Loe raamatut: «Уродина. Книга первая. Возвращение блудного Брехта»

Глава 1

Событие первое

Арха́нгел – в христианском вероучении одна из высших категорий (чинов) ангелов. В системе ангельской иерархии Псевдо-Дионисия Ареопагита это восьмой из девяти чинов ангельских. В канонических книгах Библии архангелом непосредственно назван только лишь Михаил (Иуд. 1:9), но, согласно традициям Церкви, архангелов восемь. В Православной церкви встречается упоминание о восьми архангелах: Михаиле, Гаврииле, Рафаиле, Урииле, Салафииле, Иегудииле, Варахииле и Иеремииле.

– Ты чего это, сучонок, творишь? – дедок свёл лохматые брови на переносице.

Вообще, субъект, сидящий напротив, был колоритный. Если, к примеру, взять настоящего такого русского Деда Мороза из кинофильма какого и снять с него красную шубу, потом обойти по кругу, покачать головой, и шапку красную с белым мехом тоже снять. А интересно, у какого животного мех белый? Заяц, должно быть? То есть, дед Мазай зайцев спасает в поте лица, а дед Мороз истребляет и долгими летними вечерами шкуры потом выделывает и шьёт себе шубу… С шапкой. Ага, ещё одну часть одежды нужно снять со святого Николая. У него и варежки красные с белой заячьей оторочкой. Блин сколько бедных зайчат перевел дедушка на свою одежду.

С товарища, что напротив сидел, рукавички красно-заячьи тоже сняли. Опять по кругу походили. Хрень получается. Бородатый дедок в красных штанах, рубахе, с вышивкой по вороту, навроде как косоворотка, но ворот прямой. Как уж там фасон этот называется? Срачица? В смысле – сорочка. Пусть будет в сорочке. И валенки белые на ногах. Ну, хрень.

Валенки тоже стащили с дедка и вместо них сланцы из ротанга какого нахлобучили. Красота? Да нет, всё одно – хрень. Не гармонируют штаны красные со шлёпанцами. Тогда и штаны сняли. Срачица оказалась длинной. До колен почти. Она чуть замята спереди, видно, что из штанов вынули.

Что получается? Из одежды на деде только срачица и шлёпанцы. А борода и брови, как у настоящего Деда Мороза. Интересный видок получается. И ещё сдвинутые косматые брови и рассерженный вид с помятой сорочкой, у которой ворот золотыми оливковыми ветвями вышит, ну совсем не сочетаются.

Спросил дед, другими словами. Смысл этот.

– Ты чего, чадо, творишь?

Брехт сидящего на скамье дедка знал. Это была уже их третья беседа. И все именно с этих слов начинались.

– Дал пару раз в морду. Так сказать, чтобы святой этот обликом своим прозвищу соответствовал. Он же «Кровавый».

– Он – причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских, явленных и неявленных.

– Читал давно, что Николай Кровавый и все члены его семьи канонизированы Сербской православной церковью.

– Тебе-то, чадо, какое дело? – не стал вступать в спор архангел Игудиил, а именно этот индивид воплотился перед Брехтом, когда после избиения Николая II тот омыл руки в ручье на их с Суворовым полянке от крови и устало присел на скамью, довольный проделанной работой. Ох, и классно он этого святого отделал. Вся святая рожа бородатая одно сплошное кровавое месиво. Жаль, что мгновенно тут в раю всё заживает. Уже уходил, когда с места побоища Брехт, то святой этот Николай стоял целый и невредимый и с сочувствием и состраданием смотрел вслед Брехту. Ничего. В следующий раз при встрече не так отгребёт.

– Я за справедливость горой. Во-первых, он – мученик, вот и пусть мучается. А во-вторых, он – «Кровавый», вот и пусть ходит в крови. Оборзели вы тут, на его руках миллионы жизней, а он тут святого из себя корчит.

– Не суди, да не судим будешь. На твоих руках, чадо, сколько крови?

– На моих? – Брехт оглядел свои белые чуть пухлые от безделья и отсутствия упражнений с шашкой руки, – Я с врагами России – богом избранной страны боролся. Его детище защищал.

– И кто же тебе такую задачу поставил? Кто довёл волю Его до тебя?

Вот! Да!? Урыл.

