Событие девятое
На субботу у Петра было запланировано очень и очень важное мероприятие: у него была встреча с Аркадием Михайловичем Веряскиным. Подполковник пришёл на встречу в парадном мундире с медалями, значком депутата и ромбиком института. В лихие девяностые Штелле полтора года проработал, вернее, проработает, в милиции. Потом снова вернётся в металлургию. Сейчас он смутно вспоминал биографию начальника милиции Краснотурьинска. Воевал, был ранен под Сталинградом и комиссован. Пошёл работать в милицию. Несколько лет гонял по Прибалтике лесных братьев – и вот уже семнадцать лет служит в этом городе, из них пять в должности начальника горотдела.
Очень нужно найти в нём единомышленника. Первым начал разговор сам подполковник.
– Не нравятся тебе собачки?
– Не нравятся. Два дня подряд нападали на меня при выходе из дома – но не поэтому не нравятся. Я взрослый мужик, отпинаюсь, может, и убегу, а ребёнок? Ладно ещё, покусают просто – наделают уколов, и потом будет, скажем, пацан хвастать друзьям шрамами на ноге или руке. А если девочка напугается и заикой станет? А если малыша за лицо укусят, и тот уродом на всю жизнь останется? Как мы будем потом матерям в глаза смотреть? Мы ведь обязаны им мирную и безопасную жизнь обеспечить!
Подполковник свёл брови и после непродолжительного молчания проговорил:
– Да, мне тоже такие собаки не нравятся. Опасаюсь только, как бы люди случайно при отстреле не пострадали, ну и жестокость бы не воспитать в детях. Что ж, если взрослым можно, то и им можно бить и убивать собак и кошек? А потом с собак и на людей перейдут?
– Вот поэтому желательно, чтобы эта акция была последней.
– Предлагаешь всех собак в городе истребить? – усмехнулся Веряскин.
– Порядок навести, – не принял шутливого тона Пётр.
– А поподробнее?
– В Кодексе есть статьи, запрещающие выгуливать собак без поводков и намордников. Сколько составлено протоколов за прошлый месяц? Подожди, Аркадий Михайлович, не отвечай. Дослушай. В той же статье предписано убирать за собаками дерьмо. Сколько выписано штрафов? И опять не отвечай пока. Газеты я тут за прошлый год прочитал – есть статья о том, как в подъезде собака набросилась на мужчину и порвала ему пальто – единственное. Хозяин той собаки оштрафован, выплатил пострадавшему за пальто, да плюс за моральный ущерб? И снова погоди отвечать. Ещё ведь есть статьи в Уголовном Кодексе о недопущении шума в ночное время. А обоссанный снег у подъездов? Нравится? А не скажешь, откуда берутся бездомные собаки? Надоело хозяину с ними валандаться – завёз подальше от дома и бросил. Или щенков к подъезду подкинул, а неразумные старушки и детишки их выкормили. Ну, вот спустил на тебя всех собак. Извини, накипело. Теперь слушаю.
– Да правильно всё. Только у участковых времени и на людей-то не хватает, не до собак, – подполковник достал блокнотик, записал в него пару слов и спрятал во внутренний карман, – Проведём мы пару рейдов.
– Вот в чём наша беда, Аркадий Михайлович. Мы всё наскоками решаем. Всего мало, всего не хватает. Вот ты же воевал – Сталинград защищал! А что бы было, если бы время от времени наскакивали на фрицев, не подготовив и тщательно не спланировав наступления? Давай на минуту представим, что собаки – враги. А люди, которые их заводят в квартирах, пособники врагов. Они ведь не думают об окружающих, не думают об этих самых собаках, которым плохо в квартирах – не квартирное ведь животное собака. Эти пособники только о себе думают. Вот нам и надо подготовить и тщательно спланировать наступление на врагов и их пособников. Раз и навсегда избавиться и от собак, и от дураков, кои этих собак заводят.
– Жёстко. Но собаки ведь и в частных домах живут. В большинстве своём там, оттуда и сбегают в основном, – успокоительно поднял руку Веряскин, остужая разошедшегося Тишкова.
