В горле сухо, её мучает жажда. Ника слышит раздражающий писк, он режет уши. Такой звук ей знаком, он сопровождает больных в клиниках. Она резко открывает глаза и тут же жалеет – свет режет, бьёт по зрению, заставляя щуриться. Он слишком яркий, его чересчур много. В вене торчит игла, от неё тянется трубка к капельнице. Комната, где находится, довольно маленькая: кроме её кровати там и нет ничего, разве что пара стульев. Подобную обстановку ей доводилось видеть: так выглядело большинство помещений в лаборатории Никольских. Звучит продолжительный громкий сигнал, она морщится. А спустя пару минут распахивается дверь.

Макс широко улыбается с порога, а за его спиной маячит хмурый Ден. Выглядит он куда лучше, чем прошедшей ночью, здоровый цвет лица вернулся к нему. Парень теперь не напоминает живой труп.

– Доброго утра, спящая красавица! – здоровается Максим и садится рядом с её постелью. – Как самочувствие?

Ника морщится от головной боли, потирая висок свободной от иглы рукой.

– Бывало и лучше. Что произошло? – она пытается вспомнить, что было после того, как Ден очнулся, но удаётся с трудом. При попытках затылок раскалывается. Отрывки всплывают не разом, постепенно, появляясь без определённой последовательности.

– Ты в порядке? – Макс трогает её плечо, легонько сжимая.

– Нормально, – сквозь зубы цедит девушка, утирая ладонью выступивший на лбу пот.

– Что последнее помнишь? – спрашивает муженёк, скрестив на груди руки.

Она пытается продраться сквозь туман в мозгу, но картинка не желает складываться воедино.

– Как ты вернулся домой весь в ранах, затем пришёл в себя. Глаза – красные, ты… напал на меня? – при попытке продвинуться через тернии дальше, мигрень усиливается, и Ника охает, закусив губу.

– Чёрт. Ты помнишь совсем малость, но я даже завидую, – невесело усмехается он.

– Света! Что с моей дочерью? – подбирается она, поднимая на него тяжёлый взгляд. – И что с мамой? Была операция? Как она?

– Полегче. Твоя мама цела, операция прошла успешно, сейчас она восстанавливается. Всё в порядке. Света с Ульяной, я отправил их и кота в загородный дом. Там безопаснее.

– Она видела, как ты…? – Ника ощущает облегчение, что ребёнка не коснулось произошедшее, но одновременно с тем и беспокойство. Повезло и с мамой: вмешательство в организм не каждый раз проходит бесследно, не всегда итог положительный. Могли возникнуть осложнения, благо, обошлось.

Он отрицательно мотает головой.

– Нет, даже не проснулась. Я тоже отключился. Макс вовремя подоспел.

– Да если бы не я, она бы раздробила тебе голову, поджарила, как на гриле, – как-то слишком задорно говорит его брат, подмигивая ей.

Ден жмёт челюсти, на скулах играют желваки.

– В каком смысле? – она совершенно не понимает, о чём идёт речь.

– Ну, он пытался сожрать тебя, но тебе это не очень понравилось.

Ника жмёт пальцами край одеяла и хмурится.

– Я не понимаю. Объясните, – ей надоело находиться в неведении. Изначально казалось, что так даже лучше: знание бывает опасным. Но, чем больше времени проходит, тем сложнее закрывать глаза на происходящее.

Мужчины переглядываются меж собой, будто принимая решение, и, видимо, достигают безмолвного соглашения.

– Лекарство готово. В крови Светы нашли то, что искали. Но твои анализы – это нечто. Юрий такого раньше не видел. Пыль внутри тебя изменила свойства. По всем показателям ты должна быть заражена, – хмыкает Макс.

Ден поворачивает к нему голову, вздёргивая брови.

– Она не выглядит так, словно только узнала о пыли, – в его голосе слышится осуждение, на что Максим ведёт плечами.

– Господи, всё равно бы пронюхала. А от тебя не дождёшься, – фыркает он, видимо, вовсе не сожалея. Ден вздыхает и закатывает глаза.

У Ники в голове не укалывается, о чём они, ведь симптоматика у вампиров одна, сложно спутать их с человеком.

– Но почему я не… – она не знает, как верно сформулировать мысль, но Макс понимает.

