Loe raamatut: «Пленница пророчества»

Font:

Иллюстрация на обложке Karma Virtanen

Художественное оформление Игоря Пинчука

Во внутреннем оформлении использованы иллюстрации: © Oleksandra Kryvonos, Kirill.Veretennikov, Nyeengeng, 2d collection, Elena Paletskaya / Shutterstock.com

* * *

Вместо пролога

– С добрым утром.

– Чтоб ты провалился. – Я подняла лицо над водой, отфыркнулась и в бессильной ярости сжала края медного таза.

– И я тоже радуюсь этому чудесному утру. – Колдун отпустил мои плечи и отошел на полшага. Посмотрел сверху вниз и надменно, чуть ехидно ухмыльнулся. Для него это все – игра, развлечение удивительное.

– Я буду там, когда тебя распнут у главных ворот.

– О, непременно.

– Сама буду вбивать в тебя гвозди.

– Обязательно. – Он рассмеялся, швырнув мне в лицо полотенце. – Все будет именно так.

Я молча утерлась. А что говорить? Это наше уже почти ритуальное приветствие: он желает мне доброго утра, а я ему – скорейшей и мучительной смерти. Так вот и живем в этом богами забытом местечке. Мерзкий колдун и посрамленная принцесса. Идеальная пара.

– Ну, чего расселась? – забрюзжал он, поднимая меня с земли за шкирку. – Завтрак сам себя не приготовит.

И то верно. По утрам есть хочется особенно сильно, да и природа располагает – лес дремучий, горы, заросшее озеро и кусты малины, куда ни плюнь. Вот только плеваться уже нет желания – отучил, гаденыш.

Гордо распрямив плечи, сбрасываю тяжелую руку колдуна и иду к хижине. Поругаться еще успеем, весь день впереди, а на голодный желудок язвить у меня не получается. Впрочем, на сытый тоже. Да и куда мне, шестнадцатилетней пигалице королевских кровей, тягаться в сквернословии с матерым колдуном? Я ему целую тираду, а он мне – одно слово, да такое, что потом на душе гадко-гадко. И тоскливо.

Хижина наша древняя, покосившаяся, снаружи неопрятная, но внутри – моим трудом – чистая и даже немного уютная. Крыша только прохудилась. Да и наплевать, колдун сказал, что сам починит, мне молоток не доверяет, подлец. И правильно. Забью и не поморщусь.

Утро как утро – такое же, как и вчера, и позавчера, и месяц назад, и полтора. Подъем и холодный таз с водой. Помню, в первый день думала, что он меня утопить хочет, брыкалась, на весь лес голосила. Но нет – окунул разок-другой и точно так же швырнул полотенце с вышитыми малинками. Даже произнести ничего не могла – стояла на коленях, сжимая несчастную тряпку и глотая слезы. А теперь так и подмывает «спасибо» сказать.

Половицы скрипят на все лады, но только под моими ногами. Колдун умудряется ходить по дому бесшумно. Пакость такая. Один от него плюс: печь топить не надо. Стоит ему только пальцами щелкнуть – уже нагретая.

Управившись с большим горшком, устало вытираю руки о юбку. Ошейник от жара немного нагрелся, но это пустяки по сравнению с прошлым разом, когда он прожег кожу чуть ли не до мяса. Но тогда я попыталась сбежать, так что виновата сама. Та еще идиотка – с колдовской подвеской по лесу носиться.

– Иди сюда, – голос у колдуна даже приятный, когда не злится: властный, успокаивающий, глубокий. Да и сам колдун не такой уж и страшный на вид: крепкий, высокий, правда в плечах уступает моему любимому рыцарю. Красивым колдуна назвать язык не поворачивается: черты хоть и правильные – прямой нос, высокий лоб, но на лице всегда такое выражение, будто он на весь мир обижен. А глаза пугающие – светло-голубые, похожие на два осколка льда. Хотя, может, и был бы красавцем, если б не омерзительное колдовство.

Я послушно подошла к нему и села у ног. Не дожидаясь указаний, закатала левую штанину и распутала грязные бинты. Под ними – большая рана.