– Чувствовал я.

– Чувствовал… В прошлый раз с Толстым подрался и непотребство над ним учинил…

– Да какое непотребство? Он же сам босиком по Руси пошёл, вот я сандалии с него и снял.

– Опять волю Его выполнял? – показалось Брехту, что искорка смеха брызнула из насупленных глаз архангела Иегудиила.

– Волю! – главное не признавать вины.

– А с Суворовым чего подрался? Славы не поделил?

– Так он первый начал. Спорили о тактике, а он мне бумс в ухо. Пришлось вразумлять. Мы же помирились потом. А где он, тут должен быть? – Брехт огляделся, ища спрятавшегося за кустами Александра Васильевича.

– Знаешь какая обязанность на меня Господом возложена? – отмахнулся рукой от Суворова Иегудиил.

– Говорил уже. Нормально у меня с памятью. Ты, святой отец, славитель Бога, укрепляющий трудящихся для славы Божией и ходатайствующий о воздаянии им за их подвиги и труды, споспешник и наставник в работе, заступник в пути, помощник нуждающимся в чем-либо ради славы Божией.

– И что получается, чадо? Ты избил – обидел душу, которую я защищать обязан. Что с тобой делать мне? Советам моим ты не внемлешь и в Геенну Огненную отправить тебя прав у меня нет. Что мне делать? – Хорошо хоть руки Дед Мороз не заламывает, уж больно театрально бы получилось.

– Отправь меня на Землю…

– Ого! Точно этого хочешь?! И в какое же время? В двадцать первый век, в двадцатый, в девятнадцатый? Не могу. Везде тела уничтожены. Не бережёшь ты, чадо, тело, что тебе создатель вручил.

– Бог же всесилен?

– Я не бог.

– Ну, в восемнадцатый, по порядку получается.

– В восемнадцатый?! – архангел опять брови косматые свёл, но не грозно – задумчиво.

Улыбка, когда брови встали на место, появившаяся на челе бородатом Иегудиила, Брехту не понравилась.

– Эй, эй, ты чего задумал?! – вскинулся он.

– В восемнадцатый. Быть по сему. Удачи.

Событие второе

Если бы деньги, минуя промежуточную стадию, сразу превращались в головную боль и пустые бутылки, никто бы и не пил…

Трещала голова. Не болела. Болит не так. Именно трещала. Как вот если взять доску, чуть надпилить её, и через колено. Хрясь! И доска с треском разваливается на две половинки. Вот так трещала. В мозгах что-то с треском ломалось, рвалось. Иван Яковлевич хотел глаза открыть и осмотреться, но в последний момент передумал. Сначала решил проверить содержимое рвущихся и трещащих мозгов. Проверил. А там голый Васер. Нет ничего кроме треска. Брехт запаниковал и решил было глаза открыть, чтобы хоть какую информацию получить, куда это его Иегудиил запулил. И опять передумал. Попытался про три предыдущие жизни вспомнить. Сквозь треск вспомнилась молодость в СССР, потом так же отчётливо жизнь в тридцатых годах. Катя – Куй. Как там она, успела ли сбежать в Америку? Как там Блюхер младший? Светлов? Эх, может надо было проситься в себя же, но за несколько часов до перестрелки. Отсиделся бы в лесу несколько дней, а там война и его восьмая армия обрушила бы левый фланг гитлеровцев. Если и были у кого планы его грохнуть, то такой успех их бы похоронил.

Ну, теперь уж чего. Отлично всплывали в памяти и приключения в теле князя Витгенштейна. Тоже можно было за несколько даже минут до гибели попроситься. Шальное ядро защитников Парижа такую классную карьеру прервало. Вполне мог стать императором. Откусить можно было у Пруссии и Франции немецкие земли и добавив север Италии создать замечательную империю.

Ладно, потерявши голову по волосам не плачут. Дал же архангел Иегудиил ему ещё один шанс и даже торговаться не стал, все прежние знания и умения в голове оставил. Осталось только выяснить в чьей он голове и почему эта голова трещит? Иван Яковлевич вновь попробовал через трещащую преграду пробиться к знаниям реципиента и опять не получилось.

– Твою налево! Кристалл! – Брехт открыл глаза и огляделся.

