Loe raamatut: «Хрустальный фрактал»
– Ну-ну, – сказал шифу Ван. – И как это понимать? Откуда это у тебя допуск к активным вопросам? С твоим-то грином?
– Я чуть-чуть заслонилась, – с едва слышным смешком ответила Марья. – У меня сорок девять на самом деле. А не как эйчарам видно.
– Ясно, – сказал шифу Ван. – Ясно. Сорок девять.
Он встал и подошёл к окну. Как всегда, мучил его утром – особенно таким: серым, острым, флуоресцентным – сухой кашель, и ныл затылок, и ощущение бессмысленности, ненужности, тщетности обволакивало с ног до головы, сковывая движения. Хотелось долить пуэр до краёв, обнять ладонями выщербленную, прошедшую с ним через всё кружку, и устроиться где-нибудь в тенистом садике, рядом со смородиной. Бездумно посозерцать. Послушать стрекоз. Да вот только ни садиков, ни смородины, ни стрекоз не найти теперь. Разве что где-нибудь за Уралом. Впрочем, это не значит, что хотеть не нужно. Напротив. Хотеть-то как раз необходимо. Для поддержания мотивации и для примера подчинённым. Правда, с нюансами. «Между хотением и деянием, – вспомнил он аляпистый плакат, встретивший его тогда в заводском эйчаре (Боже, как давно это было!), – всегда размещай планирование и НИОКР».
Боковым зрением он видел Марью. Стояла она у входа, и стояла должным образом: взгляд в пол, плечи опущены, ступни трогательно подвёрнуты, да вот только на лице её гуляла едва заметная улыбка. Некоторые, чуть более ортодоксальные наставники, могли бы интерпретировать это как непочтительность.
– Как же ты через тесты прошла? – спросил он.
– Я умею, – скромно ответила Марья, не поднимая головы. Улыбаться она не перестала.
Во дворе рукохваты разгружали пластиковый контейнер, пришедший сегодня ночью из питерской штаб-квартиры. Один из рукохватов бестолково суетился, мешая остальным. Шифу Ван взял его под контроль, и отправил к док-станции. Пусть подзарядится. В другое время он бы, может, и поуправлял им подольше, всё-таки практику в таких делах лучше не терять, но сейчас ему хотелось сосредоточиться на разговоре. Тревожный это был разговор. Будящий неправильные воспоминания.
– Покажешь? – шифу Ван развернулся к девушке и впервые прямо посмотрел на неё.
Была она уже в заводской униформе: комбинезон традиционно на пару размеров больше, штатные перчатки-манипуляторы, кокошник с визором. Всё-таки после того разноса, пару месяцев назад, который он публично устроил эйчарам, процессы пошли пошустрее: вот, практикантку экипировали буквально за десять минут после оформления и прохождения тэбэ. Комбез, правда, не по фигуре, но это и к лучшему. Нечего отвлекать.
– Уволите ведь, – сказала Марья. – А у меня все на гражданских работах. Я единственная в семье устроилась.
– Не уволю, – сказал шифу Ван. – Показывай.
Марья нырнула рукой в оттопыренный карман на бедре, вынула коммуникатор, замерла, замялась, а потом уронила его обратно.
– А можно, я потом? – спросила она. – После испытательного?
– Мой стрим никто не будет смотреть, – успокаивающе сказал шифу Ван. – Для ботов он закрыт, а те люди, которые имеют доступ к моим записям, не будут тратить на это своё время.
– Правда? – удивилась она и подняла голову. Глаза у неё были такие же: зелёные, яркие. Шифу Ван сморщился, отошёл к своему столу, и сел в кресло. – Закрыт для ботов? Не знала, что такое может быть.
– Полагаю, ты вообще знаешь не очень много, – сказал шифу Ван, просматривая краем глаза входящие. – Как и следует практикантке. И моя прямая задача, как наставника наставников, сужать твоё поле незнания. Однако, с ростом понимания область неведения будет только увеличиваться. Так что задача моя недостижима, и именно это придаёт ей осмысленность. Ясно? Ладно. Безоговорочно, ничего тебе не ясно. Так и быть, продемонстрируешь свои чудесные умения позже. А пока – что тебе известно о заслоне? Расскажи своими словами. Не из вебинаров.
– В две тысячи тридцать первом… – начала монотонно Марья, но шифу Ван остановил её.
– Своими словами, – повторил он, и начал надумывать ответ на паническое, как обычно, письмо руководителя буки-тестеров.
– Все о всех всё знают, – сказала после паузы Марья. – Вся информация всех людей стримится для всеобщего доступа.
– Ну, не вся, – снова прервал её шифу Ван, обдумывая, какой вариант формулировки выбрать: «Быть проактивным, и обращаться к коллегам за разъяснениями – это ваша работа, Алексей. Выполняйте её согласно должностным инструкциям. Отправлять подчинённого к руководителю параллельного стрима – это вне субординации, непочтительно, противоречит гражданскому индексу, и в целом, как показывает заводская практика, неэффективно. Займитесь этим самостоятельно. Так срочно, насколько вы можете. С пожеланием трудовых успехов, ваш шифу Ван», или: «В 10.13 у меня лично с отчётом». – Не вся. И не для всеобщего.
