Последний замысел Хэа

ГЛАВА 7. БЕЛАЯ РОССЫПЬ

Два начала ведут этот мир – объединения и распада. Борьба этих начал дает то многообразие, которое мы наблюдаем.

Чем яростней эта борьба, тем более устойчив мир. Любая сила может принять либо одну, либо другую сторону и должна придерживаться выбранного пути. Должна быть последовательна.

Это не есть соперничество добра со злом. То, что нам видится как добро, другое начало воспринимает наоборот.

Исторически сложилось так, что для того, чтобы выжить в долине вулканов, нам предстояло принять сторону объединения, то есть начать движение к более коллективной организации в ущерб индивидуального.

Когда-то еще несовершенные колониальные организмы, мы превратились в единое многоклеточное существо. Каждая клетка этого существа, каждая ячейка общества стремится внести свой вклад в общее развитие. Мы не чувствуем боли, когда нам плохо, но мы испытываем страдание, если не можем помочь нашему общему развитию. У каждого из нас свои задачи, каждый выполняет свою нужную для организма функцию. Мы счастливы, так как стараемся реализовать её как можно лучше, и у нас это получается.

Наше общество выжило и углубило своё объединение. Оно интегрировало окружающий мир в свою собственную структуру. Это общество будет и дальше бороться и стремиться расширить влияние.

Развернуться и двигаться в обратную сторону мы не можем. Нам необходимо защищать выбранный путь – путь Государства.

Выдержка из учебника Единых

– По ночам же никого не забирают, – у узника задвигалась вся левая половина лица. Крик несчастного, которого уводили охранники, становился всё тише, пока не затих, – или у них не хватает людей?

– Не знаю, Певец. Нас забирать проще, чем вылавливать на равнине.

Ветер сидел на полу их вонючей холодной камеры и с тупым безразличием наблюдал очередного пещерного монстра, который вцепился в прутья.

Сколько лет он сидел в этом душном стеснённом вольере (иначе не назовёшь), но к вони и холоду не привык. К монстрам – пожалуйста, те постоянно кружили там, за решеткой и всё время пытались пролезть. Глупые твари. Допустим, там, кошка, собака, да даже какой-нибудь пыхчик давно бы уже прекратили. А эти – нет. Эти на ошибках не учатся. Ладно, Тварный с ними, с этими монстрами, они почти что домашние…

В углу, на уровне глаз, были прорезаны чёрточки. Проснутся – прочертят, проведут очередные унылые сутки, снова прочертят. Главное – не забыть, иначе совсем потеряешься.

Да и потом, как догадаться, что там снаружи – сезон, межсезонье? День или ночь? Они и пещеры не видят, не то что предгорий.

– Тревожно, – сказал Певец, присаживаясь к сокамернику, – что-то сейчас намечается, я это чувствую.

– Может, свобода? Уйдем из этого мира, а там – какие решётки? Хотели же говорить с Богом, вот, может, и поговорили.

– Как это у нас получается?

– Что?

– Да вон, у других, – Певец показал на соседние клетки, – давно уже перегрызлись. А мы – душа в душу.

Ветер склонил голову набок:

– Не знаю, Певец. Возможно, всё дело в тебе. Это ты такой славный. Я-то раньше ни с кем особо не уживался.

“Раньше”. Какое сладкое слово.

Ветер закрыл глаза…

– Там их много. Полсотни, не меньше. И все какие-то маленькие, – Рыжик смотрел на камеру, которую спустил по верёвке.

– Значит, рядом гнездо, – Ветер нахмурился.

– И что это значит? Мы подобрались к их логову? – Телец облизал свои губы. Самый весёлый из этой компании, и самый позитивный – так говорили горожане. Ведущий тройки охотников, живой легенды города Надежды, – их можно бросить – и жарить, жарить… – он сделал движение, как будто схватил сковородку, и начал подбрасывать. Получилось смешно.

– Живьём, чтоб пищали, – добавил Рыжик. И рассмеялся.

– А хоть бы и так. Равнинники бросают же рыбу на сковородку. Живую. А это ведь рыбка. Она симпатишная.

– Не пробовал, – Ветер проверил верёвку и высунул голову, – края слишком острые, как бы ни перетёрло.

– Да не успеет, – успокоил ведущий.

