Мне должно это нравиться

Так нельзя.

Распахиваю глаза. Серёжа снова вернулся к ягодицам. Он мнёт их почти монотонно. Будто не испытывая желания. И вот лишь чуть раздвинул их, и снова отпустил. Мне хочется, чтобы он снова коснулся меня там. Едва тронув губы. Вызвав этим снова давно забытые ощущения. И чтобы на этот раз я захотела Серёжу, а не другого мужчину.

И я немного развела бёдра. Его пальцы скользнули вниз, ладони обхватили уверенно, заставляя меня ещё чуть раздвинуть ноги. Ощущение, что он разглядывает меня там. Изучает сначала взглядом, а затем начнёт руками.

Обвёл губы, самые их выпуклые линии, снизу-вверх, чуть вдавил. И кончиками пальцев коснулся мокрых складочек у самого отверстия.

Это ужасно!

Я его совсем не хочу. Не хочу, чтобы он трогал меня. Не хочу. Не хочу.

– Серёж, остановись.

Сжимаюсь.

Его пальцы больно сдавливают кожу на бёдрах, и настырно пытаются развести мои ноги.

– Не трогай!

Складываюсь как пружина. Спускаю ступни на пол. Голову вниз. Спряталась за волосы.

Мы молчим с несколько минут, не меньше.

– Я сделал что-то не так?

– Всё так, – выпаливаю. – С мной что-то не так.

– Можно я посмотрю на тебя?

– Нет.

– Пожалуйста.

Выдыхаю. Набираюсь сил, чтобы убрать с лица волосы. Откидываю их на спину. Почти сухие. И снова вьются. Цепляются за ресницы, за замочек серёжки в ухе.

– Помогу, – тихо он. Собирает мои волосы в свои ладони нежно. Убирает их все назад.

Серёжа садится на корточки напротив меня. Заглядывает в мои глаза.

– Прости, что поспешил. Попробуем в другой раз. Когда захочешь. Я готов подождать.

– Спасибо, – прикрываю глаза.

– Только… – делает паузу, – мне было бы гораздо проще, если бы я знал, что произошло.

– Что-что. Я – струсила.

Смеётся:

– Нет. Сам виноват. На тебя нельзя давить… Я про другое, – смотрит серьёзно. – Было бы проще, если бы я знал, почему ты… боишься мужчин. Ведь он… ну… ничего не делал с тобой.

– Ужасно хочется пить, – встаю рывком.

– Прости. Я не должен был…

– Всё в порядке. Я сейчас вернусь.

На кухню иду голая. Интересно, это нормально, что я больше не стесняюсь его?

В висках стучит от напряжения. Шкафчик над раковиной смотрит на меня пустотой. В соседнем только тарелки. Кажется, у Дины не осталось ни одной чистой чашки. Узкий сервант в углу кухни, старенький, как и вся мебель в квартире, заполнен бокалами разной формы. Уверена, хозяйское барахло. Не дай бог разбить.

В одной из тумбочек нахожу упаковку пластиковых стаканчиков. Достаю один. Вода покрывает его стенки пузырьками.

Глоток. Ещё бы таблетку от головы.

– Как думаешь, где Дина хранит лекарства? – кричу из ванной. В шкафчике за зеркалом только косметическая дребедень.

– Точно не в комнате, – из коридора. – Здесь никакой мебели кроме кровати. Как она так живёт?

– Она там рисует и репетирует. Для этого нужно место.

В серванте тоже ничего.

– Мне неловко лазить по шкафам в квартире малознакомой девушки, но кажется, здесь что-то есть.

Выхожу к нему в коридор. Серёжа стоит над выдвинутым ящиком трюмо.

Пакетики с порошком от простуды, пара таблеток на случай помелья. В ворохе бумаги поскрипывают и поблёскивают упаковки лекарств в фольге. Кончиками пальцев перебираю и ищу нужное.

Чеки, чеки, зачем она хранит их? Уж вряд ли ведёт домашнюю бухгалтерию. Квитанции, смятый узенький билет из автобуса. И кое-что очень важное. Чек. ООО «Цветоптторг». Заказ был сделан вчера. Розы белые – двадцать одна штука. Зелень декоративная – семь штук. Анемоны красные…

9. Костя

Шаг. Сначала уши закладывает. Вибрация в солнечном сплетении перерастает в звук. Тынц! Тынц! Тынц! Щух. Почти тишина. Волна шума нарастает степенно. Визжат девушки. Парень из толпы на танцполе: «Давай, давай, давай!» И снова, только уже быстрее бит: тыдыдыдыдыдынц!