– Да, – спохватилась Марья. – Конечно, это зависит от ранга гражданского индекса. И от уровня заслона. В общем, после того, как микроинвазивная имплантология стала обязательной, персональные данные, трекинг местоположения, личная история, включая соматическое и психологическое состояния, явно выраженные намерения, вербальные и другие коммуникации, всё это стало агрегироваться и бессрочно храниться у провайдеров. В рамках закона Озимого. В зависимости от уровня доступа, эти данные могут просматривать и использовать как физические лица, так и компании. Да. И боты тоже. Чем выше гражданский индекс, тем меньше собирается информации. И наоборот. Вот. Что ещё?
– Заслон, – напомнил шифу Ван.
Он не стал поправлять Марью. Конечно, со всех собирается вся доступная информация. Вся. Вообще вся.
И эти постурбанистические мифы о том, что чем выше грин, тем меньше с тебя читают – не более чем наивные россказни, мотивирующие людей лезть выше по социальной лестнице. Достигать достижения. В мире, где живёшь в стеклянном доме, повесить, хотя бы на время, шторы – это недоступный почти никому уровень свободы. Да даже просто намекнуть, что можешь задвинуть их. В любой момент. Поэтому приватность так заманчива. Но в реальности со всех собирается всё. Вот только возможностей заслониться у высокогриновых граждан не в пример больше. Плюс данные лежат на других серверах. Более защищённых.
– Да. Прощу прощения. Заслон. Заслон… Для защиты от неправомочного доступа к личной информации, а также в целях государственной безопасности, компания «Заслон» начала производить персональные защитные комплексы, ограничивающие просмотр не по грину, а по настройкам. В общем, даже люди с низким грином имеют теперь возможность шифроваться.
– Это не главное, – сказал шифу Ван. – Заслон предназначен не для тех, у кого гражданский индекс недостаточно высок. Первое, и главное его предназначение – защита государственных интересов. В масштабе страны. Наша задача – качать, перерабатывать и презентовать. Помнишь?
– Да, – скучным голосом сказала Марья. – Качать данные, перерабатывать в информацию, презентовать знания.
– Верно. Молодец. Мы должны контролировать циркуляцию знаний нужным для государства образом. И для внутренних нужд, но что гораздо важнее – для внешних. Если же спуститься на уровень отдельного человека, то речь идёт о заслоне персональных данных. Собранные, проанализированные данные, превращённые в итоге в знание, должны быть соответствующим образом показаны. Чтобы презентовать предпочтительный образ. А не тот, который у человека на самом деле. Хотя все эти так называемые «на самом деле» давно уже потеряли, на самом деле, всякий смысл.
– Да, – сказала Марья. – Все получили возможность закрывать ту часть личной информации, которую они не хотят показывать.
– И опять-таки не все, – сказал шифу Ван. – И не перед всеми. И не сами.
– Не все, – грустно согласилась Марья. – И да, зависит от грина. И не сами. А с помощью нейроблокираторов. Приватность – это привилегия. Оффлайн наставничество – привилегия. Грабы – бессмысленны. Сомаблоки – зло.
– Что? – спросил шифу Ван.
– Приватность – это привилегия, – сказала Марья.
– А что там про гражданские работы? И соматические ограничители?
– Ничего.
Марья стояла на входе в кабинет всё в той же неловкой, мультяшной немного позе: подвёрнутые ножки, перчатки скомканы, голова вниз. «С ней определённо могут быть проблемы», – подумал шифу Ван.
– Пойдёшь сейчас к Алексею, – сказал он. – Допуски и контакты у тебя в заводском портале на рабочем коммуникаторе. Никаких заслонов первые три месяца. Как при нулевом грине. Впрочем, тебе об этом, безоговорочно, уже говорили. Хотя бы при акцептации сна.
– Сна? – спросила Марья, снова задав нериторический вопрос высокогриновому собеседнику, и шифу Ван отложил в завтрашнюю напоминалку последние десять секунд, чтобы потом разобраться, как она имитирует более низкий грин, чем у неё есть. Наверняка что-то кустарное. Но мало ли.
– Сон, – сказал он. – Соглашение о неразглашении. Всё понятно?
– Да, шифу, – сказала она.
– И заслоняться даже не пробуй. Особенно в рабочее время. Вылетишь одним днём.
***
Как всегда, накануне важного апдейта шифу Ван выбрался на улицу. С годами это стало для него чем-то вроде ритуала.
Последние сутки перед обновлением. Самое нервное время. Тестеры репортят нонстопом о критических недоработках, багах, несовместимостях, в приёмной недвижно, как ссутулившиеся в ожидании неизбежного грифы, стоят долговязые юристы с прижатыми к лацканам папками; в самых неожиданных местах: цехах, коридорах, туалетах обнаруживаются одетые в невообразимые лохмотья инфлюэнсеры со своими видеодронами, а работяги, выглядящие морлоками, ошалело забредают из своих подземелий на их надземные этажи.
