Loe raamatut: «Последний репортаж, или Летопись проклятой миссии»

Андрей Шилин

Font:

Светлой памяти российского актёра театра и кино Савочкина И. Ю.

Продюсерское агентство Антон Чиж Book Producing Agency

Дизайнер обложки Клавдия Шильденко

Корректор Ольга Рыбина

ISBN 978-5-0056-3159-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Что за чёрт! Этот дерьмовый топор подвёл после первого же удара! Дебил с рынка уверял, что продаёт мне отличный экземпляр: идеальная развесовка, высокоуглеродистая американская сталь, специальное покрытие, обеспечивающее лёгкое скольжение, профессиональная заточка, анатомическая ручка. И всё это не помогло с одного удара раскроить черепушку напавшей на меня твари. Засел, зажатый костями. А ведь надо как можно быстрее ударить ещё, пока она не посмотрела на меня.

Двигая рукоятку враскачку, я наконец-то выдёргиваю топор и отшатываюсь назад. Вслед мне летят брызги крови и фрагменты серого вещества, попадают на мой жёлтый плащ, на мою счастливую улыбку. В другой раз меня бы стошнило. Но сегодня день особенный. Потому что – первый. Безразлично сплёвываю красную жижу. Теперь я представляю, что чувствует новозеландский дикарь-каннибал, держа в руках пульсирующее сердце врага перед тем, как вонзить в него зубы. Уже это придаёт силу. А когда всё закончится, у меня будет её удача и её счастье. Для этого я хорошенько замахиваюсь и, уже не обращая внимания на брызги, опускаю своё оружие на презренную голову второй раз, третий. Да нормальный человек давно бы упал…

Ага! Кусок черепа отваливается в сторону и повисает на клочке кожи. Из костяной чаши сероватая слизь медленно сползает и с чмокающим звуком плюхается на кафель. Наконец-то! Падай и ты! Падай! Нет. Не может быть! Тварь поворачивается и мутным взглядом водит по стенам – ищет меня. Но я пытаюсь увернуться от её глаз. Надо было, конечно, сразу топором по этим глазам…

Я пригибаюсь, скрываясь за высоким бордюром. Опа! На полу мой телефон. Когда он выпал? Поднимаю его и обтираю сенсорную сторону о джинсы. Поднимаю голову – и встречаюсь взглядом с ней. Медленно поднимаюсь, и тут мою спину что-то пронзает. Я конвульсивно выгибаюсь. Короткий выдох-вскрик. Телефон и топор синхронно летят на пол. Ещё миг – и я умру…

…Всё, всё, всё! Я просыпаюсь. Это был сон. Каждую ночь этот сон.

– Может, отказаться от затеи?

– Нет! Больше двадцати лет снится одно и то же. Надо это прекратить.

– А, может, себя? Красиво и благородно!

– Идиотизм. Решение уже принято. Есть план. Такая долгая подготовка.

– Всё-то у НАС спланировано…

– А в чём проблема?

– Я, думаю, не смогу.

– Смогу!

– Нелегко.

– А я впервые об этом думаю?

– Наверное. Нет! А к чему эти вопросы?

– Просто каждый на это способен. Главное – убедить себя в том, что я имею на это право.

22.09.2021

Утро выдалось, как всегда, не таким, как нужно. И дождичек как будто моросил, и ветерок прохладный поддувал – с самыми дурными намерениями. Кажется, вот сейчас подумай о чём-нибудь нехорошем, и оно тут же произойдёт. Даже и «трах-тибидох» говорить не нужно.

Довершало мрачную картину то обстоятельство, что это был рабочий день, среда.

– Хороший день, чтобы умереть, – процитировал название одной из частей американского фильма «Крепкий орешек» водитель государственной телекомпании Пашка Мирный. И даже представить себе не мог, насколько пророческой окажется пафосная фраза, случайно брошенная им.

Пашка поморщился и нервным движением стёр рукавом ветровки дождевую каплю с длинного носа.

