Loe raamatut: «Константа»

О беспредельные Мойры, о чада любимые Ночи!

Вам, о имущие много имён, я молюсь <…>

Ныне грядите ко мне, о воздушные, с кроткой душою!

Дщери благого отца – о Лахесис, Клото и Атропа!

Неотвратимые, неумолимые, вы, о ночные,

О вседарящие, о избавители смертных в несчастьях,

Мойры, внемлите мольбам – священным моим возлияньям…

Орфей

Пролог

В некоторых религиях верят, что Бог воссоздаёт мир каждое мгновение, разрушает и собирает его заново с незначительными изменениями. Не знаю, правда ли это. Я всегда был далёк от любых религиозных воззрений и философии в целом, но одно знаю точно – мир постоянно меняется. Порой в незначительных мелочах, едва уловимых отличиях на периферии сознания, а иногда я даже не узнавал себя и людей вокруг, будто весь мир запихнули в одну огромную банку и тщательно взболтали, прежде чем снова вылить на мою голову. Это пугает. Меня давно преследуют жуткие, давящие мысли. Может, кто-то подменяет реальность, когда я засыпаю ночью или вовсе пока моргаю? Вытаскивает её из-под меня резким движением рук, как скатерть со стола, на котором безмятежно пребывают хрустальные фигурки людей, чтобы с волшебным пируэтом вернуть всё на место, но уже с другим узором на скатерти. В одном я могу быть уверен – каждый раз, когда гаснет свет, весь мир умирает, а может, засыпает или исчезает в небытии, чтобы родиться вновь в ярком, выжигающем свете, обновиться, очиститься и стать чем-то иным. Каждый раз кто-то незримый вносит в него небольшие изменения, пока никто не видит, пока вся Вселенная спит под покровом темноты. Но спустя время эта тьма вновь пожрёт новый мир, и всё будет повторяться снова и снова, только теперь я не смогу забыть, чем он был до этого… кем Я был.

В этот раз всё случилось как прежде: небольшой полёт в неизвестности, ослепительно яркая вспышка и полная дезориентация в пространстве. Новый мир рождался на моих глазах, проявляя свои черты в белом океане всепоглощающего света. Мне нужно время, чтобы собрать разрозненные мысли, расплескавшуюся личность после взрыва старой реальности, осознать себя в хаосе чужих мыслей. Но постепенно я начал понимать, что снова очутился в незнакомом месте, всё тело трясло, в груди клокотал тугой комок нервов, а руки охватил сильный тремор. На меня накатывали всё новые волны вопящих и рвущихся наружу эмоций, сковывающих и пугающих мыслей. Я отчаянно не хотел думать о случившемся несколько минут назад, отказывался верить, признаться себе в чём-то страшном… но в чём? После того как яркий свет окончательно перестал терзать мои налитые кровью глаза и убрался обратно в тусклую лампочку над головой, я обнаружил себя в тесной, плохо освещённой и совсем незнакомой ванной комнате. Я стоял перед небольшим зеркалом, висящим над керамическим умывальником, на который опирался обеими руками. Из крана под напором била холодная вода, иногда окропляя мои пальцы, отчего они ещё сильнее впивались в края раковины. Я еле стоял на ногах, тело не слушалось, а взгляд лихорадочно метался по отражению в зеркале. Небритый, осунувшийся, с огромными мешками под глазами… боже, что же случилось со мной на этот раз?

Я с трудом поднял руку и медленно провёл ладонью по щеке, ощупывая многодневную щетину, и случайно оставил размашистый багряный след по всему лицу. Потом отпрянул от раковины, едва не потеряв равновесие, и со страхом осмотрел себя. Ладони, рукава куртки, штаны – всё забрызгано кровью. Она везде, даже на стенах и умывальнике остались следы от моих прикосновений. Столько крови… Моей? Нет, не похоже. Я настойчиво делал вид и врал себе, что не знаю о произошедшем, пытался отгонять от себя назойливые мысли, но воспоминания о новой жизни отчаянно рвались наружу, догоняли изменившийся мир и боролись с моим сопротивлением.

