Событие сорок третье
Плохая примета – погасла сигарета,
Погасла сигарета у меня.
Я это понимаю и задний ход включаю,
Я знаю, нету дыма без огня!
Навалились сложности сразу после празднования Первомая. Прямо вот второго и навалились. С подготовкой к визиту Брежневых и концерту с демонстрацией совсем от жизни оторвался. Вернули. Прикрепили.
Пётр сидел перед листком исчёрканной бумаги – сочинял песню «Привет», когда зазвонил телефон в прихожей. Как всегда. Сто, даже, может, и больше раз слышал, а вот бумага – и куча дыр вместо слов. Максим Леонидов выбрал настолько сложную систему рифмования строчек, что поневоле запутаешься.
Привет! Сегодня дождь и скверно,
А мы не виделись, наверно, сто лет.
В двух строчках два раза рифма. Вот как жить дальше?
Звонил из Свердловска начальник ГорОНО Трофим Ильич Сидоркин.
– 2 мая 1967 года состоялась XXXI традиционная легкоатлетическая эстафета на приз газеты «Уральский рабочий». В соревнованиях приняли участие 79 команд со всей Свердловской области. Студенты УПИ вернули себе первенство, команда «Спутника» перешла на вторую орбиту, третьими финишировала команда «Калининца», – голосом диктора на центральном телевидении прочитал главный горонист, потом сделал театральную паузу и провозгласил, – Среди школ первое место заняла команда школы номер 9 из города Краснотурьинска. Ура, товарищи!
– Поздравляю, Трофим Ильич. Есть пожелания?
– Есть! Пётр Миронович, может, нам торжественную встречу организовать? Ну там, девочки в парадной форме, с белыми передниками и белыми бантами.
– Обязательно. И родители. Вы позвоните своим помощникам и директорам школ, пусть организовывают, а транспорт и оркестр – за мной.
Чем не повод, чтобы оторваться от неберущегося стихотворения? Специально ведь Леонидов всё запутал – догадывался, что у него лучшую песню будут воровать. Стал звонить в ПАТО и дворец, организовывать. Почти закончил – осталось договориться с пельменной о торжественном завтраке, как тут позвонила Вика-Маша из дворца с репетиции.
– Пётр Миронович, я тут вспомнила об очень нужном нам человеке – это Александр Кальянов.
– И почему ты думаешь, что без него мы вымрем? Сколько ему лет-то?
– Я даже точно знаю день рождения. Можно сказать, что это мой крёстный отец. Первую песню я записала в день его рождения у него в студии, в 1989 году. Он родился 26 августа 1947 года где-то в Брянской области – города, к сожалению, не запомнила, что-то труднопроизносимое. Выходит, ему скоро 20 лет. После школы он поступил в Таганрогский радиотехнический институт, там его легко можно найти. Отчество – Иванович.
– Студент? Не рано дёргать?
– Он нам тут студию звукозаписи наладит. Да и голос с очень необычным тембром – иногда такого очень не хватает. Ну, и должна же быть на свете справедливость! В той жизни он меня вытащил на Олимп, а в этой, получается, я его должна.
– Хорошо, Маша. Давай мы так поступим. Я Фурцевой позвоню, она твои данные проверит. Сейчас уже скоро сессия начнётся, не будем его дёргать, а вот как сдаст экзамены – попросим отправить его к нам на практику. Нормально так будет?
– Спасибо, Пётр Миронович, не пожалеете.
Пришлось звонить в Москву. Фурцева нашлась у себя на квартире, собиралась в Краснотурьинск.
– Пётр Миронович, это срочно? Или может подождать пару дней?
– Может и подождать.
– Всё, пока, скоро увидимся.
Опять сел за песню, но поработать не дали – позвонили из общежития техникума. Наталья опять подралась. Избила соседку. Пришлось одеваться и нестись в эту общагу. Зачем Первому секретарю горкома КПСС разнимать дерущихся студенток? Вопрос. Да потому, что эту самую Наталью он же и привёз из Москвы.
На следующий день после налёта на гнездо молдавских бандитов всё время не покидало чувство, что что-то важное забыл сделать – а в восемь вечера как «прояснило»! Девушка из столовой. Под осуждающие взгляды Вики и Тани оделся и дошёл. Прекрасная незнакомка всё так же насыпала алкашам пельмени.
– Девушка, мне две порции – и скажите, когда с вами можно поговорить, когда вы закрываетесь?
– Командировочный? На подвиги потянуло? Седина в бороду? А твоя бабушка если узнает? – и презрительный взгляд миндалевидных чёрных очей.