Хочется сглотнуть. Как в самолёте во время снижения.

Здесь пахнет сладкими духами и приторным алкоголем, присохшим к пластику.

Ещё шаг. В метре от меня стена танцующих. Люди как одно целое. Будто чудовище из жуткой сказки, со множеством щупалец-локтей, вздыбленной шерстью-волосами, дышащее сбивчиво, в унисон музыке-зову.

– Она у барной стойки, – голос Елисея в самое ухо. – Пасёт меня уже второй день.

– Может, у тебя просто появилась поклонница?

– Ну конечно! Это Ковалевский её подослал, я уверен, – Елисей чешет нос. – Что будем делать? Поговорить с ней?

– Не надо. Я её уже видел. Она из-за той статьи, про меня и Машу.

– Ага, студентка журфака, значит. Только я здесь при чём?

– Подожди меня за столиком.

Узкая дорожка вдоль танцпола. Подсветка голубая, почти белая. Передо мной уверенно вышагивает на шпильках официантка. В сгиб локтя упирает поднос, уставленный пустыми бокалами для мартини. В её форме есть что-то от костюмов БДСМщиков: много кожи, и голой, и искусственной.

Зал дробят лучи синтетически-красного. Похоже на лазеры в секретной комнате из американского блокбастера. Задеть – и сигнализация сработает. А если фантастика – срежет часть тела. Вокруг одной из красных линий, не совпадая с ритмом музыки, вытанцовывает девушка: медленно, осторожно, будто боится задеть луч. Я прослеживаю за его траекторией вверх. Источник проекции под самым потолком, шарообразный, с полукруглыми выступами, как подводная бомба.

У одной из стен подвешена клетка. Внутри девушка в чёрной водолазке с горлом, без рукавов, и в лосинах. Танцует хорошо, двигается соблазнительно. Чувственно. Но лицо такое обычное. Искусственное. Невыразительное. Не обратил бы внимания, если бы не отдавалась так страстно танцу.

Я нахожу пустоты на танцполе, и занимаю одну из них. Держусь в стороне от барной стойки. Наблюдаю издалека. Узкая поверхность стола украшена рядом бокалов. Такие же, как несла официантка на подносе. Только эти переполнены жидкостями. Переход цветов от нежно-розового к тёмно-бордовому, как запёкшаяся кровь.

Бармен обхватывает бутылку. Одно движение, скомканное, как иллюзионист, и над горлышком вспыхивает огонь. На фоне серой стены в крупный кирпич бутылка становится похожа на факел.

Она выпрямила кудри, зачесала волосы в высокий хвост. Выглядит настолько по-иному, что я бы мог и не узнать её. Дело не в чертах внешности. Манера держаться. Раньше ей хотелось казаться неприметной. Она прятала лицо за волосами. Изгибы тела за мешковатой одеждой. А сейчас, по сравнению с тем образом, она как обнажённая. Бесстрашно смотрит на придурка, который пытается её развести. Он делает к ней шаг. А за её спиной, вплотную к телу, барная стойка. Берёт злоба, что кто-то другой пытается загнать её в угол, а не я.

Он легонько касается её голой руки, ведёт своими липкими пальцами вверх, к её плечу. Она отстраняет его, упираясь маленькой ладонью в грудную клетку.

Моя добыча поворачивается ко мне спиной. Ей подают бокал с оранжевым напитком. Она продолжает стоять, не усаживаясь на высокий стул. В отличие от напористого мудака, который расположился так, что его колено упирается в её ногу. Она старается не обращать внимания на это назойливое насекомое. Повернула голову в противоположную от него сторону. Губы сомкнуты. Слегка вжимает щёки. Гоняет во рту коктейль. Напряжена. Посмотрела на танцпол. Кинула взгляд в мою сторону, скользнула мимо меня.

Девушка поправляет короткую кофту, растягивает собранную в складки ткань, закрывая голую поясницу. Я думал, она другая. С едва проступающими формами. Как Маша. Но здесь не намёки на женственность, а её полноценное воплощение. Спереди разглядеть не успел. Зато её задница, круглая, обтянутая тонкими лосинами, запомнится надолго. Она ещё так ножку одну на мысок поставила, согнула коленку. Неудивительно, что этот петух не может от неё оторваться. И его голова всё больше льнёт за взглядом. А теперь и руки. Он выдаёт усмешку, и что-то заявляя, щипает девушку за ягодицу.