Я сделал ещё один шаг назад и случайно задел некий предмет, лежавший под ногами, отчего тот заскрежетал по кафелю противным металлическим визгом. Нож. Большой кухонный нож, весь покрытый кровью, заскользил по полу и ударился об стену. Первым стремлением стала глупая мысль наклониться и поднять его, но вспышка «чужих» воспоминаний быстро отбила навязчивое желание. В этом провидении я увидел нож в своих руках, момент удара, услышал глухой хрип…

Я метнулся обратно к раковине в отчаянной попытке смыть с рук всю эту мерзость, но кровь уже начала сохнуть и неохотно покидала дрожащие пальцы и ещё неохотнее рану в глубине сознания.

«Нет… нет… не может быть! Я не мог!» – повторял я себе, хотя уже знал горькую правду. В этот раз всё зашло слишком далеко.

Я отмыл руки, но когда осмотрел замаранную одежду, меня вновь охватило отчаяние. Стены крохотной ванной давили на меня со всех сторон, дышать становилось всё труднее, каждый вздох как попытка вырваться из клетки собственного разума. Я отступил, а затем, с грохотом отворяя дверь, выскочил в тесный коридор, где сквозь сумрак маленькой квартиры почти сразу заметил следы своих преступлений. Бездыханное тело неизвестного мужчины распласталось на полу кухни в луже собственной крови, а багровые разводы и отпечатки рук на стенах вели прямиком в ванную, к месту моего нового рождения.

Неизвестный мужчина? Вовсе нет. Его образ немым укором рвался из глубины моего сознания, а воспоминания подтачивали уже ставшую хрупкой стену забвения, что сопровождала меня при каждом пробуждении. Вместе с образами нахлынул целый поток противоречивых эмоций. Ненависть к жертве соседствовала с сожалением, а страх – с наслаждением от содеянного.

– Только не это, я не хотел…

Я почти не мог говорить и лишь беззвучно шевелил губами, разглядывая сквозь царивший полумрак жертву своего очевидного безрассудства. Мужчина лежал на животе, и я не мог разглядеть его лица, но точно знал, кто он… всегда знал, каждую секунду после пробуждения, просто отказывался верить. При этом жертва оказалась босой, в лёгкой домашней одежде и явно не ждала незваных гостей.

В беспамятстве я проследовал на кухню, со страхом переступая через истерзанное тело, а затем выглянул в окно. На улице уже было темно, хотя на горизонте ещё рдели последние лучи закатного солнца. С высоты восьмого или девятого этажа я увидел весь двор, тесно заставленный машинами, и как между ними пробирается полицейский автомобиль, озаряя пространство проблесковыми маячками. Словно хищник, он беззвучно крался к моему подъезду, где его уже ожидал другой экипаж, прибывший на место чуть раньше.

Только сейчас, сквозь биение собственного сердца, отзывавшегося внутри головы тревожным колоколом, я вдруг осознал, что всё это время кто-то настойчиво колотит во входную дверь. Простенькая деревянная преграда стонала под ударами чьего-то мощного кулака, и с каждым таким ударом реальность обрастала всё новыми деталями и звуками, окончательно пробуждаясь и вырывая меня из оцепенения и ужаса.

– Откройте, полиция! – скомандовал грубый мужской голос из-за двери.

Рядом с ним постоянно доносился беспокойный и назойливый голос сердобольной старушки.

– Конечно уверена! Они никуда не уходили… такие крики, такие крики, вы бы слышали, – причитала она и вдруг разрыдалась: – Ой, батюшки, что-то случилось, сынок, точно говорю! Лёша такой замечательный… Ну чего вы стоите?! Помогите же ему!

