Призраки знают все. Рукопись, написанная кровью (сборник)

В квартире пахло, как в музее. Разве что не хватало особой нотки – аромата паркетной мастики. А так – один в один. Вся квартира буквально ломилась от старой мебели, больших – даже для такой просторной, многокомнатной квартиры – высоких мраморных статуй, деревянных расписных китайских сундуков, дамских туалетных и ломберных столиков, письменных столов, буфетов, зеркал и картин на стенах, напольных и настенных часов, канделябров, самоваров, расписных фарфоровых тарелок…

– А у вас тут уютно, – сказал Игорь, пробираясь между буфетом и письменным столом, заваленными всякой антикварной всячиной, начиная от фарфоровых дрезденских безделушек и кончая старинными, порыжевшими от времени фолиантами. – И столько сокровищ! Теперь понятно, почему вы с таким пристрастием и недоверием относитесь к посещениям незнакомых людей. Я на вашем месте даже меня бы не впустил.

– Но вы сказали мне какую-то чудовищную вещь о Денисе! Проходите, здесь более-менее свободно, и окно открыто, свежий воздух…

Гулькин усадил Логинова у кухонного окна, забранного фигурной решеткой, предварительно смахнув со стола, застеленного выцветшей клеенкой, хлебные крошки. Логинов заметил на слегка закопченной, грязноватой плите три кастрюльки, сковородку, прикрытую крышкой, из чего сделал вывод, что либо у Гулькина есть жена, которая ему готовит, либо этот кругленький и в общем-то симпатичный человек сам любит и готовить, и поесть – он невольно сравнил кухню гурмана Гулькина (это было написано на его лоснящемся лице) со своей – со стерильно вымытой плитой и аккуратно сложенными в шкаф сверкающими, почти новыми пустыми кастрюлями. Сравнение получалось не в его, Логинова, пользу.

Гулькин налил в электрический чайник воду из синей прозрачной пластиковой бутыли и включил его. Затем, словно на время забыв, что он на кухне не один, крепко задумавшись, он вымыл заварочный чайник и, ошпарив его подоспевшим кипятком, насыпал туда чай из жестяной коробки. Логинов как завороженный следил за его движениями, получая какое-то очень странное, щекотливое наслаждение. Больше того, он даже успел позавидовать этому Гулькину, антиквару-гедонисту: все-то у него в жизни понятно, ясно и относительно спокойно! Он знает, где проснется наутро, что съест, с кем встретится, с кем поговорит по телефону. Логинов же не знал, что ему судьба подарит (или обрушит на его голову) через минуту. И вообще доживет ли он до вечера, не пристрелят ли его где-нибудь возле дома, когда он будет возвращаться к себе – голодный, усталый, мечтая о порции горячих сосисок или отварных пельменей…

Наконец Гулькин налил чай в красивую, тонкого фарфора чашку, поставил перед Логиновым тарелку с сыром, колбасой и нарезанным тонкими ломтями черным хлебом, сел и уставился на него с видом обиженного пса.

– Я не хочу, чтобы вы повторяли то, что уже сказали. Я и так все понял. Хотя еще не осмыслил. Но почему? Кто? За что? О, я понимаю: поскольку вы здесь, у меня, вы и сами пока еще ничего не знаете, но вам хотя бы известно, каким образом его… убили…

Логинов вкратце рассказал Гулькину все, что знал, невольно поймав себя на мысли, что у его собеседника есть несомненный талант располагать к себе людей. Вероятно, вот так же, заманив к себе домой обладателя какого-нибудь редкого подсвечника или статуэтки, он подкармливал гостя, ухаживал за ним, пока не переманивал его на свою сторону, причем так искусно, что «клиент» через какое-то время и сам был рад отдать интересующий антиквара предмет, потому что ему просто захотелось сделать для покупателя что-то хорошее.

