Loe raamatut: «Однажды я встретила волка»

Пролог

– Малыша удалось спасти. Раны были тяжелыми, но он выживет.

Слова советника Ирмара повисли в душном вечернем воздухе. Он замер, вглядываясь в широкую спину главы клана, ожидая ответа или хотя бы движения. Глава клана не отводил взгляда от весело трещавшего костра. Его стального цвета глаза казались раскаленными от плясавших в них рыжеватых отблесков.

– Что Кама? – наконец, спросил он, разлепив сухие губы.

– Рвет и мечет, мой вождь. Чтобы отомстить за своего щенка, она готова перебить всю деревню и уже собирает недовольных…

– Кто дал ей право? – Он, наконец, расправил плечи и повернулся к советнику. Яркие блики костра в его глазах сменились холодом сумерек.

– Права ей, быть может, никто и не давал, – осторожно заметил Ирмар, – но у нее слишком много сторонников. Клан устал от того, что люди нами помыкают, мой вождь.

– Никто никого не тронет, пока я возглавляю эту стаю, – оборвал глава. Советник невольно отступил назад, повинуясь силе его голоса – низкого, рокочущего. – Будь Кама трижды первой охотницей клана, решать его судьбу она не смеет.

Ирмар склонил голову в знак согласия.

– Что сказать ей, мой вождь?

– Передай мои последние слова. Если недовольна решением вождя, пусть сообщит об этом лично.

Советник еще раз склонил голову и бесшумно скользнул в темноту. Глава клана, оставшись в одиночестве, выдохнул и прикрыл глаза.

О временах, когда люди и зверолюды жили в мире, нынешний глава клана, Рууман Острый Клык слышал лишь по рассказам своего предшественника. Лес Лииш, где проживала их многочисленная семья, не одно столетие принадлежал зверолюдам. Люди жили в домах вдоль реки, ловили речную рыбу и собирали грибы, ягоды и различные травы на окраине леса. Вглубь не заходили – из страха и уважения перед хозяевами здешних мест.

Время шло, и людей становилось все больше. Их небольшие хижины вдоль реки превратились в деревянные избы, и на окраине леса выросла небольшая деревенька. Даже тогда зверолюды делили с ними богатства здешних мест и защищали от нападения хищников.

А потом один охотник случайно застрелил молодого волка из клана, тем самым посеяв раздор.

Стычки между людьми и зверолюдами продолжались уже несколько столетий. От войны их удерживали лишь главы кланов и старосты деревни – повторения резни трехсотлетней давности не хотел никто. Постепенно им удалось выстроить мир, но хрупкий и шаткий, как старая переправа в ливень.

Рууман отвлекся от дум, заслышав тихие шаги. Первая охотница, Кама Зрячая, вынырнула из темноты и крадущейся походкой приблизилась к главе.

– Ты звал меня, мой вождь?

– Значит, моим решением ты все же недовольна, Кама.

Кама склонила голову, пряча взгляд, но Рууман успел заметить, как ее глаза блеснули гневом.

– Я едва не потеряла сына, мой вождь. Я хочу, чтобы люди заплатили за содеянное…

– Ты и пальцем не тронешь никого в деревне, пока я не разрешу, – оборвал ее глава клана. Кама вздрогнула, но все же подняла взгляд. – Я понимаю твою злость. Но оставить детей на равнине было твоим решением.

– Это не людская равнина! – прошипела Кама. – Это наши земли!

– Люди могут пасти скот на равнине, но не трогают лес. Так было принято задолго до твоего рождения. Не тебе ставить это под сомнение.

Голос Руумана стал тише, и первую охотницу вновь пробрала дрожь. Она услышала в нем прикрытую угрозу и отступила назад.

– Я поняла тебя, мой вождь. Впредь я буду внимательнее смотреть за своими детьми.

Рууман склонил голову, и гнев в его глазах поутих.

– Ты свободна.

Когда Кама растворилась в сумерках, Рууман сделал знак рукой, и от дерева неподалеку отделилась тень. Она приобретала все более четкий контур, пока приближалась к свету костра, и наконец сложилась в рослую фигуру юноши.

