выражении лица появилась скованность, даже некоторая отчуждённость, которой раньше не было.

Возле Гели постоянно вился длинный худой парень с выпуклыми угольно-чёрными глазами. Его звали Артур Гликман. Он был, как говорится, из ранних, из тех, кто уверенно вошёл в бизнес в девяностых и сразу оперился. Без сомнения, ему кто-то помогал, но имени высокого покровителя я не знал.

Нас посадили за один стол со Степановой и Савушкиной, нашими одноклассницами, ужасными болтушками. Весь вечер они охали да ахали, восторгаясь, как повезло Геле с Гликманом. Дуры! Мы молча ели и пили, равнодушно поглядывая по сторонам.

Всё было очевидно: Светлана Алексеевна нашла кого искала – лучшего мужа для дочери и не пожелать. При виде Гликмана она начинала сиять от счастья, готова была разбиться в лепёшку, лишь бы этот брак состоялся.

Рэм решил покурить.

– Давно пристрастился? – спросил я, когда мы вышли во дворик ресторана.

– Да я не курю. Это так, от безделья.

– А разве вы уходите?

Оказалось, что Геля вышла вслед за нами. Рэм взглянул на неё, и в глазах друга я прочёл столько путаного, намешанного, сложного, что решил оставить их вдвоём. Пусть наконец выяснят отношения: стоит ли им продолжать мучить друг друга, или лучше разойтись навсегда. Но тут прискакал Гликман – преуспевающий прохвост, не отпускавший от себя Гелю ни на шаг.

– Знакомьтесь, это Артур. А это мои школьные друзья, Рэм и Валера.

– Рэм? Забавное имя. Довольно редкое по нынешним временам. Что оно означает? Что-то революционное, кажется?..

Когда Гликман говорил, то смотрел поверх головы собеседника, как будто снисходя до него и с презрительным высокомерием успокаивая – ничего, мол, приятель, тебе тоже повезёт в жизни. Узнав, что Рэм учится в художественном училище, Гликман оживился и стал хвастаться знакомством с директором.

– Иван Петрович как-то ко мне заходил, просил денег на ремонт крыши. Представьте себе: здание только открыли, а с потолка уже вовсю течёт… Кстати, дружище, – он взял Рэма за пуговицу, – если надо похлопотать, обращайся. Твой директор у меня в долгу…

Рэм промолчал, но его вид ничего хорошего не предвещал.

Гелю позвала Светлана Алексеевна. Геля извинилась и вышла. Гликман потрусил было следом, но Рэм его окликнул:

– На минуточку можно?

– В чём дело? – Гликман уже не казался таким снисходительно-учтивым.

Рэм поманил его пальцем и негромко, но отчётливо произнёс:

– Дело в том, дружище, что я люблю Ангелину Николаевну. А она любит меня. И у нас всё будет прекрасно. Я вернусь через год и если узнаю, что ты по-прежнему трёшься возле неё, то сломаю тебе нос.

Гликман, надо отдать ему должное, выслушал угрозу спокойно, только слегка поджав губы и прищурившись, затем молча подал рукою знак. Как из-под земли в ту же секунду явились два бравых молодца-охранника, которые, очевидно, прятались неподалёку.

– Этих двоих, – распорядился Гликман, тыча в нашу сторону длинным костлявым пальцем, – вывести с территории ресторана, и чтобы я больше их здесь не видел…

Рэм не стал ждать приглашения убираться вон и ударил первым. Кулак плотно въехал Гликману в челюсть, и, если бы охранник вовремя не подсуетился, будущий зять Светланы Алексеевны полетел бы вверх тормашками в цветочную клумбу. Драка началась во дворе (большинство окон ресторана выходило на улицу, поэтому никто ничего не заметил), а закончилась в арке. В результате мне расквасили нос. Рэм так конкретно порубился с двумя охранниками, что в какой-то момент те выдохлись, и, тяжело дыша, отступили – больше не рисковали нападать. Мы тоже нажали на паузу. Я платком затыкал хлещущую из носа кровь, а Рэм, сжавшись пружиной, ждал продолжения сабантуя, готовый в любую минуту вновь кинуться в рубку.

– Вот что, пацаны, – сказал один из охранников, у которого под глазом наливался великолепный синяк, – валите-ка отсюда по-хорошему. Да побыстрее. Сейчас сюда ребята приедут и конкретно начнут шмалять…

Мы ушли с гордым осознанием, что победили, а через два дня у Рэма закончился отпуск. Я провожал его на вокзале, как вдруг прибежала Геля – пунцовая, с распущенными волосами. Она звонила Рэму домой, но трубку взяла Валентина Михайловна, его мать.

– Я всё знаю, всё… Это из-за меня, да, из-за меня?

Геля была сильно взволнована, глаза блестели, но что скрывалось за всем этим – обида, гнев, раскаяние, – мы не знали, поэтому, не сговариваясь, начали валять дурака.

– Нет, не из-за тебя. Наши разногласия носили чисто политический характер, – сказал Рэм с усмешкой, а я добавил:

– Понимаешь, Геля, мы разошлись в вопросе вступления России в ВТО, поскольку считаем, что без политики протекционизма отечественное сельское хозяйство будет не конкурентоспособным.

– Идиоты! – обиделась она и отвернулась.

Я ушёл. Позже Рэм написал мне, что перед тем, как поезд тронулся, Геля сказала: «Я буду тебя ждать».

* * *

В девяносто втором мои родители уехали за границу. Моему отцу, инженеру-химику, предложили выгодную работу в Канаде. Вдвоём с матерью они оформили визу и распрощались со страной, которой нужны были теперь специалисты совсем иного профиля. Родители не сомневались, что я поеду с ними. Но я искал самостоятельной дороги, верил в себя и упрямо продвигал маленький бизнес. К тому же обзавёлся гражданской женой, от которой мать, правда, была не в восторге. Пришлось успокоить нервы предков обещанием, что в случае чего я к ним перееду. На этом и расстались.

Рэм вернулся из армии и с головой ушёл в учёбу. С Гелей у него было всё по-прежнему. Я не осуждал девушку, понимая, как ей не легко: с одной стороны давит собственная мать, с другой – обхаживает обаятельный ловкач с внушительными связями и мешком денег. Как тут устоишь? Гликман подсуетился и устроил Гелю на телевидение, исполнив её давнишнюю мечту.

Однажды Рэм пришёл ко мне с баклажкой пива. Мы закрылись от Светки на кухне (моя сожительница была дамой с характером и с другом не ладила), посидели, выпили, и Рэм признался, что больше так не может:

– Знаешь, я решил бросить училище. Жизнь круто изменилась. Искусство в том виде, в котором я его любил, теперь никому не нужно. Все заняты баблом, рубят его и днём и ночью. А я, получается, витаю в облаках.

Я догадался, в чём дело. Рэм уверовал, что если займётся предпринимательством и разбогатеет, то вернёт любимую девушку и заслужит расположение её матери. Я не стал его переубеждать, хотя на тот момент кое-что сдвинулось в моём сознании, прежние стереотипы дали трещину. С годами я так и не смог приноровиться к ментальности нового времени и в конечном итоге проиграл. Но тогда я ещё был полон оптимизма и обрадовался – теперь мы вместе будем вести бизнес.

Рэм ушёл, а Светка закатила скандал:

– Какого чёрта ты без меня всё решил! Охренел совсем? Мы и так еле-еле концы с концами сводим, так ты ещё этого захребетника взял! У тебя вместо головы что – репа?

И всё в таком духе. В одном Светка была права – дела наши шли неважно. В городе выросла преступность. Братва делила зоны влияния, дралась насмерть с конкурентами за кусок пожирнее. Ко мне в киоск и на рынок часто наведывались бритоголовые то от одного, то от другого пахана, требовали плату за «крышу», угрожали. Один раз в назидание даже немного побили – Рэм тогда служил в армии. Если бы процент с дохода брала одна банда, можно было ещё держаться, но несколько – явный перебор.

Войдя в курс дела, Рэм взялся исправить ситуацию.

– А что ты сделаешь один против сотни? У них ножи, кастеты, бейсбольные биты, автоматы. С ними милиция не справляется. Между прочим, знаешь, кто ко мне наведывался на днях?

– Кто?

– Панаев. Помнишь такого?

– Нет… А-а… Это которого из школы попёрли за хулиганку? Он по ней, кажется, и срок получил?

– Да. Теперь у него своя банда, представляешь? Кликуха Шрам.

– И что, он тоже свои права качает?

– Ещё как! А поскольку учились мы с ним в одной школе и живём в одном районе, говорит, брать будет с персональной скидкой. Сволочь.

– Ладно, Валер, как говорил мой дед, поживём – увидим…

В конце октября наступило бабье лето, дни стояли тёплые и солнечные. Мы с Рэмом торговали на рынке турецким ширпотребом, и вот как-то раз от Светки прибежал мальчишка весь в соплях – курьер.

– Ты Валера?

– Ну я.

– Там ваш киоск… В общем, это…

Я всё понял. Мы попросили соседа приглядеть за товаром, а сами ринулись на Ломоносова, благо было недалеко. Уже издали бросился в глаза учинённый в киоске погром: стёкла были выбиты, дверь кособоко висела на одной петле. Раскисшая Светка сидела на табурете, хлюпала носом и размазывала тушь по щекам.

– Они…они… забрали всю выручку. Гады… Грозили поджечь и всё тебя допытывали: где, мол, когда придёт, но я сказала, что не знаю… – Светка сорвано заголосила:

– Ой мамоньки родные! Что на свете деется! Как жить-то!..

– Ладно, уймись! – прикрикнул Рэм. – Лучше расскажи, сколько их было, как выглядели, куда пошли…

Бандитов было пятеро. Светка запомнила одного, самого здорового, бритого, в клёпаной кожаной куртке.

Мы догнали их возле продуктового магазина. Двое стояли на улице, остальные, видимо, зашли внутрь. Один, длинный, сухопарый, бритый налысо, в чёрной куртке, совпадал со Светкиным описанием.

Рэм обогнал меня, подскочил к бритоголовому, и тот сразу оказался на земле. Его товарищ поднял шум, из магазина выскочила подмога.

Нам крепко досталось – больше, конечно, мне. Я даже побывал на земле, успевая перекатываться с боку на бок и прикрывать голову руками. Спас Рэм – отогнал коблу. Когда я тяжело поднялся, всё кругом замелькало и завертелось каруселью: руки, ноги, кулаки, глаза – словно фары несущегося по встречке автомобиля. Не знаешь, что произойдёт в следующую секунду. Рэму перепало тоже, но он ловко уворачивался, уходил, ныряя под удары, и его ни разу не сшибли с ног. Иначе нам был бы конец.

Кто-то из магазина вызвал милицию. Менты на этот раз сработали оперативно. Если бы они действовали так всегда, рэкет в нашем городе давно бы исчез.

Меня и Рэма скрутили, нацепили наручники и бросили в милицейский бобик. Как поступили с братвой, мы не видели. Тогда-то у меня впервые и закралось подозрение.