Вот и с Логиновым произошло то же самое. Он обстоятельно рассказал Гулькину обо всем, что знал о смерти его коллеги – Дениса Караваева. Быть может, это произошло потому, что у него и в мыслях не было заподозрить Михаила Михайловича в убийстве, а может, потому, что он просто расслабился и потерял всякую бдительность. В любом случае ему было приятно сидеть в этой кухне, источавшей ароматы вкусной еды, сладковатого запаха сухого теплого дерева и еще чего-то непонятного, чем, вероятно, пахнет само время.

– Вы можете рассказать что-нибудь о Караваеве? Где вы с ним познакомились? Давно ли вы его знаете?

– Вообще-то я знаю его уже довольно долго, лет пятнадцать тому назад примерно мы познакомились. Меня свел с ним один человек, ныне покойный… Мне предложили, как сейчас помню, купить комплект немецкого фарфора по очень выгодной цене, и я услышал, что цену у покупателя перебили и сделал это некий Денис Караваев. Я захотел с ним встретиться и объясниться. Ведь у меня с покупателем была старинная дружба, и он обещал мне эти безделушки. Я понимаю, для вас все эти тарелки-ангелочки не представляют никакой ценности, для меня же они – источник моего удовольствия. Я живу всем этим, понимаете? Я как ребенок, который мечтает о какой-то игрушке и вдруг узнает, что эту игрушку купили для какого-то другого ребенка! Тем более что этот фарфор в те времена стоил просто копейки! Меня этот факт зацепил. И вот меня свели с Караваевым. Я даже обвинительно-раздражительную речь заранее заготовил, собрался было уже высказать ему все прямо в лицо, как вдруг понял, что этот человек мне ужасно симпатичен! Вы бы видели, каким он был в то время! Молодой, ужасно обаятельный, с дерзким взглядом и ироничной улыбкой. Он покорил мое сердце! Нет-нет, не подумайте ничего такого – я имею в виду сексуального, – нет, просто он мне чертовски понравился как человек. К тому же мы с ним очень быстро договорились на тему фарфора и некоторых других вещиц, которые его интересовали постольку-поскольку, а я‑то просто бредил французскими парными вазами, которые он мог для меня достать через своего знакомого московского антиквара. Просто я коллекционировал их, вместо того чтобы перепродавать и извлекать из этого прибыль.

– Чем занимался Караваев?

– Орденами, – кротко ответил Гулькин, перебирая большим и указательным пальцами обеих рук, словно сплетал в воздухе невидимую цепочку. – Исключительно орденами.

– У него была хорошая коллекция?

– А об этом никто не знал! Я, во всяком случае, предполагаю это. Я так до конца и не понял: либо он коллекционировал их так же страстно, как я – свои вазы и буфеты, либо же он не менее страстно коллекционировал вырученные за эти ордена деньги. В начале нашего знакомства мне казалось, что он просто одержим орденами, он мог часами рассказывать мне об истории каждого ордена. А потом, когда он, как я думаю, удачно перепродал один из своих орденов (он так и не признался мне, какой именно, я могу лишь предполагать, что это был орден Ушакова второй степени)…

– Но ведь это, насколько даже мне, непосвященному человеку, известно, очень дорогой орден!

– В том-то и дело. Уж не знаю, каким образом Караваеву удалось его приобрести в свое время, но что он выгодно продал его, повысив цену вдвое или втрое, – это точно. Он радовался, как ребенок! В сущности, когда мы, взрослые, радуемся, то всегда походим на детей. Извините, я отвлекся. После той сделки он сразу же отправился в Калифорнию. Не в Египет или Турцию, и даже не в благословенную Францию либо, прости господи, в отель «Парус», в Эмиратах, куда я и сам был бы не прочь съездить, а почему-то в Калифорнию. И знаете, я понял его! Что мы, антикварные крысы, можем себе позволить, если уж мы одержимы этой страстью к коллекционированию? Да ничего, кроме желания приобрести нечто, в мечтаниях о чем мы не можем заснуть, о чем думаем постоянно, забывая поесть, словом, мы как бы больны этой вещью и во что бы то ни стало хотим ее получить, купить, выменять, выпросить и так далее и тому подобное! Я, к примеру, редко позволяю себе выходить из дома. Я элементарно боюсь, что, пока меня не будет дома, меня ограбят. Думаю, что мы все в какой-то степени боимся этого. Но Денису удалось преодолеть себя, отстраниться от этого, казалось бы, нескончаемого потока желаний и планов, этого вызывающего зуд стремления продолжить поиски какой-то вещи – по Интернету ли, по переписке, в бесконечных телефонных переговорах, – словом, он отсек себя, хотя бы на время, от своей страсти, оставил за плечами все страхи и полетел за какой-то другой, быть может, даже более старой, родившейся еще в юности, мечтой об Америке, о Калифорнии – с ее невозможными пляжами. Думаю, он просто решил увидеть другой мир, другую страну, которой он в свое время бредил, как и мы все понемногу. Я и завидовал ему, и восхищался им. Подумал: вместо того чтобы подчинить своей жизни, своим желаниям и прихотям вещи, я сам подчиняюсь им, я ползаю перед ними на коленях, я целую их, прижимаю к груди, ласкаю, как молоденьких девушек, и это – вместо того чтобы ими пользоваться, держать их в своих крепких объятьях, не боясь раздавить их, расплющить, овладеть ими…