– Я – Тишков. Может, слышали песню «Снегири», или «Настоящий полковник»? – нет контакта! А ведь вполне новое тело в порядок привёл, родинку Франк срезал, волосы подстрижены, брови частично выщипаны. Не Ален Делон, но и не Бельмондо.
– А я – Софи Лорен. Будешь меня в кино звать сниматься?
– Ну чё там разболтались! Плати и уматывай, – простимулировали сзади страждущие.
Пришлось сесть за столик и сжевать пельмени. Хотел плюнуть. Так обидно! И девушка хороша. Без сомнения, Вертинская – красавица, более того, она замечательная актриса, но вот эта «Софи Лорен» – лучше. И что делать?
В столовой стоял шум. Говорило одновременно десятка три человек, звякали стаканы и вилки, булькало разливаемое пиво, даже благородная отрыжка изредка доносилась. Хотелось быстрее на свежий воздух. Прожевав последний расползшийся пельмень, Штелле посидел минутку, выждал, когда к девушке подойдёт безобидный пенсионер, и протиснулся к прилавку.
– Вот паспорт. Читай. Тишков. В девять вечера жду в холле гостиницы «Россия». И да, буду снимать тебя в кино. Я женат и мне на интрижки времени не хватает. Надумаешь – приходи.
Женат? Жена его вселение в реципиента раскусила через неделю. Понятно же – другой человек. Вечером, когда Юрочка отрубился, а Вика с Таней угомонились, Лия села рядом на старый, ещё пружинный, диван и спросила:
– Петя, ты кто? Или ты не Петя? – и никаких слёз в глазах. Прокурорский взгляд.
Рано или поздно всё равно ведь начинать колоться. Рассказал – почти чистую правду. Чуть-чуть сгладил острые углы. Настоящий Петя сидит глубоко в сознании, его очень трудно оттуда достать. На прямые вопросы не отвечает, но иногда в экстремальных ситуациях подсказывает.
Посидели, помолчали. Лия не плакала и теперь.
– И что там в будущем? Коммунизм?
– Там всё очень плохо. Страна развалилась на два десятка государств, и эти осколки постоянно воюют между собой. Не все, но большая часть. Была война России с Грузией, сейчас идёт с Украиной.
– Сейчас? – недоуменный взгляд, и вот теперь слёзы.
– В 2020 году.
– А очереди? А продукты?
– Очереди только у посольств, из желающих покинуть страну. В магазинах есть всё, даже сто сортов колбасы.
– Как же так случилось? – вытерла глаза и почти зло посмотрела, – Как допустили? Что делала милиция? А КГБ?
– КГБ и разваливала Союз, – если верить интернету.
– Пора спать. Мне привыкнуть надо. Ты пока здесь поспи.
Через неделю привыкла. Перестала шмыгать носом, и даже сама убрала в гардероб простыни, что Пётр достал, собираясь вечером застелить диван. В общем, всё наладилось. Иногда просит рассказать о будущем, и не верит. Может, и не нужно. Вот уже Комарова спас, вчера вышла в «Правде» статья о разоблачении «Пулемётчицы». Антонина Макарова-Гинзбург приговорена к высшей мере. И описание её подвигов. И там же на странице – маленькая заметка: через неделю с визитом прибудет «команданте Че». Сработало письмо! И второе уже почти готово.
«Софи Лорен» пришла. Авантюристка! Вот теперь нужно расхлёбывать.
Событие сорок четвёртое
В прохладе ночного перрона, с букетом бордовых пионов,
Искал меня в окнах вагона ты.
Разлука была очень долгой, когда после глупой размолвки
Сожгли за собою мы все мосты.
Песня в исполнении Лаймы Вайкуле прицепилась – недавно Вика напела. Петру не очень понравилось, да и раньше не слышал – но пусть будет. А вот сейчас прилепился первый куплет, не отгонишь. Стоял ведь на перроне станции Воронцовка и встречал Брежневых. Перрон был не ночной, утренний. Поезд прибывал в половине восьмого. И с бордовыми пионами в это время года беда. Был букет красных тюльпанов – да и разлука была не очень долгой, меньше двух недель прошло. Получается, что не к месту песня, а вот прилепилась.
Кто бы сомневался. В Свердловске для ВИП-персон прицепили к обычному зелёному поезду красный вагон СВ, и остановил его машинист прямо перед группой встречающих. Оказалось, что вагон-то и не зря – толпа народу. Если самих Брежневых всего семь человек, то эскорта – чуть не вдвое больше. Мелькнуло знакомое лицо Мариса Лиепы, танцор поддерживал за локоток невысокую чернявую девушку.
