Тусклого света из коридора хватило, чтобы разглядеть – толстовку Андрей надел на изнанку, швами наружу. Да и выглядел помято, как и положено разбуженному посреди ночи человеку.

– Так и будем на пороге разговаривать?

Я, спохватившись, пустила его в комнату и закрыла дверь.

– Тебе от Вики ничего не приходило? – голос Андрея звучал глухо, будто в горле что-то застряло и мешало говорить.

Я вновь потянулась за телефоном, только сейчас заметив сигнал входящего сообщения. Открыла, быстро пробежала глазами короткие строки: «Из-за меня умер человек. Единственный мужчина, которого я люблю, не хочет меня видеть. Я больше так не могу. Прости за все. Прощай». Отправлено с Викиного номера, да и кто еще мог такое прислать?

– Дура… – простонала я, в сердцах швырнув телефон на подушку. – Господи, какая же ты дура… А тебе она что написала?

– Много всего. Что ей очень больно. Что она жалеет о том, что сделала, и больше не может с этим жить. На лучше, почитай, так быстрее будет. Может, ты поймешь, куда она пошла? – Андрей достал из кармана смартфон и принялся нарезать круги в проходе между кроватями.

Я промотала слезливую простыню текста в самое начало. Боль, обида, ревность, раскаяние. Упаковка снотворного, «…я просто усну и проснусь уже не здесь…», спутанные рассуждения про загробную жизнь. Черт, черт, черт… Очевидно, что травиться Вика собралась не у себя в номере, она же не одна живет. Снотворное не цианид, действует медленно – заметит неладное соседка, позовет на помощь, в лагере есть круглосуточный медпункт. А там вместо эпатажного конца дуру будет ждать очень неромантичное промывание желудка. Тогда где? На улице? Как-то не верится. На скамейке неподвижное тело привлечет к себе внимание – территорию лагеря патрулирует охрана. Да и не все награжденные угомонились, вон, за окном до сих пор кто-то нетрезвым дребезжащим голосом выводит «Выйду я на поле с конем». Конечно, Вика могла убрести подальше в лес, там-то ее ночью никто не найдет. Но одноклассница терпеть не могла походы на природу – пугалась жучков-паучков, ругалась на грязь и застрявшие в волосах сучки. Неизвестно, какой кавардак царит в мозгах человека, решившего расстаться с жизнью. Может, прежние страхи и привычки теряют силу. Но мне почему-то казалось, что Вика для этих целей выберет помещение. Где-то в тексте должен быть намек, не зря же она целый роман накатала… Вот оно! Викина исповедь окончательно ушла в сторону мистики. Оказывается, в «Березке» она вызывала не только гнома-матершинника, но еще и каких-то неясных духов, причем вместе с Альбиной. Духи сообщили, что Вике предназначено всю жизнь любить одного человека. Завершался рассказ такими словами: «Я снова пойду туда. Предсказание сбудется. Я буду любить только тебя, до последнего вздоха». У меня немного отлегло от сердца – раз Вика намекала на место, значит хотела, чтобы ее спасли. Куда «туда» очевидно – в пустующее здание бассейна. Странно, что Андрей сам не догадался, я же рассказывала ему эту историю. Впрочем, голова и у меня сейчас работала кое-как, а Андрей еще и протрезветь не успел, плюс мешал страх за подружку… Как бы и вправду не померла, дура. Рассчитывала, поди, что бывший возлюбленный ужаснется, представив, какую драгоценность рискует потерять, и бросится на ее поиски. А Андрей пока проснулся, пока сообразил, что все это значит, пока до меня добежал…

– Она в бассейне, – наплевав на стеснительность, я скинула одеяло и принялась натягивать штаны. Меня подгоняло чувство вины. Все-таки я заварила эту кашу, которую выращенная в тепличных условиях одноклассница не сумела расхлебать. – Настя, ты с нами? Не видела, куда я дела куртку?

– Идите к черту, – девушка зарылась головой в подушку.

Я впопыхах разворошила содержимое сумки и заглянула под кровать. Куртки нигде не было, похоже, осталась в раздевалке спортзала. Пришлось натянуть Настину плюшевую олимпийку. Через минуту мы с Андреем, прошмыгнув под носом у дремлющей перед телевизором вахтерши, выскочили на улицу. Погода разительно переменилась. Стало не просто холодно, а очень холодно, температура упала градусов до десяти выше ноля. Ветер налетал злыми порывами, швыряя в лицо пыль и охапки палой листвы. Я застегнула олимпийку под горло, едва не прищемив подбородок, и сунула мгновенно озябшие руки в карманы.