– Там необходимо всех хозяев заставить собак зарегистрировать, и в случае исчезновения какой-то – покарать так, чтобы мало не показалось. В городе же перед тем, как завести собаку, необходимо получить согласие всех жильцов подъезда, что они не против какашек у подъезда, мочи. Не против лая по ночам и рано утром, не против воя в дневное время, когда хозяина нет дома. Именно эти слова и должны быть написаны в бланке, когда будущий хозяин собаки пойдёт уговаривать соседей.
– Нда, на самом деле – целый план наступательной операции. Кто только всем этим заниматься будет?
– На горисполкоме поставим вопрос и примем Положение о содержании домашних животных в городе Краснотурьинск. Обяжем всех хозяев собак регистрироваться и делать прививки у ветеринаров. Понятно, что основная работа ляжет на участковых. В вечернее время им на помощь выделим дружинников. Через газету попросим граждан сообщать о нарушении нашего Положения и Уголовного Кодекса соседями. Организуем в той же газете серию статей о том, как собаки нападали на людей, как дети пострадали. Сразу найдётся немало потерпевших.
– Хорошо, Пётр Миронович, согласен я с тобой. Порядок в городе наводить надо. Может, ты подскажешь ещё, и что с преступностью мне делать? – развёл руками подполковник.
– Обязательно подскажу – вот для этого и пригласил. Собачки – это так, блажь моя, – Пётр достал из верхнего ящика стола план по борьбе с преступностью. Весь вечер почти на него убил.
– Давай начнём с кухонных «боксёров».
– Это – не самая большая беда, если честно, – мотнул головой Веряскин.
– А я вот думаю – как раз наоборот. Именно в таких семьях и вырастают будущие преступники. Пьяный отец бьёт мать и детей, потом эти дети отыгрываются на тех, кто слабее их, на одноклассниках. Отец курит дома, и сын, чтобы выглядеть взрослее, тоже начинает курить – а для этого деньги нужны. Он отбирает их у младших школьников. Дальше – больше, вот и вырастили преступника.
– Хм. Ну, если с этой точки посмотреть… Что ж, «боксёры», так «боксёры», – начальник милиции вновь достал блокнот.
– Думаю, начать нужно с «досок почёта». На центральной площади, у Дворца Металлургов и у проходных крупных предприятий установить щиты с надписью: «Величайшие кухонные боксёры». Внизу приписку сделать: «Они избивают жён и детей». А ещё ниже совсем маленькими буквами написать: «Мужчины Краснотурьинска! Если вы настоящие мужчины, проверьте – такие ли уж они непобедимые боксёры?». Как? – Пётр с удивлением отстранился от захлебнувшегося смехом Веряскина.
– Хорошо. На самом деле хорошо. Фотограф мой. А фотографии пусть в фотоателье покрупнее сделают.
– Ещё по ним есть такое предложение. Избил, значит, этот товарищ, который нам совсем не товарищ, жену или ребёнка в пьяном виде, приехал за ним наряд, забрал в милицию и, урезонив, отправил в вытрезвитель отсыпаться. Ну а утром выписали товарищу в суде штраф и отпустили. Так ведь происходит?
– В основном, – согласно кивнул подполковник.
– Вот! А я предлагаю перед отправкой в суд, когда человек протрезвел и уже более-менее в адеквате, разложить его на лавке, спустить штаны и хорошим ремнём выпороть от всей широты русской души.
– Так у нас же вроде телесные наказания революция отменила, – улыбаясь, отрицательно закрутил головой Веряскин.
– А это не наказание. Его через час суд накажет. Это – профилактическая беседа. И обязательно нужно эту «беседу» сфотографировать – на пустой, конечно же, фотоаппарат – и сообщить собеседнику: ещё один привод, и эти фотографии отправятся на эту саму доску почёта кухонных «боксёров».
– А если он пойдёт в прокуратуру и заявит, что его избили в милиции? – сморщился главный милиционер города.
– Ну, шанс такой очень невелик, да и в прокуратуре тоже люди работают – поговорим и объясним позицию партии по защите детей и женщин.