Гулькин, произнося свой монолог, даже вспотел. Достал из буфета бумажные салфетки, промокнул лоб.

– Значит, вы никогда не видели его коллекцию?

– Я? Нет, никогда. Но другие видели. Вернее, не всю коллекцию, лишь некоторые ордена и медали. Но, думаю, самые важные и дорогие свои вещички Денис никому не показывал, разве что потенциальным покупателям, на которых он выходил исключительно через доверенных лиц. Послушайте, я понимаю, зачем вы сюда пришли, и могу только догадываться, каким образом вы вышли на меня… Думаю, всему виной его записная книжка. Но там много таких же, как я, средненьких антикваров или просто людей, в свое время бывших интересными для Дениса. В основном он вел переговоры и обменивался медальками с московскими крупными фалеристами, с которыми я незнаком. И даже если вы выйдете на них, ничего узнать не сможете. Они будут молчать как рыбы. И знаете почему? Да потому, что теперь имя Дениса Караваева пахнет свежей кровью! А то, чем он занимался, пахнет большими деньгами. Вы хотя бы знаете, сколько могут стоить эти ордена?! К примеру, я недавно прочитал в каком-то издании, что тот же орден Ушакова второй степени мог быть куплен за сто тысяч долларов, а продан в два раза дороже! Что же касается других, скажем, орденов имени Кутузова, Суворова, Невского, Нахимова, Хмельницкого – то за них дают меньше, но все равно – от десяти до пятидесяти тысяч долларов. Признайте – какие-никакие, а деньги! Я уж молчу о сказочных, на мой взгляд, экземплярах, к примеру, за знаменитый, роскошный орден Победы (платиновый, и в нем – шестнадцатикаратовый бриллиант) дают от пяти до десяти миллионов долларов!!! Но что касается Дениса, не думаю, что у него был этот орден… Хотя кто его знает – может, из-за этого ордена его и убили? Ведь вы сказали, что ему разбили голову! Вот! Вот чего я боюсь больше всего на свете!.. Игорь Валентинович, давайте я нарежу еще колбаски?

Игорь и не заметил, как, слушая Гулькина, съел всю колбасу. Ему стало стыдно, он почувствовал, что краснеет. Тоже мне, следователь прокуратуры, серьезный человек, а оголодал так, что объедает своих свидетелей!

– Только не смущайтесь! Еда, знаете ли, сближает людей.

– Михаил Михайлович, люди, окружавшие Караваева в Сети или в реальной жизни, с которыми он общался на предмет фалеристики, – как вы думаете, они могут быть причастны к его убийству?

– Я не отвечаю за других людей, это мой жизненный принцип, но скажу так: никто из них лично никогда не захочет мараться в крови. Другое дело, что они способны были бы нанять кого-то для этой грязной работы. Но в моей жизни ничего подобного не случалось, я имею в виду, никто из моих знакомых, из моего окружения никогда не страдал из-за действий своих коллег и не стал жертвой насильственной смерти. Может, в Москве и бывали подобные случаи, но мне на память пришел один эпизод. Я прочитал в газете, что одного антиквара убила женщина-игроманка, ее быстро нашли. Еще одного антиквара убил пасынок. Как видите – пусть это всего лишь два примера, – но убийства как бы случайные или связанные с близкими родственниками. Нет, все же я не думаю, чтобы на Дениса напал кто-либо из его коллег.

