Loe raamatut: «Поправки-21», lehekülg 5

Font:

Третий промах – Теория Всего, 2094-й. Тут, по-видимому, в художественных сочинениях отец оказался ближе к правде жизни, чем в футурологии. Будучи атеистом, он умудрялся писать религиозное фэнтези, где довольно хитро объединял реальность Бога с безбожной действительностью: якобы наш мир создан неким демиургом второго уровня, сотворенным истинным Богом, и этот демиург по каким-то причинам копирует человеческий мир, который также сотворил истинный Бог, но в силу своих ограничений копирует неточно, что, в частности, отражается в невозможности построить Теорию Всего, так как события и законы вселенной постоянно подправляются демиургом извне. В "Поправках-21" отец сделал ставку на прямо противоположное, то есть на успешное объединение общей теории относительности и квантовой механики – и прогадал. Микромир по сей день не желал объединяться с макромиром. Не опровергнутых теорий оставалось четыре, но ничего более о них Елизавета Андреевна рассказать не могла, поскольку не понимала объяснений смарт-кольца, разве только комментарии о необходимости расширения финансирования, что могло указывать на очередные сказки ученых. Здесь, кажется, просить у папы прощения было не за что.

Вновь стемнело, хотя успела Елизавета Андреевна меньше, чем вчера – сегодня пришлось больше читать тексты, и на политике, пусть той в поправках посвящался всего один абзац, она застряла надолго: искала, что могла упустить в этих однообразных циклах смены элит и их взглядов. В "Поправках-21" один из собеседников реконструированного Станислава Лема подчеркивал, что футурологи всегда переоценивали темпы социальных изменений и недооценивали темпы развития техники, и пояснял, что социальное в человечестве слишком зависит от физиологического, а то не может меняться в короткие сроки; потому лучше напрогнозировать какой угодно фантастики в технологиях, чем заявить самое простое улучшение в отношениях между людьми. Ей хотелось опровергнуть это, но нет, нынешние политики действовали ровно так же, как политики столетней, двухсотлетней, трехсотлетней давности. Выходило, что не так уж много у отца промахов, хотя поначалу казалось иначе.

Заодно она почитала краткие пересказы прогнозов других известных футурологов, поскольку стало интересно, какие еще надежды возлагались на первую четверть XXII века, и выяснила, что все они удивительно похожи на том уровне, где проявлялась игра в го-будущее между достигнутым и недостижимым. Она увидела, что всю футурологию рубежа прошлого и позапрошлого веков объединяла жажда перемен, а каких именно – зависело уже от характера прогнозиста. Наверное, время такое было, постмодернизм умирал, новая этика напирала, но из этой жажды выходило лишь то, что склонные к негативу пророчили скатывание человечества в ад, а склонные к позитиву рисовали сдержанный рай.

В итоге все они попросту неправильно подходили к пониманию белого и черного в моделировании будущего. Будущее не является ни добрым, ни злым, ни позитивным, ни негативным, его вилка в ином: оно или наступает, или не наступает, и черно-белая борьба за завтра идет только между этими крайностями, а оценки ему расставляют уже потом, когда оно превращается во вчера. Да и те не нужны: какая разница, была ли законченная партия в го "хорошей" или "плохой"? Вот уже наступил четверг, и сегодня, 7 августа 2121 года, лучше положить белый камень достигнутого на какой-то из гобанов, где игра еще ведется, чем рассуждать о выигранных и проигранных партиях прошлого. В сущности, Елизавета Андреевна потратила два дня на ревизию рассказа отца только из уважения к его памяти. Он был тем еще мечтателем и фантазером изрядным. С утра надо бы перечитать текст, поправить ошибки и опубликовать всю историю об изначальных "Поправках-21", завещании папы и результатах поверки прогнозов-ставок будущим. Жаль, аналогичный конкурс к двухсотлетию Лема она пропустила, а могло бы выйти совсем красиво.

З.Ы.

Позволю себе еще одно замечание. В 2048-м, любимом многими футурологами, видимо, из-за красоты числа, у меня родился старший сын Анатолий, и дальше, года до 2057-го, когда младший сын Николай пошел в школу, меня как и не было в большой истории человечества. Вместо этого девять лет я прожила в маленькой истории детства своих мальчишек. Достигнутое и недостижимое играли в го на тысяче досок действительности, отцовские прогнозы-ставки то выигрывали, то проигрывали, а мама Лиза с бабой Ирой жили в одном и том же дне: завтрак, прогулка / кружок, обед, тихий час / тихие развлечения, полдник, вторая прогулка (если остались силы), ужин, сон. Как и 30, и 60, и 90 лет до этого, детство успешно игнорировало футурологию.

С 2057-го прошло 64 года, сейчас мои сыновья – зрелые мужчины в расцвете сил немного за 70, до сих пор, к сожалению не дедушки (впрочем, ничего особенного, моему старшему деду было 76, когда я родилась), но детство в 20-х годах XXII века осталось таким же, каким было мое собственное детство сто лет назад. Когда Коля и Толя, жившие со старшими дочерьми, все-таки обзаведутся внуками, их ждет все то же самое, что приходилось делать их прадеду, рожденному еще в Великую Отечественную войну. Возможно, именно в этом и прятался секрет стольких поражений игрока белыми на вековой дистанции: каждую партию он начинал с одних и тех же ходов, а потому всегда приходил к одним и тем же итогам. А возможно, футурологии просто не стоило торопиться: нетерпеливое стремление увидеть переход фантастики в обыденность понятна, но жизнь все-таки движется куда медленнее человека, на качественный скачок к 2121 году у нее еще не накопилось.