– Жидкости хватит? – Рыжик покосился на ранец.

– Хватит, я зарядил перед тем как отправились.

– Так вот почему он тяжелый, – замыкающий усмехнулся. Рыжая копна волос, рыжие брови, рыжие усы, рыжая борода – он казался воплощением древнего бога, которому поклонялись до Катастрофы (так горожане называли перемещение Острова). Был такой, назывался Огнебород. Бог дерзких и смелых. Таких, как они.

– Я бы не рисковал. Ладно бы один, без груза. Но втроем, с ранцем, – Ветер покачал головой. Впрочем, Ветер такой, он всегда недоволен – не одним, так другим. Но в походе цены ему не было – лучший следопыт, скалолаз, жилистый и выносливый. И если Телец был сердцем команды, можно сказать, заводилой, Рыжик – душой, то Ветер – руками и ногами одновременно. Впрочем, забери любого – команды не станет. Не будет тройки. Самая отчаянной тройки самого безнадежного города.

Ветер тряхнул головой. В городе Надежды никто уже не надеется на Возвращение. Только неисправимые романтики, вроде Фиалки. Встреча с Создателем. Это же надо придумать.

– Первым полезу я, – сказал Рыжик, – я их увидел.

– Дорогой, – ответил Телец, – здесь я ведущий. Парень женился, – он повернулся к Ветру и прижал руки к сердцу, – был Рыжик, стал Рыжик за Белкой. Кажется, Белочка неплохо его тренирует.

– Первым полезу я, – сказал Ветер, – и точка.

– Но…

Мужчина махнул рукой, отсекая любые споры. Впрочем, все знали, что так и нужно. Подъём опасный, и лучше поменяться местами. По скалам центровой лазил как обезьяна – было такое мифическое животное из старых легенд.

Ведущий вздохнул и повернулся к Рыжику:

– Иногда мне кажется, что мы не нужны.

– Угу, – согласился тот, поправляя заплечный ремень, – группа поддержки. Справится и без нас.

– Хватит болтать, – Ветер надел зацепы, – готовы?

Телец улыбнулся:

– Волнительно.

– А то, – ранец на спине замыкающего сидел как влитой, и это почему-то добавляло ему схожести с Огнебородом, – редко бывает такая удача.

– Значит, на сковородке?

– С лучком и с морковкой.

– Маленькие то они повкуснее, – облизнулся ведущий.

Команда полезла.

Ветер вбивал в скалу крючья, и по ним, как по лестнице, забирались другие. Всё выше и выше.

Центровому они доверяли, наверное больше, чем даже себе.

Но не верёвке. Веревка оказалась бракованной, пара из нитей порваны. Важнейшая часть снаряжения – что ж они так, надо было проверить.

Ветер забил новый крюк и стал подниматься. Осталось немного. Совсем немного. Верёвка выдержала, слава Создателю. Или Обиженному, как говорят на равнине.

Равнине…

Ассиметричные у них отношения. В городе знают всё о равнинниках, точнее, считают, что знают. В театрах крутят множество фильмов, но что там правда, что вымысел – сказать сложно. Правда, равнинники о горожанах не знают, совсем, не знают даже, что те существуют.

Ветер слегка подтянулся и перелез через край.

В нише смердело. Зловонный воздух отбивал всякое желание двигаться дальше. Мужчина смотрел вглубь.

И морщился.

Черные копошащиеся тела, похожие на гусеницы гигантских бабочек.

Здесь у них логово, гнездо, детский сад, ясли. Да что бы то ни было. Если есть эти мелкие, где-то должны быть и крупные. Пещерные монстры.

– Я никогда… – начал Ветер, но тут же осёкся.

Треск, тихий и страшный одновременно. И крик.

Он согнулся над пропастью.

Верёвка рвалась на глазах.

"Быстрее, быстрее!" – хотел закричать центровой.

Но было поздно.

Правой рукой Ветер схватил за запястье ведущего, а левой нащупал выступ, за который держался, думая только одно – лишь бы тот выдержал.

Мужчина услышал Рыжика, и тут же вскрикнул Телец, чувствуя, как парень схватил его ногу.

– Держитесь, – процедил Ветер, сквозь зубы, сквозь боль.

Жилы на руке натянулись, вены превратились в синие трубки, а связки, казалось, что лопнут.