– Мы не знаем. Я просил тебя бежать тогда, потому что, когда мы получаем сильные повреждения, голод накатывает с двойной силой, в такие моменты мы не то что бы разумны. Брат напал на тебя и точно сожрал бы. Но, жму руку, ты отвесила ему лещей, – вновь веселится он, а Ден прожигает его злым взглядом. – Без обид, братишка. Но это правда.

– Я ничего не помню, – говорит она, разглядывая кончики пальцев. – Что это значит?

– Юрий сказал: твой организм изменился. У тебя нет симптомов. Не болеешь сама, но являешься носителем. Однако при угрозе из-за вашего прямого контакта частицы пыли активизировались, ты стала такой же, как мы. Правда, временно. Последние результаты показали норму. То есть, то, что было до приступа. Поздравляю с частичным вступлением в клуб, – усмехается он. – Впрочем, ты реально долго спала. Видимо, телу сложно приспособиться.

– Сколько дней? – раз мамина операция прошла, значит, более трёх. – Говоришь: я напала на Дена? – поражается она, переводя взгляд то на одного Никольского, то на другого.

Ден недовольно жмёт губы и кивает.

– Пять. Сегодня пятница. Кроме того, ты кое-что сделала с ним. Ничего не замечаешь? – Макс выглядит так, будто вот-вот прыснет.

Она смотрит на мужа, вглядываясь в лицо. И осознаёт, о чём идёт речь. Не обратила внимания сразу, потому что было как-то не до того, но сейчас отчётливо видит, что он очень эмоционален в сравнении с тем, как ведёт себя обычно.

– Питался недавно?

Он склоняет голову вбок, щерясь.

– Если бы, – всё же не удерживается Максим. Смех срывается с его губ и стихает лишь спустя пару минут.

– Он теперь такой же, как ты. Не вампир, не человек. Забавное стечение обстоятельств, не находите?

Ден не выглядит так, будто с ним согласен. Скорее, напоминает выброшенную на берег рыбу, того, кто потерял опору под ногами.

– Хватит злорадствовать, – обрывает он весельчака. – Это очень не вовремя. Отец легко заметит перемены. Нельзя дальше тянуть. У нас нет времени на испытания, нужно действовать.

– Посмотрите на него. Думает лишь о деле. Как будто подменили, честное слово. Он от твоей постели не отх…, – договорить ему не дают. Резкий удар ботинка о лодыжку прерывает очередную шутку.

Ника неловко улыбается. Переживал, значит, за неё. Может, действительно, что-то переменится теперь, когда он способен на собственные чувства. То, что Никольский способен волноваться о ком-либо, действительно поражает.

– Не время твоих игр, Макс. Когда приступим?

Максим потирает подбородок, глаза его поблёскивают.

– Через неделю состоится приём. Будут все приближённые папочки. Подходящий момент, не считаешь?

Ден задумывается на мгновение.

– Да, отлично. Приедем отдельно. Ты займёшься напитками, как планировали. Я дам дозу отцу.

Она вскидывает руку и морщится от укола в висках.

– А приём вовнутрь разве сработает? Я думала, лекарство нужно вводить внутривенно или внутримышечно. Обычно это так.

Макс самодовольно вздёргивает подбородок.

– Обыкновенно – да, но Юрий – чёртов гений. Он создал два варианта, второй более концентрированный и его можно принимать орально. Действует медленнее, но не менее эффективен.

– До сих пор поражаюсь, почему он согласился сесть с тобой в одну лодку, – поддевает брата Ден.

– Потому что я обаятелен, красив, умён?

– А ещё очень скромен, – фырчит Ника.

Ей тепло на душе от их ребяческих перепалок. Когда они ругаются меж собой, создаётся обманчивое чувство, будто всё несерьёзно. Будто затеяли игру в песочнице, а все эти разговоры о лекарстве, свержении Николького старшего с пьедестала – не более, чем шутка. Но это не шутка. Туманное будущее становится всё ближе, грозясь вот-вот утопить их под собой, снести, словно цунами.

Нике хочется оттянуть решающий момент, чтобы ложное ощущение спокойствия продлилось чуточку дольше.