– Ты слышал.

– Да, отец.

– Хорошо… – Рууман потер переносицу. – Завтра утром пойдешь со мной в деревню. Староста давно тебя не видел, а общаться вам придется много.

Сын главы клана прищурился.

– Ты собираешься уйти? Надолго?

– Мне нужно встретиться с Советом Пяти. Маар прислал весть, что в земли на западе пришел какой-то чужеземец и теперь ищет встречи со всеми, кто ведет за собой разные народы.

– Зачем?

– Этого он не рассказал. Но чужеземец успел привлечь внимание Совета. Значит, он не простой путник, иначе бы не стали собирать кланы.

– Кошек тоже? – Юноша скривил губы. – Нам быть готовым к стычкам на плато?

– Их царица слишком гордая, чтобы удостоить своим взглядом какого-то человечка. Но от требования Совета Пяти она вряд ли отмахнется. Ее воительницы будут предоставлены самим себе, так что…

Рууман перевел взгляд на сына.

– Не знаю, когда вернусь. Но ответственность за клан временно ляжет на твои плечи. Я оставлю с тобой Ирмара, он поможет…

– Разве Ирмар не нужен тебе на собрании кланов? – поморщился юноша.

– Если за время моего отсутствия здесь вспыхнет война, это будет гораздо хуже, чем неудачные переговоры с чужеземцем. Или ты готов возразить?

Губы юноши дрогнули и сжались в тонкую полоску, но он не отвел глаза.

– Нет. Решение моего вождя – закон.

Рууман помедлил и затем одобрительно кивнул.

– Обход земель завтра оставь Тайре. В деревню пойдем рано утром. Не опаздывай. Можешь идти.

Глава 1. Митьяна

На землях Калсангансого удела достоверно известно лишь об одном зверолюдском клане, проживающем в лесах на севере, и то, благодаря лишь бойне, разразившейся на тех землях на 203 году с основания удела, в месяц Тени. По словам очевидцев, волки явились в деревню Альрикан отомстить за убитого сородича: они вырезали весь скот в стойлах и загрызли несколько человек. Снег пропитался человеческой и животной кровью и еще седьмицу напоминал жителям о том, что бывает, если разозлить хозяев леса.

Летописи Саэдгирского монастыря

Особую осторожность следует проявлять на восточном тракте Алсена, идущем вдоль лесов Лииш: ни в коем случае не сходить с тракта, чтобы не попасться в зубы волкам-двоедушникам.

Памятка торговцу гильдии Калсанганского удела

Х514 год¹, 6 день месяца Зреяния

Впервые Митьяна увидела волколюдов спустя несколько дней после летнего солнцестояния.

Рассвет выгнал ее из дома, пока отец и вся деревня еще спали. Травница умылась ледяной колодезной водой, вышла во двор, вздохнула полной грудью свежий утренний воздух и направилась в курятник.

Тогда-то она их и увидела.

Незнакомцы выглядели как обычные люди. У одного были густые волнистые волосы, черные с проседью; на лице уже залегли морщины, но взгляд был пронзительным, цепким. В осанке и в походке мужчины чувствовалась сила, древняя, как мир, перед которой хотелось склонить голову и упасть на колени, чего Мита едва не сделала. Усилием воли она заставила себя заскочить в курятник и прижаться к деревянной стене, мелко дыша и цепляясь пальцами за неровные доски.

Через узкую щель Мита наблюдала, как мужчина прошел мимо их забора. Следом шагал юноша, похожий на него чертами лица, но он не вызывал в ней такого же трепета. Его взгляд был мягче, волосы – светлее, цвета влажной сосновой коры у корней. Девушка невольно залюбовалась им: он был выше и шире в плечах, чем любой из деревенских парней; на нем была простая льняная рубашка, и Мита на миг вообразила скрытое под ней смуглое мускулистое тело.

Впрочем, травница быстро потеряла его из виду, а выйти и разглядеть получше так и не решилась. Чутье подсказало ей, что гости были волколюдами.