– Что за трагические мысли? – весело спросила неожиданно возникшая перед ним Татьяна.

Пашка вздрогнул:

– Ах ты, якорь мне в зад! Танич, ты уж больше так не делай! А то при столь солидном возрасте шлюпка моя легко даст течь. Я ж уже сороковой юбилей отпраздновал.

«Танич»… Далеко не каждый мог так обратиться к Татьяне Викторовне Бочаровой. В ГТРК она была далеко не последним человеком. Автора и ведущую программы «Фейкам – нет!» иначе как по имени и отчеству не называл даже генеральный директор телекомпании. Но что поделаешь с Пашкой Мирным – Татьяниным другом детства? Вот ему единственному Бочарова подобную фамильярность позволяла. Пашку уже не перековать. В детстве он был главным в их компании. Таким для Татьяны и остался – тем, кого она очень уважала и с чьим мнением считалась.

…Татьяна посмотрела вверх и, прищурившись, сказала:

– Дождик видишь?

– Не-е-е-т, – протянул Пашка.

– А он есть! – обрубила Бочарова и засмеялась своим фирменным колокольчатым смехом.

Пашка с улыбкой хмыкнул, достал автомобильную салфетку и устроил чистку своему «Ларгусу», начав с лобового и передних боковых стёкол. Обернувшись на пританцовывающую в радостном волнении Татьяну, он по-чапаевски усмехнулся в усы и спросил:

– Танич, ты ж года на два меня моложе?

– На три.

– Я-то натру, – пошутил Пашка. – Я о другом.

– А другого у меня нет! – Бочарова снова беззаботно засмеялась.

– Вот ты приколистка.

– Что есть – то есть… – пожала плечами Татьяна и сделала шаг в сторону от машины.

– Подожди, – проговорил Пашка, – у меня серьёзный разговор.

– Ну давай.

– Ты извини, если что, говорю прямо… Ты же с Лёшкой гуляла?

– У вас прекрасная осведомлённость, господин штурмбанфюрер! – отделалась шуткой Бочарова. – Может продолжим разговор в гестапо?

– Танюшк, не перебивай, – взмолился Пашка. – Говорю, серьёзно. Ты сейчас одна? У тебя никого нет?

Татьяна сощурила глаза, приблизила лицо вплотную к Пашкиному и протянула:

– У-у-у… кобелина седая. Вы изволите оформить доступ к комиссарскому телу?

– Да нет! – Пашка прижал руку к сердцу. – Я же говорю, не так поймёшь. Ну, ты одна. Молодая…

– …красивая, белая… – продолжила Татьяна словами из песни Высоцкого.

– Да, и это тоже. Карьеру сделала. Всё есть. Ты бы это… ну, типа… кавалера себе завела бы какого-нибудь.

– Зачем? – тихо спросила Татьяна.

Пашка тоже перешёл на шёпот:

– Как зачем? Там, любовь, тра-ля-ля и всё такое. Детишек наплодите.

– А-а-а… – протянула Татьяна. – Да. Дети – это хорошо, это ты здорово придумал. Только тут есть небольшая загвоздочка.

– Какая загвоздочка? – напрягся Пашка.

– Ну, тебе простительно не знать таких элементарных вопросов. Постараюсь объяснить доступно для твоего понимания.

– Снизойди, пожалуйста, до уровня корабельной крысы, – мгновенно обиделся Мирный.

– А дело в том, что дорогая наша корабельная крыса редко вылезает из своих гаражей к людям, и вот поэтому у неё такой информационный пробел, – сказала Татьяна с интонацией, будто продолжения быть не должно.

– Не тяни кота за якорь! – вспыхнул Пашка. – Говори по делу.

– Ну так вот. Знал ли ты, мой дорогой, что наша компания входит в пятёрку самых вредных производств? По глазам вижу, что нет.

– Чего же там вредного? – усмехнулся Пашка. – Кофе-машина с кулером и пять микроволновок?

– Да-а-а… Стоит отдать честь вашей осведомлённости, господин в галошах. Это все ваши познания о технической мощи нашей компании?