Он лежал в кровати. В перинах. Роскошные такие, до половины тело было в них погружено. Потолок над головой дощатый, побелен известью или мелом. Стены кирпичной кладки и тоже побелены. Только побелку давно не обновляли, и она местами вытерлась, открывая красно-чёрно-коричневый кирпич для осуждающих взглядов. Хотя таких мест было не очень и много, комната была метров пять на три и большую часть стен занимали гобелены. Старинные, толстые и пыльные. На них ещё просматривались какие-то сценки с рыцарями и барышнями полуголыми, но выгорели и выцвели краски прилично, так что разглядеть что либо, было сложно.

Брехт решил осмотр недвижимости пока прекратить и заняться движимостью. Потрогал голову больную. Цела вроде ни бинтов, ни шишек, ни шрамов. Волосы длинные и на ощупи сальные. Если голова цела, то может с похмелья колбасит? Пальцем одним Иван Яковлевич залез в рот и проверил зубы. Считать не стал, но на первый ощупь все на месте и даже не болят. С учётом того, что век, если архангел не обманул, восемнадцатый, то с зубными врачами тут не просто. Пётр вон был любитель зубы рвать, интересно, а вставлять он тоже пытался? А чего, взял молоток и забил гвоздик небольшой с фигурной шляпкой в десну. Вкручивают же в будущем на шуруп, чем гвоздь хуже. Если Пётр жив, то нужно ему предложить.

После зубов пальцы шаловливые переместились пониже, ощупали покрытый двухдневной щетиной подбородок. Ну, зря волновался. Не в женщину Иегудиил запулил его душу. Тогда чего хитро-ехидно улыбался? Пальцы прошлись по груди. Ничего кроме шёлковой рубахи. Длинной. Это самое она скрывала. Но там чего-то было. Это получается, он в ночнушке мужской спит. Так семнадцатый век. Все сейчас так спят. Ощупывать ниже живота новое тело Иван Яковлевич не стал. И рубаха длинная мешала и чувство какое-то брезгливое. Вроде как чужого мужика за всякие места хватать стрёмно. Нужно сначала привыкнуть к новому телу. А вот живот потрогал, собрал жировую складку. Ссука! Складка приличная. Толстенький попался реципиент. Ничего, зарядки, пробежки, тренировки и прочие марш-броски пузико и разные другие излишества изведут. Что ещё? Точно. Главное забыл. Брехт потрогал бицепс у своего нового тела.

– Ешки – матрёшки! Корюшки – сапожки. Где, блин, мышицы? Ляськи-масяськи! Это чего за кисель? – Брехт тяжко вздохнул и стал из объятий перины выгребать. И мышицы ему в этом совсем не помогли. Пришлось перевернуться на пузу и сползти ногами сначала на пол. Холодный! Потом встать на колени. Больно. И голова совсем на пополам разломилась. Даже пятна радужные перед глазами пошли. Иван Яковлевич сел на ноги и глаза прикрыл. На секунду мысль промелькнула в больной голове, что можно позвать кого на помощь.

– Ну, да. На каком языке и кого? Кристалл нужен, – Брехт отдышался и глаза вновь приоткрыл.

Свезло. В первый раз повезло. Синий кристалл уже рассыпался в голубые крупинки и все они горкой небольшой кучно лежали прямо перед ним.

Бабах. Дверь чуть не ногой отворили и на пороге показался мужик в кафтане коротком коричневом, высоких сапогах и с сивым кудрявым париком на голове.

– Guten Tag, Herr Büren. Ein Bote von der Herzogin von Anchen ist gerade angekommen!

– Чё?!

Событие третье

Любое варенье станет вкусным, если сделать из него самогон.

Я понял, что такое живая и мертвая вода… Мертвая вода – это вчерашний дедов самогон, а живая – это сегодняшний дедов рассол.

Шампанское и дамы – это вам не самогон и бабы!