– Сегодня только три капли. – Колдун отвернулся к окну, с деланым вниманием рассматривая простенькие шторы. А я послушно откупорила бутылек, отсчитала три капли тягучего, резко пахнущего зелья, и снова замотала его лодыжку. – И затяни потуже.

Да хоть так, чтоб вся ступня отсохла! Хотя нет, иначе сведет в могилу своим ворчанием. А вообще он не злопамятный. Если б меня стая волков попыталась сожрать, пока я ловлю сбежавшую полоумную дворянку, я бы одними словами не ограничилась. А он только наорал да пригрозил больше не искать. Но до меня и с первого раза дошло.

Какое-то время сидим в молчании. Хоть в чем-то мы с колдуном схожи: ругаться натощак ему не нравится так же, как и мне. Вот после еды – самое то. Иногда я пытаюсь перебороть свою ненависть к этому человеку, стараюсь посмотреть на него по-иному. Не получается. Как ни крути, мерзкий колдунишка, который, как в сказке, похитил прекрасную принцессу. Хорошо, не прекрасную, а миловидную. И, формально, не принцессу. Но ему-то откуда это знать?

От печи начал исходить вкусный запах, в желудках требовательно заурчало, и я без лишних слов отправилась хозяйничать. В лесу выбора немного – ешь то, что есть. В плену и того меньше. Колдун уже расселся за столом и в издевку утерся салфеткой. Так и хочется его чем-нибудь огреть. Хорошенько так, чтоб не улыбался больше.

– Приятного аппетита. – Мужчина одобрительно посмотрел на полную тарелку каши. В этот раз она получилась что надо: не сгорела, не разварилась и даже не слиплась в один скользкий комок.

– И тебе подавиться, – быстро проглотив пару ложек, ответила я. С колдуна станется оставить без завтрака.

– Вот все не могу понять: вроде бы принцесса, но манер и такта в тебе меньше, чем у дочери пастуха. – Он с аппетитом пережевывал кашу.

– Какое общество, такие и манеры, – беззлобно огрызнулась я. Не говорить же колдуну, что большую часть жизни я провела в компании служанок, поварихи да старого конюха-садовника, прочно впитав их просторечный говор до самых костей. Тут стоит отметить, что последние два года занятий с мастером словесности принесли плоды, и, когда нужно, могу говорить ничуть не хуже любой придворной дамы. Только не работает это с ним, пробовала уже не раз. Пытаюсь вежливой быть, учтивой, как и подобает принцессе, – внимания он тогда на меня обращает еще меньше, чем на табуретку подо мной. Вот и получается, что проще гадость сказать – хоть какая-то реакция, все лучше гробовой тишины и деланого равнодушия.

– А ведь имя у тебя красивое – Рирариланна. С ведьмовского – «приносящая удачу».

– А у тебя зато… – Я запнулась и тут же рассердилась на себя. Ну не знаю я древних языков, их никто, кроме колдунов, не знает. – А у тебя просто занудное.

– Как скажешь. – Колдун лишь пожал плечами и продолжил уплетать кашу. Я последовала его примеру, искоса поглядывая. Уделал и выиграл, как всегда. Даже есть уже не хочется.

– Тебя убьют.

– Обязательно.

– Мой отец этого так не оставит. Возможно, уже к обеду один из спасательных отрядов до тебя доберется, – приходится сдерживаться, чтобы голос звучал по-королевски спокойно.

– Очень хорошо.

– Фэрфакс, отпусти меня, – я попыталась улыбнуться, – и никто не будет тебя преследовать.

– Да хоть на все четыре стороны, – приподняв брови, откликнулся мужчина. Доев, он отодвинул тарелку и встал из-за стола, сыто потянувшись.

– Фэрфакс, пожалуйста.

– Повторюсь: иди хоть на все четыре стороны, – колдун улыбнулся, хлопнув меня по плечу, – только воду набрать не забудь.

– Колдун, – сквозь зубы выдохнула я, в последний момент сдерживаясь от оскорбления посерьезнее. К такому обращению мой похититель уже худо-бедно привык, хотя было видно, что оно ему не по душе.

– А ты и вправду думала, что я соглашусь?

– Нет. – Я сильно тряхнула головой, и кончики рыжих волос мазнули по остаткам каши в тарелке. – Но попробовать стоило.

– Каждый день пробуешь.