Реакция быстрая. Выплёскивает содержимое бокала ему в лицо. Задевает лишь ухо. Мужик ржёт, вытирается ладонью. Она швыряет бокал об пол. Не растерялась. Её рука на ощупь находит соседский напиток. Плотная жидкость делает дугу в воздухе, на её хвосте гаснет пламя, и бьёт точно в цель. Мужик обтекает, прикрыв глаза.

Девушка уверенно шагает прочь. Не обращает внимания на возгласы за спиной. Идёт в мою сторону. Идёт прямо на меня.

Я так и стою. Я вглядываюсь в её сощуренные глаза. Она смотрит будто сквозь людей. Как аутист. Как человек в состоянии аффекта. Поднимает глаза. Будто наткнулась на что-то. Замерла. Отшатнулась. Губы разомкнулись. Её испуганное «ах» почти слышал. Представил чётко. Как голос в голове.

Разворачивается на месте. Идёт быстро.

Я за ней. Она жмётся к стенке. Кончиками пальцев по шершавым кирпичам. Исчезает за дверью с надписью «Служебное помещение». Я туда же. По чёрному коридору с ярким освещением. Её силуэт, зажатый узкими стенами. Не позволяю ей отдалиться. Она знает, что я иду за ней? Знает. Бросила взгляд через плечо. Убыстряет шаг. Не надейся. Я тебя не отпущу. Что, неприятно, когда за тобой наблюдают? А когда намеренно преследуют? Побудь на моём месте.

Она плечом в дверь слева. Едва слышен удар. Как птица в пластиковое окно бьётся. Заперто. Дальше. Ещё быстрее. Её хвост раскачивается как у корейских девушек в клипе «Не джентельмен».

Взглядом вниз. Такая узкая талия. Кажется, мне достаточно моих ладоней чтобы обхватить её всю. Ноги ставит ровно. Походка идеальная, даже в спешке. Как покачивает бёдрами, ммм. Это оставил на сладкое. Теперь не смогу оторваться. Ещё её сумка сползает с бедра назад, и пошлёпывает девушку по правой ягодице.

Поворот коридора наступил внезапно. И она исчезла за углом.

Не упустить.

Как бы я хотел, чтобы там оказался тупик. Намертво запертая дверь. Не единой души. И в узком отростке коридора остаться с ней наедине.

Заворачиваю. В лицо бьёт порывом холода. Дверь была распахнута несколько секунд назад. Я толкаю её со всей дури. Вылетаю. Ледяной воздух захватывает дух. Яркий свет сменяется темнотой двора. И я, не успев вглядеться в новое пространство, делаю рывок в сторону, и сшибаю человека.

Девушка в короткой распахнутой куртке лежит на тротуаре. Её кофта задралась до груди, подставляя холоду голый живот. Морщится от боли и поджимает коленки.

– Прости. Прости, пожалуйста. Ты цела? – я наклоняюсь, тяну к ней руки. Получаю пендаль. Едва удерживаю равновесие.

– Ты чё творишь, мудак?

– А ну сюда посмотри!

За спиной как минимум двое.

– Коль, он не специально, – тараторит девушка, пытаясь подняться.

Я оборачиваюсь, и с ходу получаю в челюсть. Гнусь. Сжимаю пальцами подбородок. Выпрямляюсь резко. И сразу в ответ. Куда попал, сам не понял. Главное, увидел пятно лица, определил его как мужское, и врезал. Кто-то по рёбрам. Ещё в солнечное сплетение. Перехватывает дыхание. Я ещё не упал? Тогда получай. Костяшками в кость. Кому, куда – не имеет значения. Меня окружают. И я верчусь как волчок. Ищу цель. В моё лицо уже летит рука. Сложенные в кулак жирные пальцы. Успеваю уклониться. И получаю не в глаз, а в бровь. Несколько секунд саднит только там, а потом липкая кровь на закрытое веко.

И новый удар. По согнутой спине получаю ботинком. Между лопаток. Больнее, чем по заднице. Но не так унизительно. Прежде, чем упасть, хватаю кого-то из них за футболку, торчащую из расстёгнутой куртки. Треск ткани. Ты, главное, упади тоже. Чем меньше их будет надо мной, тем выше шанс выжить.

