Loe raamatut: «Кора. Новая кровь»
Часть 1. Последнее письмо Эмили Паркер
Сегодня на Глизе начинается рассвет. Над крышами наукограда Северный светлеет небо, приветствуя у горизонта дрожащий диск красного солнца. В одной из высоких башен университета открывается деревянная дверь кабинета, и профессор геологии Артур Лунгу спешит к окну, чтобы проветрить нагретую комнату. Он бросает свой чемодан на компьютерное кресло, тянется к шторе и вдруг замирает. Его внимание привлекло белое мерцание экрана его компьютера…
Дорогой Артур!
Пишу в последний раз.
Прости меня пожалуйста.
Сколько лет прошло с тех пор? Мне всё кажется, будто это было вчера… Знай, Артур, я никогда не теряла надежду. Я надеялась и верила все эти годы. Но я устала. Прости меня, кажется, я всё-таки сдалась и устала.
Теперь от меня осталась лишь короткая история – мой последний вздох перед вечной жизнью.
С любовью,
твоя
Эми.
Глава 1. Нечего терять
Я сидела в небольшой кафешке-пекарне неподалёку от работы и ждала Рему. В тесном помещении толпились люди. Я чувствовала на себе интересующиеся взгляды коллег из соседних лабораторий, и от этого всё внутри меня сжималось. Я старательно пялилась в кофейный омут, то и дело поглядывая на часы. Я чувствовала себя атлетом, который поднимает штангу – но вместо того, чтобы, наконец, распрямиться, я замерла где-то на полусогнутых коленях, и пыталась выстоять в этой позе – неудобной и неестественной.
– Привет! Прости, что задержалась, – на столе внезапно появилась красная сумка Ремы.
– Ничего.
– Что, прости?
– Ничего…
– Тут так шумно, я ничего не слышу, – уже почти кричала она.
Я облизнула засохшие губы, открыла рот, чтобы что-то сказать, но не получилось издать ни звука, и я лишь опустила голову и прикрыла лицо рукой. В чашку кофе упала солёная капелька с носа, и на черной поверхности образовался кружок с бежевыми разводами моего тонального крема и пудры. Я не могла представить, не могла решиться сделать это – сказать ей правду. И сейчас, когда я пишу это, мне так же тяжело, как и тогда. Артур, прости что я скрывала от тебя…
Я подняла на неё свой взгляд, и под его тяжестью оживлённость Ремы иссякла. Она осела, придвинулась ближе ко мне и негромко произнесла:
– Пойдём отсюда. Я знаю одно место.
Как я рада, что ты не видел меня такой, Артур. Я выглядела как старуха. Я сморщилась и ссутулилась, сжалась и сгорбилась, голубые глаза помутнели, губы обсохли и побледнели. Даже мои некогда прекрасные белоснежные волосы посерели и сделали меня седой. Я боролась – до последнего, Артур, до конца. Я старалась ходить так, как обычно ходят люди. Но от этого было лишь сложнее.
***
Сердце Артура бешено колотилось. Руки невольно дергались то к телефону, то к клавиатуре; беспомощность разрывала изнутри. Что происходит!? Он с силой ударил кулаком по столу и схватился за голову. Не может быть, не может быть! Не может…
***
Мы ехали минут двадцать в абсолютном молчании. Рема не сказала, зачем позвала меня и о чем хотела поговорить, но всё и так было ясно. Она держала курс на полузаброшенный (городской администрацией) парк. Не знаю, почему этот парк оказался в таком запустении. Это было прекрасное место, даже сейчас, когда всё в нём захватили в свою власть лианы и сорняки. Мы пересекли небольшой парк и достигли крутого спуска к каналу. Земля была влажная, и острые каблуки Ремы легко впивались в неё. Она уверенно спускалась к воде. У меня перехватывало дыхание, сердце билось неровно, но я спускалась вслед за нею.