Колдун фыркнул и ушел в комнату.

Я свалила посуду в таз и поскорее выскочила на крыльцо. Так мы и живем в самой глуши, где кроме нас только волки да медведи. И нечисть, с которой я еще не сталкивалась.

Не забуду тот день, когда колдун привез меня сюда: спихнул с седла прямо в грязь, сдернул с головы мешок и, поднеся к лицу фонарь, приказал заткнуться и слушаться. Пообещал, если я буду выполнять все его распоряжения, моя жизнь будет вне опасности.

И как бы я ни ненавидела этого человека, пока что он не дал усомниться в его слове.

Глава 1

Наверное, в жизни каждого человека наступает мгновение, когда он понимает, что все, что он делал до этого, неправильно и даже бессмысленно. Понимает, что все знания, старательно заложенные немногими учителями в голову, на практике бесполезны. И великое чудо, если понимание это придет поутру, в своем доме и в окружении друзей. Мне же не повезло: великий момент просветления наступил, когда я сидела на дереве, с тоской глядя на огромную клыкастую зверюгу внизу. Она громко фыркала, изредка поглядывая наверх, и точила клыки о кору старого клена. Или дуба? Не знаю, никогда не интересовалась деревьями.

Я поудобнее устроилась на толстой ветке, мрачно смотря вниз. Было невысоко – метра три, но достаточно, чтобы переломать ноги. А дикий кабан, по милости которого мне пришлось совсем не по-королевски взбираться на дерево, не собирался уходить. Мерзкое животное разлеглось в куче листвы и продолжало недовольно ворчать.

Я тоже ворчала. А что оставалось делать? Принцесса, в незнакомом лесу, одна, вокруг – ни единой человеческой души. Впору плакать. Месяц назад я бы так и сделала, а сейчас только попыталась сесть удобнее. Не будет же эта скотина здесь до ночи лежать? Да и колдун к вечеру хватится, пойдет искать. Знаю я его: врет, что могу отправляться на все четыре стороны, а он, дескать, искать не станет. Станет, как миленький. Найдет, да еще всыплет. Это он умеет, у него хорошо получается.

От неприятных воспоминаний заныли запястья, и настроение совсем упало. Казалось, куда хуже? В плену у злого колдуна, вдали от семьи, никому не нужная, всеми забытая… Так нет, вот еще кабан прилип как банный лист. Второй час уже караулит, будто на верность присягнул. И ничего с этим не сделать.

Будь на моем месте Лоренц, он бы этого кабана изрубил в капусту. Ему не привыкать – походы да турниры, и наоборот. Братец мой словно родился с мечом и в доспехах. Храбрый, сильный, красивый – загляденье. Наверное, места себе не находит, скучает по сестре…

Мне от этой мысли даже смешно. Мы, конечно, в какой-то степени родные, но не настолько. А вообще интересно: ищет меня кто-нибудь?

Прошло почти два месяца с того дня, как колдун меня похитил. Хорошо помню тот вечер: было тепло, солнечно, и закат красивый, огненный, как с картинки. Я долго наряжалась перед зеркалом, сама заплетала волосы. И все ради таинственного поэта, который уже пару недель мне стишки писал. Да такие, что сердце на части разрывалось. Я уже подумала, что все, вот оно – влюбилась. А может, так и было – что с избалованной принцессы взять? Занятий у меня было немного: вышивай, музицируй да влюбляйся. Ни отцу, ни покойной королеве и в голову не приходило меня чему-нибудь серьезно учить. Зачем? Вот Лоренц – будущий король. А я… Сложно сказать, как ко мне во дворце относились. Слуги любили, тут я поклясться готова – никого по моему приказу никогда не наказывали, а дальше слов мои «королевские» истерики не заходили. Да и отходчивая я, на серебрушки никогда не скупилась.

Дворяне поначалу насторожены были: четырнадцать лет король держал меня подальше, а тут решил ко двору представить. Первые месяцы приходилось тяжело, разговоры стихали мгновенно, стоило мне только на пороге появиться. А потом все как-то уладилось – убедились, что политика мне неинтересна, из сплетен слушаю только любовные, не болтаю об услышанном налево и направо. Так что со временем за мной закрепилась репутация легкомысленной и несерьезной особы, поэтому на некоторые вольности, присущие моему возрасту, стали закрывать глаза.