Стоило нам свернуть за угол дома, как из темноты выскочил растрепанный Стас. Вид у него был диковатый: глаза выпучены, галстук сбит на бок, рубашка наполовину вылезла из штанов. Что за сумасшедшая ночь…

– Ты где был? Везде тебя ищу! – Не обратив на меня никакого внимания, брат накинулся на Андрея. – С Иннокентьевичем беда! Он напился, ходил тут песни голосил…

– «Выйду я на поле с конем»? – зачем-то влезла я с уточнением.

– Про коня, да. Его охрана хотела увести, он начал орать, что судья и у него медаль… Сцепился в итоге с мужиками капитально.

– Стасик, быстрей! – Андрей от нетерпения притоптывал ногой. – Я тебе зачем?

– Эту бучу сняла одна корреспондентка, из местных. Грозится завтра выложить в сеть, мол, такие люди не имеют морального права судить других. Охранники уволокли Иннокентьевича к себе, баба с телефоном за ними пошла. Она сейчас такого наснимает, что старика в два счета на пенсию отправят. Пришлют ему на замену человека Агазатяна, и что будем делать?

Андрей согнулся пополам, схватился обеими руками за голову и взвыл: так вас и растак, мать-перемать, как же вы все меня задрали! Психанул, в общем, не выдержав дурости окружающих.

– Андрей, послушай меня, – я положила руку ему на плечо, привлекая внимание. – Иди со Стасом, спасайте старика. Я одна справлюсь. Если Вика в бассейне, сразу побегу за помощью. Если нет, найду тебя и будем думать дальше. Все, я погнала!

Я рысью метнулась по аллее, не дав другу шанса возразить. В дальней части лагеря фонари уже не горели. Судя по особому напряжению в воздухе, приближалась гроза: ветер стал резче, небо от края до края затянуло тучами. Не было видно ни луны, ни звезд, ни даже земли под ногами. Включать фонарик на телефоне я пока не решилась, опасаясь привлечь внимание и без того взвинченной охраны. Озверевшие от подростков-полуночников мужики могли попросту утащить меня к коменданту, не вникая в крики про снотворное и одноклассницу. Пришлось сбавить шаг и двигаться скорее по памяти, чем полагаясь на знакомые ориентиры. Заброшенный бассейн удалось разглядеть, только когда я практически уперлась в серую стену носом. Вот и главный вход: где-то вдалеке вспыхнула молния, на мгновение высветив нарисованный оскал на морде бетонного дельфина. Следом прогрохотал гром. Полетели первые капли дождя, крупные и холодные. Одна особенно мерзкая скользнула за шиворот, заставив с содроганием передернуть плечами.

Придерживаясь за стену рукой, я осторожно двинулась вдоль здания в поисках подходящей дыры. В детстве мы проникали в бассейн через окно. Когда-то давно, еще до нас, толстое рифленое стекло выбили кирпичом. Окно прикрыли простым куском фанеры, но его можно было снять, отогнув расшатанные гвозди. Главное, после ухода не забыть вернуть маскировку на место, чтобы секретный лаз не заколотили повторно, на этот раз более основательно. А что, если дыру давным-давно обнаружили и закрыли, куда в этом случае Вика могла пойти? В какую-нибудь беседку? На озере была одна, со столиком и круговой скамейкой вдоль стен.

– Саша! Саша, подожди!

Я чуть не подпрыгнула от неожиданности. Оглянулась – ко мне приближался разрезанный надвое силуэт, сверху белый, снизу черный, почти невидимый. Когда фигура подошла вплотную, я разглядела Настю в одном вечернем платье. Голые руки девушки блестели от дождя, распущенные волосы усеивали капли воды. Она старалась согреться, покрепче обхватив себя за плечи и растирая покрытую мурашками кожу. Еще одна блаженная на мою голову… Хорошо хоть догадалась надеть под платье плотные черные колготки, сливавшиеся с темнотой.

– С ума сошла? – я даже схватилась за голову от возмущения. – Ты зачем пришла, да еще почти голая? Ты же сейчас околеешь в таком наряде! Быстро иди назад!

– Я Г-г-глебу слово дала, – зубы девушки стучали, как кастаньеты, мешая говорить. – Я з-з-знала, что Андрей тебя одну кинет!