Внизу почти не было прибрежной тропинки. Только мокрый песок, да огромные валуны. Мы залезли на камень, и наши ноги свисали прямо над водой. Рема помогла мне сесть, затем сняла свои туфли и заботливо поставила рядом с собой. Она задумчиво запрокинула голову вверх, разглядывая розовеющие на закате облака. Я же вглядывалась в противоположный берег канала: на землю уже спустилась тень, и в домах, окруженных высокими елями, загорались тусклые лампы и маленькие садовые фонарики. За спиной оставался бурлящий Сан-Мирэль, который подсвечивали не столько фонари, сколько разноцветные витрины и фары машин; за спиной кипела жизнь, а впереди – была лишь укутавшаяся в вечерний сумрак тишина и неподвижный туман, наползавший на противоположный берег реки. Редкие облака на блёкло-голубом небе, по началу розоватые, раскраснелись, а потом стали гаснуть и темнеть, вместе с небом, и противоположный берег всё больше и больше погружался в тень.
Мы могли бы провести этот вечер здесь вот так, молча сидя на огромном остывающем валуне, любуясь красками неба, тишиной и течением воды канала. Задуматься о чем-то вечном и неважном, откинуться на камень, и, наконец, вернуться к истокам… Но этому не суждено было случиться. «Нас» никогда не было. Я никогда не испытывала к Реме тех же дружеских чувств, что она питала ко мне. Я не видела разумных причин её симпатии, но не собиралась отказывать ей. Ведь я не знала и причин моего к ней скептицизма. Несмотря на то, что Рема была, бесспорно, гением, она была по-детски наивной и доверчивой, вечно весёлой и легкомысленной. Кажется, всю свою умственную деятельность она направляла в исследования, а в жизни оказывалась неразборчива в людях. В подруги себе она выбрала меня, а отношения у неё вечно никак не складывались. И, тем не менее, я поддавалась и вечно играла с ней в дружбу. Хоть она и не была мне симпатична как человек – кроме неё у меня больше никого не было.
– Эмили, что с тобой?
– В плане? – я не знала, с чего начать.
– Брось, ты знаешь, о чем я.
Пятничные вечера, проведённые в барах и клубах, закрытые вечеринки в заброшенных зданиях и совместные походы на йогу – всё это осталось позади. На комоде в спальне в рамке фотография, где мы с Ремой, с бокалами текилы в руках, танцуем в караоке-клубе Антарес. Тем вечером мне действительно казалось, что, быть может, вот она – оттепель, что дальше будет лучше, и чёрная полоса начинает светлеть. Мы отмечали… не помню, кажется, весеннее равноденствие. Ну что за дурацкий повод для праздника! Она надела красное короткое платье, красные туфли, распустила свои ярко-рыжие волосы и торжественно накрасила губы вызывающе красной помадой – Рема была «огнём». А я была «льдом»: я оделась в белую полупрозрачную блузу без рукавов и белые джинсы с голубым омбре внизу. Что ж, белой помады у меня, по счастью, не оказалось, но учитывая мои белоснежные волосы, выглядела я достаточно «холодно». Смеясь до слёз без веских на то причин, мы доставали всех подряд: «Смотри, смотри! Видишь, она типа лёд, а я типа огонь!», и местный фотограф решил запечатлеть нас, и теперь это фото – всё что осталось от той меня, что веселилась тем вечером.
Из глаз потекли слёзы, я отвернулась. Больше всего я не хотела, чтобы кто-то видел меня такой. Я успокоилась, подняла голову выше. Рема в ожидании молчала.
– Ты когда-нибудь задумывалась о том, что будешь делать, если узнаешь, что скоро умрёшь? – Рема по-прежнему молчала, и мне оставалось лишь догадываться, о чём она думает, – Если однажды узнаешь, что тебе осталось меньше года?
***
Дыхание Артура замерло. Последние несколько месяцев Эми писала реже. Как-то по-другому. Он просил её признаться, в чем дело, обещал, что если она нашла себе кого-то другого, то он поймет, даже будет рад за неё – она всё отрицала, ссылалась на усталость, работу и летнюю печаль…
***
Я повернулась к ней. Моё лицо искривили сжатые губы. Тушь, смешавшись со слезами, струилась по бархатному слою пудры, или тому, что от него осталось. Я вздохнула так глубоко, как только могла, и ногти с немощностью отчаяния впились мне в грудину.