С самого детства Митьяна слышала о соседях, живущих в лесу Лииш, только страшные байки и разномастные слухи. Волколюды не были ни людьми, ни зверьми; их считали порождением злых древних богов и поминали недобрым словом. Рассказами о волколюдах пугали непослушных детей, которые убегали слишком далеко на равнину или не хотели ложиться спать. Из-за опасных соседей никто не ходил в лес – кроме, разве что, Гидера, отца Митьяны, который зарабатывал на жизнь охотой.

Сама Мита тоже нередко ходила в лес – за травами. Здоровье отца и жителей деревни были для Миты важнее слухов, а Лииш представлял собой настоящую сокровищницу лекарственных растений. В деревне она была кем-то вроде знахарки: лечила недуг, делала укрепляющие и успокаивающие отвары, обрабатывала раны и ссадины, могла даже скот осмотреть. К каждому Мита относилась с заботой и теплотой. Многие приходили к ней за помощью или советом. Жена старосты, Радия, любила ее как родную, и от этого Мита смущалась: материнская ласка была ей чужда, так как своей матери она совсем не помнила.

Впрочем, любое внимание вызывало у нее смущенную улыбку. Митьяна была невестой хоть куда: многое умела по хозяйству, вкусно готовила и вдобавок была красавицей, хотя внешний вид – последнее, на что обращали внимание. Много кто хотел жениться или женить на ней своих сыновей, но Мита в ответ на неловкие ухаживания деревенских лишь улыбалась и качала головой. Замуж за кого-то из них ей совершенно не хотелось, а знакомиться с парнями из других деревень – тем более. Отец почему-то не возражал против долгого девичества. Мите иногда казалось, что он просто боялся отпустить ее в другую семью.

Пожалуй, тот юноша-волколюд был первым за последние несколько лет, кто привлек ее внимание. Правда, мысль об этом Мита постаралась отогнать от себя как можно скорее и вернуться к курам, которых следовало покормить.

* * *

– Да ладно! Волколюда? С ума, что ли, сошла – совать наружу нос, когда они в деревне?

Когда солнце поднялось высоко над лесом, к Мите пришла Зера, подруга и соседка из дома напротив, и предложила вместе заняться стиркой. За делом Мита рассказала ей о том, кого видела на рассвете. Ответ Зеры заставил ее нахмуриться.

– Подумаешь, увидела, – отозвалась травница, пока складывала стираное белье в бадью с раствором мыльнянки. – Ничего страшного не случилось.

– Как же! Нам что, просто так староста велит сидеть дома, когда они приходят в деревню?

– Староста ничего не велит. Все боятся просто.

– И зря боятся, что ли?

– Ой, Зера, не начинай. Ты же знаешь, я не люблю подобные разговоры.

Зера тряхнула косой, сдула с носа темные кудри и взяла свою бадью с бельем в руки. Глаза подруги блестели от негодования.

– А как же недавний случай на равнине? – спустя некоторое время поинтересовалась она.

Мита тяжело вздохнула и вышла за калитку. Ей совершенно не хотелось превращать полоскание на реке в очередной поиск правых и виноватых.

– Пилару стоит лучше приглядывать за своим братом, – бросила она через плечо, пресекая очередную попытку Зеры затеять спор, – а не спать в траве на пастбище.

Исчерпав запас доводов, Зера засопела и молча направилась следом за подругой.

Зера и Мита дружили с ранних лет. Обычное дело, особенно когда дома стоят совсем рядом. Зера росла без родителей, ее воспитывал дед Казир, которого в деревне все знали и уважали – в молодости он, как и отец Миты, был охотником и помогал пастухам защищать скот от хищников. Нельзя было обвинить его в том, что он не уделял внучке внимания, но Зера все равно частенько скучала. В Мите она нашла не только лучшую подругу, но и товарища по несчастью и сообщницу по части шалостей. Они провели все детство, вместе гоняя кур и коз, убегая от гусей старосты, которые постоянно щипали их за голые пятки; купались в речке, катались на пугливых жеребятах и от души хохотали над собственными проделками. Взрослые постоянно ругали их, но сквозь улыбку.