Но он тянул.

Медленно, по чуть-чуть вытягивая команду. Свою команду. Тех, с кем проводил последние годы, тех, с кем делился последним. И он знал, что не отпустит. Погибнет сам, но НЕ ОТПУСТИТ.

И тут он увидел.

Увидел то, чего не забудет.

То, что ему будет сниться, долгие, долгие годы.

Телец оттянул правую ногу, и с силой ударил по Рыжику. По рукам, что вцепились в левую.

Тот закричал.

И этот крик, который становился всё глуше, и звук, которым закончилось, центровой уже не забудет.

– Зачем, зачем… – шептал он губами, когда ведущий взобрался, – ведь я бы вас вытащил. Обоих.

Телец молчал.

Тогда, на краю обрыва, в гадком вонючем логове самых отвратительных созданий, Ветер потерял двух своих близких. Двух лучших друзей.

Теперь, сидя в клетке, он возвращался к событиям.

Из-за которых здесь оказался.

И Ветер знал человека, который сломал ему жизнь.

– Проходите, заступник ждет, – служник кивнул на дверь, еле заметную в конце тёмного, неосвещенного коридора. Согласно традиции, закрепленной двухсотлетним существованием гильдии стражей, Заговорённый посмотрел в сторону гор. Точнее, в ту сторону, где, как он полагал, они находились. На стене висела подсказка, но воин туда не смотрел – в мыслях было другое. Как в мыслях всякого воина, запертого за сотни километров от дома, в далёком Прихолмье, не знающего, что будет дальше, и не имеющего возможности что-то решать.

Служник крякнул. Значит, смотрел не туда.

Ну и ладно. И пусть.

Заговоренный коснулся ручки, и дверь сдвинулась в сторону. Бесшумно, как лодка, скользящая по воде.

"Всё смазано, всё подогнано" – подумал мужчина. Тут удивляться нечему. В святая святых самой влиятельной гильдии и не могло быть иначе. Ровно и аккуратно. Ровнее, чем в междуреченском храме.

Заступник сидел за длинным столом, сделанном из редкой и прочной породы – дерева шептунов, или шептуньи. Тёмная, отполированная до металлического блеска древесина словно подчеркивала прочность и нерушимость того фундамента, на котором держится гильдия.

Заступник кивнул:

– Садитесь, Заговорённый. Извините, но встать не могу, нога живет своей жизнью, – он вдохнул и сразу же выдохнул, словно желая с дыханием выпустить боль.

Воин сел.

– Итак, – фиолетовый свет острокрылки добавлял рельефному, будто бы вырезанному из камня лицу некую траурность, неподвижность, и мужчина подумал, что вот оно, прошлое, уходит и отмирает. Но тут же себя одёрнул. Каким бы закостенелым не казалось правление стражей, они единственные могут обеспечить порядок. Стражи и воины. Сутулый и Шестипалый.

В раскрытые створки окна оказались вставлены стёкла, что было редкостью. Обычно в раме стояла решетка, а иногда это был просто проем, ну если вы не боялись, что кто-то залезет.

Нет, на равнине, у самых холмов, где дуют ветра, стёкла, бывало, вставляли. Но чтобы в Лесу…

– Итак, – повторил заступник, – у нас впереди разговор. Важный и содержательный.

Заговорённый молчал.

– Длиннолесье захватили безбожники. Этот, как его, – старик сморщил нос, – Длинноногий… Я знаю, он взял в заложники Вашу дочь.

– Моя дочь не заложник, она сама так решила.

– Ну… Возможно. Пускай. Хотя я бы хотел, чтобы Вы ошибались. Такой отец не мог воспитать безбожницу.

– У разных людей разные представления и понятия. В том числе о Боге и чести.

– Согласен. Но всё же из всех путей лишь один ведёт к истине. Так говорил Шестипалый.

– Но этот путь можно пройти по-разному.

Старик усмехнулся:

– Идти то мы можем по-разному, но путь один… Я вижу, Вы читаете много спасительной литературы.

– Стараюсь.

– Особенно Сутулого.

– Особенно.

– Как Ваша книга? – продолжил Шестой, – я слышал, Вы пишите книгу?

– Пишу. Но медленно.