Ну, посмотрит принцесса благосклонно на очередного воздыхателя, и пусть – посмотрит да перестанет. А чем ей еще в замковых стенах заниматься? Потому в тот вечер никто меня и не остановил, никто не поинтересовался, почему это на закате дня принцесса оказалась в самом дальнем уголке обширного королевского сада.

Небо, помню, совсем золотым стало – подходящее время для романтической встречи. А воздыхатель мой уже был на месте, стоял себе в тени раскидистого клена, бумажку какую-то перечитывал. Оборачивается и смотрит на меня, словно в душу заглядывает. И как-то страшно мне: глаза у поэта голубые-голубые, холодные, ни капли обожания в них. И все, ничего больше не помню. Очнулась только в грязи у крыльца хижины. Поэт чертов, колдун вшивый…

От злости чуть вниз не сорвалась, пришлось сильнее прильнуть к широкому стволу дерева. Чтоб этот колдун под землю провалился! Нет бы похитить да жениться или в жертву принести, так ведь держит взаперти, издевается и ни словом не обмолвился, зачем я ему вообще сдалась. Сижу и дни напролет думаю, чем заслужила такую участь.

Кабан внизу громко заворчал, поднялся на ноги и беспокойно заметался под деревом – добычу, пакость такая, оставлять не хочет. Вдруг высокие кусты в десяти метрах от нас затрещали, и животное испуганно скрылось в чаще.

– Что ты тут делаешь? – Фэрфакс остановился под деревом, изумленно смотря наверх. Я стыдливо попыталась одернуть задравшееся платье, потеряла равновесие и обхватила руками сук с такой силой, что еще чуть-чуть, и мы бы стали единым целым.

– Чтоб тебе пусто было, – негоже менять традицию только из-за того, что я не стою на земле, а сижу под небесами, словно большая белка.

– Да это само собой разумеющееся. – Колдун обошел дерево по кругу и остановился подо мной. – Ну, а зачем ты туда залезла?

– Не твое дело, – огрызнулась я, чувствуя, как вспотевшие ладони предательски скользят по коре.

– То есть если я сейчас уйду, ты совсем не расстроишься? – Фэрфакс облокотился о ствол.

– Не расстроюсь. Еще и подскажу, куда тебе идти!

– Неужели жить на дереве так интересно?

– Не представляешь насколько. – Как же меня распирало от желания запустить вниз что-нибудь тяжелое. Жаль, вокруг были только листья.

– А я ведь предупреждал, что ходить по лесу нужно осторожно. – Колдун задумчиво провел пальцами по свежим следам от клыков кабана.

– Мой лес – где хочу, там и хожу.

– Лес-то, может быть, и ваш, ваше высочество, да логово – кабанье. А зверье, оно такое: им королевские грамоты не указ, они не ведают, что перед ними по деревьям королевская особа скачет. – Фэрфакс откровенно веселился. – Будете спускаться, принцесса?

– Спущусь, когда пожелаю, – зло бросила я. – Мне здесь, может быть, нравится. Свежо, необычно, свободно.

– До самого вечера сидеть будешь?

– Да хоть всю жизнь! – В подтверждение слов я сильнее прижалась к жесткой коре и ехидно улыбнулась, бросив взгляд на колдуна. Если хочет меня спустить, пусть лезет сам.

Фэрфакс задумчиво почесал подбородок:

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты весьма необычная принцесса?

– Конечно.

– Манер никаких, ругаешься, как базарная бабка, красотой не выдалась. Одно удивительно: храбрая. Здешние древесные змеи с одного укуса убивают, а тебе все равно. Даже восхищаюсь.

Волосы на голове зашевелились от ужаса. Если и есть что-то на этом свете, что я ненавижу больше, чем своего пленителя, так это змеи. Скользкие, холодные, омерзительные… Я воочию представила, как они подбираются ко мне, готовясь напасть. Что-то коснулось запястья, и я, недолго думая, разжала руки и с громким визгом полетела вниз.

Колдун, будь он неладен, поймал меня у самой земли, но не удержал равновесия, и мы оба растянулись на траве. От удара с прежней силой заныли старые ушибы, а в глазах потемнело.