– Кто на тебя напал? – говорит девушка, заправляя за ухо сальную прядь. Ей безумно хочется принять душ, в конце концов, почти неделя в горизонтальном положении без сознания не проходит бесследно. Всё тело чешется, а мышцы ноют.

Ден отводит взгляд, некоторое время смотрит в стену. Максим делает вид, что обсуждение его более не касается. Видимо, предпочитает не вмешиваться на этот раз.

– Люди отца. Именно по этой причине Свете небезопасно находиться подле нас. Пусть побудет с Ульяной, пока всё не закончится.

Она закусывает губу и кивает. Оно и понятно. Раз их отец вышел на след, кто знает, как дело обернётся. Оставаться рядом с братьями становится реально опасно.

– Он знает? – сухость до сих пор дерёт горло, из-за чего голос звучит сипло. Ника прокашливается.

– О нашей причастности – нет. Парни Макса прибрались, трупы не найдут, да и следы перестрелки замели, – вздох облегчения сам вырывается изо рта. Кто знает, на что способен вампир с такой властью и силой, как Никольский старший. У неё нет желания проверять границы его мощи. – Но мы не должны расслабляться. Он поймал троих наших. Ребята ничего не знают, однако стоит удвоить меры предосторожности.

– Легко сказать, – недовольно ворчит Максим, закидывая ногу на ногу. – Не ты лезешь в это дерьмо с головой. И не твои люди идут на риск.

Ден щерится, оборачиваясь к брату. Насмешка отражается на его лице.

– Не ной. Осталось немного. Скоро мы закончим. И как ты представляешь иное положение? Я не могу привлечь никого из подчинённых кроме Ильи и Гриши, остальные верны отцу. Гриша недавно стал недееспособным. Припоминаешь?

– Как будто я в этом виноват. Ты сорвался. Давай не перекладывать ответственность, ладно? – огрызается Максим.

Ника чувствует себя не в своей тарелке. Это уже не похоже на дружескую перепалку. Кажется, не смотря на полное доверие, меж ними есть обиды. Ничего удивительного. Ей изначально не верилось в идеальное взаимопонимание в такой-то семье.

– Если не забыл, все исследования финансируются мной, так что вклад равнозначен.

Она кривится. Их спор выглядит глупо.

– Вы ещё вцепитесь друг другу в глотки. Может, хватит?

Макс отбивает ритм пальцами по колену, что выдаёт нервозность, Ден же наоборот выглядит невозмутимым. Ей бы так и показалось, если бы не знала его прежнего. Лёд идёт трещинами, маска обрела изъяны. Она трещит, грозясь вот-вот рассыпаться.

– Научи этого кретина быть благодарным, а? – Максим поднимается со стула и, не прощаясь, выходит в коридор. Ника выдыхает. Мужской разговор на повышенных тонах порядком её утомил.

– Угомонится, – спокойно тянет Ден. Он вовсе не напоминает того, кто озабочен произошедшим. Ему будто бы плевать. Но по напряжённым мышцам Ника понимает, насколько ему не всё равно.

– Обязательно было ругаться? Вы же семья, единственные друг у друга остались. Ваш отец… – она запинается, не осмеливаясь продолжать. Вряд ли ему приятна эта тема.

Но он удивляет. Жмёт плечами и расслабляется, будто в голове щёлкнул переключатель.

– Наш отец – говнюк. Я знаю. Ты права. Мы с Максом давно знакомы. Не переживай, – он усмехается, – нашу дружбу не разрушит небольшой конфликт.

Она молчит, не решаясь озвучить догадку. Ей кажется, что Ден недооценивает человеческие чувства, потому как пока ещё к ним не привык. Но обида может засесть так глубоко, что со временем отравит весь организм. С подобным отношением он рано или поздно потеряет брата.

– Как твои раны? – спрашивает она, меняя тему на относительно нейтральную. Он встаёт на ноги, потягивается, вытянув руки к потолку, футболка его задирается, оголяя нижнюю часть живота. Ни крови, ни шрамов Ника там не видит.

– Зажили все, кроме одной. Я же теперь вроде как человек. Видимо, это случилось прежде, чем регенерация справилась с последней. Пришлось наложить пару швов, но это мелочи.