Их детство было озорным, веселым и светлым. Никаких тревог о будущем, ни одной мысли о страшных волколюдах, живущих в лесу. Вот только стоило им повзрослеть, как мир открыл суровую правду: даже здесь, в деревне, никто не мог обеспечить им полную безопасность.

Впрочем, Мита с этим смирилась быстро, а вот Зере оказалось тяжелее. Она так и осталась смутьянкой с наивной девичьей душой, которая верила каждому слову и любила поворчать о несправедливости жизни.

– Слушай, а точно ничего не будет? – осторожно спросила она у Миты, когда они спустились, наконец, к реке и поставили бадьи на деревянные мостки. – Пилар ведь напал на того волчонка. Даже ранил его, слышала?

– Слышала. Мне кажется, он перестарался, хотя его тут винить не в чем – любой деревенский бы запаниковал на его месте.

– А если волколюды мстить придут? Ну, как триста лет назад.

– Как триста лет назад – не придут, – отрезала Митьяна. – Никому из нас резня не нужна. Думаю, как раз поэтому сегодня утром те двое и приходили. Не знаю, кто они, но наверняка со старостой говорили.

– Я боюсь, Мит… – Зера поежилась и опустила рубашку из бадьи в воду.

Травница потрепала ее по плечу.

– Напрасно. Если они все еще не пришли порешить обидчика, значит, волчонок тот жив. Не забивай себе голову. Пилар сделал глупость, оставив младшего брата на равнине одного. Вожак волколюдов и староста не допустят, чтобы мы из-за этого перебили друг друга.

– Сделал глупость?.. – переспросила Зера растерянно.

– Он говорил, что волчата напали на Кела, – пояснила Мита, – но кто его знает, как оно на самом деле было.

– А почему ты сомневаешься?

– Сама подумай, ну зачем им нападать на него? Они же еще маленькие, не охотники. Их мысли заняты не убийством, а игрой. Вспомни нас с тобой – какими мы были в их возрасте? Нам хотелось веселиться, познавать мир, проказничать.

– Но мы люди, а они – нелюди. Ну как у них желания другие? Они же звери…

– Ты хоть одного волколюда видела, Зера? Хоть зверем, хоть человеком? Конечно, нет, – продолжила Мита, не дожидаясь ответа, – в нашей деревне их видели единицы. Я и сама их впервые сегодня увидела, до этого даже в лесу с ними не сталкивалась. Так почему судишь, если не знаешь наверняка?

Зера поморщилась.

– А слова деда или молочницы Риваны для тебя, получается, пустой звук?

– Ты и сама знаешь, дед Казир любит приукрасить. А Ривана сгущает краски, потому что вечно чем-то недовольна.

– А Пилар? – не унималась Зера.

– А Пилару я бы в жизни не поверила. Тот еще любитель приврать, чтобы не отвечать за собственные глупости. Ой, – Мита махнула рукой, – тебя не переубедишь.

Зера пожала плечами и вытащила на мостки мокрую рубашку.

– Надо будет в следующий раз взять у тебя мыльный корень, – перевела она тему, наблюдая, как Мита полощет свои полотенца. – Чище выходит.

– Мало у меня осталось, – вздохнула травница. – В лес идти надо, там у реки песчаные берега и мыльнянки много. Но пока нельзя, староста запретил. Кто знает, когда в другой раз можно будет.

– А у нас не растет?

– Почти нет.

– Жа-аль, – протянула Зера.

Мита опустила в воду очередное полотенце и подумала, что жалеет вовсе не о запасах мыльнянки, а об иссякающих заготовках лечебных трав. А еще она чуточку расстроилась, что не сможет в скором времени прогуляться по любимым местам и собрать вкусных ягод. Впрочем, ей оставалось только ждать, а терпения у нее всегда хватало на троих.

* * *

В нынешние неспокойные времена охотники были на хорошем счету. Пастухи нередко просили их отогнать или отстрелить хищников, таскающих скот. Среди дворян и зажиточных купцов всегда был спрос на пушнину и кожу, которую охотники добывали в северных лесах. Мясо диких зверей тоже ценилось высоко – как диковинное блюдо, которое непросто было достать. Из костей любили делать ножи и приборы – а кто-то даже носил украшения.