Суета эта тоже была ритуальной. Ничего она, на самом деле, не решала. Всё уже было десятки раз оттестировано, проверено под нагрузкой и в самых различных обстоятельствах.
Поэтому шифу Ван оставлял мышиную эту возню двум своим замам, а сам не спеша прогуливался к Детскому миру и обратно. Полчаса. Из них – пять главных минут, минут тяжёлых, мучительных, высасывающих силы, но именно это даст ему основательность, чуйку, решительность. Удачу. То, что потребуется в ночь на завтра. Он знал это.
Шифу Ван не имел ничего против суматохи. Она была своевременной и уместной. Придавала тонуса. Заставляла бегать быстрее, и думать креативнее. Всех, за исключением юристов.
Он очень медленно, плавно, как в воде, двигался по улице внутри образовывающегося перед ним коридора: никто ведь не хочет помешать высокогриновому чиновнику в зеркальном шлеме. Встать у него на пути. Шифу Ван смотрел прямо в глаза всем, кто шёл ему навстречу, не опасаясь неудобств: за забралом его совсем не было видно. Маленькая привилегия большого человека.
Сорок семь лет назад он, двадцатилетний старшеклассник, оболтус, только недавно вылезший во второй квартиль (если уж вспоминать совершенно точно, то грин его был тогда то ли двадцать восемь, то ли двадцать девять: больше обременений, чем прав), шёл здесь же, но только в обратную сторону, от Лубянской площади, шёл, выворачивая шею, чтобы посмотреть на украшенные в честь долгожданной победы улицы и фасады, на торжественно висящий в небе ретрансляционный дирижабль, и думал о том, как же ему повезло, как невероятно, непредставимо повезло выиграть в гражданской лотерее. Один к двухсот сорока тысячам! Тысяча победителей на всю страну! Не верится даже.
Теперь он на месяц будет освобождён от гражданских работ – для деятельности осмысленной, полезной, интересной. Захватывающей. Престижной. Жизнь его теперь изменится. Не может не измениться. Повезло один раз – повезёт и второй. Как именно? А вот посмотрим.
За спиной его громоздился жёлто-черный короб с тщательно прилаженными внутри коробками пиццы: знак его статуса. И так же, как и сегодня, люди расступались тогда перед ним, глядя на короб. Разными глазами смотрели они: с завистью, восхищением, злостью, но уж точно не с равнодушием. Будут сегодня вечером, после гражданских работ, рассказывать дома, что видели настоящего курьера. Человека. Выполняющего доставку. Не каждый день такое.
Воспоминания шифу Вана предательски скользнули глубже, туда, на полвека назад, в только ещё обустраивающийся московский филиал АО «Заслон» на углу Фуркасовского и Лубянки, и на проходной никого нет, он идёт дальше, лифт (рядом смеются двое: «Они серьёзно назвали эту колымагу “Сито”? что за название, да не говори, Олюсик наша вчера на этом лифте отказалась ехать вниз, в производство, говорит, боюсь, что пол провалится, как сито, а я ей тогда знаешь, вот прямо так говорю…»), нужный этаж, вокруг суета, коробки, отдалённые окрики, и открывается дверь в длинном коридоре, а там – она, и зрение его туннельно скользит вперёд, приближая её лицо, и мир замирает. Всё.
Нет, ну на самом деле всё. Хватит.
Шифу Ван поднял руку ко лбу, забыв, что на нём шлем. По выводимому на внутреннюю поверхность стекла статусу он видел, что его со всех сторон снимают, и слабо усмехнулся: на видео будет он выглядеть как тёмный силуэт без какой-либо детализации. Как ростовая чёрная фигура, впитавшая в себя всё освещение. А как иначе, друзья? Заслон – он ведь должен заслонять, верно?
Сам же он видел осторожно отодвигающихся к бровке прохожих полностью, со всеми мелкими мечтами, со скромными накоплениями, с планами на день, с медкартами их и даже с предполагаемой продолжительностью жизни, и при желании – да только зачем? – мог был он открутить всю незамысловатую личную историю этих людей так далеко назад, как ему того захотелось бы.
Но не хотелось.
Площадь за все эти годы не изменилась. Почти. За исключением одного объекта. По-прежнему справа обретался Детский мир (носимые портативные метавселенные «Оленёнок НПМВ-2У», сюрприз-пузыри презентационные «Заслоню, и точка», гравишлёпки, но с ограничением в пятьдесят сантиметров от поверхности, и в пределах БМКАДа, а также новинка: карманные фонарики со сверхсветовыми цветными лучами), слева же, через многополосную дорогу, забитую автолегатами самых разных форм, размеров и расцветок, открылось пространство со стелой.
Шифу Ван ступил на проезжую часть. Движение сразу же прекратилось. Легаты, которым не повезло проехать, синхронно замерли на месте – теперь заказчики получат доставку секунд на пятнадцать позже запланированного; обоснованный повод требовать компенсацию! – а дорога справа быстро опустела. Проскочившие легаты резво разъезжались двумя дугами: одна направо и назад, к Сухаревскому терминалу, затем на север; а вторая вперёд, на Новую площадь, и далее, видимо, куда-то в центр.