– Мелочи? – она округляет глаза и моргает несколько раз прежде, чем продолжить. – В тебя стреляли! Они вышли на тебя. А что будет, если Дмитрий возьмётся всерьёз? Он же вмиг вас раскусит.

Её удивляет, почему этого не произошло до сих пор, ведь у Никольского старшего явно больше возможностей, чем у сыновей.

Ден поправляет джинсы, переводит взгляд на неё.

– Не раскусит. Я знаю его. Слишком самовлюблён, слишком уверен в окружении, чтоб заподозрить масштаб предстоящего. Если и разберётся, будет уже поздно.

Она поражается его уверенности в плане. Будто ни на секунду не сомневается в успехе. И в этом он похож на отца сильнее, чем думает.

– Хорошо бы, – бубнит Ника, потирая лоб. Мигрень сошла на нет почти сразу, как она перестала пытаться вспомнить. – Мне можно будет навестить маму? – наверняка она переживает. Дочь пропала, не звонит, не пишет. Нужно дать о себе знать.

Он кладёт ладони в карманы куртки.

– Позвонить можно, а вот ездить нежелательно. Кто знает, не подозревает ли тебя отец. Он способен манипулировать через родственников, не сомневайся.

Она хмыкает.

– Прямо как ты, верно?

Ден сводит брови к переносице, но не комментирует её замечание.

– Поправляйся. Ты нужна мне на следующей неделе. Вечеринка предстоит масштабная. Нужно купить подходящий наряд.

Она кряхтит, подавившись слюной.

– В смысле? А тех, что ты уже купил не хватит? – с Ксенией они обошли весь торговый центр, так что теперь в её гардеробной больше вещей, чем было во всей прошлой жизни.

– Повседневное не подойдёт, – отрезает он. А Ника в который раз дивится их образу жизни. Ей невдомёк, почему, к примеру, синее длинное платье не подходит.

– Как скажешь, – соглашается она, утомившись от беседы. Ей не хочется с ним ругаться. – Мне точно нужно там присутствовать? – спрашивает скорее для галочки, особо не питая надежд.

– Нужно, ты же моя супруга, – бросает Ден.

Она прикрывает тяжёлые веки. Её безумно клонит в сон.

– Я так скучаю по Светке, – зачем-то сообщает она, затем широко зевает.

Раздаются шаги, она открывает глаза, лениво следя за его приближением. Он усмехается и поправляет одеяло, кутая её почти до шеи. У Ники нет сил ни на удивление, ни на колкие реплики.

– С ней всё будет хорошо, – сознание утягивает куда-то далеко – далеко. И уже сквозь дрёму она слышит то, что, верно, ей показалось: – И с тобой. Обещаю.

Глава 11

Ника

Находиться в больничной койке неприятно, Юрий заходит трижды в день, чтобы взять кровь на анализ. К счастью, показатели стабильны. Он повторно сообщает ей о том, что её случай, правда, удивителен. Структура частиц пыли менялась около восьми раз за срок, пока она спала. Её случай уникален по-своему. И требует особенного подхода. Пока учёный не разобрался в чём дело, но он воодушевлён предстоящими исследованиями, а, значит, шанс есть.

– А лекарство сработает на мне? – спрашивает Ника сегодня в обед, когда ей разрешают снять больничную одежду и вернуться домой.

Юрий поправляет очки, окидывая её взглядом.

– Я не знаю, как оно повлияет. Всё же, мы это ещё не изучили. Дай месяц, может, чуть больше. Я разберусь.

Всю жизнь являться носителем – дурная перспектива. Конечно, лучше так, чем быть полноценной заражённой, но хорошего мало. Когда вся канитель завершится, ей хочется просто забыть о произошедшем, как о страшном сне, оборвать связи с Никольскими, может, взять маму и уехать куда подальше. Новый город, новое начало.

– Но, может, всё-таки…?

Доктор отрицательно мотает головой, лицо его сосредоточено и серьёзно.

– Нет. Опасно. Даже не пытайся меня уговорить, я не стану рисковать здоровьем пациента, – и это смешно оттого, что подопытных они не жалеют. Ника помнит состояние женщины, которую довелось увидеть в одной из камер.

– Ясно. Я поняла, – недовольно бросает она, закрывая за собой дверь.