– Я его сама отпустила, там у Иннокентьевича неприятности… Иди обратно! Я справлюсь!

– Я с-с-с-с тобой!

Ну и что с ней было делать?

– А, как знаешь! – я сердито вжикнула молнией олимпийки. – На, это твое! Надевай!

В чем-то появление Насти пришлось кстати – с ее запястья свешивался на ремешке дешевый китайский фонарик, чей чахлый луч не справлялся с кромешной тьмой. Это напомнило мне про фонарик в телефоне – на таком расстоянии от лагеря его уже никто не засечет. Дело пошло чуть быстрей. Метров через пять нашлась и долгожданная дыра в стене, в двух шагах от нее на земле валялась намокшая от дождя фанера. Значит, я разгадала шараду правильно, и Вика уже забралась внутрь. Вряд ли кому-то другому взбрело в голову прогуляться до бассейна, в такую-то собачью погоду.

Я перешагнула через низкий подоконник. Много лет назад выбитое стекло являлось частью большого витражного окна, изображавшего морской простор с солнцем, чайками и улыбчивыми пловцами на переднем плане. Теперь их неправдоподобно счастливые лица в потеках грязи выглядели зловеще. Следом за мной в дом забралась Настя, ничуть не согретая плюшевой олимпийкой. Луч фонаря, отразившись от кафельных стен, высветил бледное лицо с синюшными от холода губами и черными кругами расплывшейся туши. Но нарисованные брови упрямо сходились на переносице, давая понять, что Настя от своего не отступит и будет хвостом плестись вслед за мной. Выходит, прав был Глеб Николаевич в оценке бывшей подружки…

Мы оказались в просторном холле. Одну его стену занимал покрытый многолетней пылью витраж, давным-давно не пропускавший в помещение свет. Вдоль другой стояли кресла для посетителей с откидными сидушками, чуть дальше ржавели остовы старых сушилок, еще тех, где приходилось опускать на голову дувшее горячим воздухом ведро. Дальний конец холла упирался в коридор, свет фонаря туда не доставал. Но я помнила, что из этого коридора было три выхода: напрямую в зал с бассейном, в раздевалки для мальчиков и девочек или в небольшую комнатку, где отдыхали вожатые и учителя. Везде, куда ни глянь, царила разруха: плитка на стенах местами обвалилась и грудой осколков валялась на полу. Грязь, земля и кафельная крошка перемешались с мусором, как давно выцветшим, так и совсем свежим. Смятые жестяные банки из-под пива, пустые пачки сигарет, шоколадные обертки, блестящие пакетики «Русской картошки» – все это красноречиво свидетельствовало о том, для каких целей сюда бегала по ночам молодежь. В одном месте даже нашлись следы кострища, обложенного битым кирпичом. Возле него лежала оторванная спинка дивана со следами затушенных о ткань бычков. Да уж, Вика выбрала очень странное место в качестве последнего воспоминания…

– Вика! Ты тут? – мой голос заметался эхом между голых стен.

Вспыхнула молния, едва преодолев скопившуюся на стеклах грязь. Сразу за ней ударил гром – гроза добралась до лагеря. Дождь теперь хлестал сплошным потоком, яростно стуча по подоконнику выбитого окна. На полу начала скапливаться лужа, между мусорных куч и завалов из битой плитки побежали мутные ручейки.

– Вика! Отзовись!

Откуда-то спереди донесся слабый звук, какое-то еле заметное шевеление. Крыса? Да нет, чего ей тут делать, на одних сигаретных бычках и крошках от чипсов долго не проживешь. Может, показалось? Или Вика не успела принять таблетки и теперь затаилась в надежде, что мы поорем и уйдем, а на смену нам наконец-то явится прекрасный принц? Тихий шум повторился. Будто осыпалась штукатурка или кто-то неловко задел ногой мусор на полу. Эти странные звуки, стук дождевых капель и гнетущая атмосфера заброшенного дома давили на психику. Я даже немного порадовалась, что Настя все-таки не ушла, а то в одиночку было бы еще страшней. Девушка, словно прочитав мысли, нащупала в темноте мою ладонь. Пальцы у нее оказались совсем холодными, ледышки, да и только.

– Прятаться глупо, я все равно тебя найду! – предупредила я темноту и шагнула вперед.