– Гражданка, не мешайте, сейчас во всём разберёмся. Вернитесь лучше в свою квартиру. Если будет нужно, мы вас позовём.

Голос полицейского становился всё более раздражённым.

– Откройте немедленно! – крикнул он уже в мою сторону.

Потом ещё раз со всей силы ударил по двери.

Я заметался по квартире, не представляя, что делать дальше, заглянул во все двери и окна, но нигде не находил долгожданного спасения. Я был в тупике и уже молил, чтобы мир вновь погрузился во тьму и перенёс меня куда-нибудь очень далеко, в более приятное место и обстоятельства. Но новообретённый кошмар только набирал обороты.

Через некоторое время к полицейскому подоспела подмога из второго автомобиля, и его коллеги начали наперебой стучать в дверь в нелепой надежде, что их просьбы окажутся более убедительными. Меня снова накрыла волна паники, и сквозь шум в голове до меня доносились лишь обрывки их фраз.

– Не открывают… соседка говорит… борьба… крики…

– …уверена?.. А другие что?

– Нет дома… Не можем… Что делать?

– Что делать… что… вскрывать будем!

– Нельзя же… Надо сообщить…

– Если очень хочется, то можно. Отойди, сейчас отожмём, – услышал я уже отчётливый голос второго полицейского, когда подошёл ближе к двери.

Бежать было некуда, мне оставалось только смириться с неизбежным. Я вцепился в волосы, застонал от бессилия и уже хотел ринуться к окну, чтобы избавить себя от этого кошмара, но тут послышался громкий скрежет ломаемого косяка, потом последовал сильный удар – и дверь с грохотом отворилась. В проём тут же хлынули полицейские. Один из них, увидев хмурого мужчину, покрытого кровью, тут же потянулся к кобуре.

– А ну, лицом в пол, руки за голову, живо! – скомандовал он грозным голосом, нелепо цепляясь за кобуру, но не вытаскивая оружие.

В этот же момент послышался крик с кухни от его напарников.

– Твою же… Скорую сюда, быстро!

Часть I. Переменная

#123

Кабинет старшего следователя оказался весьма просторным, светлым и чистым. Пусть он не щеголял великолепной отделкой и изысканным убранством, а скорее, наоборот, отчаянно вопил о необходимости ремонта, укорял тут и там облупившейся краской на стенах и ссохшимися от времени окнами, но всё равно помещение выглядело весьма ухоженным и уютным. С одной стороны кабинета находились два рабочих стола с компьютерами, телефонами и необходимой оргтехникой, пара шкафов, забитые до краёв документами разной степени важности, сейф и непременно несколько квартальных календарей на стенах. На противоположной стороне – небольшой уютный диванчик, предназначенный скорее для отдыха следователя и его помощника, чем для подозреваемых, а также большие кварцевые часы почти под самым потолком. Позади широкого и мягкого рабочего кресла, где восседал старший следователь, на стене в обязательном порядке виднелись портреты первых лиц государства. Казалось, что они смотрят в душу оступившимся гражданам и взывают к их совести не меньше пытливых и внимательных глаз хозяина сего кабинета.

Сейчас внутри находилось трое: умудрённый годами и опытом старший следователь, вольготно развалившийся в своём любимом кресле, его молодой помощник и по совместительству стажёр за соседним столом, а также поникший мужчина в тюремной робе на месте подозреваемого. Его руки были скованы, а лицо выражало лишь усталость и глубокую скорбь вселенских масштабов. После задержания с него сняли всю одежду, забрызганную кровью жертвы, а взамен дали какой-то серый балахон, оказавшийся на несколько размеров больше и свисающий с него бесформенной грядой. Прямо перед столом следователя поставили скромный деревянный стул, усадили туда подозреваемого, где он понуро сверлил глазами пол и периодически потирал запястья, болящие от туго затянутых наручников. Ему явно с большим трудом давались воспоминания о последних минутах перед задержанием, он тяжело дышал и еле шевелил губами.