Её подвозит Илья. Дома тихо, ей очень не хватает Светкиного смеха и объятий, того, как смешно она морщится, когда обижена, как подрагивают во сне её ресницы. Однако Ден ясно дал понять, что ребёнку не место в доме, когда происходит переворот. Он рассказал о нападении, наверное, верно сделал, ведь иначе Ника бы не смирилась с отсутствием дочери.

Она переодевается в домашние вещи, желудок голодно урчит. Всё её больничное питание оставляло желать лучшего. Организм требовал чего-то более существенного, чем овсяная каша или суп.

Холодильник пустует. Она роется в шкафах и находит хлопья. Лучше б это был здоровенный стейк, но имеем, что имеем.

– Вообще-то в городе работает доставка, – раздаётся позади голос Дена. Ника ведёт плечом.

– Я знаю, мне не пять, – огрызается она.

Обдумав случившееся, девушка в полной мере осознала то, что могла погибнуть. Осталось бы только тело без души. Как он может вести себя, будто ничего не было? Будто не он пытался её убить.

– А капризничаешь, будто да, – усмехается он.

Ника с грохотом отставляет тарелку и оборачивается. На нём чёрные спортивные брюки и жёлтая футболка, волосы встрёпаны, торчат в разные стороны. Он выглядит так, будто только проснулся. И ей странно видеть на его лице сменяющие друг друга эмоции от заинтересованности до раздражения.

– Давай ты сделаешь вид, будто меня здесь нет, ладно? Скоро всё закончится. Не вижу смысла притворяться, словно тебе есть дело, – говорит она, не пытаясь смягчить удар. Ей не нужна его забота. Она лишь путает, внушает то, чего нет. Ей не нравятся чувства внутри, не нравится, что одно его присутствие вносит в её голову путаницу, а живот тянет, точно в преддверии чего-то хорошего, чего-то, что заставит её трепетать в ожидании.

Он облизывает губы и делает шаг навстречу.

– Ты снова это делаешь.

– Ха? – выдыхает она, сжимая кулаки.

– Выводишь меня. Прекрати, твои истерики уже достали, – говорит он, потирая пальцами лоб. – Я рассказал. Тайн больше нет. Ты же этого хотела, верно?

Он имеет одну примечательную способность – превращать её в нестабильную психопатку, готовую взорваться в любой момент. Сейчас это и происходит. Она чувствует, как спокойствие испаряется, исчезает, а на замену ему приходит нечто чёрное и вязкое.

– Не говори мне, когда я должна замолчать. Технически рассказал Максим. Ставлю тысячу: это было его решение, не твоё, – она почти на сто процентов уверена, не зря же Ден так долго молчал.

Его кадык дёргается, когда он сглатывает, а взгляд становится острым и ядовитым.

– Нравится с ним общаться, да? Максим, Максим, Максим. Что, уйдёшь к нему, как разведёмся? – цедит он. Слова, приправленные злобой, больно бьют под дых.

– Он по крайней мере остаётся человеком. Нормальным, способным на сочувствие. А ты – человек, а, Ден? – ей неясно, почему они, вообще, об этом разговаривают. Будто действительно женаты, будто меж ними когда-то было место для искренности.

– Так вали, – холодно бросает он, приблизившись к ней на расстояние вытянутой руки. Выплёвывает слова на выдохе, точно нет ничего проще. – Только не забудь, как просила меня о большем. Что, не помнишь?

Ооо, она помнит, хотя лучше бы, действительно, забыла, как и своё нападение на него в целях самозащиты. Вампирский припадок хранить в памяти было бы приятнее.

Она бьёт его по щеке. Сильно. Наотмашь. Раздаётся шлепок и наступает звенящая тишина. Он поворачивает голову, на коже алеет след. Ей кажется, что вот-вот его глаза подёрнет красная пелена, но из-за недавнего чудесного исцеления этого не происходит. Он ставит руку поверх её головы, нагибается медленно, секунда превращается в десять. Их губы почти соприкасаются. Слюны во рту скапливается слишком много, а сердце учащает ритм. Ей бы пригнуться, ускользнуть и сбежать. Это было бы логично. Но логика рядом с ним постоянно сбоит. Её просто не существует.