– А что же ещё там есть? – усмехнулся Мирный. – Мощь там одна – бухгалтер Софочка.

– Тяжёлый случай, господа присяжные, – сказала в сторону Татьяна. – Паш, а ты, когда заходил к нам, видел ведь множество компьютеров, большие жидкокристаллические панели? И всё это работает ведь.

– Ну! И не вижу проблем.

– Понятно… А чем вредны, кстати, наши микроволновки? – улыбнулась Бочарова.

– Ну это каждый знает. Излучение и раковые опухоли, – хмыкнул Пашка.

– Так. А от компьютеров нет излучений?

– А-а-а! Да, точно.

– А ещё там стоят мощнейшие ретрансляторы, вай-фай станции, гипертелепондер… И всё это создаёт мощнейшее излучение в предельно допустимых нормах. Но те, кто там работают несколько лет, уже получают вредную долю излучения.

– И к чему ты тут огород нагородила? – почесал затылок Пашка.

– Мощнейшее излучение – это риск развития бесплодия или патологий в процессе репродукции. То есть зачатия. Короче, это конфиденциальная информация. Но тебе как своему скажу…

– Ну!.. – напрягся Мирный.

– Генеральный издал приказ. «В целях сохранения генофонда умнейшей части человеческого общества категорически запрещаются: любые формы и способы интимных взаимоотношений между членами коллектива, использование оргтехники для сканирования и копирования своих половых органов… За нарушение действующих правил – лишение премии и объявление выговора с занесением в личное дело. За повторные инциденты – штраф в размере пяти окладов. Для особо злостных нарушителей – всеобщее порицание и принудительная стерилизация…»

Пашка вздохнул, как от нехватки воздуха, невольно поморщился и прикрыл ладонью своё причинное место. Потом в духе Архимеда стукнул себя по лбу кулаком и, посмеиваясь, погрозил Бочаровой.

– Тьфу ты! – облегчённо вздохнул Пашка. – Опять прикол.

– Где прокололась? – прищурилась Татьяна. – На стерилизации? Ах ты, моя Роза Сябитова.

– Теле… трах… транс… Тьфу ты, чёрт! Тань, я же не совсем дурак! Трусы от флага отличу.

– Да ну!

– Танюш, я же как лучше хотел, – краснея, пробубнил Пашка.

– Слушай, Паш, я всё поняла, ценю, помню, – Татьяна взяла его под руку. – Но давай договоримся и тему детей-мужей забудем: я своё отгуляла. После той истории врачи запретили. Медицина, говорят, бессильна.

– Танич, без обид, – заглянул ей в глаза Пашка. – Лады?

Татьяна пожала протянутую руку. Игривый взгляд говорил о том, что не лады.

– А сколько ты там себе годков отметил? – Бочарова скептически оглядела Пашку сверху вниз.

– Сорочан. А что?

– А ты в курсе, что сорок лет не отмечают?

– Ну, это пусть суеверные трезвенники пропускают такой повод, – фыркнул Пашка. – Я выше этого.

И рукой в воздухе отмерил, насколько он выше предрассудков.

Татьяна продолжила:

– Так ты же, получается, сам молодой, красивый, незакомплексованный. В самом расцвете, – она демонстративно стряхнула пылинки с Пашкиных плеч и закончила, – сил.

– Продолжай. – Пашка улыбнулся, обнажив ряд крупных зубов.

– Вот ты и занимайся демографией, патриот, – обрубила мечтания моложавого мужичка Бочарова.

– Чего?

– Сам рожай!

– Ага… То есть как сам? Бочарова, ты в своём уме? – возмутился Мирный.

– А что? Не вижу противопоказаний. Мужчина репродуктивного возраста. Почти здоровый. Ты же перевернёшь устоявшиеся представления научного сообщества.

– Я – да. Я переверну. Я сейчас тебя, Танич, переверну и всыплю горячих. – Пашка шутливо погрозил Татьяне тряпкой.

– Догонишь – всыплешь.

