ПРЕДИСЛОВИЕ
Огромный дракон, блестя на солнце чешуей, взмыл в воздух. Гномы, стоявшие у подножия горы, подняли боевые топоры, эльфы, укрывшиеся в ущелье, нацелили свои луки. И тут прямо перед драконом появился рыцарь на белом коне. Он поднял свой меч и…
Впрочем, в этой истории нет ни драконов, ни эльфов с гномами, ни рыцаря на белом коне.
Хотя рыцарь есть.
Но он не рыцарь.
И коня, честно говоря, у него нет.
«Что же это за история?!» – возмущенно скажет читатель.
Что ж, никто не неволит вас это читать. Главное счастье читателя в свободе выбора.
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
в которой вместо Короля появляются какие-то непонятные герои.
Стражники появились неожиданно. Когда спектакль уже закончился, и казалось, что беспокоиться больше не о чем. Пармен даже позволил себе расслабиться, перестал внимательно осматривать окрестности и просто кланялся вместе с остальными артистами, когда Северин тронул его за рукав и указал глазами направо: со стороны деревни к ним приближались трое стражников.
Пармен, продолжая улыбаться, постарался оценить сложившееся положение: спектакль окончен, а значит, предъявить им обвинения в подстрекательстве стражники не смогут, даже если кто-то из зрителей и намекнёт им на крамольное содержание пьесы – надо стоять на том, что действие спектакля происходит в вымышленной стране и ничего общего с Древией не имеет. Об этом было сто раз говорено с артистами, а в каждом из них Пармен был уверен. А обыскивать их можно сколько угодно – ничего противозаконного среди их вещей не было.
Пармен ещё не знал, какой сюрприз приготовил ему собственный сын!
Артисты кланялись. Зрители энергично хлопали. Женщины утирали фартуками слёзы. Молоденькая крестьянка с горящими глазами вручила огромный букет Иларию. Это Пармена не удивило. С тех пор как Иларий перешёл на главные роли, всей труппе постоянно приходилось стоически выдерживать истерические атаки его юных поклонниц, на которых он действовал, словно зараза: стоило девушке посмотреть пьесу, и она заболевала им, как какой-то неизлечимой хворью. Но, в конце концов, они ведь и взяли его именно для того, чтоб ни у кого не возникло сомнений, что у них обычная театральная труппа.
Продолжая кланяться вместе со всеми, Пармен покосился направо: стражники приближались. Не спеша, вразвалочку. Они ощущали свою власть, им торопиться было некуда.
– Стражники, – шепнул Северин, обманутый, видно, показным спокойствием Пармена.
– Ничего, у нас всё в порядке, – шепнул тот в ответ.
– А Трава?
– Это всего лишь трава, не паникуй.
– А вдруг у них Слово Арна? – тихо спросила, стоявшая с другой стороны и прислушивавшаяся к их разговору Каролина.
– У них его нет, им не по рангу иметь Слово Арна.
– А если есть?
– Нас не за что арестовывать, поверь мне.
– Вот уж точно! – в её голосе из-за иронии проглядывал страх.
– Если и есть за что, то они этого не знают, – ободряюще кивнул ей Урош.
Крестьяне, стоящие вокруг импровизированной сцены, заозирались и стали торопливо расходиться. Хотя, впрочем, не все. Некоторые, не двигаясь, следили за подходившими стражниками, ожидая, вероятно, объяснения их появления – люди падки на зрелища, это давно известно. Только восторженная девица, подарившая Иларию цветы, неподвижно стояла, раскрыв рот и не отрывая от него глаз. Да и он тоже, как всегда после спектакля, пребывал в своих грёзах и не видел ничего вокруг. Пармен ткнул его в бок:
– Очнись, олух! Стражники!
И тут же повернулся к своей небольшой труппе:
– Без паники. У нас всё в порядке.
Когда кто-то вам говорит «без паники», это означает только одно: что есть основания для паники. Впрочем, не было необходимости дополнительно нагнетать обстановку: встреча с представителями власти любого человека заставляет инстинктивно напрягаться. Даже если он чист перед законом, как младенец.
Чего нельзя было сказать об артистах.
Пармен сделал пару шагов навстречу стражникам. Просто для того, чтобы они увидели, что он здесь главный.
Шедший впереди высокий стражник подкручивал усы. Такие ухоженные усы, несомненно, могли быть только у того, кто очень себя любил.