– Все лучшие творения рождаются медленно. Как там у классика? "Прекрасное всегда неторопливо".

Воина передернуло.

– Военное исскуство? – старик всем своим видом изображал заинтересованность.

– Да. "Эффект неожиданности".

– Вот как… – Шестой посмотрел в окно, – как отряд?

– Ждут приказа.

– Ваш сержант. Как его?

– Картавый.

– Нет, не этот. Я о том, что ушёл.

– Острый.

– Он присоединился к мятежникам?

– Да.

– Что Вы об этом думаете?

Заговорённый напрягся.

– Есть один человек, – ответил он резко, – человек без чести и совести. Один. Который совершил поджог своего Леса. Он и несёт ответственность.

– Знаю. Наши мысли совпали. И оно, конечно же, хорошо. Поэтому я и хочу объявить Вам решение, – старик сделал паузу, – скоро день. Наступают последние в этой ночи пылающие…

В комнату влетел острокрыл. Он уселся на стол, приподнял свои крылья и громко застрекотал. На боках обнажились кармашки. В этих кармашках сидело потомство, ещё очень маленькое, безлапое, оно выйдет оттуда как только наступит день, и какое-то время будет находиться в гнезде, которое острокрылы построят на дереве.

– Тихий! – крикнул старик.

Вошёл служник.

– Выгони этого вон и закрой наконец окно.

Молодой человек подошел к острокрылу и попробовал как-то к нему подступиться. Это оказалось непросто. Животное яростно зашипело и ударило лапой в лицо. Ямочки под ушами раздулись, крылья выгнулись вверх.

Служник коснулся щеки, и полным ужаса взглядом посмотрел на ладонь.

На пальцах осталась кровь.

– Что за… – заступник нахмурился.

Заговорённый поднялся, запрокинул назад свою голову и, подражая животному, застрекотал.

Острокрыл сложил крылья и посмотрел, внимательно и спокойно.

Мужчина сузил глаза.

Животное то же.

Старик с удивлением наблюдал, как маленький ангел послушно садится на локоть, обхватив его лапками, а потом, после взмаха рукой, улетает. В распахнутое окно.

– Всего то делов, – сказал он спокойно, – Тихий, закрой.

Служник закрыл обе створки и вышел.

– Где Вы научились так стрекотать? – поинтересовался заступник, обнажая столь редкую в его возрасте и положении улыбку. Мальчишескую и, скорее всего, наигранную.

– Мы приручали острокрылов, – ответил мужчина, – в основном для разведки. Когда были банды.

– И как они вам… докладывали?

– Они стрекотали столько раз, сколько нужно и описывали нужное количество кругов. А в целом, приручаются острокрылы не хуже, чем те же самые плащеносцы, ну, может, немного дольше.

– Вот как? Ну что же… – заступник перебирал пальцами, – Вы тот человек, который может восстановить закон. Скоро начинаются пылающие, последние в эту ночь. Придут подкрепления из Заводья и даже Приморья, Большого, – старик вздохнул, в этот раз облегчённо, – второй отряд собирается в Долине, там же будут и междуреченские. Вы назначаетесь командующим объединёнными силами. Оба отряда, после того, как они соберутся, переходят под Ваше командование. Как только начнётся день, нужно действовать.

– Так вот почему мы ждали, – Заговорённый опустил свою голову.

– Да, – заступник немного поморщился, – нам не нужна расправа. Нам нужно мягкое повиновение. Вы выросли в Длиннолесье, поэтому кровопролития не допустите. Вы читали Сутулого, Вы знаете тактику. Всё это, помноженное на авторитет Заговорённого, поможет вернуть закон.

Мужчина молчал.

Он сидел с опущенной головой и, казалось, был чем-то придавлен. "Быстрорукая, Острый, Она…" Непосильная ноша.

Старик словно увидел его состояние.

– Поймите, – он наклонился к столу и вцепился в него руками, – я не хочу кровопролития. Никто не хочет. Тем более Вы.

Мужчина вздохнул.

– Это всё? – спросил он устало.

– Нет. Для Вас есть задание, – заступник понизил голос, – есть сведения, что мятежники связались с Девятым.

Заговорённый нахмурился.

– Если я правильно понял, – сказал он задумчиво, – герцог хочет использовать двудушных? В качестве воинов?