В общем, деньги у охотников водились. Правда, обратной стороной монеты была опасность промысла.

Митьяна каждый раз нервничала, когда отец уходил в лес. Он мог не ночевать дома по несколько дней – бывало два, а бывало и неделю. Травница не переставала думать о холодных ночах, о зверях, которые никогда не прочь полакомиться неосторожным человеком. Ей было страшно представить, что когда-нибудь он, охотник, сам станет кому-то добычей, что он переступит порог дома, зажимая ладонью страшные рваные раны.

Сама Мита леса не боялась – она ходила туда при свете солнца и нередко – в сопровождении отца. К тому же она прекрасно понимала, что Лииш и его обитатели по-разному относятся к травницу и охотнику. Мита приходила наполниться силой леса и принять его дары. Отец же был чужаком, который истреблял в лесу жизнь. Мита не верила в мстительность самого леса, но в нем хватало тех, у кого был повод точить на охотника зуб.

Впрочем, в свете последних событий, лес оказался закрыт для людей. Мита не представляла, что они будут делать, если это затянется.

Отец, похоже, старался не унывать. Когда травница вернулась с реки, он заканчивал со сбором товара на продажу.

– Ты собрался в город? – с порога спросила Мита.

Мужчина затянул последний мешок и обернулся к дочери. Глаза его улыбались, но она заметила в них проблеск грусти.

– Продам остатки с прошлой охоты. Лучше запастись на черный день.

– Сейчас же не спрос на меха. Ты сильно продешевишь.

– Знаю. Но нам придется покупать еду за деньги, пока история с волколюдами не уляжется.

Мита поставила бадью с бельем на пол и присела на край лавки.

– Они приходили к нам? Ты говорил со старостой?

– Говорил. Глава клана пришел в деревню без предупреждения, рано утром, и привел с собой сына. Хвала богам, Дирку хватило ума разогнать всех по домам еще вчера, не то вся деревня встала бы на уши.

– Они из-за случая на равнине пришли?

– Хорошо, что с переговорами, а не требованием выдать им Пилара…

Охотник сел и устало потер глаза. Он и так был невысокого роста, а когда сгорбился на скамье, то и вовсе показался Мите усохшим старичком. Гидер не походил на других деревенских: ниже, уже в плечах, черты лица мягче, даже говор иной. Если не знать о роде занятий, его можно было принять за городского. Мита подозревала, что кто-то из его предков родился в городе, возможно, даже в Алсене, самом близком к деревне, но отец никогда не рассказывал о них.

– Клан волнуется, – продолжил он после недолгого молчания. – Вчера Рууман пресек попытку недовольных напасть на деревню. Мать пострадавшего волчонка была в бешенстве и, не удержи ее глава клана, не оставила бы здесь ни единой живой души. Но меня беспокоит не это…

Митьяна сама не заметила, как сжала пальцами подол юбки.

– Рууман отправляется в западные земли. Он сказал, что у зверолюдов есть общее дело… что-то навроде совета. Неудачное они время выбрали, ох, неудачное… Надеюсь, Рууман понимает, что делает…

Охотник вздохнул и сцепил пальцы в замок. Мита опустила взгляд на свои руки и заметила, что они подрагивали.

– Пока он не вернется, в лес нам ходить запрещено? – тихо спросила она.

– Похоже на то. Защиту в лесу нам никто не обещает.

Мита подошла к отцу и присела рядом с ним, положив ладони на его руки.

– Ты переживаешь, что со мной что-то случится? Не волнуйся. Деревенские меня в обиду не дадут.

– Тебе травы нужны… – вздохнул он.

– Ничего. Нам с тобой хватит, деду Казиру и Зере тоже. А остальные поймут, коли времена непростые.

Отец слабо улыбнулся и обнял Митьяну.

– Ты всегда видишь лучшее в жизни и в людях, милая. Боги наградили меня прекрасной дочерью.

Травница отстранилась и поцеловала его в лоб.

– Тебе пора, – сказала она. – Иначе не успеешь добраться до города к вечеру.

