Loe raamatut: «Не было бы счастья…»
Глава 1
Где-то вдалеке глухо закашлялся гром. Почти проснувшись, я завозился и неловко повернулся на другой бок, чуть не свалившись с кровати. Майя нежно провела рукой по моей спине и пошла готовить завтрак, а я, как это часто случалось, задумался о том, как мне повезло, что она появилась в моей жизни.
Без ложной скромности могу сказать, что я не только красив и отлично сложен, но также, несомненно, весьма умен и чертовски обаятелен, так что, уж, конечно, не было ничего удивительного, что Майя полюбила меня с первого взгляда. Меня смущало, что этого взгляда могло и не случиться. Наша встреча была удивительным шансом. Такие выпадают крайне редко.
Учитывая, что к тому моменту стерва Ритка выставила меня из дома уже два месяца как, я ведь мог тогда и не обретаться в ее дворе, отмораживая зад на скамейке у песочницы, а Майя и вовсе оказалась там именно в это время совершенно случайно. Ее приятельница по совместным покупкам (да, да, при всей ее идеальности водится за Майкой такой грешок, что уж поделать) живет в соседнем со стервой Риткой доме, и Майя вышла из ее подъезда в отличном настроении, таща в сумке какое-то очередное барахло, как раз тогда, когда я уже совсем было решил двинуть в сторону магазина. Уж очень жрать хотелось.
Майя понравилась мне с первого взгляда. Да, чуть полноватая, не то, что тощая стерва Ритка, зато сразу понятно, что уж в ее-то доме водится вкусная еда и любого гостя непременно накормят до отвала, да и, безусловно, она объективно намного красивее стервы Ритки. Ну и ее доброта, конечно, сразу бросается в глаза. Поэтому я не задумываясь немедленно и очень громко окликнул ее. Может быть чуть громче, чем следовало. Уж очень я соскучился по нежности, теплому домашнему уюту и, не буду кривить душой, домашней кухне, коей я большой любитель, а уж тут-то всего этого явно было в избытке. Да, соглашусь, подход весьма меркантильный и не слишком джентльменский, но, положа руку на сердце, к женщинам подкатывают и с худшими намерениями, да и если женщина ничего об этом не знает, то можно считать, что ничего и не было. А Майя уж точно о моих тогдашних мыслях не знает и вероятность того, что узнает, стремится к нулю на максимальной скорости, ведь уж я-то точно не собираюсь рисковать нашей с ней теперешней идиллией и ее просвещать, да и вы, надеюсь, не проговоритесь.
В общем, мой, признаюсь, довольно немузыкальный вопль тем не менее привлек Майкино внимание, так оно и завертелось: в тот день мы вернулись к Майе домой вместе, где я и обосновался навеки вечные, уж не сомневайтесь. И любому, кто неосторожно посмеет высказать сомнения на сей счет, я не премину быстро объяснить, насколько он неправ. Поверьте, я большой мастак отваживать непрошенных гостей. Впрочем, вам еще предстоит в этом убедиться.
Как только Майка двинула на кухню, я сразу же вскочил с кровати и выглянул в окно. Встал я потому, что, во-первых, страшно не люблю, когда что-то в доме происходит без меня. Ну могут у меня быть маленькие слабости? Во-вторых, стоило проверить, не придется ли Майе тащиться на работу уворачиваясь от молний. Воля ваша, а есть в грозе что-то неприятное. Не то чтобы я ее боялся, конечно. Подумаешь, гроза! Но вот за Майку я всегда переживаю. Как представлю ее на улице, с зонтом, привлекающим молнию как магнит… Хотя эта гроза была довольно странной. Во всяком случае, раскат грома никакими всполохами молний не сопровождался, зато во дворе раздались такие вопли, что у любого шерсть дыбом встанет! А уж лексическому набору, с которым жителей нашего двора безостановочно ознакамливали на несколько голосов, позавидовал бы любой знаток фольклора с не слишком тонкой душевной организацией.