– Артисты? – вопрос не позволял заподозрить его в излишке интеллекта.
Но Пармен привык к манере людей этого сорта начинать разговор с тупого вопроса и с готовностью подтвердил феноменальную догадку стражника:
– Так точно, артисты. Вот закончили спектакль. Только что.
И он махнул рукой в сторону уходивших зрителей, словно в подтверждение своих слов.
– Что за спектакль? – усатый со скучающим видом переводил взгляд с одного артиста на другого.
«Ну, а это-то тебе зачем?» – подумал Пармен, но вслух сказал: «Царевич Амалат», историческая трагедия.
И указал на свой костюм.
– Разрешение есть? – продолжал усатый таким тоном, словно отвечал надоевший урок.
– Конечно. Я принесу, – Пармен направился к повозке.
Но стражники не стали дожидаться, и все влезли за ним, хотя развернуться там троим было негде. Усатый с тем же скучающим выражением на лице просмотрел предъявленные Парменом бумаги.
– Куда направляетесь?
– В Столицу. На празднования в честь назначения нового Короля. Будем представлять пьесу в честь этого радостного события.
Стражник вяло кивал, осматривая внутренность повозки.
– Ничего запрещённого не везёте?
– Как можно! Мы артисты.
Двое других стражников в это время лениво ворошили вещи, лежащие в повозке. По их лицам было видно, что они не ожидают найти ничего для себя интересного, а делают это, просто чтобы показать свою власть.
– Что тут у вас? – зевнул усатый.
– Костюмы, реквизит. Личные вещи.
Со стороны действия стражников напоминали спектакль, но спектакль очень плохой, с бездарными актёрами, которые просто выполняют набор заученных, давно надоевших им действий. Даже зрители, оставшиеся в надежде увидеть что-то интересное, почувствовали, видно, эту фальшь и разошлись.
Два стражника без энтузиазма продолжали ковыряться в тряпье, словно единственной их целью было устроить бардак. Впрочем, не исключено, что так оно и было.
– А это что? – Усатый вытащил из-под вороха костюмов большой пучок сухой травы, подозрительно понюхал.
– Это цветы. Реквизит для спектакля, – как можно спокойнее пояснил Пармен.
– Цветы?!
– С ними во втором действии выходит невеста царевича Амалата.
– Вот с этим веником?
– Да. Она… как бы это сказать… тронулась умом, и ей кажется, что это шикарный букет.
Пармен поймал встревоженный взгляд Северина, следившего снаружи за тем, что происходит в повозке. Усатый покрутил траву и кинул обратно. Северин еле заметно выдохнул.
Чувствовалось, что стражники вот-вот уйдут. Они с самого начала не проявляли служебного рвения, а теперь чуть не засыпали на ходу: повозка артистов оказалась на редкость неинтересным местом. Но один из них неожиданно выудил откуда-то снизу небольшую потрёпанную книжку. При взгляде на неё у Пармена упало сердце.
Стражник протянул находку командиру. На их лицах было написано, что книги не часто попадают к ним в руки. Усатый посмотрел на неё так, будто опасался, не укусит ли она его, и перевёл вопросительный взгляд на Пармена.
– Это… Это…
– Это пьесы, – в повозку легко запрыгнул Иларий.
Видно было, что это слово ни о чём не говорило стражнику, и Иларий пояснил:
– Тексты наших спектаклей. Кому что говорить, кому когда выходить.
Стражник поморщился, будто съел какую-то гадость, и принялся листать «пьесы». Пармен почувствовал, что у него даже дыхание останавливается. А Иларий продолжал бодро тараторить:
– Для спектакля обычно сначала пишется пьеса. Там, в ней, бывает история. И описываются все герои, и какие на них костюмы, и что стоит на сцене. Чтоб никто не перепутал. Ничего. И не забыл. Чтоб.
Он как можно непринуждённее улыбался, но, судя по всему, его убийственная для молоденьких дурочек улыбка совершенно не действовала на облечённых властью дураков. Усатый продолжал листать книгу. Делал он это без малейшего выражения на лице, и Пармен, искоса следивший за ним, не понимал, пора ли им читать отходную молитву или есть ещё надежда, что пронесёт. Зато он прекрасно заметил, что у Илария, продолжавшего беззаботно нести свою чушь, дрожали руки и на лбу выступила испарина.
– Костюмы? – рассеянно спросил усатый, видимо, уловив знакомое слово среди всей той галиматьи, что вывалил на него испуганный пацан. – Ладно, уходим.