Мы осторожно двинулись по коридору, ведущему к бассейну. Через несколько метров луч фонаря наткнулся на стремянку, заляпанную засохшими лужами краски, какое-то гнутое ведро без ручки, заскорузлое от времени тряпье. Перескочил на информационный стенд с крупными облезлыми буквами: «При посещении бассейна необходимо иметь». Ниже чья-то шаловливая рука нарисовала известный половой орган. Я хмыкнула и перевела фонарик вниз, опасаясь запнуться обо что-нибудь на полу. Яркий луч неожиданно выхватил из темноты комки слипшейся от влаги пыли, будто здесь недавно стряхивали мокрую одежду. Я поспешно поводила фонариком из стороны в сторону и обнаружила неподалеку отпечатки обуви. Слишком большие для восемнадцатилетней девушки, с разным рисунком на подошвах. По коридору прошло несколько человек. Все следы вели в одну сторону – никто не вернулся.

Я беззвучно развернулась на месте, шепнула одними губами:

– Уходим. Быстро.

Настя опять не подвела. Не стала ни переспрашивать, ни громко выяснять, почему. Молча повернулась и пошла в обратную сторону, тщательно выбирая, куда поставить ногу. Вся надежда была на то, что засада ждала не сразу за поворотом, а где-нибудь в конце следующей комнаты. Тогда мы успеем вернуться тем же путем, что пришли. Вика, какая же ты тварь… Решила заманить меня и Андрея… Интересно, что предполагалось по сценарию дальше? В лесу возле лагеря «Березка» найдено тело несовершеннолетней девушки со следами насильственной смерти. В последний раз ее видели в обществе Андрея Павлецкого, работавшего на небезызвестного Глеба Игнатьева. Местонахождение Павлецкого в данный момент установить не удалось. Одним махом двоих побивахом…

Мы не успели уйти. Засада спохватилась раньше: из темноты выскочили три серых тени, еще одна показалась в проеме выбитого окна. Но внутрь не полезла, осталась охранять единственный выход. Настя не выдержала, завизжала. Я оттолкнула ее назад к себе за спину, чтобы не мешалась.

Самый шустрый бандит опередил своих спутников на десяток шагов. Был он намного выше ростом, поэтому не удивительно, что первый удар просвистел у меня над головой. К габаритам противника еще надо приспособиться. Особенно, если они сильно отличаются от привычных. Я же, пользуясь его неудачным замахом, провела серию коротких тычковых ударов в живот, костяшками пальцев по мягкой плоти. Акцентированный удар по почкам, еще один в пах. Бандит взвыл, я воспользовалась моментом и отскочила в сторону. Двое других бросились мне на перерез, но зал был большим, просто так к стене меня не прижать.

Телефон пришлось бросить, стало совсем темно. Немного света давали три мечущихся луча от фонарей бандитов да редкие вспышки молнии. Что хорошо, фонари выдавали положение каждого из противников. Что плохо, белая парадная блузка также не позволяла мне слиться с темнотой. Один из преследователей запнулся о спинку дивана и неудачно упал аккурат на битые кирпичи. В свете упавшего фонаря мелькнула скорченная физиономия и перекинутый через шею шерстяной шарф. Ишь, холодно ему, падле. Второй налетел на меня всей массой, сшибая на пол. Я приземлилась на руки, спешно подтянула ноги к груди, и как была, на четвереньках, по-лягушачьи прыгнула вперед. Нацеленный в живот пинок попал по бедру, но я все равно взвыла от боли. Да еще угодила рукой в раздробленную плитку, оцарапав ладонь об острый край. Острый край! Я нащупала подходящий осколок, запомнила его положение. Бандит, тем временем, попытался пнуть меня снова. Не вышло. Я извернулась, поймала летящий ботинок и, выкрутив, резко потянула на себя. Мужик потерял равновесие и плюхнулся сверху, прижав меня к полу. Схватив осколок плитки, я с размаху всадила его в жирный бок ниже ребер. Бандит заорал, закрутился, пытаясь дотянуться до раны, а я получила возможность выскользнуть из-под его туши и наконец-то подняться на ноги.

Упавший в кострище бандит поднялся и теперь гонялся за визжащей Настей. Здоровяк, что напал на меня первым, ковылял в нашу сторону со зверским выражением на страшной роже. Внезапно он заорал:

– Не смей, падла! Выстрелишь – убью!