Глава 2. Лик

Волколюды отличаются от обычных волков. Они гораздо крупнее, увидишь – не спутаешь. А еще по их глазам видно – они обладают человеческим разумом. Когда я встретил их и думал, что отправлюсь к первым богам, они, в отличие от диких зверей, не бросились на меня. Один из них зарычал на сородичей – и те отступили, будто повинуясь приказу. Похоже, он среди них был главным. Никогда бы не подумал, что у волколюдов тоже есть такие понятия, как власть и положение в обществе.

Из заметок неизвестного путешественника

Х514 год, 7 день месяца Зреяния

Хоть клан Лииш и жил по-людски в поселении в самой глуши леса, порядками и повадками его жители напоминали волчью стаю: Рууман ушел только вчера, а волколюды уже почуяли в его сыне слабину и попытались вывести из равновесия его, а заодно и всю общину. Лику пришлось быстро взять себя в руки и поставить смутьянов на место, вбив в головы сородичей, что закон их вождя никто не отменял, а в его отсутствие он, Лик, несет его волю и следит, чтобы она исполнялась.

Советник Ирмар, в происходящее не вмешивался. Если бы он принялся усмирять недовольных, то оскорбил бы не только Лика, но и Руумана, доверившего дела сыну. У волколюдов чем ты сильнее, тем выше твое положение в общине. В жизни Лика в очередной раз наступил момент, когда ему пришлось доказать, что свой статус он получил по праву.

Чтобы выплеснуть накопившееся раздражение, Лик с рассветом поднял на лапы половину воинов и повел их на обход земель. На деле, вместо обхода он погонял их по лесу, да так, что в селение волки возвращались, тяжело дыша и подбирая свисавшие набок языки. Ирмар решения Лика не одобрил. Тот понял это по его взгляду, но повода высказаться не дал – советник и так следил за каждым его шагом и не упускал случая прочесть нравоучения. Отношения у них, мягко говоря, не складывались: Лик злился, что Ирмар до сих пор считал его щенком, постоянно опекал и пытался учить жизни.

Лик послал патруль к северной границе, к плато Авент. Во главе отряда он поставил Тайру, первую воительницу клана и свою младшую сестру, а сам отправился на юго-восток, где простиралась равнина, отделявшая лес Лииш от людской деревни.

Солнце стояло в зените, заливая равнину ровным ярким светом. Лик шел вдоль кромки леса. Лииш был ему домом: он родился в его глуши, вырос, бегая среди стволов могучих сосен и елей; здесь он поймал своего первого зайца и первую крупную добычу – молодого оленя с небольшими рогами. Эти рога до сих пор висели в его комнате, как напоминание: Лик когда-то слышал, что человеческие охотники хранят свои трофеи на память, и это пришлось ему по душе.

Да, он любил этот лес, и потому мысль о том, что его придется с кем-то делить, зарождала противоречивые чувства.

С одной стороны, отец был прав: если клан не научится жить в мире с людьми, два народа рано или поздно перебьют друг друга. Лику было все равно, кто у них в соседях, лишь бы они держались границ и не лезли в дела клана. Люди же нарушали оба этих условия. Они отобрали себе равнину под выпас скота и не реже двух раз за седьмицу заходили в лес. Деревенский охотник, к примеру, отстреливал дичь, которая принадлежала клану и кормила их детей. Более того – люди смели нападать на их сородичей! Только этого, по мнению половины клана, было достаточно, чтобы развязать войну.

Лик поднялся на небольшой скалистый выступ и направил морду по ветру. Воздух был плотным и душным. Волколюд старался держаться тени: его бурый с рыжиной мех быстро нагревался на солнце. Взгляд его темно-зеленых глаз был направлен на равнину – огромное море пестрых цветов и пожелтевших от жары трав, в котором бродили черно-белые и ржаво-коричневые коровы. Река, бегущая с гор на севере, огибала равнину серебристой лентой, билась на два рукава, одним из которых обнимала нестройную кучку низких домов, сливалась с тонкой ниткой родника, текущего у подножия холма, и убегала на юг. Над крышами вился дым; ветер подхватывал его и уносил на тот берег, где начинался светлый сосновый лес.