– Но все равно: убил тот, кто его хорошо знал и кому Караваев доверял, ведь он сам открыл дверь, – заметил Логинов. – К тому же в доме нет и намека на существование коллекции! Может, ее похитили, а может, и не нашли!

– Вполне вероятно, что он и не держал ее в доме. Где-нибудь в другом месте, да в той же банковской ячейке!

Игорь уже понял, что пришел к Михаилу напрасно. В сущности, он и не мог рассчитывать на то, что первый же потенциальный свидетель предоставит в его распоряжение какие-то ценные факты. С другой стороны, Игорю было интересно поговорить с антикваром, пусть даже и провинциального масштаба. Да просто – с увлеченным человеком. К тому же он оказался милейшим человеком, единственным из многочисленных свидетелей, который отнесся к Логинову по-человечески и даже накормил его. Причем сделал это так ненавязчиво и просто, что Игорь, уже уходя, не ощущал себя обязанным ему чем-либо. А это уже хорошо.

В дверях он не удержался и задал еще один вопрос, который волновал его не меньше тех, что были связаны с профессией Гулькина:

– Что вы знаете о личной жизни Дениса Караваева, Михаил Михайлович?

– Немного. Знаю, что у него была женщина, можно даже сказать, невеста. Не очень молодая, но весьма привлекательная. Зовут ее Василиса. Знаю, что у них произошел какой-то инцидент, кажется, Денис обещал подарить ей на свадьбу или помолвку какое-то редкое по красоте и ценности кольцо, но не подарил, а продал его, причем ее подруге, да еще и за огромные деньги, чем, собственно говоря, и оскорбил Васю.

– Васю?

– Ну да, мы ее так про себя называем. Я имею в виду ее знакомых.

– Так вы ее знаете лично?

– Да ее полгорода знает! Может, и вы видели ее когда-то где-нибудь.

– Пожалуйста, расскажите мне о ней!

– Не уверен, что поведаю вам о ней больше, чем сама она о себе. А уж в том, что она выложит вам всю правду-матку, можете не сомневаться. Она – удивительная женщина! Дать вам ее телефон?

– Буду вам очень признателен!

* * *

«Пикадор, надвинув шляпу на лоб, направил копье под острым углом на быка, глубоко вонзил шпоры в бока лошади и, держа поводья левой рукой, заставил ее двинуться вперед. Бык смотрел зорко. Казалось, он смотрит на белую лошадь, но на самом деле он следил за треугольным острием копья…»

«– Привет, моя дорогая! Весь день вчера занималась подготовкой к похоронам. Действую, как во сне. Тело моей бедной девочки мне еще не выдали, там же целая куча разных экспертиз… Но к похоронам все равно подготовиться надо. Я решила, что выносить ее будут из ее квартиры, вернее, из той, что она снимала… Знаешь, я давно там не была, все боялась – позвоню, а она – там, вместе с Денисом… И даже сейчас, когда я умом понимаю, что их нет в живых, мне почему-то кажется, что там, за его дверью, – он, а за дверью ее квартиры – она. И что вся эта смерть – словно бы их большой заговор… против меня. Господи, я и сама не знаю, что говорю! Люда, мне страшно, меня по ночам начали мучить кошмары. Ведь их кто-то убил, кто-то, кого они хорошо знали и потому впустили в квартиру. А если знали они, то, может, его знала и я? И этот убийца может проживать с нами в одном доме, в одном подъезде… Что? А… понимаю. Да, я тоже так думаю. Конечно, это по его душу приходили, за его орденами-медалями, все понятно. А ее, голубушку, как свидетельницу убили. Вот хоть и предполагала я, что она связалась с тем брюнетом, но доказательств‑то у меня – никаких. Да, я вот что еще хотела рассказать. Ну, убили их, ударили по голове – каждого гирей, вернее, гантелью. И ладно бы ушел убийца, ушел – и все. Так нет, он раздел ее, Алису-то, посадил, прислонив к унитазу, открыл ей рот и сунул туда деньги, причем немалые, и в евро! И еще ей голову осыпал какими-то старыми монетами, я не знаю… какой-то старинной мелочью – вот, мол, подавись! И это мне тоже очень не понравилось. Словно это именно ее убить приходили… Мне бы похоронить ее, Алисочку… Кто похоронит Дениса? Мне следователь сказал – брат его вроде бы едет, из Москвы. Денис очень любил своего брата. Кстати говоря, если бы у этого брата не было алиби, можно было бы на него подумать, ведь он после смерти Дениса получит его квартиру и все, что в ней находится. Правда, самого ценного там уже нет, но все равно… Вот такие у меня дела, Людочка. Извини, что испортила тебе настроение своим звонком. Надеюсь, у тебя все благополучно. Любите друг друга. Целую… Спасибо, я поняла…»