– Никогда. Никогда больше не смей, – низко давит он. Их носы соприкасаются, бешеный пульс колотится в висках, в горле. От его близости крутит живот. – Поняла?

Взгляд скользит по его оголённым ключицам, напряжённой линии челюсти. Ника дрожит, но вовсе не от страха, хотя так было бы правильно. Что-то изменилось с той ночи в отеле и перевернулось с ног на голову, когда он пришёл израненный. Что-то с ними теперь конкретно не так. А было ли хоть раз «так»? Вряд ли.

Когда всё началось? Когда он обнимал её после ночного кошмара, когда утирал солёные слёзы? Или раньше? Она не может понять, да и не желает.

– А то что? – с вызовом говорит Ника, но вместо спокойного голоса выходит какой-то хрип.

Его глаза сверкают каменьями, темнота в них сгущается, патокой окутывая её сознание. И расстояние, недавно казавшееся близким, теперь ощущается иначе.

Он рывком притягивает её к своему телу, буквально впечатывая. Поясница ударяется о столешницу. Пальцы зарываются в его волосы, сжимают русые пряди. Она замечает, что они мягкие, шелковистые. От него приятно пахнет, словно только недавно принимал душ.

Ден стонет ей в рот, закусывая губу, проникает внутрь, проводит по нёбу, переплетает свой язык с её. Вспыхивает искра, в мгновение обращаясь лесным пожаром, от которого нет спасения. Их некому тушить. И незачем. Они сгорят на этом костре вместе.

В солнечном сплетении порхают мотыльки. Они обязательно дотлеют до серого пепла, как сигарета в его пальцах. Но это случится позже. А сейчас он настойчиво жмётся к ней, стараясь стать ещё ближе.

Она сдавленно стонет, когда влажный язык скользит по ушной раковине, горячее дыхание обжигает шею. Её руки блуждают по его спине, плечам.

Кто-то из них должен остановить это сумасшествие! Они же обязательно пожалеют. Но у Ники не остаётся сил на сопротивление. Мысли разлетаются в разные стороны: неуловимые, недосягаемые. Она не может ухватить ни одну.

– Ден, – скулит она, запрокидывая голову, когда он доходит до ключиц.

– М? – не отвлекаясь от поцелуев отзывается он. У неё по рукам бегут мурашки, когда он легонько закусывает кожу на оголённом плече.

– Мы должны остановиться, – наконец, говорит она на выдохе. Это чертовски сложно, когда мозги плавятся, а слова формировать почти невозможно.

Он отстраняется, смотрит в глаза. Они у него тёмные, мутные, зрачки – необъятные бездны. Она видит в них возбуждение, желание обладать. У неё вяжет в горле, дышать становится трудно.

– Тебе не нравится? – почти мурчит он низким вибрирующим тоном, от которого всё внутри переворачивается, сердце делает кульбит. Ей кажется, что оно не выдержит. Выдерживает. Греется, раскаляя тело, обращая кровь в кипяток.

– Да, – как-то слишком тихо тянет девушка.

Ден усмехается в своей привычной манере. И она понимает: его кривая улыбка отпечаталась в её памяти, наверное, навсегда. От неё ноет под рёбрами, за ними растекается нежданная щенячья нежность.

– А так тоже не нравится? – ехидно шепчет он в ямку у правой ключицы, касается кратко губами и втягивает кожу, чтобы после отпустить.

Ей приятно. Больше, чем просто приятно. Это сложно описать, сложно и представить. Ника осознаёт, что, пожалуй, нет смысла отрицать свою к нему симпатию. Да, он – тот ещё козёл, но его действия, совершённые намеренно, никогда не вели к дурным последствиям в отношении неё.

– Нравится, – тоненько пищит она, поддаваясь напору.

Он поднимает её, ухватив под бёдра, и усаживает на столешницу.

– Знакомо, да? – хмыкает, намекая на их первый контакт.

Ника бы рассмеялась, если б находила ситуацию забавной. Но сейчас ей не до смеха. Она пылает, ей жарко. Одежда кажется лишней на теле: его и её.

Притягивает его к себе за ткань футболки, смело встречаясь взглядом. Она уверена: у неё тоже ненормальные глаза, подёрнутые дымкой. Ей не хочется вести с ним светские беседы, не хочется скандалить.