– Думаешь, как в фильмах?.. Типа, бросаешься во всё тяжкие, тратишь последние деньги, отрываешься по полной… нет, – я усмехнулась, – нет… ты умираешь.
Когда я вышла из клиники в тот вечер, я остановилась на аллее и почувствовала себя причастной, привязанной – ко всем этим больным и немощным, ко всем этим умирающим. Я стояла и смотрела на печальную аллею с фонтаном, такую красивую на этом празднике смерти. Я спросила себя, как проживу эти полгода? Что я буду делать? Путешествовать? Писать картины? Что?.. А потом я пошла домой, поужинала, легла спать. Утром встала и пошла на работу. Я шла и умирала, ехала в автобусе и умирала, писала код и умирала, ела обед и думала – зачем? Я смотрела в потолок перед сном и чувствовала какую-то ужасную обиду на весь мир сразу, потому что мне не дали успеть что-то, что-то очень важное, что я должна была сделать, но я… я даже не знала, что это. Понимаешь?! Я даже не смогла найти то важное, что мне нужно успеть сделать.
Нет ни смысла, ни выбора – ничего. Вообще ничего. И почему-то от этого так больно… оттого, что остаётся лишь только продолжать жить свою грёбаную жизнь, продолжать умирать и, главное…
– … это нормально. Это естественно. Люди живут. Люди умирают.
В глазах Ремы читался какой-то ужас, почти отчаяние. На её глазах наворачивались слёзы, и от этого мне было ещё паршивее – я не разделяла её чувств, не дорожила ей, не скучала по ней, не хотела бы держать её за руку перед смертью и просить прощения даже за то, чего не было.
– Это лечится?
Я покачала головой.
– Это, знаешь, это так странно. Я имею ввиду, это чувство, что ты смертельно болен… В одно мгновение жизнь делится на до и после, – смерть касается своей холодной кистью твоего левого плеча, и после этого… – вроде как теперь я больше вместе с мёртвыми, нежели с живыми.
– Не говори так! – Рема, по случаю сидящая слева, потрясла меня за плечо, а потом резко отдёрнула руку. Я усмехнулась:
– Ты замёрзла.
– Ничего подобного, я… Я помогу тебе. Обещаю. Я… – растерянно бормотала она.
– Мои лёгкие перестают выпускать воздух.
Рема молчала.
– Ирония судьбы. Больше всего в жизни я боялась умереть от удушья.
Она запустила пальцы в свои волнистые рыжие волосы и закрыла лицо руками.
Я чувствовала себя проклятой. Я чувствовала внутри тьму, скользкую и мерзкую, колючую и непроглядную. Это была смерть, наполнявшая мои лёгкие.
– Спасибо, что привела меня сюда, тут очень красиво.
Я сделала это. Я сказала ей. Она услышала, что хотела. И больше я не видела смысла сидеть здесь дальше. Я хотела уходить, но Рема, кажется, уходить не планировала. В её напряженном молчании чувствовалось, как роятся мысли в её голове. Всё ещё продолжая напряженно вглядываться в сумерки, она тихо, но очень серьезно, спросила:
– Что бы ты сделала… Если бы у тебя была жизнь перед смертью?
– Я не знаю. Какая разница.
– Мне правда важно это знать. Прошу, Эмилия.
Я пожала плечами.
– Ничего обосенного, я бы вставала утром, делала пробежку по городу, готовила бы на завтрак кофе и тосты с яйцом и авокадо, читала книги, ходила в спорт-зал, посещала бы концерты в барах, музеи, картинные галереи… Просто веселилась бы. Вот и всё. А потом я бы легла и умерла. Потому что пора.
Рема сложила ладони у губ и отвернулась.