Я на земле. Жму шею тому, которого завалил. Свист ботинка рядом с ухом. Дурак, надо закрывать голову. Мне, мне. Отпускаю лежачего. Ладони на затылок. Перекатиться. Не получилось. Удар в живот. Согнулся. Теперь я не встану. Задыхаюсь. Будто со всех сторон стискивает тело, где-то глубоко под водой. В долговязом прозрачном ящике. Перемотанном тяжёлыми цепями. Закованными титановыми замками.

– Отвалите от него! – звон её голоса я запомню навсегда. Он как пуля в стекло. Только выстрел раздался после её слов.

Удары прекращаются. Я на свободе. Вываливаюсь из расколотого ящика в воздух. Я вдыхаю. Дышу.

Увидеть женщину, которая меня спасла. Напрягаю шею. Поднимаю голову. Локти врезаются в шершавый асфальт. Хорошо, что больно. Я ощущаю. Осознаю. Ребром ладони стираю с века кровь. Теперь оба глаза могут анализировать. И я вглядываюсь. Распознаю.

За моей спиной уже почти не слышно топота. За её спиной глухой шум дороги. Она опускает вытянутую вверх руку. Голую от плеча. Медленно. Осторожно. Так напряжена, что даже в столь женственном теле проступают мышцы. Её пальцы ещё не сдвинулись с курка. Пистолет смотрится огромным на фоне своей хозяйки.

Несколько секунд мне кажется, что она целится в меня. По крайне мере, навела на мою голову, замерла. Но потом опустила. Я перевожу взгляд на её лицо. Фигуру я сегодня разглядел в достаточной мере. На подбородке ямочка как у моей матери, спотыкаюсь о полуоткрытые губы, длинные, будто чуть припухшие, и в глаза. Как только в глаза, она перестаёт хмуриться. Убирает пистолет в сумочку. Не игрушечный. Настоящая тэтэшка.

Девушка идёт ко мне. Кровь налипает на ресницы, склеивает их. Вытираю ладонью. Проклинаю секунды, которые упускаю. Она приближается ко мне. А я этого не вижу.

Садится напротив на корточки. Окидывает моё лицо быстрым взглядом. Боится крови? Что? На что ты смотришь? Руки? Она даже наклоняется немного. Нет, она точно ненормальная.

Поднимает глаза резко, смотрит серьёзно, чуть выше взглядом. Нет, не боится. Оценивает, как опытная ассистентка хирурга.

– Ты на машине?

Киваю.

– Там есть аптечка?

– Есть, – сглатываю.

– Пойдём, я обработаю рану.

Встаёт и идёт вдоль здания. К улице со стороны главного входа.

Догоняю. Столько вопросов. И те, которые хочу задать заново. И те, которые появились только что. Но они все наползают друг на друга, лезут в не свои предложения, и смыслы смешиваются до неузнаваемости. Вслух получается только:

– Откуда у тебя пистолет?

– Бывший подарил.

– Он тоже из психушки?

– Тоже?

– Как и ты.

Смотрит резко, но ничего не говорит.

– Зачем ты следишь за моим другом?

– Ему показалось.

Мы выходим к шумной улице. Свет гирлянд, спутанных с проводами между фонарей, меркнет на фоне вывесок.

– В багажнике? – кивает на мою машину. Откуда она знает? Ну да, на тренировке. Девушка была там. У раздевалки.

– Подожди. Давай поговорим спокойно.

– Мы уже это делаем.

– Хорошо. Скажи, что ты хочешь знать? Я объясню. Обещаю.

– Я хочу знать, где аптечка, – её подбородок вздрагивает. Она как будто сдерживается. Пытается казаться смелой. Заставляет себя выглядеть хладнокровной. А на самом деле боится. И мёрзнет.

– Что тебе нужно от меня?

– Или в бардачке?

Она делает шаг, и я не успеваю схватить её за руку.

Шарю по карманам. Ключи. Щелчок. Девушка по-хозяйски распахивает дверь, взбирается на подножку и садится за руль.

Рассматриваю её, пока обхожу машину. Вспухла складка над переносицей. Волосы от влажности начинают обретать свою привычную форму.

Я сажусь на пассажирское. Она смотрит на меня выжидающе. Отщёлкиваю замок. Её рука смело проскальзывает над моими коленями. Немного наклонилась ко мне, вглядывается в содержимое бардачка. Её близость заставляет меня дышать глубже. Будто так я останусь незамеченным. И она забудет о моём существовании. Станет вести себя естественно. А я буду наблюдать за ней. Какая она настоящая? Какая из двух совершенно разных?