Голова соображала… Она ворочала колёсиками и прочими шестерёнками плохо смазанными, и они скрипели, пробуксовывали и болели. Потому процесс шёл не быстро. Язык был немецким, и Брехт его знал. Даже два с половиной немецких знал. Один – это литературный. Учил же и в школе, и в институте и потом ещё. На четвёрку, в общем, знал. Второй достался от Штелле, который присвоил себе фамилию Брехт. Это был язык выходца из Эльзаса восемнадцатого века и настолько отличался от литературного, что использовать его почти невозможно было. Третий, который довольно сильно похож на эльзасский, был баварский. Он же рулил Баварией, вот и занимался с преподавателем языком, да ещё и глубокое погружение в среду. Только всё это длилось не сильно долго и освоил тоже на четвёрку.

Это был совсем другой немецкий. Он отличался от остальных, как болгарский, скажем, от русского. Так, знакомые слова проскальзывали. И он был странным. Словно латыш какой выучил хреново немецкий. Гласные растягивались, и говорил при этом мужик в парике ещё и медленно, словно подбирал слова. Может, для него этот немецкий тоже не родной.

Однако Иван Яковлевич понял, хоть и с трудом, что ему сказал вошедший. Он, оказывается – хер Бюрен и какая-то герцогиня Анхен прислала гонца. И чего? Мужик продолжение своего рассказа забыл, наверное. Стоял и пучил глаза в угол.

Мать – перемать. Надо выгнать товарища и проглотить голубой порошок, а то влипнешь тут в какую непонятку, решил, наконец, Брехт. Ещё бы знать «КАК»?

– Шнапс. – Иван Яковлевич, щёлкнул пальцем по горлу. Побриться нужно.

– Вас?

– Еin Glas! Шнель! – Брехт старался говорить неразборчиво и медленно одновременно и схватился ещё руками за голову, показывая, как ему хреново.

Коричневый мужик покачал головой из стороны в сторону, то ли хотел сказать, что не будет тебе, хер Бюрен, водки, то ли осуждая приём стакана шнапса со сранья, не почистив даже зубы. Ай-я-яй!

– Айн глааас шнааапс. – Хер Бюрен снова себя за голову схватил.

– Das ist nicht gut! – возопил товарищ в парике и выскочил за дверь, со всей силы ею хлопнув.

– СССССука!

От образовавшегося порыва ветра голубые кристаллы смело под кровать. Опять, как и в прошлый раз, потеряются. Хорошо хоть лужи с блевотиной нет.

Привычными движениями Брехт стал щепотью собирать кристаллики и в рот засовывать. Хотел даже, как в тамбуре вагона нагнуться и слизывать их прямо с пола, но одно открытие его от этого действа отвратило. Открыл Иван Яковлевич трупик таракана, что находился под основной массой не просыпавшихся под кровать голубых крупинок. Нет, он не так чтобы уж совсем брезгливый человек и яблоко с земли поднимет и съест. Но… лизать тараканьи трупики – это перебор. Потому дело продвигалось медленно. Брехт еле успел разделаться с теми кристалликами, что не занесло под кровать, когда за дверью затопали сапоги и давешний мужик в кафтане и парике, пинком открыв дверь, вломился в комнату. В руках он держал поднос. Настоящий. Чуть ли не Жостово. Правда, из дерева, но цветочками расписанный. На подносе стояла керамическая коричневая чашка. Блин. Может тут и нет стаканов-то? Брехт мысленно выругался. Всё же восемнадцатый век и со стеклом должно быть не всё просто. Дорогое удовольствие?

Пришлось встать с колен. Кристаллики голубые ещё только начинали работать и мысли в голове путались, а ещё она болела. Прямо бооолееелааа! Хер Бюрен приземлил довольно пухлый зад на перину и протянул руку. Тряслась. Не так чтобы ходуном ходила, но тряслась. Вот же Иегудиил сволочь подсунул жирное тело какого-то алкоголика с трясущимися руками.

Иван Яковлевич под осуждающим взглядом мужика в кафтане коричневом снял с подноса коричневую же чашку и глянул в неё. Там была непонятного цвета жидкость. Не белого, но мутного. Брага что ли? Брехт мысленно перекрестился. Побоялся ошибиться. Чёрт его знает, православный он или лютеранин, а может вообще католик. Ещё не с той стороны начнет крестное знамение делать. Выдохнул и опрокинул в себя это пойло.

Шнапс, самогон или ещё какая-нибудь гадость обожгла горло, то есть градусов было прилично. И тёплым комком провалилась в желудок. И сразу тепло это хлынуло по всему телу. Через несколько секунд и до головы добралась волна. Смыла головную боль и мозги промыла. А тут и первые кристаллики подействовали.

