Алкогольная независимость

Серёнька

Помню это лохматое седеющее чудо, летящее с пригорка к подъезду на зелёных «Карпатах», с растопыренными в стороны ногами в сандалиях на босу ногу, огромные ногти – едва ли не тормозные крюки, и дикий матерный крик из недр испитого горла: «[Разойдись], тормозов нема!» Справа от гонщика кубарем катится Кузька – старый, грязный, лохматый, в цвет волос хозяина добродушный пёс-болонка. Искр из-под подошв не видно, но будь они, ничего удивительного в этом не было – так картинно и естественно возвращался домой наш сосед Сергей из квартиры напротив. «За глаза» звали его Серёнька.

Мастер на все руки. И как часто бывает в наполовину творческой среде, слабохарактерный человек с умением утверждаться алкоголем, как принято в определенных кругах, а точнее повсеместно.

Спал везде. Подушкой ему периодически служили углы, ступени и проходы от входной двери в подъезд до каждой из квартир на лестничной клетке. Стоячие, сидячие и бездыханные горизонтальные позы осваивались им за милую душу, куда вливалось горючее всех запахов и цветов радуги.

В углу первой комнаты с окном во двор стоял огромный аквариум с карповыми – гигантскими цветастыми вуалехвостами, кометами, угольно-черными телескопами, удивлённо глазеющими в разные стороны на манер хамелеонов, и бледно-жёлтыми лягушками. Прибывшие из местного водоёма тритоны имели трёхлитровую резиденцию на окне. Ещё в аквариуме сновали незаметные на фоне грунта прудовые караси – недожаренное следствие рыбалки. Вот и весь зооуголок, к которому я имел доступ на правах наблюдателя.

Жена его, женщина построже, Галина, слабого перед пойлом мужа держала в дырявых ежовых рукавицах, те и растрепались. Брак оправдал своё название и, в конце концов, развалился.

Надо сказать, что лет мне было немного, около девяти, когда они расходились. Помнится, оставил он мне ключ от квартиры и приказал не отдавать Галине, если та объявится, а сам ретировался «по делам». Недолго думая, явилась Галина и давай ключ просить, кастрюли, мол, взять. Отдал. Вынесла кастрюли в небольшой сумке. Вернулся Сергей. Пожурил меня за невыполнение задания и второй раз мне ключ не давал. Видно, Галина унесла не только кастрюли, но и унитаз. И правда, коли не в чем готовить еду, то и незачем на нём сидеть. Такова логика момента. По какой причине и когда не стало предмета важной необходимости, уже некого спрашивать. То ли продан, то ли разбит – одному архивариусу судеб известно, последний свидетель этой истории нынче далеко.

Когда Кузьку сбил автомобиль, Сергей устроил поминки с бутылкой водки посреди двора, за столиком, запивая горе горькой и предлагая желающим.

Один ещё пожил в своё удовольствие – пил, курил, орал, валялся. Продолжал осваивать йогические практики лежания перед домом, на лавке и в ранее облюбованных местах подъезда. Сигаретой в пьяном угаре сжёг матрас, отец мой успел открыть квартиру и вытащить, иначе всё бы закончилось несколько раньше. Вскоре незатейливый хозяин жилплощади продал своё имущество и выбыл в неизвестном направлении. Квартиру по сей день снимают жильцы, периодически сменяясь. Интересно, санузел восстановили?

А что, если бы жизнь сложилась иначе? Окажись его женщина поизобретательнее, настроив две судьбы в колею совместного творчества, а не потребления огненной жидкости и никотина, что тогда? Но всей истории, разумеется, нам, как сторонним наблюдателям доподлинно не известно. Это всего лишь память ребёнка начальной школы, в которой со временем всё более размыты отвратительные эпизоды, а остаются любовь к живому – собаке, котам, рыбам, помощь в работе, весёлый нрав и поучения. О пользе этих поучений трудно сказать, но смеялись мы с друзьями и с ним, и над ним, и между собой. «Привет, шнурки!» – бросал он нам, сидящим на лавочке у подъезда, возвращаясь трезвым, и говаривал, что отвечать непременно надо «привет, ботинок!» А как радовался, если мы именно так и отвечали!

Мы тогда не знали, что был такой анекдот.

В класс с новой учительницей входит директор школы, здоровается:

«Привет, шнурки!»

«Привет, ботинок!» – хором отвечает класс.

«Вот эта подошва будет вас алгебре учить».

Вспоминаю его с теплом. Таково свойство человеческой памяти – идеализировать реальность и забывать зло. Иначе мы бы не выжили. Подобных умельцев по гипсовой лепке я больше не встречал. Его простодушие и доброта стоят гораздо больше тех слабостей, с которыми нынче борются каждый как может. Или бросаются в омут и пропадают. Один на один с зелёным змием.

Завершу историю воспоминанием моей мамы: стоят они с соседкой Ириной на балконе, разговаривают. Увидели джентльмена в сером костюме. Причесан, дипломат в руке. Каково же было удивление, когда он подошел ближе. Оказался Серёнька!