Заступник кивнул.

– Тогда это непросто. Двудушные устойчивы к боли, а их реакциям позавидуют стриклы.

Шестой посмотрел как-то снизу. Взглядом просителя, который не смотрит – просит, уповая на чью-то волю. Это так не вязалось с обликом самого могущественного человека, что воин смутился. И опустил свою голову.

– Поэтому Вы и нужны, – продолжил заступник, – Вы уже бывали в Девятом. И были, насколько я помню, долго. Вы знаете их обычаи, и Вы не боитесь.

– Бояться там нечего, – Заговорённый понял, что хочет старик, и сердце забилось так, будто там, в груди сидел острокрыл и бился своими крыльями.

– Искренность – это прекрасно, – заметил Шестой, – конечно, бояться там нечего. Но двудушные нарушили главный закон, данным Создателем. Да что там Создателем, главный закон природы.

– Заступник, скажите, что нужно делать, – меньше всего на свете воин любил выслушивать нравоучения.

– Я хочу, чтобы Вы поехали в Девятый, – старик выдержал паузу, – естественно, у Вас будет задание, так сказать, легенда. Вы поедите не с пустыми руками. Но настоящая Ваша задача пронюхать и разузнать.

"Пронюхать". Заговоренный поморщился.

– Я могу поговорить со старейшинами Девятого, – сказал он заступнику, – есть вероятность, что буду услышанным.

Старик покачал головой.

– Нет. Нет. Никакого риска. Прошу Вас, не надо. На карту поставлено многое.

Заговорённый кивнул.

– Ну что же, – спросил он, вставая, – тогда я пойду?

– Идите.

Командир поклонился и медленно вышел за дверь.

Медленно и спокойно.

Но душа рвалась, так, будто её разрывала маара.

Шесть селений сгорело в результате пожара, и шесть новых поселков было построено.

Разногласия, обиды и недомолвки между общинами оказались забыты, и всё Длиннолесье помогало, так, как помогало бы своим односельчанам.

Новые, чистые, ухоженные домики. Погорельцы были довольны.

Погибли или разбежались животные, сгорели хозяйственные постройки. Но всё позади. Позади самое страшное.

Длиннолесье проявило себя единой дружной общиной, и если враг, будь то стражи, а может, кто-то другой, хотел вызвать смуту, хаос или, хуже того, войну между селениями, он просчитался. Самый красивый и самый сказочный Лес (ведь сказки Длинного Леса знали повсюду) оказался сплочённым как никогда.

И Быстрорукая это понимала. Она наконец обрела тот стержень, ту цель в жизни, к которой стремилась. Наказать виновных и восстановить справедливость. А кто её враг, она знала.

– Герцогиня, – позвал чей-то голос, – ведь так Вас теперь величать?

Девушка обернулась.

– Синеокая?

– Да, приходила общаться с озёрниками.

– По поводу…

– Бледного.

– А, этого…

– Да.

Повисло молчание.

Вместе они составляли интересную парочку. Одна высокая, с красивыми, но волевыми чертами лица, вторая маленькая, хрупкая, и с виду как будто бы безобидная. Но только с виду. В селении Светлого хорошо знали Синеокую, дочь несменяемого старейшины, почти что герцога. Так что девушка тоже была в каком-то роде герцогиней.

Кое-что связывало их обоих, кое-что мешало общаться, и это кое-что, точнее, кое-кто, был далеко. Возможно, на том же Посту, возможно, дальше. Он перемещался по равнине быстрей бегуна.

– Ну что, не скучаешь по бывшему? – спросила Быстрорукая, желая прервать молчание. И закусила губу. Как всегда, она сказала что-то не то. И, как всегда, поняла, что что-то не то сказала. Нет, собеседник из неё никакой.

Синеокая улыбнулась.

– Я замужем, – сказала она, – у меня ребенок.

– Ах, вот как, – Быстрорукая потупила взор, – я, как всегда, замечаю только то, что замечаю.

– А я вижу то, что вижу. И говорю только то, что говорю.

Девушки посмотрели друг другу в глаза.

И рассмеялись.

– Мутный не мой герой. Я это поняла, – сказала Быстрорукая.

– И не мой. Он слишком скучный и не в меру задумчивый.

– Наконец он нашел себе пару.