– А что, давай попробуем. У меня у самого руки трясутся и чешутся, когда протокол читаю или беседую с такими выродками. Ещё есть по ним предложения?
– Есть. Не все женщины обращаются в милицию. Не все снимают побои в приёмном покое. Когда участковые станут по собакам обход поквартирный делать, пусть поспрашивают соседей. Если выявятся такие неблагополучные семьи, то сказать, чтобы в случае скандала и побоев вызывали милицию. Обязательно нужно уговорить жену написать заявление, и пусть их потом помирят на суде, но дело в архиве должно остаться. А суд должен предупредить «боксёра»: три таких дела, и это уже другая статья. Это «истязание», и это реальный тюремный срок.
– Какую огромную работу хочешь ты, Пётр Миронович, на нас навесить, – тяжело вздохнул Веряскин, – Но всё правильно говоришь. Так и сделаем.
– Ну вот и замечательно. А теперь давай плавно перейдём к настоящим преступникам.
– Вот как, – хохотнул подполковник, – Ты что, и этих решил ремнём перевоспитывать?
– Нет. Давай поговорим о ворах. Давай сразу отбросим единичные случаи и перейдём к серии. Как, по моему непрофессиональному разумению, это выглядит? Совершил настоящий вор кражу. Потом ещё одну, потом ещё. На пятой или шестой его поймали. Объединили все дела в одно, и на суде дали этому воровайке-рецидивисту три или четыре года. Отсидит он их, погуляет с дружками, да вдруг и обнаружит: денег нет, а опохмелиться просто необходимо. И опять он штук шесть краж совершит. Так, Аркадий Михайлович, или я где-то допустил ошибочку в своих умствованиях? – наклонился к Веряскину Пётр.
– В целом да.
– Вот и хорошо. А я предлагаю чуть подправить ситуацию. Рецидивистов никакая тюрьма или колония не исправит, а значит, их нужно просто удалить из славного города Краснотурьинска. Во-первых, не нужно эпизоды объединять в одно дело – по каждому эпизоду должно быть отдельное уголовное дело и отдельный суд. Совершил пять краж – значит, должен пройти пять судов и на каждом получить три-четыре года. За пять краж – пятнадцать лет строгого режима. Подожди, Аркадий Михайлович, в конце возразишь. Во-вторых, при аресте наш рецидивист должен оказать сопротивление милиционерам и даже разбить одному из них губу или нос. У нас ведь есть в кодексе такая статья? Вот по ней воришка должен ещё года три получить. Опять не всё ещё, – остановил уже набравшего в грудь воздуха для «праведного отлупа» подполковника, – В-третьих, нужно обязательно это правильно подать жителям по радио и в газетах. И тут главное – не честные граждане, хотя они и будут рады, что могут чуть спокойнее спать, так как воров меньше стало. Главное – должны услышать сами воры, что их соратнику по борьбе с благополучием советских граждан впаяли полные пятнадцать по максимуму, и вряд ли он вновь порадует их своим цветущим видом. Они должны испугаться. Одно дело – отсидеть три года, из них год на посёлке, а совсем другое – пятнадцать лет строгого режима. Мы получим двойную выгоду: ну очень надолго уберём потенциальный рецидив, а залётные воришки, прежде чем «залететь», сто раз подумают. Вот теперь возражай.
– Хм – «возражай». Да я двумя руками за! А суд? Они ведь апелляцию напишут в областной. Там как посмотрят на такие художества?
– Напишут. Но ведь мы особо ничего не нарушим – мы просто не будем ему сразу все эпизоды вменять. По одному, никуда не торопясь. Пусть катается до Свердловского СИЗО и обратно шесть раз. Да даже если потом и чуть скостит ему областной суд срок – в чём лично я сильно сомневаюсь и буду активно им разъяснять политику партии – так ведь не до трёх лет с пятнадцати. Ни один суд в пять раз срок не уменьшит.
– Есть в твоих словах, Пётр Миронович, резон. Ещё предложения будут?