2010 г.

Тамара поймала себя на мысли, что ей хочется позвонить Алисе и рассказать подруге обо всем, что случилось недавно. Это было очень странное желание, ведь она отлично понимала, что Алисы больше нет в живых. Но Тома как бы продолжала жить по инерции и не могла не осознать, как же она была все-таки привязана к Алисе и как ей сейчас не хватает подруги!

«Алиса, голуба моя, ты знаешь, куда я иду? Не поверишь – на танцы! Надо найти ту сволочь, от которого ты сделала аборт… Думаю, что ты там, – Тома задрала голову вверх, к стеклянным шарам парковых светильников, над которыми вились мошки, словно там, выше, среди разорванных, мрачно проплывающих над парком сине-фиолетовых облаков, подсвеченных яркой, лимонной луной, она могла увидеть неясный профиль умершей подруги. – Помнится, его звали Георгий. Следователь думает, что он может быть причастен к твоему убийству… А что, это очень даже вероятно. Ты же не обо всем мне рассказывала. А если твоя старушенция надоумила тебя разыскать его и призвать к ответу? Она бабка-то умная, сообразительная, надавала тебе советов – мол, разыщи его, скажи, что собираешься подавать на него в суд, да просто заявлением пригрози…»

И тут Томке пришла в голову мысль, что Георгия могли припугнуть не столько из-за желания отомстить, призвать к ответу за содеянное им, сколько желая вытянуть из него деньги! И мысль эта не показалась ей такой уж глупой. А почему бы и нет? Пусть расплатится за Алискины слезы!

Томка прибавила шагу. Черные силуэты деревьев мрачными декорациями окружали ярко освещенную танцплощадку. Парковые аллеи уже наполнились нарядно одетыми парочками.

Тома вдруг подумала, что давно уже живет не той – молодой – жизнью, которой жила прежде, и что в последнее время те впечатления, которыми делилась с ней Алиса, питали ее любопытство и заставляли ее сердце биться чаще. Она словно бы вместе с подругой переживала все то, что сама недобрала, недополучила в свое время. Ранний брак и последовавшая за ним цепь тяжелых испытаний, разочарований и несчастий словно бы отрезали ее от девичьей веселой жизни, отсекли от нее что-то очень важное, что когда-то доставляло ей радость. Перед глазами Томы проплывала цветными размытыми картинами жизнь молодой красивой девушки, которая пусть и была неразборчива в своих связях, но все равно проживала более насыщенную и полную приятных событий жизнь, чем сама Томка, и, наблюдая за нею, Тамара словно бы и сама становилась на какое-то время такой же молодой и счастливой. Да – легкомысленная Алиса жила полной жизнью, в то время как Тамара, приведя свои еще недавно растрепанные чувства в порядок, начала вить свое постоянное, безрадостное гнездо зрелой, не ожидающей уже ничего хорошего от жизни, одинокой женщины. А ведь это было неправильно! Сейчас, прогуливаясь по оживленному и какому-то праздничному в этот вечерний час парку, она видела счастливые влюбленные глаза парочек, чей возраст заставлял Тому сожалеть о сделанном ею когда-то выборе – среди гуляющих были и молодые женщины – ее возраста и даже старше! И все они спешили на танцы, и им было хорошо, весело, глаза их блестели, как когда-то у влюбленной Алисы…