Следователь в глубокой задумчивости слушал сбивчивый рассказ подозреваемого, часто почёсывая щетину на подбородке, и расстроенно вздыхал время от времени. Скорее всего, в тот момент он думал, как безумно устал от глупых историй и скользких увёрток негодяев, застигнутых на месте преступления. А вот молодой стажёр, наоборот, с воодушевлением строчил протокол допроса на компьютере, задорно хмыкал и иногда выглядывал из-за монитора, проявляя неподдельный интерес и сияя глупой улыбкой на лице, чтобы лишний раз убедиться, что мужчина перед ним вовсе не шутит. Но тот и не стремился шутить, скорее искренне верил в свою историю и прекрасно понимал, как её воспримут другие.

Когда подозреваемый прервал рассказ на моменте прибытия полиции и затих, следователь с недоверием крякнул, отодвинулся на стуле, достал из верхнего ящика стола пачку сигарет и сунул одну из них в зубы, но не стал закуривать. Пожевал её немного, переглянулся со своим помощником, а затем подался вперёд и попытался заглянуть в глаза необычному рассказчику.

– Так вы признаёте свою вину в убийстве? – с сомнением спросил он, вытаскивая сигарету изо рта и разминая её в руках.

Подозреваемый не отвечал. Он нахмурился от огромного количества мыслей в голове, посмотрел по сторонам и только потом с неуверенностью переспросил:

– В убийстве? Кого?

Следователь с громким придыханием откинулся обратно на спинку кресла и зашипел от недовольства:

– А что, вы кого-то ещё убили? Не юлите, Новиков!

Из-за монитора снова показалось лицо стажёра, но в этот раз оно выражало крайнее беспокойство.

– Т-товарищ майор, а это тоже вносить в протокол? – неуверенно спросил помощник.

Следователь только устало махнул рукой:

– Погоди…

Не успел он закончить фразу, как дверь в кабинет резко распахнулась и на пороге показался начальник отделения – весьма импозантный мужчина, широкоплечий, с выглаженной и хорошо подогнанной формой, с пышными, но уже поседевшими усами. При этом старший следователь был примерно того же возраста и не менее грузный, но на фоне своего начальника казался каким-то неряшливым и не производил впечатления человека высокого ранга, скорее серой мышки перед голодным взглядом огромного кота.

Гость быстро осмотрел с порога всех присутствующих, грозно уставился на сигарету в руках следователя и недовольно покачал головой.

– Майор, ты опять куришь в кабинете?! – глубоким басом протрубил начальник отделения. – Я же тебя предупреждал!

Старший следователь замахал перед собой руками и быстрым движением выкинул сигарету в урну рядом со столом.

– Нет-нет, что вы, я не курю! Я же говорил, они меня просто успокаивают. А тут такой кадр нарисовался…

Майор кивнул в сторону подозреваемого.

– Чего он? Молчит? – уже спокойнее спросил усатый мужчина, заходя в кабинет и закрывая за собой дверь.

– Если бы… – Следователь грустно усмехнулся. – Как раз наоборот, эта птичка заливается таким соловьём, что лучше бы молчала, ей-богу, было бы намного проще. Поймали с поличным, все улики налицо. Но он тут такие сказки рассказывает, вы бы слышали! Надеется за дурачка сойти.

– Интересно, – хмыкнул начальник и подошёл к столу. – Да я уже наслышан о нём, доложили, потому и зашёл. Что поделать, нужно тогда психиатрическое освидетельствование проводить.

Последние слова прозвучали с плохо скрываемым сожалением. Потом он взял со стола заполненную анкету с данными о подозреваемом и, прищурившись, начал её изучать, тихо бубня себе под нос:

– Евгений Новиков… ага, год рождения… не женат… ранее не привлекался… адрес проживания…

– С адресом проживания тоже интересная штука, – перебил его следователь. – Новиков затруднился назвать, где проживает, перечисляет несколько адресов, и все неверные. Говорит, что не знает, где живёт.