Бюрен?! Да ничего подобного он…

Ну, спасибо тебе, Иегудиил. Удружил, гад бородатый.

Глава 2

Интерлюдия первая

Монархия монархии рознь. Есть наследуемая монархия, а есть выборная. Когда некий и сам выборный, или какой другой, круг людей выбирает себе монарха. И самый яркий пример этому, конечно, Польша, где сейм выбирает монарха столетиями. Ну, выбирал, понятно. Только Польша – это не единственная страна с такой системой правления. Просто она поблизости и выборы короля там сопровождаются почти всегда эксцессами, и потому нам она больше остальных стан известна.

И эта болезнь заразна. Взять южного соседа Польши – Священную Римскую империю немецкой нации, где император избирался семью курфюрстами. И в северном соседке Речи Посполитой – Швеции неоднократно короля выбирали. Заразили поляки и Московию. Россию. Тут следует сказать, что в Польше к выборной системе перешли не с бухты-барахты, а потому что династия Ягеллонов прервалась. Пришлось ляхам поскрипеть мозгами над тем, кто станет преемником. В 1574 году впервые в стране были проведены выборы, на которых победила кандидатура французского принца Генриха из династии Валуа.

Почти в то же самое время, всего на десятилетие позже зараза эта перекинулась и на Россию. Умер Иван Грозный. Оставил, как и положено, завещание. Маленький нюанс. В завещании всё передаётся Ивану. Задача? То ли убил сына, то ли всё врут календари, но Ивана нет. С этого и начались выбора царя в стране. Собрали Земский собор и выбрали единственного живого сына Ивана – Фёдора. Фёдор был челок болезненный и помер детей и наследников не оставив. Династия прервалась. И в 1598 году история повторилась – пришлось созывать Земский собор, чтобы выбрать нового правителя. Не просто получилось и прения с вырыванием бород, и яростные споры, и интриги всякие, но победил в итоге царский шурин Борис Годунов.

И поехало. Там кого только не навибирали, даже польского королевича Владислава. В конце концов на троне оказался Михаил Романов. Тут стоит заметить, что прав на престол у него было почти столько же, что и у Годунова. Царь Фёдор был женат на сестре Годунова Ирине, а Патриарх Филарет – отец Михаила Романова был племянником Анастасии – жены Ивана Грозного. И не просто жены, там их много было, а той, которая родила и Ивана, и Фёдора.

Итак, выбрали царём Михаила. И начались выборы ему жены. Там куча всяких интриг с отравлением и прочими ужасами. Но до тридцати лет царь был женихом видным, на самом деле бездетным вдовцом. При очередном «выборе» женился на служанке одной из невест – Евдокии Стрешневой. И как давай навёрстывать. За двенадцать лет Евдокия родила десять детей. Пулемёт прям. Почти все умерли во младенчестве. Из мужеска полу остался один Алексей.

Есть мнение, что смертность в царской семье столь велика из-за свинцового водопровода, что провели тогда в Кремле. Травились самодержцы свинцом. Как сейчас проверить, но скорее всего ерунда. Царевна Татьяна – младшая сестра Алексея Михайловича Тишайшего прожила семьдесят лет и её не убил свинец.

У царя Алексея, который прожил сорок семь лет, было две жены и шестнадцать детей. От первой Марии Милославской тринадцать. Тут и свинца не надо. Заездил женщину Тишайший. Вторая жена Наталья Нарышкина родила троих. В том числе и Петра.

Вернёмся к Милославской. Многие дети тоже умерли во младенчестве, в том числе два пацана Дмитрий и Алексей. Потом родился Фёдор, который немного побудет царём. Следом мальчик Симеон. И тоже умрёт рано. А вот следующим мальчиком будет Иван. И что интересно, опять все мальчики болезненные, а девочки вполне себе живут и до старости многие доживают.

После кончины Фёдора на престоле Российском оказываются сразу два царя – Иван и Пётр. Можно их появление вдвоём тоже выборами считать.

На внуке Петра I – Петре II – сыне царевича Алексея, которого не успели казнить, сам в темнице помер, наверное, мужская часть династии Романовых прервалась.