– Как хорошо, что он её наконец-то нашел.

– Как хорошо, что они вместе.

– Как это здорово.

Лёд тронулся, и девушки стали болтать. Синеокая оказалась не такой уж занудой, наоборот, беседовать было приятно, почти как с Косматым.

– И что говорят озерники? – спросила герцогиня.

Девушка пожала плечами:

– Говорят, они это знали. У них везде свои уши – в Заводье, в Прихолмье. И даже, ты бы видела, как один из них говорил это "даже", – она широко открыла глаза и медленно выговорила, – даже на холмах.

– Сейчас это не секрет, – воительница усмехнулась, – все знают, что на холмах живут люди.

– Сейчас уже многое не секрет. И Остров существует, и какие-то крылатые двуногие плащеносцы. Говорят, высоко в горах большой город.

Быстрорукая замигала.

– Что-то случилось, – сказала она, чтобы закрыть эту тему, – этой ночью что-то случилось.

– В интересное время живем, – продолжила Синеокая. И опустилась на землю.

Быстрорукая села рядом.

– Да, – сказала она, – интересное.

– Как твой отец?

Воительница задумалась.

– Я писала. Я рассказала, подробно, что же случилось. И Острый писал.

– Не отвечает?

– Не отвечает.

– Ты думаешь, они его держат в заложниках? – спросила Синеокая после небольшого молчания.

– Нет, не думаю, – герцогиня нахмурилась, – у Заговоренного сильный отряд, и он не сдаст командира.

– Что же тогда? Неужели…

– Вот именно. Если бы он только знал, кто виноват, это бы означало конец. Для всей этой шайки. Большой такой жирный конец, – Быстрорукая сжала кулак.

– Для того и позвали, – ответила Синеокая, – чтобы они были рядом. В случае бунта.

– Ты правильно понимаешь. Мой отец очень любит закон. Если стражи сказали ждать – будет ждать. И все будут ждать, – девушка подняла свою голову. Прекрасная шея обнажилась, и, будь тут художник, то непременно бы взял карандаш, – но если бы он мне поверил. Я даже не знаю, дошло ли письмо.

– Он ждёт. Возможно, есть несколько решений, и все неправильные.

– Все? – удивилась воительница.

– Ну, он так думает.

Герцогиня кивнула.

К ним направлялся высокий угловатый человек с очками на длинной горбатой переносице. Казалось, очки на ней только держатся, и никакие заушины не нужны. Человек был в хорошем расположении духа – это было заметно, даже издалека. Возможно, по походке. Когда он шёл, то как-то по-особому размахивал руками. Медленно, но широко.

Человек подошёл и поклонился.

– Герцогиня. Целицка, – приветствовал он собеседниц, ввернув озёрное приветствие, которое применяли исключительно к целомудренным девушкам.

Синеокая улыбнулась.

– Вы, наверное, полуцаете удовольствие. Посёлок и правда великолепен, – озёрник чуть было не поздоровался с посёлком. Во всяком случае, он послал ему воздушный поцелуй.

– Мы обсуждали дальнейшее, – ответила Синеокая, – и прошедшее тоже.

– Как инцересно, – мужчина повёл бровями, и очки на носу уплыли куда-то вверх.

– Не то слово, – Синеокая усмехнулась.

– Продолжайце.

Девушка пожала плечами.

– Тогда, пожалуй, разрешице, я Вас украду? – обратился он к Быстрорукой, – там у нас небольшой совет, на котором присутствует герцог.

– Разрешаю, – ответила та и повернулась к своей собеседнице, – не исчезай.

Синеокая улыбнулась.

Синий вперемешку с зеленым – лучшее сочетание для глаз. Именно под светом этих деревьев, плащеноски и бегуньи, старались строить посёлки.

Не изменили традиции и сейчас.

Герцог стоял в голубой рубахе с открытым воротом, светло-коричневые брюках и отполированные до блеска ботинках. В окружении трёх незнакомцев – старейшин Озерного Края, как объяснил провожатый. Стоял – и улыбался. Неунывающий, безбашенный. Он мог десятки раз кубарем свалиться вниз, угодить в тюрьму, к стражам, куда угодно. Но как-то выкручивался. Точнее, выкручивался не он – его выносили события, как сказал бы сам герцог – Его Мудрейшество Случай.