– Догонишь… Я догоню. Я же гонщик.

Он угрожающе двинулся на Бочарову, которая, по-боксёрски пританцовывая, отходила за машину. В руке её появился импровизированный микрофон.

– Уважаемые болельщики! Вы наблюдаете самый напряжённый момент гонки. На трассе появляется елшанский гонщик Павел Шумахер. Он легко входит в поворот, но теряет три сотых секунды…

Бочарова остановилась у багажника и упреждающе выставила руку ладонью вперёд:

– Финиш, Павлуха. Давай, открывай закрома, доставай пироги.

– Танич, если бы я тебя не знал, то никогда бы не понял, о чём ты говоришь, – усмехнулся Пашка.

Он подошёл к дверям задка и уверенно распахнул их. В двух больших дорожных сумках было собрано продовольствие, заготовленное для поездки. Хлеб, лук, колбаса, помидоры, огурцы, полтора ведра замаринованного мяса для шашлыка – вот те таинственные «пироги», о которых говорила Татьяна.

Увиденное удовлетворило её. Запах маринада заставил сглотнуть предательски заполнившую рот слюну.

– Но здесь не всё, – укоризненно проворчала Бочарова.

– Обижаете, Татьяна Викторовна, – насупился Мирный и отодвинул в сторону палатку, под которой на мягком коврике лежали четыре плоских бутыли с коньяком. Он упаковал всё обратно, по-родительски пригладив ладонью, и обратился к Бочаровой. – Мы же на два дня?

Утвердительный кивок начальницы успокоил встревоженного «завхоза».

– А то я сбегаю ещё. С этим продуктом особая деликатность нужна. Его много никогда не бывает. И если что, куда бежать посреди леса? И колбасы копчёной побольше взять бы. Танич, одно твоё слово, и… Пока Лёшка с Наташкой не пришли. А?

– Палыч, не тревожься. Всё нормально. Мне хватит, – при этих словах Бочарова сделала паузу, дожидаясь реакции Мирного. – Да нам хватит! День, другой – и всё будет кончено. А несколько эпизодов снять – дело пары часов. Потом из этого материала можно будет такое склепать – пальчики оближешь.

– Танюш, пока вы там станете своё клепать, я своё так заклепаю – во рту будет таять и говорить, какое оно бесподобное.

– Ещё раз прошу: без самодеятельности, – погрозила пальцем Татьяна. – А то я тебя знаю. Не дай Бог промахнёмся мимо нужного поворота – и сенсации конец! И по дороге слушай меня. Я там знаю каждый куст. Не забудь вовремя повернуть, а то…

– Здравствуйте! – раздалось вдруг за спинами Татьяны и Пашки.

Оба вздрогнули и обернулись. Перед ними стоял юноша лет двадцати. Детская непосредственность проявлялась во всех его чертах: и в странноватой инфантильной улыбке, как будто он хотел всем понравиться, и в бегающем взгляде, в скромной позе – юноша немного сутулился, как будто хотел казаться меньше ростом.

– Андрей? Э-э-э… – спросила Татьяна, пытаясь для приличия вспомнить отчество.

И юноша оправдал её надежды и, услужливо кивнув, закончил:

– Шепелёв. Четвёртый курс СГУ. Журналистика.

Поняв, что сказал всё, что должен, студент сложил руки на пупке и замер, как богомол перед спячкой.

Татьяна удовлетворилась информацией и, обращаясь к Пашке, указала на Андрея Шепелёва:

– Вот, навязал Артёша это чудо. Проходит практику у нас. Активистка, спортсменка, комсомолка, только мальчик.