– Довольна? – зло прошипел колдун, резко поднимаясь на ноги и вздергивая меня за ворот платья.

– Ой-ой-ой! – Левая лодыжка отозвалась пронзительной болью так, что на глаза слезы навернулись.

– Ну что еще? – Колдун, видя гримасу на моем лице, задрал подол платья. – Подумаешь – вывих.

– Больно, – продолжала хныкать я, опираясь на ствол дерева.

Фэрфакс поморщился, осматривая мою ступню. Затем, без всякого предупреждения, дернул так, что я взвыла на весь лес. Колдун было шарахнулся, но тут же взял себя в руки.

– Перестань вопить!

– Больно!

– Врешь. Пойдем, темнеет.

– Я идти не могу, – совершенно честно ответила я, демонстрируя колдуну босую ногу. Одним богам известно, где именно я потеряла неказистую туфлю, когда убегала от разъяренного животного, но под деревом ее не было. Фэрфакс закатил глаза и протянул руки, я отшатнулась от него, как от прокаженного.

– Тогда и сиди здесь всю ночь, – разозлился он.

– Вот и буду! А когда меня зверье сожрет, ты будешь приходить, смотреть на мои косточки и…

Стремительным движением Фэрфакс подхватил меня сначала на руки, а потом перекинул через плечо. Встряхнул, чтобы не кричала, и зашагал прочь. Надо признать, путешествовать, будучи перекинутой через плечо головой вниз, весьма неудобно. Косы рассыпались окончательно, запутались, поэтому в зарослях малины за нами оставался рыжий след из вырванных волос.

Шли мы в полном молчании. Я злобно сопела, колдун невозмутимо похлопывал меня по ногам, когда слишком громко ворчала. Нам обоим хотелось быстрее добраться до избушки: темнело, а ночью дремучего леса опасался даже колдун.

– А, кстати, на кой черт ты туда пошла? – опуская меня возле калитки, поинтересовался колдун.

– Грибы собирала, – ответила я, прыгая на одной ноге до крыльца.

– И где они?

– А леший их знает. – Я пожала плечами. В хижине было тепло, сухо, даже уютно, хотя и не так, как у меня дома – не было здесь ни ковров, ни картин, ни зеркал с безделушками. На кухне – старая печь, несколько полок с домашней утварью, стол и пара табуретов; в другой комнате – кровать колдуна, комод, каждый ящик которого был заперт, шкаф с книгами да пара полок. Жили мы, в общем-то, более чем скромно.

Фэрфакс за моей спиной глубоко вздохнул, и я инстинктивно вжала голову в плечи, но он сдержался. А вот первое время не сдерживался. Ух сколько раз мне от него перепадало: то подзатыльник, то щипок. Но хуже всего были слова. Колдун был мастером ехидных и презрительных речей, а искусством унижения овладел, по всей видимости, в совершенстве. Даже не верилось, что столько яда и ненависти может уместиться в одном человеке. Но ничего, как-то свыклись друг с другом, по пустякам силы больше не растрачиваем.

– И много там было? – вполне миролюбиво спросил мужчина, облокотившись на перила крыльца.

– Много, – немного подумав, соврала я, – и все белые, не червивые. Отличный был бы ужин.

Колдун скрипнул зубами, сжал кулаки и молча пошел в лес. Я позволила себе усмехнуться, глядя ему в спину. Грибы он обожал. Еще любил ежевику – наберу целую корзину, не успею поставить, а колдун уже таскает горстями. Иногда мне кажется, что за время плена я его всего изучила. Знаю, что вспыльчив, жесток, но справедлив, читать любит – днями сидит за книгами, пока я без дела по двору шатаюсь. Со мной пробовал что-то обсуждать, только сильно я на него злюсь, чтобы спокойно разговаривать. Так и тянет сказать какую-нибудь гадость.

В окно комнаты постучались. Сердце забилось сильнее, когда я увидела почтовую голубку. Она прилетала два раза в неделю, но колдун всегда под благовидным предлогом отправлял меня вон. Отвязав от лапки небольшую, свернутую в трубочку бумажку, я прогнала птицу. Подскочив к лампе, развернула ее и разочарованно простонала – подписанные столбы цифр и пара строк на неизвестном языке. Колдуну, несомненно, он знаком, а вот мне – нет.