Девушка аккуратно перебирает пальцами брошюры и провода. Запускаю руку вслед за её рукой. Она вздрагивает. Вытаскивает свою, оцарапавшись о край крышки. Прячет кисть между колен.

– Вот, пожалуйста, – я ставлю на её бёдра аптечку. Откидываюсь на спинку сидения. Прикрываю глаза. – Как тебя зовут?

В шебуршании наступает пауза. Разрывает упаковку. Её голос совсем близко:

– Яна.

Я вздрагиваю. Смыкаю губы. В бровь будто жалит пчела. Вдыхаю носом. От девушки пахнет сладко, как от разломанного напополам фрукта. Её ледяные пальцы на моей щеке. Ногти такие короткие, что не царапают. Непривычно.

– Яна, ты была знакома с Машей?

– Нет, – отвечает просто.

– Тогда почему тебя так интересует эта история?

– Хочу узнать, кто её убил.

Она прилепляет пластырь. Я морщусь. Отодвигаю голову.

– Сиди смирно, – команда в её исполнении звучит умилительно. – Иначе я тебе его на глаз наклею.

Её лицо совсем близко. Дыхание теперь у самой шеи. Такое ощущение, что она втягивает запах. Я смотрю на неё. Сидит, зажмурившись. Спрашиваю:

– Чем пахнет?

Испуганно открывает глаза:

– Ничего особенного.

Садится ровно. Закрывает аптечку, и передаёт мне не глядя. Её интересует то, что происходит за лобовым стеклом. Смеющиеся прохожие. Проезжающие машины. Она как будто разочарована.

– Почему ты не заступился за неё?

– Что?

– Её отец сказал так тебе. Что это значило?

– Не твоё дело, – я выбираюсь из салона. Тротуар скользкий, и я теряю равновесие. Вцепляюсь в стойку машины.

Яна спускается на асфальт. Подходит ко мне. Ещё один шаг. Почти вплотную. Она всматривается в моё лицо. В её взгляде такое странное сомнение. Будто ей показалось, что мы знакомы, но не виделись много лет. И она пытается понять, обозналась ли.

– Это не можешь быть ты, – говорит мысль вслух. И тихо добавляет: – У тебя совсем другие руки, – она опускает глаза.

Гладит мои пальцы.

От неожиданности я вздрагиваю. Она ненавидела меня. Боялась. Презирала. Она не может так трогать меня.

Прикосновение становится смелым. Разворачивает мои ладони, проводит по ним, просит с закрытыми глазами:

– Пропусти свои пальцы сквозь мои.

– Это такой новый способ подцепить мужчину?

– Пропусти, – говорит тихо. Её глаза всё ещё закрыты. Она прижимает ко мне свои ладони. Кончиками пальцев достаёт лишь до середины моих вторых фаланг, подталкивает их, раздвигает. Мои ладони сгибаются, пальцы ныряют сквозь её, я сжимаю слегка.

Её губы трогает улыбка. В лице облегчение. Или благодарность. Что? Что такого я сделал?

Шепчет. Как заговаривает. Молодая ведьма. Будто в трансе. Делай с ней что хочешь.

Если я сейчас её поцелую…

Резко отступает. Убирает руки. Глаза широко распахнуты.

– И голос, – проговаривает она. – Какая же я дура, – закрывает ладонями лицо. – Извини меня. Извини. – Больше не прячется. Смотрит на меня растерянно.

– Кость? – Елисей стоит в нескольких шагах.

Яна бросает на него быстрый взгляд. Отворачивается. Быстрым шагом идёт в сторону своей малиновой машины.

– Помешал? – Елисей становится рядом, и теперь мы оба следим за отъезжающим автомобилем. В развороте Яна налезает задним колесом на бордюр. – Тебя Саша потеряла. Говорит, трубку не берёшь. А вы собирались увидеться сегодня.

10. Яна

Маша лежит на полу, уткнувшись лбом в серый плед. Она вцепилась в него обеими руками, и полосы тканевых складок между её пальцами как царапины.

Он проводит меня рядом с ней. В нос бьёт запах крови. Её голень рассечена. Разорванная рана красным месивом набухает над чёрной тканью колгот.

– Это не я, – хмыкает он, и заставляет меня остановиться прямо над ней. – Маша пыталась сбежать, представляешь? Поранилась, дурочка.

Он садится на корточки. Вталкивает большой палец прямо внутрь. Выдавливает из раны кровь как горошины из стручка. Я зажмуриваюсь. Стискиваю зубы. И Машин вскрик, протяжный, как вой собаки, предчувствующей смерть хозяина, перемешивается со звоном в ушах.