И снова выборы. Тайный совет выбрал Анну Ивановну – вдовствующую герцогиню Курляндскую – вторую дочь царя Ивана.

Девок, из которых можно было выбирать было пять. Три дочери Ивана и две Петра. Позже о них. Не выбрали же. Чуть об Анне.

Царевна Софья нашла братику Ивану высокую и статную жену. Прасковью Салтыкову, да и отправила молодых в Измайлово, где построили вычурный деревянный дворец. Оставила молодых на природе размножаться. И не пошло. За пять лет больной и умственно и телесно Иван потомством не обзавёлся. А потом вдруг «господь смилостивился» и дети хлынули, как из рога изобилия. И все девки. 4 июня 1690 года царица Прасковья родила Феодосью, 29 октября 1691 года – Екатерину, 28 января 1693 года – Анну и, наконец, 24 сентября 1694 года – Прасковью. Злые языки поговаривали про сердечного друга царицы – немца-учителя Иоганна Христиана Дитриха (иногда Иоанн-Христофор-Дитрих) – старшего брата Андрея Остермана, а другие указывали на то необыкновенное влияние, которое при дворе вдовой Прасковьи Федоровны имел никому неизвестный своими ратными подвигами стольник Юшков.

Дела давно минувших дней. Есть одно «но», по запискам иностранных дипломатов у девочек разный цвет волос. Генетика. Каких только чудес не бывает.

Есть и вполне заслуживающее доверие событие. Под управлением Юшкова хозяйство в вотчинах царицы шло плохо. Уплаты велись неаккуратно, приказчики воровали, крестьяне досаждали царице жалобами. К своим сослуживцам Василий Алексеевич Юшков относился крайне грубо и пренебрежительно. Из-за этого у него постоянно происходили ссоры с другими подьячими царицы. Один из них, Василий Деревнин, пытался шантажировать Юшкова письмом к нему царицы, которое было написано шифром и якобы содержало важные тайны «государева дела». Там дальше долго всё тянулось с пытками и самого Деревянина и его родичей, а закончилось неожиданно. Дело дошло до Петра Великого. Письму царицы Прасковьи, скорее всего, заключавшему в себе только интимные подробности, касавшиеся отношений женщины к её фавориту, не было дано дальнейшего хода, и само оно из дела было изъято. Только хэппи энда не получилось. Следствие обнаружило много тёмных дел Юшкова, который из-за этого, несмотря на горячее заступничество царицы, был сослан в апреле 1723 года в Нижний Новгород.

Детство будущей Анны Иоанновны проходило в Измайлово. Это такой кусочек рая и старины в бурном море петровских преобразований. Ещё во времена царя Алексея Михайловича в Измайлово было разбито опытное дворцовое хозяйство. Яблоневые, грушевые и вишневые и даже абрикосовые сады, благоухающие весной и обильно плодоносящие летом, окружали берега двадцати прудов – Просяного, Лебедевского, Серебрянского, Пиявочного и прочих. В этих прудах водились огромные стерляди с золотыми кольцами в жабрах, которые, как замечал историк Семевский, были надеты ещё при царе Иване IV Васильевиче, и что эти рыбы привыкли выходить на кормежку по звуку серебряного колокольчика. Живут ли по полторы сотни лет стерляди? В оранжереях усадьбы росли тропические растения и заморские тюльпаны. Царь Алексей Михайлович разбил в усадьбе тутовый сад и плодоносящий виноградник. На полях вокруг Измайлова выращивали злаки, в том числе и из семян, привезенных из-за границы, ещё был большой птичник и зверинец. Даже страусы были. Во дворце имелся придворный театр, в котором ставили пьесы, играл оркестр и, как пишет иностранный путешественник Иоганн Корб, побывавший в Измайлове в самом конце XVII века, нежные мелодии флейт и труб «соединялись с тихим шелестом ветра, который медленно стекал с вершин деревьев».

В раю прошло детство Анны Иоанновны. Именно она и стала последним выборным монархом России. Конечно, Елизавета, Екатерина II и Александр I уселись на трон не совсем законными методами, но это уже были дворцовые перевороты. Переворот и выборы – разные понятия.