От досады хотелось плакать. Знала бы, что языки пригодятся – училась бы усердней, а не считала ворон. Но если быть совсем честной, учителя у меня были под стать: скучающие, необязательные и рассеянные. В классной комнате мы тратили впустую время друг друга, делая вид, что география, история, политика и древние языки мне когда-нибудь понадобятся.

Остаток вечера, как примерная пленница, я просидела на табурете в углу, посматривая в окно. Колдун объявился ближе к полуночи. Злой, измотанный и без грибов. Пришлось довольствоваться простой картошкой.

– Фэрфакс. – Я отложила ложку и отодвинула тарелку, положив подбородок на сложенные ладони.

– Мм? – Колдун без всякого аппетита пережевывал рассыпчатые клубни.

– Ты про древний язык с утра говорил, помнишь?

– Помню, – насторожился мужчина.

– Так и не сказал, что означает твое имя.

– А тебе зачем?

– Чтоб гадостей больше говорить, – разозлилась я, – ты же меня не отпустишь?

– Не отпущу.

– Так, может, пришло время узнать друг друга лучше?

– Я и так про тебя все знаю, – со вздохом ответил колдун.

– А вот я про тебя – ничего.

– Так ведь ты пленник, а не я, – искренне удивился Фэрфакс.

– Знаю-знаю, – я раздраженно отмахнулась, – но чего тебе стоит просто поддержать разговор? Как-никак, мне здесь до старости с тобой сидеть – не все же время нам ругаться…

– Глупость какая тебе в голову взбрела, – отрезал Фэрфакс. – Как только можно будет, я от тебя избавлюсь.

– А когда можно будет? – Я закатила глаза. Разговор повторялся уже в десятый раз.

– Когда время придет.

– То есть не скоро, – подытожила я.

– Скоро, не скоро – не мне решать, – припечатал колдун, поднимаясь из-за стола.

– А кому? – Я тоже встала, метнув на мужчину тяжелый взгляд.

– Тебе какая разница? Он – там, ты – тут. Вы никогда не встретитесь. – Фэрфакс ушел в комнату.

– Тебе самому не скучно сидеть в этой глуши? – вдогонку крикнула я. Некоторое время подождала ответа, но колдун, видимо, пропустил вопрос мимо ушей. А уже ближе к самой ночи все-таки соизволил ответить, всучив в руки потрепанный томик с желтыми листами и напутствием «очень интересная история».

– Приятных снов, Рирариланна.

– И тебе не проснуться, – привычно откликнулась я, устраиваясь на лавке возле печи. Некоторые традиции менять все же не стоит. Колдун покачал головой, затушил свечу, и началась новая ночь моего заточения.

* * *

– Опять каша? – Колдун скривился, поднося ложку ко рту. – И опять пересолила. В кого ты только смогла влюбиться в этом лесу?

Я поджала губы, молча снося ворчания. Где это видано, чтобы принцесс учили готовить? В королевском дворце всегда была армия поварят и кулинаров, от меня всего-то и требовалось сказать, что хочу. Хорошо еще, что большую часть жизни я провела в летнем поместье, где глазеть на работу добродушной поварихи часто было единственным развлечением за весь день, так что худо-бедно кашеварить я умела. И ладно бы стряпать приходилось для отца или брата, так нет же – для колдуна мерзкого, чтоб ему провалиться после этой ложки. Ну ничего, он у меня еще и не такое откушает.

– Неужто картошки совсем не осталось? – Фэрфакс выразительно отодвинул тарелку, так и не съев вторую ложку.

– Четвертый день как доели. – Я брезгливо помешала кашу. Выглядела она и вправду мерзко: сероватая, с комочками, украшенная чахлой петрушкой. Вдобавок ко всему на зубах сие лакомство хрустело не хуже песка, да и на вкус оказалось не лучше.

– А крупы еще сколько?

– Полмешка, – скрывая усмешку, ответила я. Колдун прям в лице переменился.

– А соли?

– Мешок.