– В этот раз не знаю… – тихо добавил подозреваемый.

– Вот, пожалуйста! – Следователь поёрзал на кресле и указал ладонью на подозреваемого.

– Что значит «в этот раз»? – угрожающе спросил начальник отделения у Евгения.

– Я уже говорил, много раз, но вы всё равно не хотите слушать, да и не поверите никогда.

– Говорит, что каждый день просыпается в новом месте, – радостно воскликнул стажёр, сияя широченной улыбкой.

– Алкаш, что ли? – фыркнул начальник, с пренебрежением разглядывая подозреваемого, а потом горестно сказал: – Знаю я таких. Был у меня один родственник, царствие ему небесное, тоже всё каждый день пропадал в новой компании, а наутро не понимал, где находится.

– Не-е-ет, – протянул стажёр. – Этот говорит, что каждый день оказывается в новом теле или в новом мире, мы не до конца поняли.

– А-а-а, шизофреник, значит! Ну понятно. Я же сразу сказал: надо проводить экспертизу.

– Да всё с ним нормально, придуривается просто, – отмахнулся следователь. – В первый раз, что ли? Говорю же, поймали на горяченьком, прямо над телом, а вся одежда в крови жертвы. В ванной нашли орудие убийства, всё покрытое его отпечатками. Припёрли к стенке голубчика, вот он и извивается, как уж на сковороде, мозги нам пудрит, под сумасшедшего косит. Что скажешь, Новиков? Я не прав?

– Думайте что хотите, я рассказал всё, что знаю про это убийство, – угрюмо бормотал Евгений, теребя грубые рукава временно выданной ему тюремной робы. – В любом случае ничего из этого не имеет смысла, скоро это всё тоже исчезнет.

От таких слов, произнесённых с устрашающим холодом и отрешённостью в голосе, старший следователь даже привстал с места и опёрся ладонями об стол.

– Вот те раз! Вы что, угрожаете? Подозреваемый, не усугубляйте своё положение.

– Тише, тише, – прошипел на следователя начальник отделения, а затем, будто испугавшись своих слов, опять осмотрел кабинет в поисках чего-то потерянного. – Кстати, а где его адвокат? Опять ведь проблемы будут.

Следователь махнул рукой и снова откинулся на спинку кресла.

– Всё нормально, он отказался от адвоката. Не волнуйтесь, я уже вызвал нашего, он скоро обещал подойти и подписать протокол.

– Тогда ладно. – Начальник подпёр руками бока и заходил важной птицей вокруг подозреваемого, явно заинтересованный необычным случаем. – Новиков… Евгений? Так, значит, вы не признаёте себя виновным в преступлении?

– Да как вам сказать… – вмешался старший следователь.

Но тут Евгений впервые усмехнулся за долгое время и перебил его:

– Вы бы знали, насколько это сложный вопрос. – Подозреваемый поднял взгляд и посмотрел в лицо начальника отделения, а затем рассмотрел свои ладони. – Виновен ли я? Эти руки… возможно, виновны в том убийстве, но я… я бы никогда не смог. Тот я, что здесь и сейчас, а не тот, кто был до этого.

Молодой стажёр не смог сдержать смех и снова начал задорно барабанить по клавиатуре, записывая всё сказанное. Но другие участники допроса не разделяли его радостного настроя. Следователь устало закатил глаза, а важный мужчина с пышными усами поджал губы, насупился и запыхтел как паровоз.

– Так, понятно, – сказал начальник отделения и протянул руку к следователю: – Майор, дайте-ка мне ключи от наручников.

– Но, товарищ полковник, – недоумевал следователь, но сразу умолк, когда поймал на себе суровый взгляд старшего по званию.

Начальник снял с подозреваемого наручники, потом взял из стопки чистый лист бумаги, ручку и положил перед ним на стол.