– Рема, – я положила руку ей на плечо, – Ты сделала всё, что могла. Хватит. Ни к чему это всё…
– Нет, – она замотала головой, – Нет. Есть кое-что… Сколько тебе осталось? Пара месяцев? Или меньше?…
Внутри неё что-то происходило. Наконец, она решилась, и сказала это снова, теперь более твёрдо.
– Есть ещё кое-что.
Рема посмотрела мне в глаза. Её зрачки расширились в темноте, и ярко-зелёная радужка стала едва заметной.
– Правда… это не совсем легально.
Я молчала, давая Реме собраться с духом.
– Я сейчас, – она оглянулась по сторонам и понизила голос, – я сейчас работаю кое над чем. Это что-то типа лекарства.
– Что-то типа? – переспросила я, и у неё на лице появилось то странное выражение, которое появлялось часто на семинарах, когда ей задавали вопросы, ответ на который был слишком сложный, чтобы описать его достаточно просто.
– Ну, что-то типа. Это проект, – она вновь оглянусь.
– Здесь кто-то есть? – заволновалась я.
– Кто знает, в прочем, скажу кратко. Есть человек, который, возможно, в силах тебе помочь. Да, я знаю, – она подняла ладонь, указывая не перебивать её, – неизлечима и всё такое. Но, знаешь, всякое бывает.
– Всякое бывает… – протянула я, – конечно, ведь я столько лет провела в Научно-Исследовательском Центре в Пустыне… и поэтому, мне это не нравится.
– Понимаю, мне в какой-то степени тоже, – грустно усмехнулась она. Затем выудила из своей сумки белую карточку с большими чёрными буквами RCD BB, и быстро написала на ней «Четверг 18:30 от Р. У.», а на обратной пустой стороне адрес, – вот, возьми. Если решишься, приходи. Он будет ждать тебя.
– Если решишься на что? Участвовать в очередном нелегальном эксперименте RCD над людьми?
– Ну да.
– Но ведь… Это большой риск для тебя – давать мне эту карту…
– Да, это так.
Я пристально смотрела на Рему, пытаясь разгадать, что у неё на уме на самом деле, но видела лишь тёмный силуэт. Ночная мгла окончательно опустилась на землю. Под ногами текла чёрно-синяя холодная лава узенькой речки, отделявшей Сан-Мирэль от окраины Рейнбурга, граничащей с территорией Центра в Пустыне. Этот парк потому и был заброшенным, хоть и находился, формально, уже в Сан-Мирэль. Эта небольшая граница города умерла – засохла, зачахла, как и всё, что прикасается к этой пустыне…
– Знаешь, – я нарушила тишину, – ты права. Ведь мне нечего терять. А вдруг, в конце концов, получится?..
Рему мои слова ничуть не удивили.
– Вот и я так подумала, – грустно подытожила она.
Мы ещё совсем немного посидели, а потом она начала вставать:
– Давай пойдём, уже совсем стемнело, мне как-то не по себе. Ты слышала по новостям про нападения в Северо-Западном районе?
Я тоже стала подниматься.
Пару дней назад в новостях появилось сообщение о двух нападениях вампиров на людей. Это был первый случай за последние лет семьдесят или восемьдесят. За это время успели вырасти и состариться люди, которые убеждены, что вампиров не существует. Когда я была маленькой, по телевизору ещё обсуждали вампиров. Может быть, ты тоже успел увидеть какую-нибудь из тех передач, таких бессмысленных и беспощадных, когда сидят два человека, один верит в Бога, но не верит в вампиров, а другой – наоборот, в Бога не верит, зато вампиры, очевидно, существуют. Вот поди и разберись, чья позиция абсурднее. Отец говорил, что вампиров не существует, мол, их придумали те, кому было лень честно вести расследования преступлений. А мать говорила, что не существует Бога. И их высказывания тоже принимали форму спора, хотя оба говорили вещи, не противоречащие друг другу, поскольку говорили они совершенно о разном. На фоне кухонного спора продолжался спор телевизионный: «В мире, где есть Бог, нет места существам, живущим вечно без суда и следствия» – в этот момент отец вскидывал руки и говорил: «Истинно так!», а мать, шутя, добавляла: «Всех на кол!», и мы смеялись. Серьёзным оставался лишь мужчина в телевизоре, тот самый третий лишний, следивший за тем, чтобы оппоненты не загрызли друг друга. Ну и, возможно, я, потому что была ещё маленькой, и передо мной стояла непростая задача – составить на этот счет собственное мнение. Мне казалось, что, раз об этом говорят по телевизору, это может быть как-то выгодно власти. Вопрос, в итоге, решился как-то сам собой, как это и происходит обычно, ведь мы едва ли замечаем на себе влияние родительского мнения. Эти передачи быстро себя исчерпали – кто-то считает, что вампиры есть, кто-то считает, что это всё обман, чтобы набрать классы. Решай сам для себя. Да и какая разница, умрёшь ты от рук (клыков? когтей?) убийцы-вампира или от рук убийцы-человека, если в итоге ты всё равно умрёшь.