– Заткнись, – почти рычит ему в губы, закусывая пухлую нижнюю. Он толкается, вжимаясь пахом меж её ног. И домашние штаны перестают быть тонкими, ей чудится, что они словно зимние, служат препятствием, мешают.

Ей колет вдоль позвоночника острое желание трогать его везде, прикоснуться к затянувшимся ранам, провести по вискам, скулам, очертить подбородок, чувствуя кончиками пальцев гладкость выбритых щёк. Дрожь бьёт колени, они бы обязательно подкосились, если бы она продолжала стоять на полу. Его руки держат крепко, он снимает с неё верх, отбрасывая вниз. И её колотит, но вовсе не от холода. Ей жарко, его огонь проникает в неё заблаговременно, достигает мышц и костей, а самое главное – разума.

Она гладит его лицо, обводит кончиком пальца напряжённую челюсть, подушечкой ласкает губы, чтобы после накрыть их своими губами. Целовать, пока не закончится в лёгких кислород.

Ей ранее не знакома была страсть, с первым парнем всё произошло по обоюдному согласию, но снедающее безумие обошло стороной. С Андреем… она не желает об этом вспоминать. И теперь нечто новое растекается по жилам, лентами опоясывает гортань. Она задыхается не от страха.

Ден смотрит на её голую грудь голодными глазами, она закидывает свои ноги ему на бёдра. Он опускает голову, тёмно-русые пряди щекочут кожу. Втягивает сосок, обводит языком по кругу, выпускает. И так со следующим.

Ника цепляется пальцами за его волосы, ласкает шею, царапая короткими ноготками. Дышит часто, резко, прямо, как и он. Им обоим не хватает воздуха. Он меж ними разрежен, будто на вершине горы. И ей всё мало.

Он снимает с неё штаны, раздевается сам медленно, неспешно. Она пожирает его взглядом, спускаясь от горла к поросли волос у полоски трусов. Облизывает пересохшие губы. Ден смотрит на неё изучающе, задерживаясь на лице и талии. Губы его припухли и покраснели от поцелуев, а на шее обозначилась алая отметина. Ника идёт пятнами от смущения, понимая, кто оставил засос. Она не хотела, само получилось. Но ей нравится, как это выглядит на нём. Словно знак принадлежности, напоминание.

– Красивая, – говорит он. Голос ложится на слух мёдом, распаляет ещё сильней, хотя от неё и так вскоре останутся лишь угли. – Ты очень красивая, Ника.

Ден приближается неспешно. Обманчиво расслабленный, глаза сощурены, будто только пробудился ото сна. Но она знает: то далеко от правды. Он выглядит, как морская гладь, затихшая перед природной катастрофой. Опускает ладонь на её бедро, оглаживает, прислоняется торсом. Ника подаётся навстречу. Она жадная, ей нужно больше. Больше ласк, укусов, поцелуев.

Цепляет зубами кожу на его шее вблизи уха, отпускает и зализывает. Он напрягается всем телом, сквозь ткань трусиков чувствуется его возбуждение. Член давит, упираясь в промежность. Она подаётся вперёд, потираясь о него, на что Ден отзывается громким свистящим выдохом сквозь стиснутые зубы.

– Тише, не спеши, – шепчет хрипло, утыкаясь подбородком в её макушку. А сам пальцами по спине проводит, едва касаясь подушечками позвонков. Она скулит, придвигаясь к самому краю столешницы, но он отодвигает её обратно одним толчком. – Я хочу, чтобы ты была готова. Ещё рано, – посмеивается, целуя в щеку, прочерчивая дорожку от скулы к шее.

И как не видит? Она готова. Потряхивает всю от похоти, что зрение плывёт, а лоно саднит и пульсирует, живот тянет, узел внутри становится всё плотней.

– Пожалуйста, – просит, заглядывая в глаза. Грудь при движении покачивается на весу, привлекая его взгляд. Поволока становится плотнее.

Она слышит визг поломанных тормозов.

Дышит им, поглощая через рот вместе со слюной чужое желание. Его так много, что можно сойти с ума. Оно затрагивает каждый нерв, выворачивая наизнанку. Она касается его везде, куда дотягивается. И всё равно этого недостаточно.