Лик вздохнул полной грудью и прикрыл глаза, вслушиваясь в стрекот кузнечиков. В моменты, когда его глазам представала мирная деревенская жизнь, она казалась ему прекрасной. Так и должно было быть: люди живут своим чередом, волколюды – своим. Днем над равниной не стихают детский смех и радостное повизгивание волчат. Вечерами слышны задорные песни у костра. Ночью царит тишина и покой.

Но народам никак не удавалось прийти к согласию. Людям проще бояться, а не договариваться. Если бы они были животными, то уже давно бы погибли: тот, кто не умеет бороться и добиваться своего, рано или поздно кончает добычей в чьих-то зубах. Внутри каждого же из сородичей Лика жил Зверь, которому хотелось быть главным и подчинять других своей воле. Не раз сын главы ловил себя на мысли, что ему нравится быть сильнее людей, нравится мысль об их угнетении. Но вместе с этим он хотел быть частью размеренной жизни, где одни помогают другим, где нет ожесточенных битв за право и статус. Стая – это хорошо, ведь узы в ней были крепки и нерушимы. Радость и горе одного становилось радостью и горем каждого. Любой чувствовал себя защищенным, потому что знал – сородичи заступятся и помогут. Но Лику все равно казалось, что в их жизни не хватало крайне важного кусочка – возможности свободно выйти из тени.

Возможно, и отец испытывал что-то подобное, когда приходил сюда – и потому до сих пор полон решимости оберегать шаткий мир.

Лик пробыл на выступе еще немного, наблюдая, как пастух гонит коров к реке. Затем повернулся к равнине хвостом и потрусил в лес.

* * *

Тайра Отважная, младшая дочь главы и первая воительница клана, была на порядок вспыльчивее брата. Тем не менее, на нее засматривались многие воины и охотники клана. Ее человеческий облик был красив: густые вьющиеся волосы цвета мокрой земли, пронзительные дымчатые глаза и нежная смуглая кожа, не изуродованная шрамами. Она больше походила на мать: высокая, гордая, настоящая княжна этих земель.

Но ухажеры Тайру не заботили. Единственное, чего она всегда хотела – стать еще сильнее, подняться еще выше и превзойти брата, который был хоть и не таким приметным, но более уважаемым.

С обхода северных границ первая воительница пришла с неприятными вестями.

– Дай угадаю, – отозвался Лик, с порога завидев хмурое лицо Тайры. – Вы подрались с Кира-Талун.

– Все не так, – отмахнулась сестра, с размаху опустилась в плетеное кресло в углу и закинула ногу на ногу. – Они напросились.

– Значит, подрались.

– Проучили молодняк, – поправила та. – Они снова полезли на плато проверять, кто из них храбрее… или безрассуднее. Всевидящая, я не разберу, что у них за забавы такие? Еще и осмелились дразнить нас, воинов клана Лииш! Мелкие, дерзкие – языки б им повырывала…

– Тайра… – устало оборвал ее Лик. – Ты же знаешь, что времена сейчас сложные. Две стороны мы не удержим.

Северные соседи – хозяева гор Кира-Нор – тоже были зверолюдами. Их звериным обличьем была рысь – опасная хищница и один из страшных врагов волкам.

– Не надо объяснять мне это, словно щенку! – вскипела волчица и рывком поднялась с плетеного кресла. – Но за свои слова пусть отвечают.

Некоторое время брат и сестра молчали. Лик вертел в руках щепку, Тайра старалась на него не смотреть и вела себя так, словно обиделась. Долго она не продержалась – резко выдохнула, вернулась в кресло и подперла лоб рукой.

– Там были и воительницы, Лик. Кира-Талун снова требует часть наших земель.

– Плато Авент – единственное, что отделяет нас от Кира-Нор, где они хозяйничают. – Лик нахмурился. – Котолюды уже давно точат на него когти.

– Мы же не собираемся уступать им плато? Это почти восьмая часть наших земель!

– Никто не говорит об уступках. Что они сказали?

Тайра скривилась:

– Они все еще считают плато Авент своей святыней.