– Слышала, слышала. Я не верю в вампиров. Я верю, что идея существования вампиров – либо чья-то халтура в расследовании убийств, либо выгодна кому-то для создания какой-то определённой модели сознания у людей… Либо люди просто глупые. Я не знаю, как в это можно верить.
– Ха-ха. Типа «общий враг»?
– Как вариант.
Рема рассмеялась.
– Ты всегда любила всякие теории заговора.
На следующий день, в пятницу, я взяла отпуск на три недели.
***
В дверь кабинета постучали, и в сию же секунду дверь открылась. Так беспардонно себя вести может только Молли. Размахивая своими длиннющими волосами, она хлопнула дверью и направилась к окну.
– Артур, что за духота! Мы с Лероем и Синди собираемся завтра на пикник… Артур?
Не дойдя до окна, она остановилась у стола брата.
– Артур, что-то случилось? На тебе лица нет!
Артур поднял бровь – это всё, на что его хватило.
– Артур, – она бегло взглянула на экран и шепотом сказала, – что-то с Эми?
Он еле заметно кивнул. Не стесняясь кошмарного скрипа мебели, Молли пододвинула кресло и села рядом с братом.
– Рассказывай.
– Я не готов.
– Она… С ней всё хорошо?
– Очень вряд ли.
Молли взяла его за руку.
– Ты знаешь, что… несмотря на все слова, которые я говорила тебе про то, что ты должен забыть её… Ты ведь знаешь, мне тоже это не удалось. Я тоже успела её полюбить. И я чувствую твою боль. Ты обязан рассказать мне!
Артур поджал губы и отвернулся.
– Ты сильно спешишь?
Молли замешкала, а потом решила, что больше уже никуда не спешит.
– Нет.
– Тогда садись рядом.
Молли бегло прочитала до места, где остановился Артур.
– Она сумасшедшая?!
Артур усмехнулся.
– Она абсолютно безумна.
***
Первую неделю отпуска я провела в клиниках – сдавала анализы для Ремы. Встреча с Брайсом была назначена на четверг. В тот день я заранее начала готовиться – хорошо уложила волосы, накрасилась. Но из-за угасающего взгляда я выглядела просто как-то нелепо, как размалёванная кукла. Я была красивой, но жалкой. Мне было трудно держать осанку и лицо. И сколько бы я не старалась скрыть свою немощность, со временем это становилось всё труднее.
В обед мне пришло сообщение от Ремы.
«Прости, что не смогу тебя проводить. Мне очень неловко, правда! Но у меня важная встреча, и перенести её никак не получилось.
Спишемся в воскресенье и договоримся о встрече – расскажешь, как всё прошло. Желаю удачи!»
Что ж, значит, придётся добираться самой. Я тогда уже перестала водить машину. Решила ехать на трамвае. Закрыв глаза, я мгновенно уснула, и проснулась только на конечной остановке, которая была ближе всего к высотному офисному зданию, где была назначена встреча.