Пашка поднял высоко руку и помахал ею. Андрей встрепенулся и недоумённо посмотрел на Мирного, потом обернулся – потому что понял, что этот жест адресован не ему. Метрах в ста от них двигалась колоритная парочка: это были Алексей (он же Лекс) и Наталья (Натали) Щербикины. И сейчас эти двое ссорились, так что Пашкин приветственный жест был оставлен без внимания. То, что это пара семейная, можно было предположить по тому, как громко они кричали друг на друга, какими недвусмысленными жестами обменивались. И это к тому, что им явно даже не приходило в голову идти порознь. Нет, на какое-то мгновение разум перевешивал и они расходились в стороны, но инстинкт брал своё – и всё начиналось заново. Но самым главным доказательством их тесного семейного взаимодействия были финальные фразы: «Кобель! – Сука!», после чего уже совершенно спокойные и достойные люди подошли к коллегам, ожидающим их у машины.

– Наконец-то! – сказала Татьяна, распахнув перед благородными супругами дверь и склонившись в реверансе.

Пашка, шепнув: «Соболезную, Лекс», пожал руку Алексею и, повернувшись в сторону Натальи, робко произнёс:

– Привет, Натах!

Ответа не последовало.

– Бывало и хуже, – сделав вид, что не обиделся, пожал плечами Пашка и снова обратился к Лексу: – Вы в порядке?

– Пока нет. Ещё не закончилась утренняя разминка, – Лекс, не выпуская Пашкиной руки, прижал её к груди. – Друг мой, никогда не женись. Живи долго и счастливо… И умри в один день.

В такой нервозной обстановке двигаться в путь было весьма неприятно. Это понимали все, и даже практикант тревожно посматривал, пытаясь выработать правильную реакцию на происходящее.

Пашка Мирный решил, что необходимо спасать положение, широко улыбнулся и начал:

– Друзья! Последний анекдот…

– Павлуш, – перебила его Наталья, – дорогой, – все переглянулись, – не в службу, а в дружбу, остановись у какой-нибудь аптеки?

– Гуд, Натах, сделаю, – успокоил красотку добряк и продолжил. – Так вот, анекдот. Пациент приходит к доктору…

– Да, Паш, – перебил Лекс, – надо запастись для некоторых успокаивающим для долгого пути. И смирительную рубашку не забыть.

– А некоторым надо захватить с собой лекарства от кишечных расстройств, чтобы не гадил в дороге… – не осталась в долгу его жена.

– Так, – громко сказал Пашка, – я так-то человек мирный, и фамилия у меня соответствующая, но если кто-то при мне будет грызться, то попадёт обоим. Всосали?

Все замолчали.

Пользуясь затишьем, он повторил попытку рассказать анекдот:

– Больной приходит к врачу и жалуется: «Доктор, у меня проблемы. Мне изменяет жена, а у меня рога не растут». Доктор объясняет: «Ну, дорогой мой, это ведь такая метафора. Не надо её воспринимать напрямую». Больной: «Слава Богу! А я-то подумал, что мне кальция в организме не хватает».

Все вроде улыбнулись. А Алексей задумался, а потом спросил:

– Павлух, а ты что имел в виду?

– Ничего, – развёл руками Пашка, – просто анекдот рассказал.

– Нет, ты если что-то хочешь сказать, – Лекс мучительно размышлял и от этого ещё больше заводился, – то давай без дешёвых намёков. Ты…

– Алексей, – перебила Натали, – если ты как-то по-своему понимаешь смысл человеческих слов, то читай толковый словарь. Нечего лезть к человеку, идиот.

– Да пошла ты…

– Ребят, – вмешалась Татьяна, – мы вас и так полчаса ждём. Сходите к семейному психологу, но не ставьте под угрозу наше дело. Окей?

– Всё-всё, Танич, они поняли, – примирительно подняв руки, заверил её Пашка Мирный.

– Ну, тогда по машинам!

Участники поездки приступили к погрузке.

– Павлуш, – комично спародировал жену Лекс, – и мне тормозни у аптеки. Хочу себе что-нибудь резиновое прикупить. Знаете ли, моя супруга вполне молода телом и духом и предпочитает препараты гусарские, ребристые, с пупырышками и клубничным вкусом…

Впервые попав в салон автомобиля «Лада Ларгус», неизбалованный прелестями цивилизации человек может решить, что изнутри автомобиль больше, чем снаружи (не реклама АО «АвтоВАЗ», а просто жизненное наблюдение!). Именно такой взгляд на реалии имеют коммерческие организации, приобретая этот автомобиль из-за его вместительности и надёжности.