– Да как не быть – только начали. Давай теперь об организации притонов поговорим. Тут тоже надо привлечь соседей и ДНД. И вот на третьем эпизоде нужно поступать, как и с воришками. То есть должно быть оказано сопротивление, и должна быть возбуждена статья за хулиганство, так как это происходило в подъезде, и они перебудили всех соседей, как раз и оказывая сопротивление. Здесь, конечно, разбить на несколько дел не получится, но я переговорю с судьями, и они будут путём частичного и полного сложения давать вполне серьёзные сроки. Ну, и ведь этой статьёй предусмотрено выселение – уберём из города шваль и улучшим условия проживания какой-нибудь благополучной семье с детьми. Они, смотришь, на радостях ещё на одного ребёночка увеличат население славного города Краснотурьинска.
– Опять работа участковым. Но тоже всё правильно. Будем работать.
– Есть у меня одна задумка, – пожевав губами и помявшись, начал Тишков, – Имеется ведь у нас в городе «смотрящий» или вор в законе, ну, или как это у вас называется?
– Куда без них? – нахмурился и Веряскин.
– Вот какая глупая мысль мне в голову пришла. Я тут хочу наградить почётными грамотами самых активных членов ДНД. Подготовьте, кстати, список. Так вот – их будут фотографировать, и потом напишем статью в газете и фотографию приложим. Нет возражений? – остановился Пётр.
– Пока всё хорошо звучит. И при чем здесь «смотрящий»?
– Ты его вызовешь и попросишь поделиться информацией о совершённых нераскрытых преступлениях, а заодно сфотографируешь с ракурса и расстояния, которое я потом нарисую. Он, естественно, заржёт. Отпускаем товарища. Я делаю с помощью фотографа фотомонтаж и получаю фотографию, где лично жму руку этому «уважаемому» человеку и награждаю его почётной грамотой за оказание помощи правоохранительным органам. Напечатаем один номер газеты «Заря Урала» и «Уральского Рабочего» с этими фотографиями, да и вызовем вновь «смотрящего». Тут уж либо он сдаёт всех подряд и живёт дальше почти спокойно, либо газеты выйдут на самом деле. Совсем плохо? – спросил Пётр у нахмурившегося подполковника.
– Даже и не знаю, что сказать. Предположим, что он всё равно не пойдёт на сотрудничество. Тогда после публикации в газетах будет у них сходка, и могут поверить ему, а могут и газете. А вот что будет, если поверят газете? И не захочет ли он лично тебе отомстить?
– А разве нельзя кроме газеты, ну, если он и впрямь откажется, посадить его за организацию покушения на первого секретаря горкома КПСС? Все необходимые показания я дам, и свидетелей мы найдём. Аркадий Михайлович, это война. Он – враг! И сейчас не семнадцатый век. Нет больше рыцарства, никто никого на дуэли не вызывает. Либо мы наведём порядок и сделаем наш Краснотурьинск самым благополучным городом страны – либо грош нам цена, и гнать нас надо со своих мест. Чем этот вор лучше лесных братьев? Он хуже. Он хитрее. Он сам не идёт на преступления, он других на них толкает. Отрубим голову гидре – может, две головки поменьше вырастут, а может, сдохнет она. Если же новая вырастет, то будем уже с ней бороться, – Тишков встал и, пройдясь по кабинету из угла в угол, остановился напротив начальника милиции города Краснотурьинск подполковника Аркадия Михайловича Веряскина.
– Ну что ж. Война так война.
Глава 3
Событие десятое
В воскресенье пошли кататься на лыжах. Самое неприятное, что случилось за неделю – так это опоздание на работу в субботу. Пётр и забыл, что пятидневную рабочую неделю введут как раз в середине нынешнего 1967 года. Хорошо, что жену разбудил ребёнок, а уж она от души толкнула попаданца под рёбра:
– Петя, ты же на работу опоздал!