Соли было много, как бы я ни старалась целыми черпаками приправлять ею и завтрак, и обед, и ужин. Вкуснее от этого стряпня не становилась, да и кислое настроение колдуна успело приесться. Но расчет был прост: одной кашей взрослый мужик, колдун к тому же, сыт не будет. Продуктов у нас, как назло, был полный погреб – в основном картошка, крупы да овощи. Но благодаря моему небывалому усердию запас стремительно сократился. Сомнительному, конечно, усердию. Рано или поздно колдун должен был откуда-то достать новую провизию. Вот тут-то я… Ладно, буду действовать по обстоятельствам.

– Совсем необязательно целый ковш соли изводить на один горшок. – Колдун оперся подбородком на ладони, разглядывая меня.

– Да вот беда: все пробую-пробую, и кажется несоленым. – Я опрокинула солонку над тарелкой. – А тебе вот как?

– Отвратно, – честно признался мужчина.

– Тогда и готовь сам. Я посмотрю, что у тебя получится из крупы червивой, – обиделась я.

Фэрфакс захохотал, не сводя с меня пристального взгляда. Любит он на меня так смотреть – долго, пристально, как будто в душу. Напугать хочет, наверное.

– Будь на твоем месте кто-нибудь другой, я бы рискнул предположить, что он влюбился по самые уши.

– А сейчас?

– А сейчас… даже не знаю, – продолжал веселиться колдун.

– По-твоему, принцессы влюбляться не могут? – возмутилась я.

– Могут-могут, – шутливо замахал руками Фэрфакс, – да только в кого ты в этой глуши влюбиться-то смогла? В медведя?

– А может быть, в тебя? – Я прищурилась, оценивая его реакцию. Колдун захохотал как ненормальный, едва не опрокинув кашу на колени. – Чего смешного-то? Сижу в лесу, домой вернуться не могу, вокруг медведи, волки, змеи. А тут колдун рядышком. И собой хорош, и при деньгах. Характер только скверный, но ничего, это поправимо.

Уж не знаю, какая муха меня укусила, когда я решила так открыто над колдуном шутить, но Фэрфакса укусило что-то дикое и бешеное. Он не стал отмахиваться от меня, отшучиваться, только сложил руки под подбородком и нахмурился. От нехорошего предчувствия скрутило живот.

– Ну, предположим, – спокойно проговорил он, – толика разумности в твоих словах есть. А чем докажешь?

– С каких таких пор любовь доказывать надо? – парировала я. – Хочешь, стихи прочитаю или спою?

– Нет-нет, – поспешно ответил Фэрфакс. И не зря: не давалась мне поэзия, а с пением было и того хуже – учитель мой просил его казнить, ибо большего бездаря, чем я, в королевском роду еще не встречалось. – Слова в любовном деле – ненадежная опора. Лишь действия могут свидетельствовать… – мужчина не договорил, пытаясь скрыть ухмылку. Его все это немало веселило.

– Ну, значит, действия, – задумчиво повторила я.

– Именно.

И продолжил ухмыляться. Знает же, что понятия я не имею, чего он от меня хочет. При дворе действия заканчивались поцелуем ладошки да очередным сонетом. Зря я все это затеяла. Его повеселила, а себе настроение испортила.

Колдун тем временем встал, обошел вокруг стола и оказался позади. Меня затрясло от злости.

– Действия-то какие? – буркнула я, теребя на коленях грязное полотенце.

– Принцесса из тебя никудышная, да и я не знатен, так что опустим все эти излияния о вечной любви. – Фэрфакс тяжело опустил руки мне на плечи и наклонился к уху. – Один маленький поцелуй.

– Подставляй щеку, – процедила я тоном, который меньше всего подходил для такого волнительного события.

– Нет-нет, – колдун легонько подцепил ошейник, и я быстро встала, зная, что кожа на шее от сильного нажима снова начнет зудеть. Мужчина ухватил меня за руку и развернул к себе, – настоящий поцелуй. Крепкий, страстный, наполненный желанием и влечением, которые свойственны только влюбленным.

У меня даже дыхание перехватило – то ли от такой наглости, то ли от страха. А колдун только и улыбался, да так, будто это все не шутка. Ох, и кто тянул меня за язык? Страшно-то как!..