– Это же Нина Тимофеева, – раздалось позади стоящего во главе группы встречающих Петра, и зашушукались. Штелле выделил только слово «балерина». Значит, Марис, как и заказывали, привёз партнёршу и сольный концерт даст. Молодец. Уважуха.
Пара человек в коричневых плащах явно были конторские – можно легко определить по бегающим глазам. Бдят! А вот ещё двое – эти сразу ломанулись на фланги. Интересно, а если Брежневы будут в его квартире, где разместится эта четвёрка? В подъезде?
Следом на перрон спустился мужчина и подал руку довольно высокой шатенке с причёской под Мирей Матьё – хотя та только начинает блистать, к тому же эта дива была явно красивее. Модель? Твою ж! Это они Збарскую ведь привезли. Как там про неё напишут, а может уже написали западные газеты, «самое красивое оружие Кремля». И надо понимать, мужчина рядом с ней – прославленный (в будущем) Александр Данилович Игманд. Так сказать, личный модельер Брежнева, да и всего политбюро. Пётр в детстве видел фото Регины в журналах мод, а когда собирал материал для книги, ознакомился и с биографиями этих персонажей. Збарская через пару месяцев забеременеет, но сделает аборт. Лев Збарский, муж советской Софи Лорен и по совместительству художник, не хотел детей. Регина решилась на аборт, после чего пыталась подавить чувство вины антидепрессантами. В результате угодит в психбольницу. И вот какого чёрта? Пётр тогда посмотрел в интернете картины этого художника. Рисовал, нет, пардон, писал тот хреново – что-то под Пикассо, вот только без таланта. При этом был страшно модным и спал с тремя супердивами того времени – Збарской, Марианной Вертинской и Максаковой. Да ещё при этом почти урод. Не понять женщин! Через шесть лет сбежит в Израиль, а потом в Америку. Может, ему ноги переломать, чтобы не бегал за девками да по заграницам? Пусть сидит в инвалидном кресле и творит нетленки. Подумать надо.
Последними из вагона важно промаршировали на перрон четверо военных. Два генерала. Тяжело спутать – лампасы демаскируют. В плащах, белых шарфиках и высоченных серых фуражках с красными тульями в венках. С ними полковник и капитан. Что ж, заказывал ведь – может, и получится втюхать им новую форму. Чем они с Викой хуже Валентина Юдашкина? Возьмём лучшее у него, вспомним старую афганку, видели в кино и форму всяких собров в разгрузках. Точнее, взяли – три различных комплекта уже висят в швейном ателье на Ленина. Вон капитан как раз подходящего роста и фактуры, а генералы мелковаты. А полковник толстоват.
Хотя, ведь нет, не последними – вон и Фурцева с чемоданом. А то, блин, дискомфорт какой-то – словно без руки. Во как привык.
– Товарищи! Загружаемся все в синий автобус, – услышал Пётр команду Романова. Молодец мэр. В отличие от предававшегося мечтам и воспоминаниям Петра, бдит на посту.
План на день сверстали так: первым делом везём всех в гостиницу «Турья». Пока весь остальной народ размещается и умывается с дороги, Брежневых отвозим на квартиру. Затем два раздельных завтрака. Небожителей решили побаловать. Когда обсуждали, чем кормить необычных гостей, идею подал директор завода Кабанов.
– У меня в столовой в электролизном цехе женщины делают просто бесподобные рыбные пироги. Все лучшие рестораны мира позакрывались бы, если бы их шеф-поварам дали нашу стряпню попробовать.
– Хорошо, на завтрак будут пироги. Что на обед?
– Можно мне? – Марк Янович всё ещё блистал жёлтым синяком на скуле. – У меня жена готовит просто волшебный плов. Я за заканчивающуюся свою жизнь много где бывал, едал блюда разных шеф этих самых поваров. Но все те сациви с чахохбилями и прочими антрекотами и рядом не лежали с пловом, что делает Наргиз! И Гульнара поможет.
Повезло бывшим зекам – у Петра вот жена ничем не блистает. Стоп! А ведь Мкртчян прислал посылку с продуктами недавно, и там есть консервированные ананасы. Нужно будет отдать в ту же самую заводскую столовую, и пусть приготовят курицу с ананасами. Чем плохой ужин?
Одним словом, план кормления был. После завтрака всех везём в ателье. С семейства надо мерки снимать, с генералов – пылинки сдувать, а с модельеров – спесь сбивать. До обеда и загружены все, потом – сон и отдых. Вечером – ещё одна примерка, ужин и концерт. Скучно не будет.
