Tsitaadid raamatust «Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII– начала XIX века»
Более всего екатерининские пьесы сближает с их классическим прототипом способ разоблачения обманщика. В самый критический момент помощь приходит от престола, причем это вмешательство происходит за сценой - персонажи комедии, как и зрители, узнают о его благотворных последствиях только по рассказам. Бдительное око государя видит лжеца насквозь там, где подданные могут обманываться, и именно его незримое, но ощущаемое всеми присутствие обеспечивает порядок и безопасность в державе.
Утрата позволяет человеку почувствовать цену пережитого и в конечном счете ретроспективно придает смысл жизненному опыту. Оценить и прочувствовать настоящее оказывается возможным, только если увидеть его в перспективе неизбежного расставания.
В дневниках исповедального характера свежи переживания отливаются в заготовленные для них эмоциональные матрицы, которые придают им форму и тем самым дают возможность человеку отрефлектировать свой душевный опыт. "Автоконцепция" постоянно поверяется здесь "автоценностью". Кризис автоценности ставит под сомнение основанные на ней матрицы и блокирует саму возможность подобной рефлексии.
Да и сам Карамзин, насколько известно, не был склонен к выдумкам. Зато он был мастером умолчаний, недомолвок и полуправд, едва ли не превзошедшим своих наставников по ордену в искусстве доносить до разной аудитории совершенно разные сообщения, не уклоняясь при этом от истины.
Решение перенести борьбу с масонами на театральные подмостки было в высшей степени характерно и для политического стиля Екатерины, и для того эмоционального режима, который она стремилась установить.
В отличие от дневника, где имплицитный читатель представляет собой идеализированную проекцию личности автора в будущее, письмо связывает корреспондентов в текущем времени. Пишущий говорит о себе в присутствии адресата, представляя себя таким, каким хотел бы выглядеть в его глазах. Самообъективация здесь достигается проще, поскольку в распоряжении автора есть такой сильный ресурс, как воображаемый образ собеседника. Но в то же время ориентация на конкретного адресата предусматривает возможность смещения перспективы: от откровенного лицемерия до сложных ролевых игр и смены риторических масок.
Современному читателю бросается в глаза стилистическое однообразие всех писем "Новой Элоизы"- в нем отражается внутренняя гармония их авторов, неизменно искренних и равных себе. "Автоценность" каждого и них могла быть реализована только как общее достояние, родство их личностей предполагало и близость "автоконцепций". Участникам такой переписки, собственно говоря, не нужны дневники: принадлежность к кругу посвященных подразумевает неограниченный режим доступа к тайнам сердца других. Моделью предельной открытости служит прозрачность душ для Всевидящего ока.
Произведение, становящееся символической моделью чувства, с неизбежностью проходит процесс деконтекстуализации и даже детекстуализации - из него вычленяется эмоциональная матрица, с которой читатель может соотнести собственные переживания, а все, что не только противоречит ей, но и просто оказывается посторонним для режима личной вовлеченности, отбрасывается и забывается.
Тема первородного греха была ключевой для мистиков, воспитавших и Шиллера, и Тургенева. И швабские пиетисты рассматривали душу и тело человека как поле брани между двумя Адамами - совершенным, сотворенным Богом, и падшим, принесшим в мир разделение, грех и неполноту. Чтобы вернуться к изначальной целостности, создать в себе "нового Адама", требовались покаяние, добродетель и погружение в высшую, эзотерическую премудрость.
В поэтической мифологии романтизма эти темы сохранили центральное место, но были в значительной степени переосмыслены. Грехопадение стало диалектически необходимым шагом в стремлении человека к свободе и совершенству.
Никто, однако, не сумел сформулировать идеал внутренней целостной личности полнее и афористичнее, чем дальний родственник Муравьева Константин Батюшков, в юности много бывавший в доме Михаила Никитича и Екатерины Федоровны. Формула Батюшкова "Живи, как пишешь, пиши, как живешь" стала символом веры для поколения русских романтиков.