Он захлопнул книгу и сунул её Иларию в руки. Тот чуть не присел от облегчения.
Один за другим стражники спрыгнули с повозки и с достоинством удалились.
Как только они скрылись из виду, Пармен выхватил у Илария книжку и принялся с остервенением дубасить его ей по чём попало.
– Говорил тебе, эта твоя книжка нас под монастырь подведёт! Хочешь всё погубить?
– Папа, но ничего же не случилось! – Иларий закрывался от ударов руками. – Я и обложку на ней поменял. Никто не догадается, что в ней на самом деле!
– Ты думаешь, все стражники такие же тупые, как эти? А если кто-нибудь вместо того, чтобы слушать твою трепотню, внимательно вчитается в то, что там написано? Мы все окажемся в тюрьме – это ты понимаешь? А сейчас – именно сейчас – нам никак нельзя рисковать! Ты разве не знаешь, ЧТО мы везём в Столицу!
Пармен наконец устал лупить сына. Он швырнул книжку на груду тряпья и уселся на узкую скамейку, тянувшуюся вдоль борта повозки. Иларий с виноватым видом присел рядом, очень натурально изображая, как ему больно – артист, он и есть артист.
В повозку влез Северин, а за ним Каролина и Урош – теперь вся небольшая труппа была в сборе.
– Ну, всё же в порядке, Пармен, – миролюбиво сказал Северин, – завтра мы будем в Столице. А от книги Иларий сегодня же избавится.
Последнюю фразу он произнёс, выразительно посмотрев юноше в глаза.
– Ни за что! – тут же отозвался тот.
– Вот почему Северин понимает, что ему говорят, а ты нет? – вздохнул Пармен. – Он тебя ненамного старше, зато гораздо умнее, – и вдруг он приосанился и продолжил с лёгкой дрожью в голосе: – Ты думаешь, что показываешь свою любовь к Королю? Нет, ты показываешь только свою глупость и безответственность. Любить Короля – это не значит выучить наизусть его биографию. Потом, когда он вернётся на престол, – а я верю, что это будет скоро, – вот тогда можно будет демонстрировать свои чувства. А сейчас, кстати, от нас зависит, как скоро наступит это время. И я не хочу, чтобы из-за самонадеянности глупого недоросля сорвалась тщательно подготовленная операция, на которую вся страна – да, вся Древия! – возлагает надежды.
Он словно читал монолог из патриотической пьесы, и впечатление усиливал его бархатный камзол, который он ещё не успел снять после спектакля. Были бы тут зрители, они наверняка зааплодировали бы, но окружавшие его коллеги по труппе давно привыкли к его манере время от времени переходить к пафосным речам.
Тем не менее, его слова произвели на них впечатление. Даже легкомысленный Иларий притих и задумчиво смотрел вниз.
– Мне тоже дорога эта книга, – продолжал Пармен. – Но её надо уничтожить. И не спорь! Поверь, мне очень тяжело это говорить, тем более, что я… – он помолчал, – начал уже писать пьесу о нашем Короле. И кульминацией её будет его триумфальное возвращение! А чтобы оно действительно состоялось, мы должны привести Траву в Столицу. Мы должны сделать это во что бы то ни стало. Но сейчас книга опасна для нас, и от неё надо избавиться.
Все молча опустили глаза, будто речь шла о покойнике. Иларий, лицо которого загорелось огнём, когда отец упомянул пьесу о Короле, вздохнул:
– Я завтра её выброшу. Сожгу. Днём. Утром.
– Так, – сказал Пармен, тем самым ставя точку в этой сложной теме. – Дорога ещё долгая, будем ехать и ночью. Чем раньше приедем, тем лучше. Сейчас разоблачаемся. Каролина, у моего камзола опять пуговица оторвалась. И надо бы здесь прибраться после этих служителей порядка.
– Служителей беспорядка, – вставил Иларий пришедшую на ум остроту.
– Траву надо сложить аккуратно.
Но не успел Пармен это произнести, как Урош протянул ему их сокровище, которое, и правда, напоминало сухой веник. Да, по сути, им и являлось.
Бы.
Если бы не та роль, которая предназначалась этому венику в истории Древии.
– С другой стороны, и хорошо, что она выглядит так безобидно, – сказал Урош, бережно передавая Траву Пармену, – эти дураки ничего не заподозрили.