Событие четвёртое

Никто не умирает добровольно. Нас всегда подталкивает к этому кто-то живой и кто-то мёртвый. Вот почему мы нуждаемся в мёртвых и храним их в ящиках.

Борис Виан – французский писатель

Воспоминания прежнего хера Бюрена навалились снежной лавиной на Ивана Яковлевича. Он даже плюхнулся назад на перину. Вот это попал!!! Ну, спасибо тебе, Иегудиил. Удружил, гад бородатый.

Брехт прикрыл глаза. Знакомое уже состояние. Словно с полок библиотеки срывают закрывающие их до этого шторы. Сначала сами полки появляются, словно светлее делается в комнате, потом постепенно становятся видны корешки книг, стоящие на них плотными рядами. Следом на корешках проступают надписи. И потом одна за одной эти книги раскрывают своё содержание. Голова опять загудела и затрещала от обилия обрушившихся на неё знаний. Длилось это примерно пару минут. А потом боль и треск отступили. И Иван Яковлевич стал обладателем большей части знаний реципиента. Там, под кроватью, осталось немного голубых кристаллов, но это уже не критично. Что-то из детства и юности. Главное он теперь знает, в том числе и этот, четвёртый для него, немецкий язык.

Он в Курляндии или в Курземии, или в герцогстве Курляндском и Семигальском. Курляндия – это, если дословно переводить, означает «Земля куршей». Курши – это народ, который потом в латышей превратился. Даже точнее можно сказать, он в старом Митавском дворце герцогов курляндских, и он управляющий леном герцогини Анны. А зовут реципиента Карл Эрнст Иоганн пока Бюрен. Через несколько дней в Реальной Истории этот товарищ себе фамилию сменит. Станет называться Бироном. Тщеславие. Бироны – это древний род французских аристократов – герцогов. Вот этот прохиндей и придумал версию, что курляндские Бюрены дальние родичи известного французского дворянского герцогского рода, который дал Франции несколько маршалов. Вроде и сейчас один из этого рода маршал.

Реципиент придумал герцогский род, а народ придумает ему биографию, возведя в конюхи или торговцы. Самое интересное, что он, значит, конюх, а два его родных брата, что сейчас служат при Российском дворе, ну или будут служить, один подполковник и командир Измайловского полка, а второй целый генерал, а впоследствии так вообще генерал-аншеф, не из конюхов, а из дворян. Нестыковочка.

Ладно, пусть болтают. Их проблемы. У него теперь своих до чёртиков. Казалось бы, молодец архангел. И время, и место для попаданца – лучше не придумаешь. Он – всесильный фаворит, и Анна настолько подмяла в Реале Россию под свои хотелки, что всяким Сталиным только завидовать приходится. И она выполняет любое его желание. Всегда поступает, как хочет Бирон. И все министры будут к нему на поклон ходить, чтобы он делу ход дал. Чего ещё желать? Прогресорствуй на здоровье. Никто препятствий чинить не будет. Помогать будут с радостью, хвост задрав.

А ещё замечательное международное положение. Всего две войны. Одна непонятно с кем на территории Польши, с Францией в основном. Но той Франции там несколько сотен человек. Да, даже тысяча. Десант на кораблях пришлют. Есть ещё разрозненные отряды поляков, против армии – хрень. И отличный повод пограбить панов. Вторая серьёзней. С Турцией. И она несмотря на успехи первоначальные в Реале обернётся пшиком, французы подсуетятся и Австрияки, как всегда, предадут. Ну, это они с Брехтом не сталкивались. Ах, да там ещё Миних положит небоевыми потерями сотню тысяч солдат русских. Так Миниха можно грохнуть, а войско послать на юг более подготовленным и с совершенно другими задачами. Нужен геноцид. Нужно ужас вселить во врагов и друзей. Выжженная земля нужна. Только людей не убивать, а в полон угонять и заселять ими пустующие земли в Сибири и Северном Казахстане.

Кстати, Миниха нужно грохнуть сразу. Именно он арестует после смерти Бирона и на двадцать лет его в ссылку отправит. Там есть интересный нюанс, когда Елизавета совершит переворот дворцовый, то отправит Миниха в ссылку. А Бирона в Ярославль из Сибири вернёт, и они встретятся по дороге. Классно, наверное, поговорили. Сибирь? Чего кадрами разбрасываться, нужно Миниха отправить губернатором Камчатки. Когда ещё Беринг туда доберётся? Пусть Миних строит Петропавловск-Камчатский. Насчёт Беринга тоже нужно подумать. Нормально экспедицию снарядить, чтобы от цинги не умирали. Выдать им с собой несколько мешков чеснока.