– Они думают, что это плато благословлено Сновидицей, – поправил Лик. – Я не знаю, правда ли это, но они утверждают, что эти земли изначально принадлежали им.

– Разве что в их снах, навеянных богиней, – фыркнула Тайра. – Сновидица ведь их покровитель?

Лик кивнул.

– Отец говорил, что раньше плато не принадлежало никому, а было местом встреч и переговоров. Когда он еще не был вожаком, а только советником, ему довелось узнать об одной трагедии, случившейся в клане. Подробностей он не рассказывал – и тебе я об этом не должен был говорить, вроде как это не для каждых ушей. В общем… – Лик ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. – Лет триста назад клан напал на деревню, чтобы отомстить. Была страшная резня, и люди поднялись против нас. Чтобы успокоить обе стороны, тогдашним главе клана и старосте пришлось пойти на уступки: Лииш передал равнину в пользование людей, а те в свою очередь наложили запрет на посещение нашего леса. Ну и, чтобы восстановить размеры своих охотничьих угодий, нам пришлось сдвинуть границы к Кира-Нор.

– Большим кошкам это не понравилось, – понимающе хмыкнула Тайра.

– Мы и раньше не сильно ладили, но лишний раз не связывались. А тогда дело чуть не дошло до войны. Карена – ты должна знать ее, она глава клана уже почти сто сорок лет – до сих пор брызжет слюной и кричит, что ранее они великодушно разрешали нам ступать по их землям, а теперь мы потеряли совесть…

Лик подошел к окну. Сквозь еловые лапы пробивались редкие солнечные лучи, и рваные тени теперь падали ему на лицо.

– Наверное, так оно и есть. Мы действительно забрали плато, но деваться нам было некуда – нам нужно было как-то кормить клан… Я не снимаю с нас ответственность, но кошки повели себя не лучше.

– Они могли и не устраивать из этого драку, словно малышня за вкусный кусочек мяса, – пробурчала Тайра.

– А мы не имели права без предупреждения забирать ничьи земли себе.

– Раз кискам так хотелось, могли бы и сами занять плато. Почему-то они не торопились.

– Потому что было соглашение. Мы нарушили его первыми.

– И почему отец мне об этом не рассказывал… – хмыкнула волколюдка.

Лик пожал плечами.

– Сама у него и спроси.

– Это был вопрос, ответа на который не требовалось. Я все прекрасно понимаю. Из нас двоих ты лучший стратег и лучше смыслишь в межклановых отношениях. Кстати, Лик. Ты не рассказал мне, до чего вы с отцом договорились, когда ходили в деревню. Мне он рассказать так и не соизволил. Может, хоть ты объяснишь, что происходит?

Юноша вздохнул и отвернулся от окна.

– Пока люди не лезут в лес, но не думаю, что это продлится долго. Староста просил нас хоть изредка пускать к себе охотника и его дочь.

Волчица даже зарычала.

– Сколько можно, Лик! Они отобрали у нас луг, чтобы разводить своих вонючих коров, еще и в лес шастают. У нас и так не хватает дичи.

– Дело не только в дичи. Им нужны меха на зиму и лекарства.

– Пусть покупают в городе! Не поверю, что в Калсангане нет других мест для промысла. Леса на востоке никем не заняты.

– Их разделяет река и путь туда неблизкий.

– И что с того?

– Тайра… – устало вздохнул Лик. – Отец рассудил так. Клан пустит их в лес, когда я приду в деревню и дам на то разрешение, а до тех пор люди не станут высовываться за пределы равнины.

– Дай угадаю, – проворчала Тайра. – Отец сказал примерно следующее: “Если мы хотим уживаться друг с другом, надо делиться богатствами этих земель”. И что, с Кира-Талун тоже?

В голосе сестры прозвучало плохо скрытое ехидство. Лик помрачнел.

– Дело здесь не в богатствах, Тайра, – покачал он головой. Теперь его рассеянный взгляд упирался в пустой очаг. – Просто война с людьми может обернуться куда большим злом. Пусть лучше думают, что они в безопасности. Иначе, загнанные в угол, неизвестно, что они выкинут.