Ден стягивает её трусы-шортики, те повисают на ступне. Ведёт пальцами по животу, пупку, ниже, накрывает чувствительный бугорок. Она запрокидывает голову, теряя связь с реальностью. Не понимает уже, где его губы, а где руки.

Она не знала, что может быть настолько остро, ярко, чувственно. Что холодный мужчина, которого знает, способен на страсть. Он доказывает это в ту же секунду. Обводит клитор массирующими мягкими движениями, пока не выбивает стон: громкий, протяжный.

Ника не узнаёт собственный голос, настолько пошло звучит: гортанно и низко. Она подумает об этом позже, не тогда, когда фаланга проскальзывает внутрь, растягивая стенки. Проникает одна, затем вторая. Пальцы у него длинные с заметными выступающими костяшками. Она сжимается вокруг них, ощущая каждый миллиметр, подаётся навстречу. Глубже, жёстче, сильнее. От едкого удовольствия лишается рассудка. Глаза закатываются, что непонятно: где пол, где потолок.

Он вытаскивает пальцы, подносит ко рту. Она смотрит на то, как его язык скользит вдоль, слизывая влагу. Это по-своему сексуально, притягательно, что у неё судорогой сводит внутренности.

Остаётся буквально шаг до того, как она начнёт умолять. Его губы обводят рёбра, целуя каждое, делая остановку там, где колотится безумное сердце. Оно вот-вот прорвётся сквозь кожу, Ден совершенно точно слышит сумасшедший стук. Глядит снизу-вверх – Ника задыхается. У неё кружится голова, пульсирует в висках, а на кончиках пальцев трещат маленькие молнии. Их так много, что впору потерять сознание, как трогательные барышни в средние века. Аритмия точно её погубит. Рано или поздно.

Зрительный контакт не прерывается. Он будто зачаровал её. Она следит, как его макушка опускается всё ниже. Касания обжигают бок, затем живот и внутреннюю сторону бедра. Он берёт её за лодыжки, придвигает ближе. Дыхание опаляет клитор, его мягко обводит язык. Ника уже не ласкает его волосы, она в шаге от того, чтобы сорваться: сжимает пряди в кулак, натягивая. Мокрые звуки заполняют кухню, где совсем недавно она собиралась приготовить себе поесть.

– Хватит, – бормочет, в противовес просьбе, сжимая его голову меж коленей.

Конечно, он не слушает. Становится всё невыносимей, пока эйфория не взрывается внутри, разнося по всему телу импульсы. Она кричит, не сдерживаясь, не думая об охране снаружи дома, которая наверняка услышит.

Ден поднимается во весь рост. Она скользит по нему рассредоточенным взглядом. Расслабленная недавним оргазмом, опустошённая. Видит, как он взбудоражен.

Ника сводит ноги и выдыхает. Он склоняется, целует нежно в висок, движется к губам, затягивая в очередную авантюру.

Узел в животе не расслабляется, хотя она думала, что станет легче после разрядки. Однако ей всё ещё его мало. Слишком мало. Она никогда не представляла, что может быть так. Оно было.

Её лихорадит, ей хочется почувствовать его в себе, ей это необходимо. Он не улыбается больше, вовсе нет. Черты лица заострились, на шее она замечает пульсирующую вену.

– Не могу, – цедит, оставляя поцелуй-укус на плече. Ника не чувствует боли, не чувствует ничего, кроме разъедающего желания. Оно слишком велико, чтобы отвлекаться на что-то иное. – Не могу больше, Ника-аа, – его имя его голосом дробит её по частям. И у неё нет желания собирать себя обратно. К чему?

Может, это слишком дерзко, оттого её щёки без того алые, краснеют пуще прежнего. Она разводит колени, притягивая его так, что их плоть соприкасается.

– Так давай, – бормочет, еле связывая буквы воедино, потому что мозги напоминают жидкое желе. – Давай, Ден, пожааа-алуйста, – выдыхает ему в губы и целует, сплетая их языки.

Он толкается осторожно, а ей не нужно осторожно. Ей до остроты дерёт желание ощутить его целиком. Ника двигает бёдрами навстречу необдуманно резко, ему срывает крышу. Он становится всё напористее, вбиваясь в её тело. Она слышит влажные шлепки вперемешку с их всхлипами – стонами.