– Герцогиня, – мужчина повернулся к избраннице, – есть разные новости. Хорошие и плохие. Как в анекдоте.

– Рассказывай, – девушка не любила загадки.

– Сегодня рассказчик не я. Прошу, – сказал герцог, и показал на небольшую беседку. Зеленое круглое строение только подчеркивало мягкий ласкающий свет росшей рядом бегуньи.

– Итак, – начал большой седовласый мужчина, похожий на пророка Шестипалого. И все повернулись на голос, – моё имя Матёрый.

"Ничего себе, – подумала девушка, – первосвященник Озёрного края, можно сказать, заступник".

Это была очень знаковая фигура. Если прислали Матёрого, значит, озёрники не оставят. Значит, сделают всё, чтобы спасти Длиннолесье.

– Я буду говорить кратко и только по делу, – продолжил старик, – здесь присутствуют первые лица всех трёх районов нашего края. Дюжий. Хромой. Выразительный, – каждый сидящий кивнул. Последним оказался мужчина, сопровождавший её в беседку.

– Скоро должен прибыть еще один человек. Он опаздывает, – старик помолчал. "Надо же, а говорит без акцента" – подумала девушка. Не удивительно. Насколько ей было известно, Матёрый не был уроженцем Озёрного, даже больше – в юности он подался в Прихолмье, и какое-то время служил у Его Святейшества. Но высокомерие и мелочность гильдии оказались несовместимы с идеалами, к которым стремился этот могучий человек. Матёрый ещё в молодости оброс легендами, а Озёрный край во время его первосвященства оказался чуть ли не столь же богатым, как Междуречье. Во всяком случае, торговля с озёрниками велась от Заводья до самого Девятого Леса, без какого-либо посредничества.

– Намечается великое противостояние. Стражи собирают под свои знамена всё свободное воинство. В Прихолмье стоит отряд Длиннолесья, скоро прибудут с Заводья, возможно, Приморья. Пока Большого, Малое трогать не будут – там своих собственных дел выше крыши. В Долине собирается вторая армия, к которой должно присоединиться Междуречье, – старик оглядел собравшихся. Своим проникающим взглядом, – и всё это двинется в Длиннолесье. Как только наступит день.

Герцог присвистнул:

– Умно́. Хотят выкурить нас из Леса и окружить на равнине.

– Источник? – спросила Быстрорукая, и встретилась с Матёрым глазами. Со стороны казалось, что это два самых влиятельных человека в округе, и именно они определяют будущие события.

– Надёжный, – ответил старик, – в Прихолмье есть человек, который недавно прошел инициацию в самом закрытом ордене. Этот человек вхож в гильдию стражей, и все его донесения до сих пор отличались надёжностью. Именно он предупредил о готовящемся пожаре. Но… было поздно, – первосвященник вздохнул, – стражи использовали воздушные шары, а их скорость сравнима со скоростью плащеносцев.

Старик помолчал, потом добавил:

– Это не всё, – он вновь посмотрел на девушку, – нам известно, кто будет командовать объединёнными силами.

– И кто же? – сердце заколотилось так что, казалось, пробьет её ребра.

Но она посмотрела в глаза.

– Ваш отец, – ответил Матёрый, и выдержал паузу, дав возможность спокойно обдумать сказанное, – наша задача – сделать всё зависящее от нас, чтобы кровопролития не было. Но… мы должны быть готовы. К тому, что случится, к любым вариантам. Увы…

В беседке молчали.

– Да, это сложно, – продолжил старик, – да, Заговорённый – лучший воин со времен Сутулого, – он вновь оглядел собравшихся, – но более чем столетняя история Свободного края (так называли Озёрный последователи Просветлённого) доказывает, что проблема решаема. Тем более, если противостоять отцу будет его дочь.

На Быстрорукой скрестились взгляды.

– У нас слабые шансы, – ответила та, выпрямив спину ("Богиня" – подумал герцог), – остатки отряда Длиннолесья, воины Озёрного и… всё?

Матерый улыбнулся:

– Нет, не всё. В Долине много недовольных, в том числе среди воинов. Много недовольных в Приморье, особенно Малом. И ещё… – собравшиеся услышали звук. Именно так приближается прыгун, несущий на себе седока.