Посмотрев в окно, я убедился, что переживал зря. Гром оказался всего лишь грохотом, с которым мусорный бак, некогда спокойно стоявший себе на выезде из нашего, к слову, довольно просторного двора, влетел в еще открытый подвал почты в тот момент, когда почтовая машина отъехала от него.
Незадачливый почтальон только успел потянуть железную дверь подвала, чтобы закрыть его, когда во двор на полной скорости попыталась вписаться машина нашей соседки, толстухи Нинки. Даже не буду повторять избитый вопрос, задаваемый мужчинами с начала женской эмансипации: "Зачем, зачем, за каким экзотическим фруктом лучшей половине человечества понадобилось непременно управлять средствами передвижения???"
Вопрос этот впервые задал, воздевая руки к небесам, мужчина, когда первая женщина решила, что ей надоело ездить на шее страстотерпца-мужа, и она впервые взгромоздилась на козлы уже неведомой нашим современникам повозки, крепко вцепившись совершенно не предназначенными к этому рученьками в вожжи, чтобы на корню уничтожить саму идею организованного дорожного движения. С тех пор повозки многократно видоизменялись, а вот вопрос дошел до наших времен в неизменном виде.
Итак, толстуха Нинка лихо завернула во двор, на полном ходу ее микромашинка, усиленная внушительным весом ее владелицы, влетела в мусорный бак, который, кстати, еще не успела опустошить соответствующая служба – машина мусорщиков должна была прибыть не раньше чем через полчаса, а он в свою очередь по затейливой траектории и с неплохой скоростью двинулся к открытому подвалу, где нахлобучился на голову бедолаге-почтальону и накрепко заткнул подвал почты. Так крепко наша почта не была заперта, думаю, с самого момента ее открытия, недаром местные подростки регулярно вскрывали хлипкий засов на подвальной двери для своих шалостей.
В результате вышеописанного события в этот ранний час во дворе вопили сразу все, хотя, справедливости ради надо сказать, что слышно было не всех: судя по бешено дергающимся в попытке выбраться из переполненной мусором помойки конечностям почтальона, он не отставал от участников, очевидцев происшествия, а также присоединившихся к общему гвалту позже зрителей, в искреннем выражении своих эмоций, но я, как и любое лицо знакомое с потенциальным содержимым бака, даже не хочу представлять себе, что именно их заглушало.
Однако, остальных было отлично слышно. Верещали бабки, гроза продавщиц местного магазинчика, а также сотрудников регистратуры поликлиники и все той же пострадавшей почты, уже давно бодрствовавшие и выпершиеся во двор с целью ежеутреннего моциона, что, впрочем, не мешало им во весь голос обвинять всех и вся в том, что их безвинно лишают законного отдыха на старости лет. Из окон возмущались действительно разбуженные старушечьими воплями соседи, а также слышались восторженные визги детей, наблюдавших за развлечением. Абсолютно непереводимым, но тем не менее не оставляющим двойного толкования витиеватым таджикским матом орал дворник, из-под чьего носа уехал мусорный бак, и которому теперь предстояло вызволять его вместе со всем содержимым из застенков почтового отделения. Выли почтальонши, пытавшиеся извлечь своего коллегу на свет божий. Успехом это мероприятие и не пахло. Спасти им удалось только один ботинок вместе с носком, которые теперь со слезами прижимала к необъятной груди рыжая почтальонша, до сих пор не замеченная в нежных чувствах к пострадавшему, но теперь невольно рассекретившаяся. Амплитуда движений последнего, кстати сказать, явно возросла прямо пропорционально уменьшившемуся количеству обуви. Видимо главный потерпевший таким образом выражал свой протест против извлечения его из мусорной кучи-малы по частям.