Конечно, и у Тамары бывали любовники, но какие-то одноразовые, появлявшиеся в ее жизни словно бы исключительно для того, чтобы доказать ей – она еще женщина. Не более того. Причем не любимая женщина, а просто «сексуальный объект». С одной стороны, мужчины были ей необходимы для определенных гигиенических целей, с другой – и она не могла этого не чувствовать, – все эти связи причиняли ей душевную боль и унижали ее.

Иногда ее охватывало дикое желание выйти замуж. Но не просто за первого встречного, как уже случилось однажды в ее жизни, а за хорошего, положительного мужчину, который полюбил бы ее всем сердцем и которого она бы тоже любила, даже если бы у него оказался дурной характер! Она слышала рассказы подруг о таких кажущихся благополучными мужчинах, которые, в силу именно своего эгоизма и каких-то особенностей характера или поведения, долгое время не могли жениться. Один, к примеру, был помешан на чистоте и заставлял свою жену по нескольку раз в день мыть полы и вытирать пыль, другой, наоборот, разбрасывал повсюду свои грязные вещи и полные окурков пепельницы… И это при том, что эти мужчины занимали неплохие должности, хорошо зарабатывали, словом, считались состоявшимися, успешными и желали создать семью. Почему-то считая, что лучшего, чем они, мужа – во всех смыслах этого слова – ей уже не заполучить, Тамара настраивала себя на совместную жизнь со сложным, эгоистичным человеком и даже находила в своей душе моральные силы для того, чтобы вытерпеть его или даже перевоспитать!

…Георгий стоял у входа на танцплощадку, там его Тома и увидела. Элегантный, в черных джинсах и черном гольфе, он держался чуть поодаль от пестрой толпы, курил. Да, это был точно он. Красивый, интересный, похожий на артиста кино. Да он и в жизни оказался, как видно, артистом. Заморочил голову Алисе, а потом обошелся с ней как последняя сволочь.

«Алиса, вот он, я его нашла… – Томка задрала голову и посмотрела на россыпь серебряных звезд на небе, среди которых затерялся туманный профиль подруги. – Не подумай ничего такого… Не ревнуй. Я пришла сюда, сама знаешь, зачем. Мне надо с ним поговорить, попытаться выяснить – причастен ли он к твоей смерти? Вот только ума не приложу, как это сделать? Ведь невозможно же спросить его прямо в лоб – мол, не ты ли это, голубчик, убил мою подругу… Но я должна, должна как-то приблизиться к нему, попытаться понять, в каком он находится состоянии, напуган ли он… Ведь если это он – твой убийца, то он вообще должен сейчас сидеть дома и дрожать от страха – если он нормальный человек, – а не ходить на танцы! Хотя разве может нормальный человек совершить убийство?»

Томка стояла неподалеку от Георгия и смотрела на него во все глаза. Все ждала, когда он начнет присматривать свою будущую жертву. Но он, казалось, просто наблюдал за танцующими или за теми людьми, кто стоял поблизости. Выглядел он спокойным, взгляд его выражал простое любопытство или, когда мимо проходила какая-нибудь красивая девушка, чисто мужскую заинтересованность. На Томку он тоже поглядывал. Она знала этот оценивающий взгляд, подобное было ей знакомо. С одной стороны, это ее раздражало, ведь Георгий так оскорбил и унизил Алису, с другой – ей было приятно, что ею откровенно любуются.

И вдруг она вспомнила, зачем вообще сюда пришла. Ей же надо связаться со следователем, а не заниматься расследованием самостоятельно! А вдруг он настоящий убийца, а она тут собирается выяснять, каким было – и есть сейчас – психологическое состояние Георгия, чтобы выяснить, мог ли он убил Алису или нет! Она отошла в сторонку и набрала номер Логинова.