Меня снова толкают. Небрежно, как брат младшую сестру. К стене. Надавливает на плечи, заставляя опуститься на пол.

Отходит. Возвращается, двигая в мою сторону низкий столик. Скрежет ножек по бетону всверливается в мозг.

– Ты говорила, что тебе скучно. Было такое, Яна?

Молчу.

– Посмотри на меня, маленькая избалованная тварь, – цедит он. Я поднимаю голову. Его глаза хитро прищурены. Кажутся узкими отрезками в прорезях маски. Не видно зрачков. Но я предчувствую, что они расширены. – Было такое?

Я сглатываю, киваю неуверенно. Он:

– Хочешь поиграть?

– Нет. Я ничего не хочу.

– Капризная девочка, – растягивает слова, будто хвалит. – То тебе скучно, то ты ничего не хочешь. Я принёс тебе игрушку.

На стол падает коробка с пазлом. Цифра «пятьдесят» над картинкой из диснеевского мультика. Белль танцует с чудовищем на фоне витражных окон.

Он оставляет мою левую руку свободной. Второе кольцо наручников защёлкивает вокруг трубы у стенки.

– Открывай скорее, ты ограничена во времени.

Левая рука совсем не слушается. Кое-как открываю коробку. Внутри разноцветные кусочки с глянцевой лицевой стороной перемешаны с перевернутыми серо-зелёными. Пакет закупорен. Рука беспомощно пытается надорвать его.

– Быстрее! – рявкает он.

– Хорошо, хорошо, – я вцепляюсь в скрипучую упаковку зубами, и разрываю её. Детали просыпаются на стол.

Он разъединяет несколько пар, которые оказались сцеплены, перемешивает. С беззаботной улыбкой:

– Так честнее. И ещё один атрибут.

На стол ставит глубокую неприметную миску. В ней белый порошок, похожий на соль.

– Итак, Яна. Правила таковы. Ты играешь в пазл. А я играю в Машу. Твоя цель – успеть собрать его до того, как твоя подружка потеряет сознание. Проиграешь – я трахну тебя. Выиграешь – отпущу тебя домой.

Щёку сводит судорогой. Пальцы ползут к ребру стола. Перед глазами всё в малиновой пелене с золотыми пятнами. Швырнуть. Обернуть. Рассыпать. Отвлечь. Сбить с ног. Заставить его упасть на пол. Топтать его голову. Размозжить. Прыгать на ней. Пока чёрная маска не потемнеет от крови.

– А, а, а, – его рука тянется к миске. – Обернёшь – всё разлетится по комнате. И ты никогда не выиграешь.

Пелена оседает, сходит как лавина.

– Готова? – он набирает в ладонь порошок и идёт к Маше.

Я смотрю за ним оцепеневшая. Я как будто не верю, что он сделает это.

Заносит кулак над её раной.

И расслабляет руку.

Движение быстрее мысли. Мои пальцы сжимают первую попавшуюся деталь. Её округлые отростки врезаются в кожу больнее игл. Развернуть все кусочки. Начать с тех, где стеночки. Держать в голове картину. Разворачивай, разворачивай.

– А! ххх…

Не смотреть туда. Не видеть, как она корчится.

– Ааааааа…

Дрожь ударила пальцем по детали. Перевернулась дважды. Четыре угла. От них кривой змейкой. Всё неправильно. Волосы, плечо, талия. Три сошлись. Глаз дьявола, а не красавицы. Таращится обрубленной половиной.

– Ты не успеешь, – щебечет, сука. Зачерпнул новую горсть. И к ней.

Стучат по трубе, трезвонят оковы на запястье. Локоть сшиб деталь. Упала.

Хрип.

Хрипит Маша. Скулит. Смешок его. В ухо насекомым на всей скорости.

Не смотреть туда. Быстрее. Быстрее.

Когти на перламутрово-зеркальном полу. И белая ножка на мысочке в красивой туфельке.

– Ты проиграла, Яна.

Он смотрит на меня. Стоит над ней. Она не шевелится. А белый порошок водопадом с его ладони в распахнутую рану.

Я через стол. Он шаг ко мне. Я ладонь в порошок. Он нависает. Ему в глаза. С рыком из груди. Мой вопль. Его крик. И я падаю назад.

На губах собственная слюна. Как пена у бешеного животного. Вытираю рот кулаком.

Повержен. Согнулся.

Спиной ко мне. Из его глотки:

– ыыы.