– Но это не значит, что можно расслабиться, – Пармен обвел всех заговорщиков суровым взглядом командира, – нам ещё надо добраться до Столицы и передать Траву в целости и сохранности.
– Завтра мы уже будем в Столице? – уточнила Каролина.
– Да, – кивнул Пармен, – и прошу не забывать, что это совсем не та Столица, которую мы покинули семнадцать лет назад.
Он обвёл взглядом свою труппу.
– В каком смысле? – спросил Иларий.
– Для тебя ни в каком. Ты вообще не можешь помнить, что было семнадцать лет назад.
– А для остальных? – не унимался Иларий. – Остальные-то помнят. Каролина, ведь ты тоже жила в Столице до отъезда?
– Я был в Столице года два назад. С отцом ездили на ярмарку, – ответил за неё Северин.
– И как? – заинтересовался Урош. – Правда всё, что говорят?
Северин пожал плечами:
– Я ничего такого не заметил. Город как город.
– Это вы просто так удачно попали, – сказал Пармен. – Иногда там, и правда, ничего странного не происходит. А временами, говорят, погода такие штуки вытворяет: то летом все водоёмы покрываются льдом, и на улице настоящий мороз, то зимой на деревьях появляются цветы. То ветер ураганный, такой, что крыши сносит, а то дождь идёт неделю, не прекращаясь, и заканчивается снегопадом.
– Это всё из-за Арна? – Иларий слушал, раскрыв рот.
– До него такого не было, – подтвердил Пармен. – Ладно, все устали, поволновались. Час на отдых. Урош, ужин на тебе. И в путь.
Артисты разбрелись. Сняли с себя пышные костюмы, смыли грим и превратились в обычных людей. Старшие, Пармен и Урош, словно стали меньше ростом, сдулись, обесцветились. Да и младшие как-то одномоментно изменились. Породистый могучий атлет Северин стал похож на простого крестьянина с детски наивным выражением лица. Иларий, гордый царевич, вдруг оказался худеньким юношей, каким-то беззащитным с виду. Даже эффектная красавица Каролина, смыв грим и принявшись за уборку, неожиданно поблекла и стало заметно, что она гораздо старше, чем казалась на сцене.
Разговаривали мало – вся энергия было потрачена на прошедший спектакль. Несмотря на напугавшее всех происшествие, отголоски спектакля ещё витали в воздухе над ними. Так было всегда. Хорошо отыгранный спектакль оставлял в их душах приятное послевкусие – с ним не хотелось быстро расставаться. И хоть цель их пребывания в стране была далека от мира искусства, всё же они были артистами. Настоящими артистами. И представления были для них не столько работой, сколько жизнью.
Иларий сидел на земле в стороне от повозки, грустный, задумчивый. Он прощался со своей книжкой. Уже порядочно стемнело, и, чтобы разглядеть буквы, надо было сильно напрягать глаза. Но ему это не мешало. Он давно знал всю книгу наизусть. На обложке было крупно написано «Пьесы», но это была фальшивая обложка. Настоящее начиналось дальше. Там был титульный лист, от которого Иларий так и не смог избавиться, одевая книгу в чужую «шкуру», хоть и знал, что это огромный риск – не окажись тот стражник таким непроходимым тупицей, он прочитал бы: «Истинная история славного Короля Якова Восемнадцатого, написанная Каромыслиусом Третьим». А любой человек в стране знал, кто такой Яков Восемнадцатый. И каждый стражник знал, что полагается по закону делать с теми людьми, у которых находятся подобные книги. Иларий тяжко вздохнул и перевернул страницу.
ЗАПОЗДАЛЫЙ ПРОЛОГ
« Истинная история славного Короля Якова Восемнадцатого,
написанная Каромыслиусом Третьим»
Что такое справедливость? Задумывались ли вы когда-нибудь над этим? Наверняка хоть раз в жизни вы требовали справедливости. Скорее всего, бывало, что обвиняли кого-то в несправедливости. И уж точно, мечтали о том, чтобы всё вдруг стало по справедливости.
Но что в этих случаях вы вкладывали в понятие «справедливость»? Желание «чтоб у меня всё было хорошо». И не говорите, что я не прав. Не поверю.
Но если воспринимать это свойство не как удовлетворенность индивида своей жизнью, а как нечто глобальное, всеобъемлющее… Короче, если попытаться разобраться с самой сутью этого человеческого свойства, то есть ли она, справедливость? Ведь часто то, что справедливо для одного, для другого таковым абсолютно не является.