– Виктория Петровна, разрешите вам преподнести этот скромный букет, – сунул цветы бабушке и был расцелован, а Романов даже удостоился обнимашек с «Галчонком». Несправедливо.
Событие сорок пятое
Hа чужую кучу нечего глаза пучить.
Звонок телефона достал в ванной. Вымотался за день так, что еле до этой самой ванной и дополз. Включил воду, еле отрегулировал, чтобы не кипяток, но и не «тёпленькая пошла». Привык к шаровым кранам и смесителям. Под шум воды почти задремал. И тут:
– Пап, тебя к телефону. Из Москвы. Армянин какой-то.
Твою ж!
– Скажи, что через пару минут, – просто так ведь армяне из Москвы не звонят. Назревает очередная проблема?
Вот спрашивается, какого чёрта он лезет во все дырки? Мог ведь спокойно писать книги, уволиться и жить припеваючи. Одного Свердловского клада бы хватило. Нет! Вон Брежневых притащил, и все одеяла, которые плохо лежали, на себя натянул. А ведь сколько ещё натянет! Теперь давать задний не получится. Уже в водовороте. Когда был пацаном, довольно часто болел, и всё время задавал себе вопрос: «почему я»? Нет ответа. А сейчас? Можно по-другому? Нет ответа.
Вылез, обтёрся, надел халат и вышел в коридор. Маленькая, чужая двухкомнатная квартира. И в ней три дня жить? Нужно строить дом!
– Алло. Тишков слушает, – телефона во временном жилье не было. Бросили времянку от рабочего – потому, наверное, и дозвонились. Уж больно многим этот номер теперь известен.
– Пётр Миронович, это профессор Аветисян Гурген Арташесович. Не забыли ещё? – с чего бы. Столько совместных планов напридумывали.
– Что-то случилось, Гурген Арташесович? Рад вас слышать.
– У меня всё в порядке. Работаю над осуществлением наших планов. Тут другое, – на том конце замялись.
– Я внимательно слушаю, – поторопил Пётр. Не хватало сейчас ещё и в молчанку играть.
– Пётр Миронович, вы вскользь упомянули, что со всей области, да даже и с соседней переманиваете к себе пчеловодов.
– Точно. Простым почкованием долго получится. Не доживу, – попытался шуткой подбодрить учёного.
– Ага, почкование… У меня знакомый есть. Как-то завязалась переписка, вживую не видел никогда. Он живёт в Курганской области, село Глубокое. Это недалеко от Шадринска. Зовут пчеловода Фёдор Тютин. Он инвалид войны, вместо левой ноги протез. Как с фронта вернулся в 44-м, так пчёлами и занимается. В этом же селе есть у него два друга, оба инвалиды войны. У одного руки нет, второй после контузии оглох, – опять пауза.
– Им нужно чем-то помочь? – блин, ну чего тянет? Холодно с босыми мокрыми ногами стоять в коридоре.
– Тут такое дело, Пётр Миронович. У них выбрали нового председателя. Чуть вперёд забежал. Все трое на пенсии по инвалидности и в колхозе не работают – живут на пенсию, да пчёлки ещё подкармливают. Так вот, новый председатель поставил им условие, чтоб они вместе со всеми ульями вступали в колхоз – а у инвалидов на троих почти триста семей пчёл. Как вам? Тютин и другие ветераны отказались – тогда этот председатель пригрозил, что не разрешит ставить ульи на колхозных землях, а в округе все земли – колхозные! Вот позвонил мне Фёдор и просит помочь. Вы ведь там недалеко. Может, уговорите, так сказать, «артель инвалидов» к вам перебраться? Или на председателя этого повлияете, – опять молчание, – Вот такая у меня необычная просьба в неурочное время. Дело в том, что если перевозить пчёл, то это надо делать прямо завтра. У них со дня на день очистительный облёт начнётся, пчёлкам кишечник нужно освободить. Как температура выше 15 градусов поднимется – поздно будет перевозить.
– Нда. Задачка! Триста ульев – это замечательно. Так ведь эти люди и у меня не захотят вступать в колхоз. Что же мне делать? – стал незаметно для себя вслух размышлять.
– А вы, Пётр Миронович, предложите им жить своей артелью, а мёд и другие продукты просто сдавать частично в колхоз. Они такое предложение сделали председателю, а тот упёрся. Как посетовал Тютин: «В герои на их горбу метит». Так поможете?