Пришлось на ходу придумывать себе важную встречу. И ведь от мыслей по улучшению жизни в отдельно взятом городе целый день голова кругом, а тут как отрезало. Еле-еле придумал. Решил прогуляться и переговорить с заведующим хирургическим отделением второй городской больницы Александром Генриховичем Франком. О чём переговорить? Понятно, что о Helicobacter pylori. Все попаданцы делятся этим секретом. Чем он-то хуже? Кстати, Пётр в прошлой жизни большую её часть страдал от гастрита. А австралийцы обойдутся без премии, нам нужнее. Самое интересное, что когда Пётр готовился к написанию книги про попаданца в 1967 год, то посмотрел в интернете, почему именно этой «нобелевкой» все писатели щедро делятся с хроноаборигенами – ведь премию в области медицины присваивают каждый год. Неужели за пятьдесят с лишним лет не было ничего такого, что кроме гастрита можно вылечить? Однако, прочитав список лауреатов, и выяснив, за что их наградили, понял – кроме пресловутого гастрита украсть ничего не получится. Например – 1970 год. Открытие звучит так: «За открытия, касающиеся гуморальных передатчиков в нервных окончаниях и механизмов их хранения, выделения и инактивации». Как, будучи металлургом, рассказывать об этом врачу? Или вот, чуть раньше – «За расшифровку генома». Тут ведь нужно оборудование, которого ещё пятьдесят лет не будет в захолустном городишке. А может, или нет, скорее всего, вообще никогда не будет.
Александр Генрихович внимательно выслушал первого секретаря, прошёлся по кабинету, снова сел напротив, помотал головой:
– А можно поинтересоваться, Пётр Миронович, вы-то откуда получили сию информацию?
– Нельзя. Зато знаю, как проверить, – и он рассказал об опытах господина Маршалла, естественно, не упомянув его фамилию.
– Все смешнее и смешнее, – Франк вновь прошёлся по кабинету.
– Александр Генрихович, вы просто проведите эти опыты и попробуйте лечить гастрит и язву препаратами, которые подействуют на эту желудочную бактерию.
– Конечно же, попробую. Это немного не мой профиль, я всё-таки хирург, но язвы частенько приходится оперировать, – доктор уселся вновь на стул, – Так и не скажете, откуда ветер дует?
– Извините, но не имею права – не моя тайна, – развёл руками Штелле.
– Нда. Может, чайку?
– Спасибо, Александр Генрихович, но меня, поди, уже в горкоме потеряли. И просьба у меня к вам огромная: не упоминайте о нашем разговоре. Успехов вам. Если получится доказать эту бредовую идею, то можно ведь и на Нобелевскую премию замахнуться. Нашей стране не помешает иметь Нобелевского лауреата. Заодно и Краснотурьинску часть славы перепадёт, и некоторые блага. Какой-нибудь исследовательский центр построят, новое хорошее оборудование закупят. Вот это и есть моя цель. А вы, так сказать, – средство. До свидания, – Пётр уже закрыл было дверь с другой стороны, когда вспомнил ещё об одном деле, которое лучше Франка никто в Краснотурьинске не сделает.
– Вот нехорошая примета – возвращаться, а пришлось, – вновь появился он в кабинете.
Александр Генрихович смотрел в потолок и не сразу переключился на вернувшегося первого секретаря.
– Неужели забыли поделиться мыслями, как от рака лечить? – хмыкнул хирург.
– А как вы угадали?
– Что?
– Почти шучу. Вы курите? – Пётр указал на пустую пепельницу на столе.
– Почти нет. Это скорее для гостей, – отодвинул от себя чёрную массивную пепельницу Франк.
– Александр Генрихович, а, правда, что лёгкие курильщика чёрного цвета?
– Ну, скажем, так – частично. Есть и розовые участки, – свёл брови Франк.
– Александр Генрихович, а напишите статью в местную газету об этом – и вообще, о вреде курения, – попросил Тишков.
– Дак сто раз писали! Слаб человек, и всегда думает, что беда лично его обойдёт стороной, – махнул хирург рукой.
– А вы напишите статью с максимальным количеством «крови», – не принял его отказа первый секретарь.
– Как это – крови?