Я хочу сказать, что слово «справедливость» в нашем языке не имеет значения. Именно так. Слово есть, а понятие, которое оно должно бы обозначать, отсутствует. По законам языка такое слово должно было исчезнуть, ан нет, оно живёт.
Этим словом люди обозвали некую абстракцию, которую в зависимости от обстоятельств они наделяют выгодным в данный момент значением. То есть справедливость – это пустой мешок, в который любой человек может запихать всё, что ему угодно.
Возможно, когда-то давно, на заре человечества, это слово не было таким пустым, как сейчас. Может, оно звучало полноценно, имело конкретное значение и писалось с большой буквы. Но когда оно стало бледнеть, скукоживаться? При котором из наших Королей? При Якове Третьем Одноногом? При Якове Восьмом Хитром? Этого нам уже никогда не узнать. Подтверждением моих слов об отсутствии справедливости как понятия послужит история нашего законного Короля Якова Восемнадцатого, всеми любимого, гордого, мудрого, благородного. И при всех этих качествах такого несчастного, так несправедливо обиженного жестокой судьбой.
Не буду описывать его детство и юность – все, конечно, помнят, что, рано оставшись без матери, он, тем не менее, рос в обстановке любви и внимания, наставляемый своим мудрым и благородным отцом, всем нам известным Яковом Семнадцатым, сделавшим нашу страну ещё могущественнее, а её жителей ещё счастливее, чем они были при предыдущих правителях. Имея такого воспитателя и от рождения обладая незаурядным умом, уникальным трудолюбием и добрым сердцем, Яков Восемнадцатый вырос прекрасным человеком.
Конечно, мы все бы хотели, чтобы его отец подольше оставался на троне, чтоб дать возможность сыну возмужать и приобрести, кроме знаний, и жизненный опыт, но судьба распорядилась иначе. Яков Восемнадцатый взошёл на престол совсем молодым. Двадцать шесть лет – возраст для правителя огромного государства юношеский, если не сказать детский. И не успел он оплакать своего горячо любимого родителя, как ему пришлось решать государственные вопросы.
Некоторые считают, что причиной катастрофы явилась именно неопытность молодого Короля, его неумение принимать правильные решения и, как следствие, множественные ошибки, допущенные в борьбе с опасным врагом. Я же склонен думать, что никакой, даже самый искушенный в политике государственный деятель, не смог бы противостоять той мощи, той противоестественной силе, которая обрушилась на юного монарха, и будь на престоле в это время сам Яков Двенадцатый Величайший, он также потерпел бы жесточайшее поражение. Ибо такого противника, какой достался юному Якову Восемнадцатому, не доставалось ещё – в этом нет никаких сомнений! – ни одному правителю до, и вряд ли достанется кому-нибудь после.
Хитрого политика можно переиграть, дальновидного стратега можно победить, коварного захватчика можно сломить. Но как быть с могущественным волшебником, чья сила в несколько раз превосходит силу всех известных чародеев своего времени? А Арн был именно таким.
И ещё одно обстоятельство сыграло роковую роль в произошедшем: Арн не просто жаждал власти, он питал ненависть лично к Королю Якову Восемнадцатому. Что было причиной этой ненависти, сказать трудно. Но, скорее всего, это та борьба против ворожеев, которую начал молодой Король.
Все, конечно, помнят, что, едва оказавшись на троне, Яков Восемнадцатый выпустил ряд указов, в которых ворожеев обязали отчитываться о той деятельности, которую они вели. Надо сказать, очень полезных, толковых и своевременных указов, демонстрирующих, насколько глубоко Король разбирался в проблемах своего государства. Ведь колдуны всех мастей стали к тому времени серьезной проблемой, и этого не замечал разве что слепой.
Неконтролируемые никем, чародеи часто приносили непоправимый вред, оставаясь при этом безнаказанными. Например, на севере страны один ворожей спалил целое селение, просто перепутав пропорции ингредиентов, необходимых для окрашивания волос. А юный колдун из небольшого городка на востоке случайно превратил своего наставника в двухметровую крысу, и того пришлось утопить в озере, призвав на помощь местную гвардию, иначе с крысищей справиться не получалось! Кто-то должен был положить этому конец. При этом, данные указы никоим образом не ущемляли прав людей, занимающихся честным колдовством. Те из ворожеев, которые могли доказать, что приносят пользу, могли спокойно продолжать свои занятия. Указы были направлены в первую очередь против тех, кто применял волшебство для преступной деятельности. Таких, как Арн.