– Услышал я вас, Гурген Арташесович. Завтра с утра займусь. От такого подарка только дурак откажется. Спасибо, что позвонили!
– Фу, прямо гора с плеч. Верю, у вас всё получится. Да, Пётр Миронович! Я тут успел связаться с двумя народными целителями. Обещали выделить вам немного снадобья, полученного из личинок пчелиной огнёвки. Я им ваш телефон и адрес продиктовал, так что ждите звонков. Ну, не буду больше мешать. До свидания.
Гудки. Вот ведь энтузиасты! Взвалил чуть ли не среди ночи очень малоподъёмную гору проблем и откланялся. Триста ульев. Это в вагон-то влезет? Или до этого Шадринска гнать два вагона? А размешать людей где? Три дома срочно строить. Пётр набрал номер.
– Марк Янович! Завтра собирайтесь в Курганскую область. Нужно за пару дней перевезти сюда триста ульев и три семьи. Все инвалиды, ветераны войны. Подходите ко мне в кабинет к семи утра. Логистикой будем заниматься, – ну вот, даже полегчало. Пусть ночью не у него одного голова пухнет от неразрешимых задач.
Интермеццо 3
Звонок застал Леонида Ильича тоже в ванной. Он почти не пил на устроенном областным руководством торжественном ужине. Зол был. На кого? Да поди разберись. На начальника цеха на Уралмаше? Не по чину. На директора завода? Опять нет. На себя! Выходит, что неправильно страной руководит. План превыше всего. А люди? Даже не на втором месте. Оборона, космос, соревнование с Америкой. Это важно. Люди лишь позволяют не проиграть в этой гонке. Не до них.
И открыл глаза опять этот поэт. На даче зашёл разговор о театре. Суть не запомнилась. Марис тогда сказал: «театр начинается с вешалки», а Пётр продолжил мысль: «а любое предприятие – с туалета». Посмеялись. И вот ведут их по одному из цехов завода. Все восторгаются. Громадина! И действительно – потрясает. И тут эта фраза всплывает.
– Проводите меня в цеховой туалет.
– Леонид Ильич, на втором этаже есть столовая с туалетом, пора ведь и отобедать, – Малофеев Павел Родионович, директор завода, и к тому же кандидат в члены ЦК КПСС, как-то в лице чуть переменился.
Брежнев заметил и повторил.
– Проводите меня в цеховой туалет.
Провели. Вонь! От хлорки глаза щиплет. Плитка на стенах и на полу частично отсутствует. И на полу в этих выбоинах жидкость подозрительного цвета. Всё ржавое, всё в похабных надписях. Бачки с использованными по непрямому назначению газетами переполнены. Эти обрывки и на полу валяются.
– Уборщица второй день болеет, – проблеял кто-то за спиной.
– Выздоровеет? – спросил, прикрыв дверь, но не обернувшись.
Молчат. Пыхтят.
– Павел Родионович, проследите, чтобы неделю в этом туалете наводил порядок лично начальник цеха. Проверю. А что сейчас – пойдём водку пить? Может лучше по нужникам в соседние цеха и участки прогуляться? Запишите. Выговор директору завода с занесением в личное дело. И проработайте вопрос на партийном собрании. У вас на заводе люди работают или свиньи?
Уехали на Уральский электромеханический завод, так и не пообедав. Это предприятие было другим – всё же база по выпуску аппаратуры для оснащения ядерных боеприпасов. А вот туалеты немногим лучше – разве что бумажки не валяются на полу.
– Пап! Алло! Ты меня слышишь? – надрывалась трубка в руке.
– Да, Галчонок, извини. Что-то случилось? – тряхнул головой, отгоняя неприятные воспоминания.
– Пап, тебе нужно обязательно приехать в Краснотурьинск.
– В чем дело? Вас плохо встретили?
– Да наоборот. Чересчур хорошо! Так не бывает. Тебе нужно обязательно увидеть квартиру Петра, – захлёбываясь от волнения, выпалила дочь.
– Не могу. Завтра в Нижний Тагил, а утром в Москву. День Победы на носу, нужно быть в Кремле. Делегации ведь со всего мира понаедут.
– Жаль. Это стоит увидеть. Словно в сказку попали.
– Галя, ты скажи ребятам из «девятки», пусть сфотографируют. С мамой всё в порядке, с мальчиками?
– Сфотографировать можно. Понять нельзя. Фантастика какая-то. Да, все здоровы. Ладно, до встречи. Целую.
Опять Пётр. Не слишком ли часто? В Москву забрать?