Я обернулась – раненый мужик, скуля и матерясь, шарил окровавленной рукой по ремню, там, где свитер топорщился красноречивым холмиком. Значит, бандиты вооружены, но стрелять им запрещено. Живьем хотят взять. Это я уже проходила…

Здоровяк продолжал теснить меня от единственного выхода, места для маневра становилось все меньше. Настя, пометавшись по комнате, бросилась в мою сторону, удивительно ловко увернувшись от лап преследователя. Стоп, не единственного! Главный вход был надежно заперт, но имелся еще один! Я в один прыжок подскочила к девушке, схватила за руку, скомандовала:

– За мной!

Мы рванули обратно в коридор со стремянкой. Потоп добрался и сюда, плитка на полу стала мокрой и скользкой, Настя в своей неудобной обуви чуть не на каждом шагу оскальзывалась и хваталась за стены. За спиной проорали:

– Водяй, глянь, что с Жорой! Маркел на входе!

Судя по шлепкам, за нами погнались двое. Есть ли шанс, что крики услышат в лагере? Ни малейшего, такая гроза чего хочешь заглушит. Из-под Настиной ноги со звоном выкатилась бутылка, девушка чуть не упала, но в последний момент выровнялась и побежала дальше. Ближе к выходу я пропустила ее вперед, шепнув:

– Направо и к стенке!

А сама ухватилась за стремянку, заваливая ее на бок. Громоздкая конструкция тяжело накренилась. Поднялось облако пыли, прогрохотало ведро. Еще одно усилие, и стремянка рухнула, уперевшись краем в противоположную стену и наискось перегородив коридор.

Я снова побежала. Достигнув конца коридора, скакнула в бок и прижалась к стене. Рядом, разинув рот, тяжело дышала Настя. Я хорошо помнила особенность этого зала: бортик вокруг бассейна очень узкий, не больше метра. Наискосок от входа имелась лестница для спуска, а оград, понятное дело, никаких. Судя по звукам, один из противников зацепился за стремянку. Другой успел разглядеть препятствие и поднырнул с края, злобно пнув мешающее ведро. Топот приближался, первым из коридора вырвался пляшущий луч фонаря, осветив примитивное граффити на дне пустой чаши. Не совсем пустой: крыша прохудилась, и в бассейне успела скопиться порядочная лужа, по чьей поверхности часто барабанили капли. Я приготовилась. Заслышав пыхтение, присела и выставила ногу поперек прохода. Мужик запнулся и полетел вперед, с криком рухнув в пустой бассейн. Глубина здесь хорошая, метра три, так что приложился он будь здоров, только брызги из лужи полетели.

Мы помчались дальше. Рассчитывать приходилось на одни детские воспоминания. Я знала, что при бассейне имелась сауна для работников лагеря. Совсем маленькая: парилка да крошечный предбанник с деревянным столом. Зато в ней имелся отдельный выход на улицу, запертый изнутри на простой засов.

– Сюда! – я указала на заветную дверь.

Настя, умница, умудрилась не потерять фонарик и теперь подсвечивала нам путь. Батарейка дышала на ладан, луч светил из последних сил, но лучше так, чем никак.

Вот и сауна, пропахшая плесенью и сырой древесиной, за ней – тесный предбанник, остатки осыпавшихся веников на стене. Я со всей силы ухватилась за железную ручку, рванула засов, навалилась на скрипучую, давно проржавевшую дверь. В лицо ударил запах дождя. Налетел ветер, выбивая из тела остатки тепла, но это было неважно. Мы вырвались!

Снаружи вовсю бушевала гроза. Я хотела свернуть за угол и броситься к лагерю, но вовремя заметила, что с той стороны кто-то бежит. То ли Маркел бросил свой пост, то ли к преследователям прибыло подкрепление. Пришлось рвануть в лес, надеясь на темноту и плотную завесу дождя.

Я бежала так быстро, как только могла. Скользила по гнилью поваленных стволов, перепрыгивала рытвины и крупные камни, уворачивалась от мокрых чешуйчатых стволов, словно несущихся мне навстречу. Одежда промокла насквозь. Я попыталась вытереть глаза подолом майки, но лишь размазала воду по лицу. Хорошо хоть ветер в лесу дул слабее. Настя из последних сил бежала следом, приотстав на несколько шагов. Дыхание девушки сбилось, носки туфель то и дело зарывались в кашу из земли и хвои. Фонарик давно сел, но и черт с ним, без него было безопасней.