Арн начал свои занятия ворожбой ещё при Якове Семнадцатом, будучи совсем молодым. Что побудило его стать на эту стезю, сказать трудно, но, по моему мнению, это была непомерная гордыня и неуёмная жажда власти. Конечно, волшебству испокон веку учатся и те, кто чувствует к этому призвание, и нам известны примеры ворожеев прошлого, которые всем своим мастерством служили людям, но Арн был не из их числа. Корысть – вот что привело его в ряды ворожеев.
К большому сожалению, он довольно быстро, всего за пару лет, достиг в этом деле значительных высот и, возгордившись, решил, что теперь ему подвластно всё. Напрасно его учитель, знаменитый Селен, Верховный Ворожей Древии, пытался наставить его на путь истинный, на путь света и добра – Арн был глух к голосу рассудка.
Закончив учёбу, он вернулся в родное селение уже вполне зрелым ворожеем, но его односельчане не хотели жить рядом с чёрным колдуном, и Арн вынужден был уехать, и долго о нём не было никаких вестей.
К тому времени благородный Яков Семнадцатый умер, и престол занял его сын, который, как мы помним, сразу же начал войну против чёрной магии.
Вот тут-то и объявились следы сбежавшего ворожея. Оказалось, что он жил в небольшом селении, но своих мерзких занятий не оставлял. Люди, которым не посчастливилось жить с ним рядом, рассказывали, что слышали из его дома страшные и странные завывания, нечеловеческие голоса, видели по ночам тёмные высокие фигуры у него во дворе и невиданных животных: зелёную собаку с пятью куриными ногами, абсолютно квадратную свинью, мохнатого лося с кустом бузины на голове и других таких же тварей. Ворожей умел менять погоду – и в селении то среди зимы начиналась гроза, то летом все дома покрывались инеем. В полнолуние он оборачивался змеёй с бычьей головой и поедал младенцев, а в безлунные ночи летал над селением нетопырём, принося в дома несчастья.
В общем, все жители селения вздохнули облегчённо, когда по приказу Короля злодей был отправлен в темницу. Но, к несчастью, колдовская сила была в нём уже слишком велика – никакие стены, никакие цепи не могли удержать его.
Совершив побег, Арн снова принялся с утроенной энергией творить зло. Но теперь вся его ненависть, раньше не направленная никуда конкретно, сосредоточилась на персоне Короля, посмевшего заточить его в темницу. Целью его стало испортить Королю жизнь. И какими же грязными методами он добивался этой цели!
Он убил любимого коня Якова Восемнадцатого и подкинул его отрубленную голову в покои Короля. Королевский Дворец загорался несколько раз за ночь, поэтому никто в нём не мог ни на минуту и глаз сомкнуть. Великолепный сад при Дворце вдруг в один день почернел и засох весь до последнего цветочка. Вода в озере возле Дворца неожиданно окрасилась в цвет крови и закипела. Но самое ужасное, что один за другим стали погибать приближённые Короля: одного нашли повешенным, другой отравился, третий у всех на глазах вывалился из окна собственного замка. Многое мог вытерпеть наш Король, но видеть, как страдают его подданные, было выше его сил. И он принял тяжёлое решение покинуть страну, надеясь, что изверг оставит после этого его людей в покое.
И действительно, стоило Королю отбыть за пределы Древии, как бесчинства ворожея прекратились. Он заперся в своём огромном замке, так как понимал, что народ его ненавидит, и боялся за свою жизнь. Лишь раз в год он покидает свой замок для того, чтобы назначить нового (беззаконного!) Короля. Злодей нарушил сами основы государства: теперь не Король выбирает себе в помощники Верховного Ворожея, а наоборот – Ворожей назначает Короля! Притом, словно насмехаясь над законом, он меняет Королей каждый год – и не потомков великого рода, которому завещано нашими предками править в веках, сажает на трон, а безродных чужаков, которые оказываются у власти только из желания этой властью обладать и вместо того, чтобы управлять страной, неустанно набивают свои карманы!
Конечно, при таком управлении страна быстро теряет всё, что приобрела ранее при мудром Якове Семнадцатом, народ стенает от горя, вспоминая своего любимого Короля, и верит, что недалек тот день, когда над Древией воссияет солнце Справедливости и законный правитель вернётся.
Боги, храните Короля!