Но громче всех, несомненно, вопила Нинка, она же, по меткому определению самой языкастой сиделицы дворовых скамеек бабки Кати, Жизель не доеная. Ее утренние появления во дворе были не в новинку. Невзирая на то, что ее действия были лишены всякого логического обоснования, вместо того чтобы прекратить поглощать в огромных количествах всяческое печево и заняться каким-никаким спортом, она ежевечерне втискивалась в свою микромашинку, которая ожидаемо была ей уже почти в обтяжку, и навостряла лыжи по ее собственному выражению "на поиски Джонни Деппа на белом мерседесе". Уж не знаю какая именно Нинкина извилина сгенерировала мысль, что полумрак ближайшего к нашему дому клуба скроет ее необъятные габариты, а громкая музыка замаскирует пробелы в образовании, однако искомые прекрасные принцы упорно обходили Нинку за версту, зато к ней неудержимо, видимо силой тяготения, которая притягивает космический мусор к планетам, влекло проходимцев всех мастей, поэтому наша утренняя звезда настолько часто появлялась во дворе в ранние часы в растрепанных чувствах, что это уже было просто банальностью. Никто бы не обратил внимания на ее явление и в этот раз, если бы оно не сопровождалось столь масштабными разрушениями.
Именно поэтому никем и никогда доселе не написанная ария Жизели исполнялась с удвоенным жаром, ведь к полному и безоговорочному клубному облому, к которому Нинка удивительным образом никак не могла привыкнуть, добавились страдания из-за побитой микромашинкиной морды, которая стала еще больше походить на печального пекинеса, необходимость отбиваться от обвинений, а также перспектива ответственности за нанесенный ущерб, включая, судя по недобро поблескивавшим сквозь слезы глазам рыжей почтальонши, еще и моральный. Но в целом, если бы в ряды зрителей затесался суровый и неподкупный цензор, который сподобился бы вырезать из Нинкиного монолога все не предназначенное для детей до 16, то вся суть его свелась бы к короткому: "Понаставят помоек посреди двора, ни пройти, ни проехать!"
Мне, впрочем, надоело наблюдать за дворовыми страданиями уже через пару минут. Намного интереснее, чем там без меня занималась Майя, а именно – что у нас на завтрак! Я согласен с высказыванием, что завтрак – главный прием пищи. Главнее только ужин. Ну, может, еще пара перекусов. Вообще весь мой жизненный опыт безоговорочно утверждает, что поесть в любое время дня или ночи лучше, чем оставаться голодным по графику. Да и наши совместные с Маей приемы пищи очень укрепляют нашу близость. Например, утром она всегда снует по кухне с деловитым видом и, предвкушая рабочий день, рассказывает мне о своих планах, ожиданиях, сомнениях и беспокойствах так, словно я и правда ее слушаю. Вообще слушать женский щебет лучше с набитым ртом, чтобы хруст еды заглушал слова, а не то еще не дай бог можно все это понять. А понять женские печали по поводу того, что какая-то ее коллега опять притащится на работу в очередной обновке, и все снова будут это обсуждать, сомнения насчет собственного повышения, ведь всем понятно, что шеф наверняка спит с кем-то из их отдела и повысит он без сомнений именно ее, а не честную труженицу, коей является Майя, надежды, что в конце месяца дадут премию с подробным перечислением всего ненужного барахла, которое можно будет прикупить на этой почве, не может ни одно здравомыслящее существо. И все-таки, когда Майка щебечет свою неудобоваримую фигню, она такая милая! А еще в промежутках между щебетом она пихает мне всякие вкусности и нежно зовет котеночком… Впрочем, времени на щебет по утрам у Майи не так много – работа не ждет! А значит и мне стоит поторапливаться. Словом, я направился на кухню похрустеть едой между ушами.