Погоня не отставала. Я слышала голоса, видела круги света на деревьях и кустах. Нас потеряли из виду, но хвойный лес – не лиственный. Как потеряли, так и найдут, стоит нам только выбиться из сил.

– Я больше не могу!

Настя упала на колени и оперлась о землю руками, пытаясь отдышаться. Короткое платье задралось, к колготкам прилипли сосновые иголки. Растекшаяся косметика превратила красивое лицо в дикую маску.

– Еще немного, мы почти оторвались! – соврала я, поднимая девушку с земли и утягивая за собой.

И снова сумасшедший бег. Ледяные капли дождя, крики загонщиков, мелькание луны в разрывах туч. Вдруг ожил фонарик, так и болтавшийся у Насти на руке. Наверное, от тряски.

– Выключи!

Странный раскат грома, короткий и резкий. Настя сделала два шага и вдруг упала лицом вниз. Я кинулась к ней, схватила за плечо, перевернула. Из разорванного горла хлестала кровь, казавшаяся почти черной. Девушка смотрела прямо на меня, разинув в беззвучном крике испачканный помадой рот. Белки ее глаз казались до странного яркими и словно светились в темноте. А потом она вдруг разом обмякла и потяжелела.

Я поднялась на ноги, сделала шаг, еще шаг, набирая скорость. Перед глазами стояло ее лицо. Маска ужаса и боли. Дальше мое тело перемещалось без участия сознания, как заведенный автомат. Слезы текли по щекам, мешаясь с дождем. Мне хотелось повалиться на землю, колотить руками и орать. Но верх взяла какая-то программа, заставлявшая ноги двигаться, а глаза – выбирать дорогу. Шаг, шаг, прыжок, шаг. Вдох-выдох, выдох-вдох. Я не знала, куда бегу. Даже не понимала, с какой стороны за спиной остался лагерь. Начали болеть ноги, от голени и выше, это в мышцах скопилась молочная кислота. Дыхание сбилось, все труднее становилось удерживать темп. Погоня тоже начала выбиваться из сил – фонари мелькали далеко и разрозненно, голосов и вовсе не было слышно. Я отвлеклась и чуть не налетела на ветку. В последний момент затормозила, но тут же запнулась о вылезший из земли корень и упала лицом вниз. Перевернулась на спину, стерла залепившую глаза грязь. Вставать не хотелось. Хотелось лежать и смотреть на серые кроны на фоне черного неба. Настя… Как же так…

Выглянула луна, осветив цепочку перекладин на ближайшей сосне. Я не сразу сообразила, что это значит. Поднялась, тупо глядя на самодельную лестницу, даже пощупала нижний брусок. Получается, я сделала круг и выбежала к веревочному парку, только с другого, дальнего от лагеря конца. Отсюда до моего корпуса оставалось около часа пешего пути. Но мне его не пройти – тело почти не слушалось, последние метры я уже не бежала, а переставляла ноги, запинаясь на каждом шагу. Меня одолевал соблазн свернуться калачиком на голой земле и закрыть глаза. Но, повинуясь все той же программе, я принялась карабкаться вверх, от бруска к бруску.

Лестница заканчивалась небольшой деревянной площадкой. С нее можно было перебраться на подвешенное на цепях бревно, но силы мои иссякли. Я легла, подтянула колени к груди и разрыдалась. На задворках сознания возникла и исчезла мысль – надо же, сколько во мне скопилось слез… Без движения стало холодно, мокрая одежда больше не грела. Меня била крупная, почти до судорог, дрожь. Я лежала и слушала клацанье своих зубов, шелест леса, отголоски затухающего грома.

Не знаю, сколько времени прошло. Между сосен появилась бледно-зеленая полоса, предвестник рассвета. Я впала в странное полудремотное оцепенение. Наверное, даже какое-то время провела без сознания. Мне больше не было страшно. Не было больно. В голове царила пустота. Я не отреагировала, даже когда снизу раздалось:

– Вон она, вижу!

Я лежала и слушала, как по стволу карабкается человек. Над краем площадки показалась белобрысая голова – Дамир…

– Ты ранена?