Вообще, Брехт и без голубых крупинок прилично знал всякого про Бирона. Даже видел его. Не совсем его. Мумию. Бирона забальзамирует сын и поместит в семейную усыпальницу в Митаве. Брехт, как-то в будущем, был на экскурсии в Риге, и их возили на автобусе в Елгаву, так потом этот город будет называться. И в усыпальнице показывали некрополь герцогов Курляндских и рассказывали интересную историю про сам некрополь и мумию Бирона, а до кучи много чего и про самого Бирона. Точных цифр Иван Яковлевич не запомнил и имён, но сама история и без них жуткая и интересная.

Бирон умер очень старым, за восемьдесят лет было, в Митаве, где и завещал себя похоронить, что согласно его завещанию сын и сделал, тело «тихо и без роскоши» захоронили в подземелье Митавского дворца, в родовой усыпальнице. Первоначально герцог покоился в деревянном гробу, но через десять лет, когда скончалась супруга Бирона, их сын Петр заказал родителям медные саркофаги. Он был лет на десять старше жены Бенигны Готлибы. Тоже долгожительница, получается.

Сама усыпальница была устроена в цокольном этаже Митавского дворца, построенного Растрелли, специально, как парадная городская резиденция герцогов Курляндии и Семигалии. Сам реципиент и отправил Растрелли за казённый счёт дворцы в Курляндии строить.

Медный саркофаг Бирона в длину почти три метра и опирается на шесть львиных фигур из позолоченной меди. На крышке гробницы – герб Курляндского герцогства. А в саркофаге находится дубовый гроб, обитый черным бархатом и украшенный бахромой из позолоченного серебра. Тело Бирона было по приказу сына мумифицировано, что позже позволило показывать легендарного герцога посетителям гробницы, забальзамированные останки Бирона были облачены в бархатный коричневый кафтан французского покроя, на груди – нашитая Андреевская звезда. Лицо у мумии сохранилось отлично. Поврежден только нос, и то немного совсем. Кончик его, очевидно, оторван. Бархатный кафтан и исподнее платье от времени значительно потускнели и полиняли. Голову покрывает белый парик. Крючковатый нос придаёт его продолговатому лицу резкое, ястребиное выражение, сохранившееся и после смерти.

Брехт, вспомнив экскурсию, даже хотел встать и в зеркало посмотреться. Передумал, не всё хорошо с зеркалами, да и не худое лицо сейчас, не восемьдесят лет Бирону, а около сорока. Вон пузо какое. Смешно. Перед этим попал в немца с орлиным носом и красавчика высокого и теперь опять и немец, и высокий, и с орлиным носом. Специально Иегудиил выбирал, гад.

Дальше экскурсовод и рассказывает жуткую историю.

Бывший регент Ивана Антоновича, хоть и не на долго совсем, но всё же бывшего императором Российской империи, и после смерти не нашел покоя – в 1919 году усыпальница пережила погром, устроенный коммунистами и солдатами. Существует свидетельство, что большевики расколотили все гробы, даже детские, выбросили оттуда все кости и забальзамированных Бирона и Якоба Кеттлера и всячески глумились над трупами. Бирона раздели, в черепе у левой брови пробили отверстие, чтобы закрепить каску, надели им немецкие шлемы, вставили папиросы в рот, в руки всунули красные флаги. После освобождения Митавы от большевиков гробница долго оставалась открытой. И только спустя месяц «белые» сложили опять все кости в гробы и замуровали гробницу. На экскурсии им потом показывали фотографию. Фотография старая и сохранилась плохо, но на ней можно разобрать: высохшая кукла Бирона стоит во весь рост у стены: на голове немецкая каска, в провале рта – трубка, по бокам два хохочущих солдата. Когда «красные» жгли Митаву, тело Бирона валялось на обледеневшей земле перед пылавшим дворцом. Потом его подобрали и снова водворили в кладовую.