– Игорь Валентинович, – прошептала она в трубку, – я на танцах, как мы и договаривались, в Доме офицеров. И он здесь! Стоит буквально в нескольких шагах от меня, поглядывает по сторонам. Это прямо возле входа на танцплощадку…

– Хорошо, Тамара, спасибо, что позвонили, я подойду примерно минут через сорок, раньше никак не получится, – сказал Логинов. Слушая его голос, Тамара хорошо представила себе его: такого красивого, интеллигентного, элегантного – и подумала вдруг, что он меньше всего походит на следователя прокуратуры, скорее – на крупного бизнесмена. Следователи в ее представлении (а это представление складывалось по мере просмотра детективных сериалов) были все невысокого роста, просто или даже небрежно одетые, какие-то неприметные, серые, разве что умные и проворные. Хотя в сериалах она, скорее всего, видела не следователей, а оперов, которые напрямую занимаются выслеживанием преступников, в то время как следователи прокуратуры сидят в своих душных прокуренных кабинетах и работают с документами. Однако Логинов сейчас сам приедет сюда, а не пришлет помощника или опера. Значит, и у следователей, помимо работы с документами, полно другой, самой разнообразной работы.

– Добрый вечер, – услышала она вдруг над самым ухом и отшатнулась, увидев прямо перед собой лицо Георгия. Да что там отшатнулась, она почти подскочила! Вот что значит задуматься. Она и не заметила, как он к ней подошел.

– Добрый вечер, – отозвалась она, чувствуя, как ее начинает трясти. Ведь она, чтобы никто не услышал, куда она звонит, отошла в сторону, встала между стволов огромных, упирающихся верхушками в небо, елей, отступила в темноту. Как он ее нашел? Что он здесь делает? Она по-настоящему испугалась.

– Я вас испугал? Простите, – ласковым, бархатным голосом проговорил он. – Просто весь вечер я любовался вами, и вдруг раз – и вы исчезли! Вот я и отправился вас искать.

– И что, нашли?

– Как видите.

– А зачем вы меня искали?

– Хотел пригласить на танцы.

Она вдруг представила, как спустя некоторое, весьма короткое, время здесь, в этом парке, расположенном рядом с Домом офицеров, появятся вооруженные люди и набросятся на ничего не подозревающего Георгия, схватят его, заломят руки…

– Вообще-то я не танцую.

– Тогда зачем же вы сюда пришли?

«Тебя поймать», – подумала Тамара и вдруг поняла, что совершенно не готова поддерживать с ним беседу. Одно дело, если бы она просто самостоятельно попыталась что-нибудь выяснить, а другое – когда ей нужно потянуть время в ожидании Логинова.

– Да я… так. Просто прогуливалась. Договорилась встретиться здесь с подругой, а она не пришла.

– Так, может, это судьба? Давайте выйдем отсюда на свет. И тогда у меня будет возможность хорошенько рассмотреть вас.

Он вдруг схватил ее за руку и вытянул из путаницы тяжелых еловых ветвей на дорожку. Мимо них прогуливались, приходя в себя после быстрых танцев, разгоряченные парочки, в воздухе как-то особенно густо пахло сигаретным дымом и смесью различных духов.

– Меня зовут Георгий, – он улыбнулся, показав ровные белые зубы. – А вас?

– Тамара, – вздохнула она.

– А почему так грустно? Такой прекрасный вечер, а вы грустите… Что-нибудь случилось? Может, я могу вам помочь?

– Вы? Вот вы-то как раз точно ничем не можете помочь.

И вдруг она поняла, что не сможет дождаться Логинова, не сумеет так долго тянуть время, притворяясь обычной скучающей девушкой, пришедшей на танцы в надежде подцепить кавалера. Она должна сама, еще до прихода Логинова, дать понять этому приторному Георгию, что она все о нем знает! Знает о том, какой он гад и мерзавец, и сказать, что она готова сообщить об этом всем, кто находится сейчас здесь, в парке. Кровь пульсировала во всем ее теле, когда она начинала думать о том, что тело несчастной Алисы лежит сейчас в морге – она никогда, никогда уже не откроет своих красивых глаз и не произнесет ни слова! Она мертва, и это ужасно несправедливо! Так настрадаться, чтобы потом умереть?!