Город остался где-то далеко позади. Я оказалась в производственном районе, где были только низенькие обшарпанные заводские ангары. Офисная высотка была полностью стеклянной, и сейчас она приобрела окрас серо-синих облаков вечернего неба. Территория офисного центра была огорожена высоким забором, вокруг которого ходили патрули. Я подошла к одному из охранников, стоящих у ворот, и показала визитку. Высокий мужчина в костюме приложил визитку к санеру, молча кивнул и открыл мне ворота.
Я прошла мимо небольшой аллеи прямо к входу в здание, с трудом открыла высокие двери. Там меня встретил консьерж и подробно объяснил, куда идти. Когда я оказалась перед нужной мне дверью, я остановилась. Моё сердце билось от страха, и я чувствовала, как оно устаёт. Я боялась, но понимала, что сейчас у меня нет права даже на страх. Я сделала над собой усилие, и повернула дверную ручку. Дверь легко поддалась, и я поняла, что в тот же момент её открыли изнутри.
– Давайте я помогу вам.
Меня ждали. Мужчина ловко захлопнул дверь, взял меня под локоть, и усадил в кресло у его стола. В кабинете было темно. Горела лишь большая настольная лампа, в свете которой я с трудом могла рассмотреть Брайса. Мужчина лет тридцати, тёмные волосы, дорогой костюм, уверенное выражение лица, чуть с насмешкой, и горделивая осанка.
– Рад, что вы пришли, Эмилия. Я много наслышан о вас от вашей подруги Рамилии.
Я хотела что-то ответить, но всё ещё тяжело дышала после долгого путешествия. Я кивнула.
– Кхм, – Брайс прервал неловкую паузу, – что ж, перейдём сразу к делу.
– Рема сказала, вы можете мне помочь.
– А Рема не уточнила, как?
Этот вопрос, заставил меня насторожиться.
– Что вы имеете ввиду?
– Изначально, мы договаривались, что Рема будет присутствовать тоже, но у неё появились неотложные дела.
– Да, она мне сообщила.
– Что ещё она вам сообщила, Эмилия?
– Больше ничего. Неделю назад она предложила прогулять после работы. Хотела узнать, в чем дело, что со мной. Я рассказала ей, что неизлечимо больна и скоро умру. Она ответила, что ещё не всё потеряно, и вы можете помочь.
Я подняла глаза и встретила пронзительно равнодушный взгляд Брайса.
– Я сдала анализы. Они должны быть у вас. Это всё.
Повисло молчание, и в тишине раздавались лишь мои тяжёлые вздохи. Затем Брайс резко взял со стола какие-то бумаги, и сказал:
– Я просмотрел ваши анализы. Вы действительно умираете.
– Да неужели, – фыркнула я.
– Пара месяцев – это очень оптимистичный прогноз, который сделали, видимо лишь из учета стадии болезни, забыв об её истории. Ведь она прогрессирует на удивление быстро.
Снова молчание.
– Что ж, Эмили, расскажите мне о себе. Кто ваши родители, друзья, близкие люди? С кем проводите время? Как отдыхаете?
– Родители умерли. Когда я была ещё студенткой. Живу одна. Последние примерно пять лет общаюсь только с Ремой.
– Только с ней?
– Я не особо общительная, – выдавила я, – раньше ходила в бары, театры, музеи. Одна или с Ремой. Но последние полгода… – я покачала головой, – неужели вы сами не видите. В свободное время я лежу, – я уже начинала злиться, – к чему все эти вопросы. Осторожности. Вы же прекрасно понимаете, я здесь, потому что мне нечего терять.
Брайс опустил глаза и его лицо дёрнулось в улыбке, когда он сказал еле слышное «ну да».
– Что ж. Лекарство, которое я вам дам, состоит из двух компонентов. Первый компонент уже хорошо отработан и протестирован – да, в том числе и на людях.
– RCD… – усмехнулась я.
– Мы проводили испытания на людях с заболеваниями различной тяжести. Цель первого компонента, – он вытащил из стола закупоренную пробирку с тёмно-синей жидкостью, – создание тела с принципиально новой физиологией. После приема возможны трансформации… И да, это переживают не все. Однако, как выяснилось, причиной смерти являлся болевой синдром, который приводит к разрыву сердца. Мы нашли способ этого избежать, – он положил на стол колбу с белой жидкостью, – и последнее. После приёма сыворотки нельзя есть сутки.