В костюме, с дипломатом и причесан. Голова, мысли, дела в порядке, и жизнь, глядишь, наладится. Не сдавайся, Серёга!

Больше мы его не видели.

Как я далеко пошёл

События этого повествования происходили в бытность мою руководителем отделения банка, уже сложно сказать какого – и название сменилось, и адрес, и люди, и я больше не из их числа – так, припоминаю кое-что на досуге, не переставая удивляться годам, отданным бесполезному труду. Как так можно? Да и каким банкиром может быть человек из народа и трудовой семьи? Если измерять содержанием кошельков, то ответ очевиден: как жемчужину ни полируй, а среди бриллиантов выглядит жалко. Но наш рассказ немного о другом.

Однажды поехали мы с моим замом (имена и лица пусть радуются своему инкогнито) на день одного села соседнего района. На площади между конторой сельскохозяйственного предприятия и клубом расставили столы, но сначала торжественная часть в самом клубе. Выступали по регламенту, награждали достойных, обещали будущее, а в закрепление обещанного хозяин объявил о заложении камня под церквушку – подарок селу. И финансировать проект взялся всерьёз, подтвердив обещанное будущее. Окончилась болтовня о достижениях на благо народа, то есть преимущественно фермерского владельца, слово взял руководитель района с повторяющейся из поколения в поколение речью. Кто-то пел; танцевал ли, не припомню, затем все вышли наблюдать за работой экскаватора и установкой камня.

По торжеству случая в Свято-Успенской Святогорской лавре приобрёл я нашему клиенту икону рублёвской «Троицы» и ждал подходящей минуты. Народ наблюдал за движениями техники, самого себя в лице не так чтобы упорядоченно передвигающихся особ и изредка нетерпеливыми головами косился на столы. Камень установили. Все поздравляли всех с началом местной церковной истории. Особенно начальство. И я там был. Вручил. Директор предприятия принял подарок и обещал поставить икону в храм.

Столы гнулись под тяжестью взваленного на них разнообразия, люди присматривались к сочным местам и всей тучей стремились к усладе. То и дело слышались причмокивания, почавкивания пустых ртов, тут и там на свободу рвалось урчание.

Недолго мучая массы, боссы перстами пригласили страждущих к попойке. Пользуясь регалиями гостя, я разместился в алкогольно расслабляющей близости от председателя района с супругой. Зам все фибры своей души поселила пред очи хозяина – поклонника лести и очарования. Несмотря на присутствие жены и дочери, внешне серьёзный, он заигрывал словами с объектом неисчезающего из поля зрения и излишне тостующего внимания. Внимание стремилось сиять, не угасало, шутило со всей семьёй, тайно верило в будущее. И кто знает, не с того ли вечера через три года фортуна вынесла её с окраины второго лица на передовую? Хозяин мог бы прояснить, но мне копание в чужой истории не интересно, да и вам оно ни к чему.

Несмотря на шум и аплодисменты окружающей попойки, расположенность председателя к общению поддерживала беседу. Правая рука наливающего честно исполняла свой долг и валилась от усталости, пока левая едва поспевала отправлять закуски на переработку алкоголя.

Для успешного возвращения с собой я взял водителя, который дремал поодаль в лунном сумраке ночи. Надо сказать, что он весьма выручил, так как попадать на подобные мероприятия самому – чрезвычайно опасная затея для тех, кто черпает жизнь из тишины, трезвости и ума.

Причём здесь название этой истории, скажете? А вот. Я несколько углубился в предысторию, которая сегодня выступает скорее шаржем-описанием тех событий, нежели прелюдией.

Через несколько дней я встречался с председателем в его апартаментах, мы условились о… а что вы думаете? конечно, о сотрудничестве (как же иначе?). Хотя из этого ровным счётом ничего не вышло и не могло, не в этом суть. Принёс тогда ему бутыль в знак уважения. Он пробовал отпираться, но уступил и сказал на прощание: «Ты далеко пойдёшь!»

Вскоре он покинул кабинеты, на его место прислали следующего моего друга, а бизнес-жизнь по-прежнему не налаживалась. Заменили и друга. Потом я с третим договаривался, но противодействие района было выше внешних усилий приезжих, и как раз, когда меняли третьего на местного, я оставил бессмысленную толкотню.

С тех пор иду. Далеко!

Улитка

Мой друг, кажется, его зовут Иван Алексеевич Улитка, не стесняется пренебрегать временем. В его картине мира этому понятию отводится столь незначительный фрагмент, что обратить внимание на него – настоящая сверхточная наука. Предполагаю необычную работу его мозга, когда текущие занятия отнимают память, забирая шансы у обещаний (можете верить моему компьютерному опыту). Что касается прочих тонкостей, на словах и на деле он точен во всём: в расчётах, измерениях, чертежах, музыке и, самое главное, верности. Но категория времени испаряется у него из-под носа в самый ожидаемый момент.