Экземпляр, за рулём которого находился сейчас Павел Мирный, собиравшийся везти группу для проведения съёмок, был достаточно поюзанным и поюзавшим дороги Саратовской области.

К слову о вместимости.

В данной машине имелся третий ряд сидений, на котором можно было усесться максимум двоим. Не собираясь вступать в длительные переговоры, Алексей юркнул на этот самый третий ряд и затих, притворившись обидевшимся и спящим. Татьяна и Наталья сели на второй и приняли вид аристократических особ в путешествии. Практиканту Андрею досталось место рядом с водителем. Усевшись, практикант принялся судорожно дёргать ремень безопасности и неумело совать его в замок. Со стороны это смотрелось очень комично – потому что весьма похоже на то, как управлялись в старину со сливом бачка унитаза, пытаясь добиться срабатывания механизма. Пашка как ревностный водитель изобразил на лице обиду:

– Ну ты чего, студент? Не доверяешь?

Андрей попытался оправдаться исполнением требований безопасности, которые он запомнил из школьной программы ОБЖ.

– Научился, – брюзгливо хмыкнул Пашка. – Тогда я тебе тоже скажу по-школьному. Про таких, как ты, говорят: «Горе от ума!» Не доверяет он, видите ли… Тебе ещё не известно, я же гонщик! Чемпион России – 2000. Со мной в машине проехать – это же как у мамки в животе.

– Мне что, отстегнуться, что ли? – неуверенно промямлил практикант.

– Паш, успокойся и позволь человеку самому распоряжаться своей жизнью. Это ты, может, всё интересное уже испытал, а у Андрюшки всё ещё впереди, и на тот свет он не собирается. И инвалидом становиться тоже не надо торопиться.

Татьяна отвесила щелбан гонщику, который от неожиданности ойкнул. Андрей смотрел на всё это с любопытством и милой инфантильной улыбкой. Татьяна была для него больше, чем просто автор и ведущая собственной программы «Фейкам – нет!» Ещё учась на первом курсе и увидев её фото на стенде в университете, он влюбился в это открытое лицо, в умный взгляд, в добрую ласковую улыбку. Позже, когда он узнал, как Татьяна Бочарова шла к своей цели, как добилась желаемого – и всё сама, сама, когда познакомился с её программами, принципом работы, подходом к делу, то решил, что по крайней мере всегда будет ориентироваться на опыт местной знаменитости. Бочарова стала его кумиром не только в профессии, но и в жизни. Поэтому он и одаривал Татьяну такими взглядами, такими улыбками, каких она давно не видела и смысл которых давно перестала понимать.

Вот и сейчас Татьяна долго изучающе смотрела на странноватого юношу, который был почти в два раза моложе её.

Пашка же после слов Татьяны осёкся и, чуть задержавшись, сказал:

– Танюш, ты, может, думаешь, что я такой же, как в молодости? Безответственный, бесшабашный, чёрствый? А я, Тань, уже не такой! И после той аварии тоже много валялся в больнице и много думал о том, что сделал.

– Паш, – прервала его Бочарова, – не накручивай себя. Я знаю, что ты не такой… же. И никто тебя не винил. И я тебя не виню. И ты не винись.

Тут же раздался недовольный голос Натальи:

– Ну, мы поедем сегодня? Эту проникновенную беседу «виню – не виню» можно и в дороге продолжать.

Как только в её сторону метнулись три удивлённых взгляда, автор данного истерического высказывания картинно положила ногу на ногу, запахнулась в пушистую безрукавку и с невозмутимым видом воззрилась в запотевшее стекло.

– Трогай, – тихо сказала Пашке Татьяна Бочарова, – не будем заставлять себя ждать. И не забудь заехать в аптеку за успокоительным.

Она демонстративно посмотрела на Наталью, так как именно её проблемы имелись в виду.