В сущности, здесь, в толпе, он не посмеет причинить ей вред, что бы она ему ни сказала.

Она на всякий случай оглянулась, прикидывая, в каком направлении сбежит, если, к примеру, Георгий решит пырнуть ее ножом или, затащив в кусты, удушить. Конечно, такого не произойдет – не должно, но отчего же ей так страшно?

Она все-таки решилась.

– Вы не узнаёте меня? – Она подняла голову и посмотрела на него в упор.

Георгий, удивленно подняв брови, остановил взгляд своих темных глаз на ее лице, помедлил некоторое время, потом пожал плечами:

– Как будто нет… А что? Мы были знакомы?

– Нет, нас не представляли друг другу, но я вас видела.

– Может, отойдем в сторону и поговорим? – очень вежливо, мягким голосом предложил он.

Тамара вдруг заметила, что его гольф не черного, а темно-синего цвета. А глаза сверкают, как драгоценные камни. Безусловно, природа щедро одарила парня внешними данными. Белая кожа, густые черные волнистые волосы, спортивная фигура. Он был создан для того, чтобы нравиться женщинам, кружить им головы, разбивать им сердца и судьбы.

– Нет, с вами я никуда не пойду, – сказала она твердо. – И знаете почему?

– Вы так громко говорите… Что случилось? Какая муха вас укусила? Прошу вас, давайте отойдем, чтобы не привлекать к себе внимания!

Она сделала несколько шагов к переливающимся разноцветными лампочками воротам площадки (ведь именно там ее и должен найти Логинов) и встала лицом к Георгию, оперевшись спиной о металлическую ограду.

– Мы виделись с вами, и часто. Вы покупали у меня пиво и сигареты, – солгала она, вдруг осознав, что пока что не находит в себе сил сказать правду, сказать то, что хочет, то, что нужно.

– Постойте… Это там… в арке? Маленький киоск с сигаретами… ну да, точно, я видел вас там! Просто там вы – будничная, занятая своей работой, а здесь – настоящая красавица! Извините, может, я скажу сейчас банальность, но вы совершенно не походите на продавщицу из сигаретного киоска, правда! В вас чувствуется порода… У вас очень красивое, породистое лицо, глаза… Да вы просто не знаете себе цену!

Томка подумала – вероятно, подобные же комплименты он расточал и Алисе. Бедная Алиса, она не выдержала, растворилась в этих комплиментах и доверилась ему. Ей так хотелось поверить, что она не такая, как все, что ее красота – очень изысканная, что она – просто прелесть! Да кто же из девушек не хочет, чтобы так отзывались о ее внешности?

– Вы на самом деле считаете меня такой красивой или… – Она замерла в ожидании, что ее прервут, что сейчас она услышит еще один «дорогой» комплимент.

– Вы не только красивая, но и очень сексуальная…

«А уж какой ты сексуальный! Точнее, сексуально озабоченный!»

Он взял ее за руку. То, что она почувствовала, было ощущением невероятного блаженства. Он держал ее руку в своей, и ей показалось, что его кровь вливается теплым будоражащим потоком в ее вены и артерии и что она как бы себе больше и не принадлежит. Да, она словно опьянела от этого очень странного, не похожего на то, что ей приходилось испытывать прежде, чувства. Но вот – мертвая Алиса словно бы провела своей ледяной рукой по ее спине, и Тамара почувствовала, как волосы на ее голове зашевелились. Стоп! Что происходит?! Как он вообще посмел взять ее за руку?!

И мысли ее вновь вернулись к истинной причине ее появления здесь, в этом чужом для нее месте. Алиса. Кто ее убил? Не Георгий ли?

– Хорошо, я вам все расскажу… – прошептала она, чувствуя, что краснеет. – Я видела вас не только из окошечка своего киоска. Вы… приходили к Алисе.