Я ничего не ответила, только перевела взгляд на свои руки – они были перепачканы землей и кровью. Знать бы еще, чьей: моей, Настиной или кровью того бандита, что получил кусок плитки под ребро. Я почти не чувствовала своего тела. Дамир взвалил меня на плечо, как тюк, а мне было все равно. В такт его шагов покачивались деревья. Рядом шли какие-то люди с неясными пятнами вместо лиц. Лес расступился, мы вышли на прогалину, заставленную одинаковыми машинами. Дамир направился к самой ближней, распахнул заднюю дверцу, усадил меня на сиденье и пристегнул ремнем. Машина тронулась с места, из-под колес полетели брызги грязи. Через какое-то время я то ли уснула, то ли потеряла сознание.

***

Очнулась я на кровати в своей комнате. Первое отчетливое ощущение – как же здесь жарко. Тело покрывал липкий пот, подушка под щекой была мокрая, хоть выжимай. Я выдернула из-под толстого одеяла руку – ладонь оказалась перебинтована в том месте, где кожу распорол острый плиточный край. Крутило мышцы, но терпимо. Больше мучений приносили мысли о Насте. Она погибла из-за меня. Это я потащилась на чертов праздник в «Березку», потому что хотела поразвлечься. Это я поверила лживой насквозь Вике, угодила в ловушку и затащила туда Настю. Девушку, которая хотела во что бы то ни стало выполнить клятву, данную человеку, давно тяготившемуся их связью. Настя… Большеглазый олененок, инстаграмная пустышка, преданная возлюбленная, забавная бухгалтерша… Я так и не смогла ее понять. Теперь уже никогда не пойму. Она осталась лежать в сосновом лесу, и по ее нарядному платью в блестках ползают муравьи.

Это было слишком для меня. Я ощутила мучительную потребность разделить с кем-то эту боль. С Глебом – он ведь тоже когда-то ее любил. Увидеть его, сказать, как мне жаль, господи, как же мне жаль… Попросить, чтобы ее обязательно нашли, она не должна оставаться там, на холодной земле. Я готова прямо сейчас вернуться в лагерь и показать, где все произошло. Голова работала плохо, перед глазами плыло. Я села на кровати, опустив босые ноги на ледяной пол. С боку донесся какой-то шорох. Я вздрогнула, но сразу успокоилась – в кресле спала незнакомая женщина в медицинском халате. Наверное, сиделка. Надо постараться ее не разбудить, а то отправит обратно в постель. А мне надо увидеть Глеба, прямо сейчас, иначе рехнусь.

Я огляделась в поисках одежды. Во всем теле ощущалась слабость, какая бывает после приступа высокой температуры. На улице опять была ночь, но жалюзи оставались открытыми, и в комнату с террасы проникало достаточно света. Интересно, сколько я проспала? Сутки, больше? Я бесшумно оделась, на цыпочках прокралась к выходу и натянула кеды, для устойчивости прислонясь к дверному косяку. Один раз сиделка всхрапнула, заставив меня замереть на месте, но так и не проснулась, только поворочалась в кресле в поисках удобной позы.

Я вышла на террасу, аккуратно прикрыв за собой дверь. Осень окончательно вступила свои права – на улице было все так же холодно, снова моросил дождь. Из окна Глеба лилось приглушенное золотистое мерцание. Свет играл на мокрой каменной плитке, отражался в падающих каплях, ложился бликами на фигурных столбиках ограды. При виде него мне сразу стало легче. Глеб здесь, он рядом!

Я положила руку на стекло, ощутив его гладкую поверхность. Приблизилась, с надеждой заглянула в комнату… И увидела Глеба со спины, абсолютно голого. Перед ним на столе сидела девушка, но с этого ракурса мне были видны только ее обнаженные щиколотки, крепко обхватившие мужчину за бока. Зад Глеба ритмично двигался, незнакомка постанывала в такт, я слышала ее даже через стекло. А может, мне казалось, что слышала, и голос звучал только у меня в голове. Словно почувствовав мой взгляд, Глеб обернулся. Прищурился, ничего не разглядев – зрачки привыкли к свету, а я находилась на улице, в темноте. Из-за его спины высунулась симпатичная мордашка – золотистое каре, оттопыренные ушки, широко расставленные глаза. Лиля с «Крыльев мечты». Надо же, как Глеб Николаевич сильно любит поэзию… Судя по изменившемуся выражению лица, Глеб наконец-то меня разглядел. Но прежде, чем он успел что-то сделать, я сорвалась с места.

И опять побежала, не разбирая дороги. Мир вокруг был мутным и дрожащим из-за пелены слез. Я ненавидела и Глеба, и себя. Ненавидела так сильно, как никогда и никого на свете за всю свою жизнь.