Когда животное остановилось, со спины спрыгнул человек. Грациозно и ловко, словно танцующий стрикл.

Лоб прибывшего был затянут материей.

– Фиалка, – мужчина расставил толстые пальцы и с каким-то недоумением (или сочувствием) посмотрел на вошедшую. Пожалуй, всё-таки недоумением, Телец никогда не сочувствовал.

"Какой тусклый потерянный взгляд, – верно думает этот кабан, – высокомерная шлюха потеряла свою привлекательность".

Любящая остановилась на пороге.

– Я думаю, не стоит так убиваться, – капитан показал на кресло.

Женщина села, но села на край. Она пришла сюда не болтать, а по делу.

– Ну, останется всё, как и было, – капитан произнёс последнее слово так, как будто спросил. Он наполнил бокал и предложил рулевой, – будем жить так, как жили. Вроде неплохо.

– Нет, не останется, – тихо ответила та, – мы уже не нужны. Хранители нас обманули, и они знают, что мы это знаем.

– А продукты, которые мы выращиваем? – капитан попробовал пальцами воздух, – Они же любят наши продукты…

– Какие продукты, Телец? – Любящая посмотрела на капитана, так, как будто сомневалась в его умственных способностях, – какие продукты? Ты думаешь, до нас они ничего не ели? Сотни лет они только и ждали, когда мы придём и угостим их морковкой?

Мужчина замялся:

– Но они же просят…

– Просят… Представь, небеса погасли. Мы живем взаперти. И знаем, кто виноват, – женщина сверлила глаза капитана, надеясь найти хоть какое-то понимание, – скажи, им нужны недовольные? Скажи, они будут поддерживать все эти системы, благодаря которым мы тут живём?

Мужчина повернулся к столу:

– Фиалка. Ты мыслишь так далеко. А надо жить настоящим. Никто никого не трогает, всё как раньше. Ведь архивация не закончена?

– Не закончена, – ответила женщина, и вздохнула, – скоро закончат. Тюльпан говорит, они отогнали назад все мутации, что были в истории человека и восстановили всех наших предков. Я плохо понимаю, что это значит, но звучит неприятно. Как приговор.

Мужчина молчал.

– Я думаю, они и готовились к этой дате – я имею в виду пробуждение. Теперь мы для них не нужны.

– Ошибаешься, – Телец улыбнулся, чтобы хоть как-то вернуть настроение, – они попросили еще одного заключенного.

– Когда?

– Вот буквально сегодня.

"Как радостно он говорит. Отдает на растерзание собственных граждан – и улыбается. Пускай заключенных, но всё же людей, своих, плоть от плоти". Рулевой стало плохо. Как они измельчали, в кого превратились, сидя в пещере. В кого превратятся, сидя здесь дальше.

– Ну что же, – сказала она печально, – у нас есть время. Чтобы убраться отсюда.

– Куда?? – удивился мужчина, – зачем?

– Куда же еще? На равнину. Я думала, ты понимаешь.

– Но мы же не вмешиваемся. Мы не мешаем, – Телец выпучил губы, теперь они казались еще более мясистыми, – хранители не просят нас уходить. Они продолжают забирать людей для своих…

Он опустил свою голову.

– Вот именно, капитан, – ответила Любящая, – хранители нас обманули. Сделка должна быть расторгнута. Иначе мы не народ, иначе мы изгои, которые кормятся из рук палачей. Мы платили высокую цену, отдавая частицу себя. Мы служили палачам, потому что они обещали награду. И обманули.

Мужчина кивнул.

Любящая понимала, насколько комфортно ему в этом городе, единственном в своем роде, укрытым от посторонних глаз. И уходить куда-то, где власти придет конец – этого капитан боялся.

– Когда-то ты был самым смелым, – напомнила женщина, – ведущим тройки охотников.

Мужчина молчал.

– Вспомни. Телец, Ветер, Рыжик…

– Не надо, – он осушил свой бокал, – не надо, Фиалка.

– Конечно, после того случая, когда Ветер бросил напарника… – рулевая давила на чувства, желая встряхнуть этого обрюзгшего, потерявшего свои лучшие качества человека, – как, кстати, поживает твой центровой?

– Он в тюрьме, – прохрипел капитан.

Женщина усмехнулась: