Loe raamatut: «Правда атамана Степана»
– Стенька не признался в учиненных им злодействах? Все упрямится?
– Упрямится. Драли его кнутом нещадно, гретым железом жгли, а ему все нипочем. Видать бесы вору помогают. Да и сам он колдовской силой владеет.
– Стенька упрям. Под Симбирском его видел. Ежели бы Разин тогда победил, наши головы торчали на кольях, а Москву гулящие люди дотла спалили как крымцы при Иоанне Васильевиче. Смутное время доброй сказкой бы показалось.
– Прав ты князь-воевода. Вор всю Русь кровью бы залил. Душегубец окаянный. Тебе мы все обязаны, что вор побит. Да не только он, а вместе с ним побиты многие воровские шайки.
– Нельзя было Симбирск потерять. Вся Русь бы тогда полыхнула, и такая сарынь воровская пошла, что сам Стенька с ней не справился… Но то дело прошлое.
– Теперь князь привычной жизнью заживем: благостной и боголепной как государь наш Алексей Михайлович, всея великия и малыя и белыя Руси самодержец.
– Некогда нам на лаврах почивать. Врагов у Руси много. Одного мы побили, за ним и другие полезут. И государь о сем денно и нощно думает. А сей час веди меня к Стеньке, дьяк. Говорить с ним буду. Государь мне разрешил его поспрашивать без пытки. Может чего новое у вора и выведаем.
– Может и выведаем.
– Хорошо бы выведать, отчего он на воровство пошел. Выведать, дабы смуты от других воров на Руси не было и государю о том сказать.
Этот разговор состоялся летним утром, 1671 года от Рождества Христова, в Земском приказе. Думный дьяк, со слезящимися глазами, лет сорока пяти, Гаврила Волович, повел князя во Фролову башню Кремля. В башне сидели Стенька Разин и брат его Фролка. Князем был Юрий Никитич Барятинский, шестидесяти лет, грузный мужчина с окладистой бородой, одетый в польский кафтан с рубахой. Шли они недолго и вскоре были на месте. Дьяк открыл дверь ключом, и Барятинский вошел в темницу. Гаврила Волович остался за дверью. Темница пропиталась сыростью, а кирпичный пол был залит кровью.
Разин, прикованный железным ошейником к цепи, сидел на гнилой соломе. Это был высокий мужчина, сорока лет, в рваной рубахе, с измученным лицом. Брат его Фролка спал в углу.
Разин увидел Барятинского и его большие, черные глаза, оживились. Он привстал с соломы и сказал с издевкой:
– Вот так честь. Сам воевода Барятинский пожаловал. Может ты воевода мастером заплечных дел стал? Так это без надобности. Вчера нас хорошо попытали. Фролка видишь отойти не может.
– Я по ратным, а не по пыточным делам мастер. Мы ратные, а не пыточные люди. Пыточники животом своим не рискуют. Пытать безоружного, велика ли доблесть? А я жизни своей для Руси не жалею.
– Правда твоя воевода. До Симбирска все города мне сдавались. Все шло гладко и ладно. А на тебя как на стенку напоролся. Что ты, что воевода Милославский не поддались мне.
– Я не только тебе Стенька не поддался. Я полякам, литовцам и крымцам не поддался. Побил их вчистую. Дошла и до тебя очередь.
– Эх, мало я с собой под Симбирск людей взял. Побил бы тогда я тебя воевода. Я не только царских воевод бил, но персиян. Шахский флот весь потопил. Самому Менеды-хану пришлось от меня бежать.