Он срывает с себя маску. А Маша…

Маша приподнимается на локтях. Её голова медленно поворачивается в его сторону. У того руки опадают вдоль тела. Он всё ещё протяжно стонет. И не видит ничего. А она видит. Она видит его лицо.

Её рот приоткрывается. И не нужно уметь читать по губам. Она сказала:

– Ты?

Не шёпотом, не вслух.

Она его узнала. Она знает его.

Конечно она бы узнала его голос. Пусть его лицо было скрыто под маской. Пусть в его повадках она бы не захотела уловить знакомую манеру держаться, отрицала бы это до последнего. Но как можно не узнать голос человека, который не раз шептал тебе на ухо жаркие слова в темноте? Ведь они были любовниками. В этом я уверена на сто процентов.

Константин Лисковец не может быть тем чудовищем. Это кто-то другой. Её знакомый. Только… если кто-то хотел отомстить Косте, подставить его, навредить его девушке, пусть даже та самая Саша… Я здесь при чём? Почему забрали меня? Случайно?

Выхожу из подъезда. Всего третий раз иду на работу в ресторан, а кажется, что делаю это уже не меньше года. Так привычно. Там всё такое односложное, так мало сотрудников, клиентов, что я успела всё изучить. Серёжа врал. Дела не плохи. Дела безнадёжны.

Вибрация телефона в кармане. Дина. Она звонит уже десятый раз за последние сутки. Вышло неправильно. Она наверняка думает, что я просто больше не нуждаюсь в ней, потому что теперь мужчина не вызывает во мне страха. Подождала несколько дней, пока я приду в себя, освоюсь на работе и в новой квартире, и решила позвонить. Проявила тактичность. Не потребовала благодарности. Просто позвонила. А я не ответила. И не отвечу ни сегодня, ни завтра. Подумает, что я бросила её.

Ей и в голову не может прийти, что я нашла доказательства её предательства. Как она могла так жестоко поступить со мной? Я ей доверилась. Столько рассказала. Больше, чем собственным родителям. И цветы, я говорила, что анемоны для меня – самая болезненная ассоциация с человеком, разорвавшим мою жизнь на тряпьё. А она так зло использовала всё то, что было мной сказано. Теперь нет никакой уверенности, как могло быть со всем остальным на самом деле: письмо могла написать она, да и все те странности, которые происходили в моей комнате – А.А. был прав, это всё могла делать Дина. Не вдумываясь, не зная ничего про Машу, просто создавая жуткую атмосферу вокруг меня.

Я сказала, что всё началось до её переезда ко мне. Только вот до этого она бывала у меня в гостях чуть ли не каждый день. А выстрел? Да что ей стоило достать оружие у кого-нибудь из своих бесчисленных друзей?

– Привет.

– Ёп твою мать! – я в сторону. Отскакиваю, как напуганная олениха. Нога по колено в сугробе.

– Что? Неприятно, когда тебя караулят у дома? – Лисковец глупо улыбается.

– Как ты узнал, где я живу?

– Пробил номер машины.

– Она зарегистрирована на мою маму. А мама живёт в другом месте.

– Поговорил с твоей мамой.

– Она не знает моего нового адреса.

Молодец! Всё выложила. Давай ещё про Серёжу расскажи, и про Дину, и как тебя в школе на учёт поставили за то, что ты избила одноклассника.

– Ладно, всё проще, – протягивает мне руку. В ней бумажка А4, сложенная пополам. Не беру. – Это адрес доставки.

Недоверчиво разглядываю его глаза, забираю бумажку, разворачиваю. Действительно, там моё имя, телефон, и адрес квартиры.

– Откуда это у тебя?

– Из кармана твоего пуховика. Ты оставила его в клубе, когда в очередной раз сбежала от меня. Он, кстати, в моей машине. Удалось отобрать у гардеробщика.

– Ты ненормальный.

– Кто бы говорил.

Я наклоняюсь и снимаю ботинок, в котором снег превратился в комки. Вытряхиваю, прыгая на одной ноге. Моя распростёртая ладонь ищет в воздухе опору. Лисковец протягивает мне руку, и я рефлекторно хватаюсь за сгиб его локтя.

– Спасибо, – бормочу недружелюбно. Отпускаю его, когда твёрдо стою на обеих ногах. – Что ты хотел? Зачем приехал?

– Хотел вернуть твою одежду. Или ты всю зиму собираешься проходить в осенней куртке?

– Ладно. Давай пуховик сюда.