Завтрак, как всегда, не разочаровал, так что я еще доедал, когда Майка чмокнула меня в макушку, насмешливо дала указание оставаться за главного, и усвистела на работу. Мне на работу было не надо, так что я пошел к окну, за которым, судя по затихающему шуму, шоу близилось к завершению. И тут из подъезда раздался дикий вопль. Кричала Майка! Я бросился к двери, которая, резко распахнувшись треснула меня по носу. На влетевшей в квартиру дрожащей Майке никаких повреждений заметно не было, не считая того, что мозги у нее точно были набекрень, ведь она не обратила ни малейшего внимания на мои тяжкие телесные повреждения, и даже не подумала закрыть за собой дверь, что было на нее совсем не похоже. Пока она, трясясь, что-то лихорадочно искала в сумочке, я решил выяснить, что же привело довольно стрессоустойчивую, что проверено на собственном опыте, я ведь тот еще затейник, девушку в такое состояние. Выглянув за дверь, я убедился, что там не было никого пугающего. Точнее, там совсем никого не было. Но на площадке застрял лифт, дверцам которого что-то не давало закрыться. Я подошел к лифту. То, обо что постукивали его дверцы в тщетной попытке закрыться и покинуть площадку, оказалось чьей-то лысой головой с довольно неприятной физиономией. Владельцу такой рожи просто-таки суждено было закончить свои дни подобным образом. Проверять точность своего вывода о кончине незнакомца я не стал, но так долго терпеть мерные удары дверок лифта по ушам при жизни вряд ли смог бы даже долготерпеливый йог. Сделав вывод, что мои способности вряд ли помогут кому-то в подъезде, да и не исключено, что меня тут в ближайшее время могут просто затоптать, поскольку неумолимо приближавшийся и сверху, и снизу гул голосов говорил о том, что крики Майи слышал не я один и шоу со двора планомерно перемещается к нашей квартире, я скользнул обратно в родной коридор, по которому металась нервная Майя с телефоном в руке. Именно его она и искала в сумочке, чтобы вызвать полицию.
Глава 2
Когда я вернулся в квартиру, Майя полицию уже вызвала и теперь, судя по всему, говорила с кем-то с работы. Хотя, "говорила" это я ей сильно польстил несмотря на то, что есть вероятность, что ее собеседница, а голос в трубке вроде бы был женский, что-то такое в Майкиных всхлипываниях и подвываниях понимала, поскольку диалог странным образом продолжался. Когда в квартиру полезли обалдевшие от лицезрения покойного пассажира лифта соседи, телефонный разговор Майке пришлось прекратить и переключиться на попытки общения со всеми желающими, а их, уж поверьте, было много, и все они рвались задать один и тот же вопрос: "Что здесь произошло?" одновременно, громко и в абсолютно разных формулировках. Однако, в отличие от таинственной собеседницы с работы, способностей соседей явно было недостаточно для понимания Майкиных заиканий. Попыток они не прекращали, но обращались уже больше друг к другу.
Тем временем к Майке пробилась баба Катя, подхватила ее под локоток и повлекла на кухню отпаивать чем придется. Мне в коридоре делать было нечего, Майку было жалко и ей требовалось утешение, так что я поплелся вслед за ними.
Усадив Майку в уголок, баба Катя сунула ей стакан воды и, пока та тщетно пыталась трясущимися губами хоть немного отпить, попыталась придать ей капельку душевного равновесия.
"Май, взрослая уж девка-то, чего ревешь белугой? Гляди, сейчас полиционеры явятся, расспрашивать начнут, а кроме тебя поди и спросить-то некого. Что ж ты им расскажешь, ежели ни одного слова вымолвить по-людски не можешь? Им же ж как-то это дело расследовать надо будет! Не твоему ж Севке шалопутному этим заниматься!"
На этих словах баба Катя весомо ткнула в мою сторону крючковатым пальцем. Майка посмотрела на меня и сквозь слезы полезла улыбка. Обе они так и покатились со смеху. Баба Катя что-то приговаривала про мои потенциальные методы ведения допроса, а Майка радостно взвизгивала: "И фуражку, фуражку ему непременно!" Честно говоря, было довольно обидно. Бабу Катю я, по правде, больше всех в нашем дворе уважаю. Никогда за ней не заржавеет, все как есть, так и выскажет, ничего за пазухой не утаит. Оттого и шоу в нашем дворе всегда самые зрелищные, в два акта с антрактом минимум, любо-дорого смотреть. Как резанет, бывает, баба Катя правду-матку кому-нибудь прямо по интимным подробностям, так хоть от окна не отходи, любуйся, да мастерством словесности напитывайся! Так что такой подлости я от нее совсем не ожидал. Может я, конечно, простоват, и роду, прямо скажем, не царского, но статью, слава богу, не обижен. И фуражка мне, может, вообще бы пошла!