Заливисто хохотнув, Пашка включил зажигание. Но попытка завести мотор оказалась бесполезной.

– Приехали, – присвистнув, очнулся Алексей. – Ну что, по домам?

– Щербикин, – одёрнула Алексея Татьяна, – отметился, иди. С камерой обращаться и первокурсников обучают. А у нас тут целый четвёртый курс. Андрюшенька вообще сможет всех нас заменить. Ну, кроме Павлухи. Он же у нас гонщик. И автомеханик. Да?

Мирный улыбнулся уголком губ и спокойно произнёс скрипучим голосом:

– Спокойствие! Только спокойствие! Ну совсем немного спокойствия, и наш «французский батон» зафурычит.

– А в чём дело? Что с машиной-то не так? – робко спросил Андрей.

– О-о-о, да ты, пацан, машинами не увлекаешься? – с удивлением протянул Пашка. – Скажу просто. Первый запуск мотора в холодное время года или в сырости не всегда срабатывает.

Пашка сделал ещё попытку, потом ещё, нажал ногой на педаль газа, и двигатель робко, но безоговорочно запустился. Пашка повернул голову к Андрею, Татьяне и, наконец, к Наталье, всем видом демонстрируя мысль: «Что я говорил?» Андрей показал большой палец, Татьяна кивнула. Натали пожала пушистыми плечиками и сказала:

– Ну, молодец. Но знак нехороший. Неспроста это… Может, перенесём поездку?

– Это как перенесём? – возмутился Пашка. – У меня же мясо…

– Нет. Не перенесём, – резко обрезала Татьяна. – Всё готово, все готовы. Дождь в дорогу – хороший знак.

– Ох уж и задолбали вы меня этими своими разными знаками! – психанул Пашка и махнул рукой. – Хороший-нехороший. Нехороший знак, по-моему, – это когда машина кверху брюхом валяется, когда тормоза отказывают. Наталья, ну как можно быть такой пессимисткой и работать телеведущей?

– А ко мне как к телеведущей никаких претензий от руководства никогда не было, – подала голос Натали. – Поэтому у нас такое чёткое деление: я – в телевизоре, ты – под машиной.

– Цыц всем, – прикрикнула Татьяна, и высунувшийся было для участия в диспуте Лекс быстро скрылся за спинками кресел. – Я хочу объявить о целях сегодняшней поездки. Наша программа должна обличать фейковую информацию. Сегодня мы едем в сторону села Широкий Буерак. Дорога неблизкая, поэтому придётся немножко потерпеть.

– Танюш, так а какая информация? – спросил кто-то на задних сиденьях.

– Уточняю цель нашей акции. На днях появилась информация о том, что под городом Саратовом, в окрестностях села Широкий Буерак, появился незаконный могильник ядерных отходов. Мне не очень хочется жертвовать своими друзьями, но я на сто процентов уверена, что облучения мы там не получим, разве если кому-то захочется позагорать.

– По такой погоде отбоя не будет у желающих, – пошутил Пашка, – солярии будут забиты.

– Татьяна Викторовна! – наглый голос с третьего ряда сидений не успокаивался. – А поделитесь секретом: откуда вы берёте эти фейки? Который раз убеждаюсь, что только появляется мало-мальски интересная, хоть и корявая новость, а буквально сразу же вы вцепляетесь в неё зубами и начинаете рвать на клочки. Как так-то?

– Уважаемый Алексей Николаевич, – со сдержанной иронией проговорила Татьяна, – когда бы вверх могли поднять вы носик и оторваться от порносайтов, когда бы основной доход ваш состоял из того, что снимете на камеру, а не из родительского благословения на швейцарском счету, вот тогда бы, наверное, вы всё поняли.

– А при чём здесь родительские счета? – попытался вспылить Алексей.

– Правильно, ни при чём, – ответила Татьяна. – Но если захочешь и вправду понять, то поймёшь. А что касается вопроса о моих источниках, то, если много будешь знать… То сменишь меня в моём кресле.