Он возвращается с пакетом.

– Тебя подвезти?

– Нет, спасибо, – забираю у него пакет. – Тут недалеко.

– Ты в институт?

– На работу.

Он продолжает стоять на месте, будто ждёт чего-то. Его взгляд блуждает по моему лицу не без любопытства. Чего он хочет от меня. Машин любовник.

– Всё? Я могу идти? – спрашиваю раздражённо.

– Мы так и не поговорили.

– Я больше не буду за тобой бегать. Обещаю.

Иду в сторону шумной улицы. Он догоняет.

– Значит, ты не собиралась писать никакую статью?

– Статью?

– Я думал, ты начинающая журналистка.

– Решил, что я хотела хайпануть на слухах про бурную жизнь богатого мальчика? – поворачиваю, и мы оба идём вдоль дороги. – Это не оправдывает ту агрессию, которую ты применял против меня.

– Ты следила за мной.

– А мне казалось, это приятно, когда у тебя есть поклонница.

– Если она чокнутая – нет.

– Ты смотрел на меня не как на чокнутую.

– Как же я на тебя смотрел?

– Так, будто ты хочешь меня убить.

– Неправда.

– Из-за тебя меня чуть не сожрали собаки.

– Ты сама ломанулась в лес.

– А что мне было делать? Ты сказал, что ударишь, если я появлюсь снова. У меня не было никаких сомнений, что ты это сделаешь. Уж поверь, ты не видел себя со стороны.

– Как я, по-твоему, должен был реагировать? В гости на чай тебя позвать? Ты читала ту статью. Знаешь, кто я. И наверняка можешь представить, как я отношусь к журналистам.

– Думаю, тебя они раздражают. Ведь они не раз мешали тебе скрывать измены от своей невесты.

Он бросает на меня злой взгляд:

– Ты не понимаешь. Это они всё испортили.

– Да?

– Мы специально никуда не обращались. Ждали звонка от похитителя.

– Откуда ты узнал, что Машу похитили? Тебя ведь не было рядом с ней в тот момент.

– Не было, – говорит твёрдо.

– Значит, похититель с тобой связывался. Звонил?

– Уже не имеет значения.

– Ну конечно! Загадочный мужчина. Так дела не делаются, Костя. Сказал «А» – говори и «Б».

– Если бы информация о том, что к нам приезжала полиция, не просочилась в прессу, возможно, сейчас Маша была бы жива. Он испугался. И убил её.

– Вот как. Значит, во всём виноваты журналисты.

– Виноват я. Но её можно было спасти, если бы нам не мешали.

Закусываю нижнюю губу. Чувство вины крутит в горле шершавым шаром. Я скольжу взглядом по Костиному лицу. Сколько раз я видела схожее выражение в зеркале. Мы оба соучастники. Но его там не было. А я была. И сделала гораздо больше для того, чтобы Машу не оставили в живых.

– В первые несколько месяцев после того… – его нога скользит по ледяной проталине, но он быстро ловит равновесие. Продолжает уже увереннее: – После того, как всё это произошло, невозможно было без внимания журналистов выйти из дома. Я уверен, что ажиотаж мешал расследованию. Ещё самый настоящий трэш творился у клиники. Отчасти поэтому я перестал там бывать. В любом случае, это уже не важно. Почему ты взялась за эту историю сейчас? Прошло уже полтора года.

– Просто, так случайно получилось, – пожимаю плечами. – Искала что-то интересное про нераскрытые преступления, и вот, наткнулась. – Пусть и дальше думает, что я – журналистка. Так проще всего объяснить моё поведение. – Прочла ту статью, и…

– Там всё враньё. Она не хотела уводить меня у Саши, она просто любила меня. А та грязь, которая там написана… Мари никогда такой не была.

– Какой же она была?

– Доброй, скромной. Отзывчивой.

Я недовольно кривлю губы.

– Что? Знаю, звучит банально. Но эти слова ей подходят как никому.

– Теперь я сомневаюсь, что у вас с ней что-то было.

– Почему? – он даже обиделся.

– Такие девушки тебя ведь не интересуют.

– Ты понятия не имеешь, какие девушки меня интересуют.

– Как скажешь. В любом случае, я больше не буду заниматься твоей биографией.

– Значит, сдаёшься?

– Нет. Но есть другие способы узнать правду о том, что произошло с Машей. Не касаясь тебя.

– Например, следить за моими друзьями? Елисей думает, что ты ненормальная и хочешь его убить.