– Да очень просто. Опишите, как вы вскрываете грудину больного раком лёгких. Поэтапно: как пилите, как ломаете рёбра, как добираетесь до лёгких, как ужасаетесь, что они чёрного цвета. Как потом вырезаете раковую опухоль, со всеми кровавыми подробностями. Как видите, что опухоль уже дала метастазы, и помогать этому человеку поздно. И что было поздно уже после того, как он выкурил свою тысячную сигарету. Как дым убил ворсинки, и лёгкие стали засоряться сажей, смолами, просто пылью и грязью. Потом опишите, как зашивали ему грудину и вздыхали, понимая, что человек умрёт через несколько недель или дней. Как тяжело вам было смотреть в глаза жены и детей практически уже мёртвого пациента. Как вам хотелось пойти в школу и выпороть учителей за то, что они допускают курение в туалете или за школой. Как хотелось вырезать на лбу продавцу магазина или киоска, которая продаёт сигареты детям – «убийца». Как хотелось надавать пинков взрослым, которые это видели и не пресекли. И даже повесить Колумба за то, что привёз эту мерзость в Европу. Ну, вот как-то так.
– Сильно, – после минутного молчания согласно покивал головой Франк, – И ведь правда всё. Не знаю только, смогу ли вот так-то?
– Давайте вместе напишем. Вы напишите, как сможете, а я потом пафоса и жути нагоню.
– Жути? Нынче же вечером займусь. Я сегодня дежурю – вот если выдастся свободное время, то и сяду. А не поделитесь хоть намёком, откуда знания про гастрит и язву?
– Скажем так, слышал в детстве у себя там, в Рязанской области, от бабки-целительницы – не про бактерий, конечно. Про зверей, что живут в кишках. Ну и остальное сам уже додумал, у жены учебники полистал, – на ходу сочинил Пётр.
– У бабки – про зверей кишечных? – усмехнулся, явно не поверив, хирург, – Ну, у бабки, так у бабки.
Вот с Франком первым из знакомых и столкнулся на горке в парке отдыха.
– Написал я, Пётр Миронович, статью. В понедельник занесу. А это что за невесты с вами?
Пётр взял с собой покататься на лыжах и дочь Таню, и Вику Цыганову в теле десятилетней Маши Нааб. Для неё пришлось доставать из сарая прошлогодние лыжи дочери. В этом году осенью, видно, ей новые купили. Лыжи у девочек были не на креплениях, а с ремешком под валенки, но это не мешало им лихо скатываться с горок с визгом и смехом. Мороз отпустил, и людей в парк пришло великое множество – и все с детьми. Вскоре и семейство Романова повстречали.
– Добрый день, Михаил Петрович, – поздоровался Пётр с мэром.
– А вы, Пётр Миронович, когда с наследником кататься будете? – указал Романов на своего сынишку, карапуза лет трёх-четырёх.
– Чужие дети растут быстро, но, думаю, и мой потихоньку дорастёт. Вон читал, что в Норвегии в год на лыжи ставят. Михаил Петрович, а почему киоск не работает? – Пётр указал на заколоченный деревянный киоск.
– Так ведь зима! И продавец, и пирожки замёрзнут.
– Да вон ведь совсем недалеко лыжная база. Если бросить воздушный кабель, то можно поставить титан и продавать горячий чай, а если ещё и соорудить что-то типа водяной бани, то и пирожки подогретые. Уверен, отбою не будет от покупателей. Вон народу-то сколько – и все с детьми. Девочки, вы бы хотели сейчас съесть ватрушку со стаканом чая?
– Да я бы сейчас и от беляша не отказалась, – первой откликнулась прислушивающаяся к разговору мужчин Маша.
– Вот: устами младенца глаголет истина. Давай-ка, Михаил Петрович, в понедельник заходи, и обговорим всё детально. А ещё неплохо бы вон там, у леса, соорудить небольшой трамплинчик и организовать для разных возрастных групп соревнование на дальность прыжка с вручением грамот. Подумай и над этим. И последняя информация к размышлению: почему среди такой массы народы не ходят тренера ДЮСШ и не набирают ребят к себе в группы?