– Это и есть два компонента?
– Нет. Это первый компонент и сильное обезболивающее и снотворное средство. Я отдаю их вам сейчас, потому что у меня нет сомнений относительно их действенности. Со вторым компонентом есть некоторые трудности. Второй компонент предназначен для того, чтобы вернуть вам ваш внешний облик.
Я нахмурилась.
– А… насколько сильно может поменяться мой внешний вид после приема первой сыворотки?
– Невозможно предсказать. Вас, наверное, интересует, не можете ли вы стать на какое-то время уродом? Что ж, – Брайс тяжело вздохнул, – не буду скрывать, что такая вероятность существует. Однако, ваш облик всё равно, – он запнулся, – будет близок к человеческому. Наиболее частые трансформации внешности – изменения цвета радужки глаз, выпадание волосяного покрова или изменение его цвета: поседение, изменение пигментации, появление пигментных пятен на коже, изменения в костной ткани…
– Да что вы там создали?!
Брайс рассмеялся.
– Неужели после работы на червоточине тебя ещё хоть чем-то можно удивить? – сам того не заметив, он перешёл на ты.
Моё лицо вытянулось.
– Впрочем, не важно, – продолжал Брайс, – второй компонент. Едва ли создан. Ни на ком не испытан. Вероятность летального исхода восемьдесят процентов. Остальные двадцать – что вы сможете пережить обратный переход. И вот тогда… Вы сможете продолжить свою долгую и счастливую жизнь в здоровом теле. Видишь ли, Эмили, это всё, – он развёл руками, – скорее возможность жить перед смертью, а не умирать – нежели выздороветь окончательно. По крайней мере, пока что. К сожалению.
Я некоторое время молчала, а потом сказала:
– Тогда, неделю назад, я сказала Реме, что перед смертью, хотела бы ещё немного пожить.
Брайс кивнул.
– Это её подарок. Самое большое, что она могла для тебя сделать.
– И… сколько времени между приёмами компонентов? Сколько у меня времени?
– Одна неделя. Так что… постарайся дожить до следующей недели. И тогда тебе представится возможность испытать судьбу.
– Я согласна.
***
– Она не умрет, – объявила Молли, – Она. Не. Умрет. Артур, помяни моё слово.
– Она же написала в начале, что это её последнее сообщение. Значит умрет.
– Нет. Скорее всего, её просто напугала большая вероятность летального исхода, и она решила, что точно умрет.
– Кто знает, кто знает. Давай просто читать дальше.
– Артур…
– Да?
– Мне страшно.
***
Мы условились встретиться здесь же послезавтра.
– Я позвоню в половину шестого утра. Если ты будешь чувствовать себя хорошо, приезжай сюда, – он выдал мне новую визитку, уже со своей подписью, – это пропуск. Если же что-то пойдёт совсем не так, то я приеду.
На этом мы разошлись. Приехав домой, я выпила синюю сыворотку и легла спать.
Утром я не почувствовала никаких изменений. Сильно хотелось есть, и от этого началась аритмия. Я гадала, смогу ли я пережить это, дожить до завтрашнего утра? Каждый раз, когда сердце замирало, я была почти уверена, что на этот раз – всё, но оно, словно передохнув от тяжкой работы, с отчаянием вновь продолжало биться дальше. Я легла на диван в гостиной, и включила висевший на стене монитор. К полудню тело начало ломить, заболела голова. К трем часам дня у меня поднялась температура, воспалились лимфоузлы. Сердце бешено колотилось. Я была уверена, что оно вот-вот наконец просто устанет. Я старалась сконцентрироваться на видео прохождении какой-то игры, но потом поняла, что каждый звук, исходящий из колонок, отзывается болью в моей голове. Не дождавшись шести вечера, я залпом выпила белёсую жидкость и почти сразу потеряла сознание.
Этой ночью мне не снились сны.