– Так, а теперь послушай меня внимательно, парень, – сказал усатый мужчина очень доверительным тоном, положил руку на плечо Евгения и чуть наклонился к нему. – Я всё понимаю, выпили, повздорили или просто не поделили что-то, бывает. Ты схватился за нож и в порыве эмоций ударил своего знакомого, а может, вовсе пребывал в стадии аффекта. Я слышал тысячи таких историй, и все они довольно банальные и скучные. Убийцы врут, извиваются, придумывают себе тысячи оправданий, даже пытаются сойти за сумасшедших, но всех их ждёт один и тот же закономерный итог. Ещё никто на моей памяти не помог себе ложью и отрицанием, никто не избежал наказания, зато многие окончательно сломали себе жизнь.

– К чему вы клоните? – спросил Евгений, потирая гудящие запястья.

– Раскаяние и чистосердечное признание – вот что тебе сейчас может помочь. Перестань дурить, напиши признание, облегчи душу. Ты ещё молодой, у тебя вся жизнь впереди, сознайся, помоги следствию – и наказание может стать не таким суровым, а я лично замолвлю за тебя словечко перед судьёй. Обещаю. Поверь моему опыту, так будет лучше!

Но Евгений лишь снова ухмыльнулся и покачал головой:

– Вряд ли я смогу что-то добавить к своим словам, я уже всё рассказал.

Начальник отделения выпрямился и с тяжестью выдохнул.

– Я же говорил! Дурака из себя строит, – заворчал старший следователь, сверля подозреваемого презрительным взглядом.

– Да подожди ты, – одёрнул его начальник. – Что ты всё заладил?

Он нахмурился, потом прошёл в другой конец кабинета и уселся на диван.

– Хорошо, допустим, – сказал он и цокнул языком. – Ты всё рассказал моим коллегам, а теперь повтори всё сказанное мне, только обстоятельно так, с самого начала. Вот ты говоришь, что мы не сможем понять, а ты попробуй донести так, чтобы мы поняли.

– Не уверен, что у вас есть столько времени, – промямлил Евгений и осмотрел всех присутствующих.

– Ничего-ничего, Новиков, за нас не нужно беспокоиться, наше дежурство только началось, – издевательским тоном подтвердил следователь, но у самого взгляд скользнул на ящик стола, где лежала заветная пачка сигарет. – Если ещё есть что рассказать, то начинайте. Прошу.

Евгений сделал глубокий вдох, посмотрел на побелённый потолок и поморщился от тяжести воспоминаний.

– Да что тут расскажешь? Моя память сейчас похожа на лоскутное одеяло, сшитое из множества путанных и разрозненных воспоминаний. Внутри головы такой бардак, в котором беспорядочно мечутся обрывки слов, звуков и нечётких образов. В один момент мне начинает казаться, что я его совсем не знал, а в другой, что знаком целую жизнь.

– Его? – переспросил начальник. – Можно поточнее?

– Я думаю, он про жертву, – предположил следователь.

– Жертву… да. – Евгений неожиданно ухмыльнулся краешком рта. – Мне сложно сказать, что подтолкнуло меня… другого меня на такой отчаянный шаг. Точнее, знаю, что послужило причиной, я чувствую эту бурлящую где-то глубоко внутри меня ненависть. Она пожирает всё человеческое, нашёптывает ужасные вещи, но окончательный выбор сделан не мной. Знаю, вам будет сложно понять, но поверьте, я этого не хотел. Порой я даже не управляю своей жизнью и поступками и уже давно запутался в том, что реально, а что нет, и что вообще происходит с нашим миром. – Он сделал секундную паузу и опустил взгляд в пол. – Всё это началось совсем недавно… а может, давно, сейчас уже сложно сказать. Едва уловимые изменения в памяти, странные события и непроходящая тревога, которая постепенно переросла из слабого раздражения в настоящий кошмар.