– Вот так и разоблачают ложь. – Фэрфакс вздохнул, устало прикрывая глаза. – Не в словах истина, принцесса, а в действиях. Твоим же словам я бы не доверил и своего осла, если бы он у меня был.

Тут он заблуждался: от своих слов и идей я никогда не отказывалась и шла упорно до самого конца, каким бы он ни был. В королевском дворце быстро пришли к мнению, что я была, пожалуй, самой упрямой принцессой за последние триста лет. Подначивать лишний раз не осмеливался даже брат: он хорошо знал, что своего я добьюсь если не упорством, то слезами.

Я гордо расправила плечи, откинула за спину лохматую, кое-как заплетенную рыжую косу, и вскинула подбородок.

– Давай, – произнесла так, что сама испугалась своего голоса, – целуй.

– Что? – Колдун опешил: такого поворота он не ожидал.

– Принцесса, что ли, первой должна все делать? – не на шутку разозлилась я. – Третий раз повторять не буду: целуй давай.

Колдун смерил меня долгим, уничтожающим взглядом, который я с честью выдержала – помогали ярость и злость. Да и новое, удивленное выражение лица мужчины вселяло некое подобие уверенности. Он замешкался, отвел глаза, видимо, пытаясь гадость какую-нибудь придумать.

– И долго мне так стоять? – Я на всякий случай выпятила нижнюю губу.

– Вот скажи мне: как у короля Уильяма, умнейшего правителя Катергейма, мог родиться такой, – Фэрфакс закатил глаза, – недалекий и невежественный отпрыск?

– Сдается мне, не так принято целоваться. – Я грозно нахмурилась, складывая руки на груди. – Может, не умеешь?

– Уймись уже, шутка не удалась. – Колдун отступил, с тоской поглядывая на тарелку.

– А может быть, принцесса для тебя недостаточно хороша? – распалялась я, сжимая в руках полотенце.

– Тоже верно. У иных похитителей принцессы настоящие: стройные, прелестные, воспитанные. А мне бастард достался.

Умел же колдун подобрать слова, чтобы ранить поглубже.

Правду мне открыли за несколько дней до кончины королевы. Помню себя одиннадцатилетней девчонкой, сжавшейся на роскошном стуле и испуганно следившей за расхаживающим из угла в угол отцом. Он покусывал костяшки пальцев, подолгу смотрел в окно, что-то бормотал себе под нос. Настроение в те дни в замке царило гнетущее – Витория угасала долго, и предстоящий траур витал в воздухе.

– Да и плевать! – в какой-то момент отец оборвал собственные рассуждения, подошел ко мне и присел на соседний стул. – Я исполню ее желание, даже если это будет последним, что сделаю.

Я тогда перепугалась не на шутку: Витория меня не любила и ее последним желанием вполне могла оказаться моя жизнь. Взяв меня за руку, отец просто произнес то, о чем изредка судачили на кухне: королева не была моей матерью. Помню, восприняла эту новость с истинно придворной внешней невозмутимостью – наверное, потому, что где-то в глубине души об этом давно догадывалась. А потом с детской непосредственностью спросила, кто же все-таки моя родительница.

Отец будто бы на десяток лет постарел: помрачнел, сгорбился, безвольно опустив руки.

– Я не помню ее имени, – его слова пригвоздили меня к месту. – И тебе не стоит об этом больше спрашивать, иначе это погубит всех, и тебя в первую очередь. Это секрет, который ты должна хранить.

Я и хранила, да только сплетни все множились и множились: что это за дочь такая, ни слезинки не пролила, да и не похожа она ни на мать, ни на брата. На дне памяти впервые заговорили об этом громким шепотом. Повезло, что прабабка тогда еще жива была. Древняя старуха, уже слепая на один глаз, она поднялась со своего места и гаркнула, приказав всем заткнуться и не позорить память покойной. Поддерживаемая под локоть звездочетом Бафшаном, она проскрипела, что раз ее внучка – покойная королева Витория – признала дочь, то и всем остальным стоит с этим считаться. Ее еще видящий, но по-старчески выцветший желтоватый глаз при этом недобро блеснул, задержавшись на притихших придворных. Следом, конечно, полился поток сладких речей-извинений, но единственные стоящие хоть чего-то слова в тот вечер были произнесены без придворного этикета – грубо, резко и честно.