В итоге я решил списать оскорбление на обычную женскую истерику. Мало ли чего женщина на нервах не наговорит. Не могут же они и в самом деле так думать? А пока я размышлял о несправедливости мироустройства в целом и женском коварстве в частности, успел подъехать наряд полиции.
Каюсь, на время я отвлекся. Уж очень увлекло меня это выражение "наряд полиции". Почему именно наряд? Может, кто-то со словом "отряд" перепутал? Хотя для отряда их явно маловато… Но, увольте, не пойму – не такие уж они и нарядные! Приехали как-то буднично, костюмчики темные, неброские. Ни тебе бус разноцветных или других каких украшений, ни люрекса, ни лент на фуражке. Вот у Майки наряд так наряд! Наряжалась она только однажды правда, после годовщины нашего знакомства на новогодний корпоратив, но все было как надо: платье яркое, красное, блестящие бусы и сережки, которые я, по мнению Майки, наутро так удачно уронил, что одну сережку она до сих пор ищет. Хранить сережку без пары примета плохая, но вторую выкидывать так и не хочет, все домового уговаривает, чтобы вернул… Хотя я вот лично до сих пор совершенно уверен, что сережка утром, когда я все ронял, была одна. Уверен-то уверен, но вот доказать что-либо Майке по объективным причинам совершенно невозможно!
Пока я отвлекался на этимологические изыскания, один из полицейских, поняв, что на самом-то деле ни один из доброхотов, рвущихся в добровольные помощники в нелегком деле поимки преступника, на самом-то деле ничего не видел и не знает, умудрился-таки разогнать страждущую публику туда, где каждому положено было находиться. Недовольные соседи потянулись кто куда: кто-то потащил детей в сад или школу, кто-то отправился прямиком на работу, а наши словоохотливые старушки во главе с изгнанной с кухни невзирая на отчаянное сопротивление бабой Катей – на лавочку, обсуждать все произошедшее и строить гипотезы. А мы с несолоно хлебавшим в плане получения полезной информации, но понабравшимся опыта борьбы с любопытствующей общественностью полицейским присоединились к его коллеге на кухне, где Майка, забаррикадировавшись в углу, пыталась давать показания.
К моменту нашего прихода с анкетными данными было покончено и Майка перешла непосредственно к описанию событий, повлекших за собой приглашение в наши пенаты двух достойнейших, хоть и не отмеченных высокими званиями представителей силовых структур. Как вы понимаете, пролог мне, как непосредственному участнику событий, был хорошо известен, а потому мало интересен. Память у меня хорошая, да и вам повторять все вышеописанное, уверен, не стоит. Впрочем, полицейских Майкина пространная преамбула тоже не сильно заинтересовала. После же того, как за Майкой закрылась входная дверь, произошло всего одно событие: Майя вызвала лифт, который к слову сказать похоже и так стоял на нашем этаже, а когда дверцы лифта открылись прямо к ногам Майи выпала лысая голова, которая при ближайшем рассмотрении не только оказалась приделанной к туловищу, но еще и принадлежала не кому-нибудь, а Майкиному шефу, который похоже и при жизни не сильно рвался ее повышать, а посмертно рассчитывать на это и вовсе не приходилось.
Рассматривать выпавшего пассажира Майка рискнула поскольку, по ее словам, он выглядел слишком сильно пьяным, чтобы на нее напасть. Ну а уж после того, как Майка не только узнала своего начальника, но и углядела удавку на его шее, выражение "мертвецки пьян" приобрело для нее совершенно особое значение. Как вы понимаете именно в этот момент самым лучшим решением с Майкиной точки зрения было заорать во весь голос, как будто ее вопли могли кого-то оживить, и броситься обратно домой звонить в полицию.