Сознание своего бессилия перед неумолимостью минут неизбежно угнетает, и он живёт, преодолевая сопротивление. Личные усилия, семьи и окружения по устранению означенного недостатка сводятся на нет. Сколько ни старались, не удавалось определить причин индивидуального подхода ко времени, разрушающего личную жизнь, рабочие и дружеские отношения.

Я его знаю сызмальства и считаю кровным братом, принимаю со всеми неудобствами и прощаю как неразумного младенца, помня о невозможности исправления, срывах и новых подъёмах на утёс времени. Для меня он Феникс, а не Улитка, вечно возрождающийся ради выполнения обещаний.

Привет он не передавал. Значит, спешит, концентрируется. Стоял я под домом уже с полчаса. Из квартиры выбежали его дети Машка и Тимка. За ними жена Ксюха отправилась в противоположном направлении. Вышли отец и мать, Алексей Тихонович и Алина Кузьминична, на вечернюю прогулку. Приковылял древний дед Тихон, лет двести с ними живёт. Оставил деревню, где едва справлялся в одиночку. Поселился, первым делом на клумбе соорудил клеть из мелкой решётки с навесным замком – от нелюдей, собак и птиц. Посадил помидоры, огурцы, табак, какую-то зелень и хрен. Жадная к чужому изобилию соседская братия, у которой на участках всё чахло и хирело, исходила завистью, но с металлом и дедом бороться не решалась.

Отворил, нырнул в джунгли, довольно крякнул и явился обратно с самокруткой. Задымил кольцами позабытого в городе аромата настоящего табака. Три затяжки в полной тишине, и скалится:

– Что, Улитку ждёшь?

Дед в курсе, что весь их мужской род кличут Улитками. Имена не в ходу. Дедов отец Игнат Иванович поначалу носил фамилию Чарко, много пил, что-то в нём застопорилось, и появилась злополучная медлительность. Замедленность, можно сказать. Всё бы ничего, но где-то опростоволосился, а на службе у царя такое не прощается. Обозвали его улиткой и переписали – Улитка Игнат Иванович. Пошли по земле Улитки по царскому указанию, а гены испортились.

– Забыл, чего здесь торчу. Доброго здоровья! Как живёте?

– Здрав будь. Хорошо живу, грех жаловаться. Семья в норме. Если норма – это неопределенное состояние медицинского гомеостаза без отклонений и ухудшений, – и хмуро добавил, – работа даже есть, но не по плечу.

– Какая работа? – удивляюсь. Лет под сто, а он о работе толкует.

– Блогер я теперь. Вот хрен выращиваю. Есть план по устранению деградации. Но это тайна до поры. Цыц.

Порозовевший нос Тихона Игнатьевича вещал о добром утре, вроде бы и юморит, но настроение вразрез цвету радости. Обычно он веселится и шутит без умолку.

– Почему хмурый, дедушка Тихон?

– Моя сегодня приснилась. Спрашиваю: когда свидимся, а она: пока не обретёшь последователей в пятидесяти странах, не надейся. Занавес упал, свет погас, и я вскочил. С войны так не вскакивал! Перехватило мою поперечную норму, еле оттёр настойкой.

– Ну и ну! – выдал ему, а сам думаю: с точки зрения стариковского опыта в интернет-технологиях потусторонняя поставленная задача вполне сказочна, но с моей точки вид открывается иной – можно попробовать. Смущало одно: если верить сну и вещание бабки сработает, дед отправится к предкам, а мне совершенно ни к чему ускорять процессы, в которых я не профи. Непонятно, как поступить. Дождусь моего шустрика, покумекаем вместе: соображает он получше.

Барабанная дробь. Фанфары. Флаги. Вспышки фейерверков. Из подъезда показывается тот, прадед которого поверил в свою заторможенность – Иван Алексеевич собственной персоной. Сорок вторая минута на исходе. Придется брать его в плен для помощи по хозяйству. Иначе ничего не успею без друга!

И тут от долгого ожидания меня осенило: он – вечен, он здесь мыслями; знает, что я жду, спешит изо всех сил, и я работаю – размышляю. Мы трудимся навстречу друг другу. Цикл завершён. Встретились, напряжение улетучилось. В следующий раз корить буду, не сейчас. Феникс ты мой, Феникс!

Такая история. Шальной ген не справился со спиртом, испортился и проявился на свет через два поколения в Иване Алексеевиче.

Правда это или ложь, откуда я знаю? Сами решайте. Наверняка знаю следующее. Чтобы узнать реакцию объекта этого шаржа на написанное, читал ему с расстояния, приняв низкий старт на случай бегства. Мало ли, вдруг «не зайдёт». Зашло, и главное, что работа не насмарку: друг растрогался и поблагодарил. Настоящий он, потому воспринял правильно. Торопитесь быть с настоящими. С ними теплей.

Узнали кого-то? Я предложил двоим прочесть, и каждый представил своего знакомого. Разных «героев». Время определённо существует не для всех.