Полицейские тщательно все законспектировали, получили Майкины клятвенные заверения, что за пределами квартиры она кроме кнопки лифта совершенно ничего не трогала, шефа к себе в гости не приглашала и о произошедшем не имеет ни малейшего представления, а также, что никуда уезжать не собирается и непременно явится куда скажут, если ее вызовут, после чего убыли выполнять свои непосредственные служебные обязанности, а именно, расположились на площадке в ожидании пока медики наконец не упакуют и вынесут не сильно украшающий и без того безрадостный интерьер нашего подъезда труп, а следователь не прибудет на место происшествия.
Майка же, внимания которой полиция больше не оказывала, и которой явно бессмысленно было идти на работу, где ею в данный момент было совершенно некому руководить, немного еще похлюпала носом, сидя в уголке на кухне, после чего проорав в телефон: "Танька, ты только представь, что сейчас было" подхватилась и отправилась к своей закадычной подружке, жившей от нас через два дома. Татьянин муж из всех женских занятий признавал только ведение домашнего хозяйства, так что Танька куковала дома, периодически подвывая со скуки, однако вести это самое домашнее хозяйство стоически отказывалась, ссылаясь на отсутствие соответствующих навыков и вдохновения. Муж надежд на семейную гармонию не оставлял и в ожидании, когда его дражайшую супругу наконец посетит домостроевская муза, создавал домашний уют с помощью домработницы и заказа ресторанной еды. Татьяна должна была зорко наблюдать за деятельностью домработницы и перенимать бесценный опыт. А по вечерам муж разбирал с ней за ужином по составу привезенные из ресторана блюда, чтобы вдохновить женушку на кулинарные свершения. Время шло, но опыт не перенимался и кулинарных шедевров было не видать. Если честно, мне всегда казалось, что Танькин муж не отступался уже из чистого упрямства, хотя может статься, что у него за время семейной жизни просто выработалась привычка, отказаться от которой теперь уже не представлялось возможным. К нашему делу его мотивы, однако, не относятся и остается только констатировать, что Татьянин супруг оказал в данном случае бесценную услугу взволнованной до крайности Майке, невольно обеспечив ее парой скучающих ушей, коими она не преминула воспользоваться.
Когда Майя усвистела к подруге, оказалось, что нежданное происшествие и меня взволновало настолько, что я совершенно не мог следовать привычному распорядку дня. Неожиданно для себя я обнаружил, что нервно прогуливаюсь по коридору, одновременно пытаясь обдумать все произошедшее и вслушиваться в голоса на лестнице. Судя по звукам, тело медики уже увезли, а полицейский дуэт превратился в трио – наконец приехал долгожданный следователь, которому уже знакомые с диспозицией стражи порядка докладывали обстановку, дружески называя его Санпетрович. Голос следователя звучал устало и довольно безнадежно, видимо, сказывалось понимание того, что помощники его звезд с неба не хватают, однако был спокойным и каким-то приятным. Последняя его характеристика меня страшно разозлила. Убаюкает всех своим добрым голосом и засадит кого-нибудь ни в чем не повинного на веки вечные!
И словно в подтверждение моих мыслей следователь начал распекать своих подчиненных за то, что они не задержали Майку. По его словам выходило, что случайностей не бывает и если уж труп шефа оказался в лифте его собственной подчиненной, то тут уж не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два и два, и понять, что эта самая подчиненная, то есть моя Майка, со смертью своего начальника непосредственно связана.
Осмыслив все услышанное, я забегал по коридору с удвоенной скоростью. По всему выходило, что несмотря на то, что Майка ну совершенно ни в чем не виновата, настоящего злодея никто искать даже не собирается. Зачем? Есть же козел отпущения! То есть, коза. В смысле Майка! Моя Майка! Ну, вы поняли! Получается, что зря смеялись Майка с бабой Катей, ведь кроме меня раскрывать преступление действительно больше некому!
