Давай убьём друг друга

* * *

Наше свидание не ограничилось рестораном. После него Сергей отвёз меня…

Вот куда обычные парни приглашают девушек зимой?

В кинотеатр, в боулинг, на худой конец, в бильярд или паб. В тёплое уютное место, где нет опасности растрепать волосы и испортить макияж. Где можно тихо-спокойно посидеть с вином около камина, послушать музыку и поболтать.

Куда же потащил меня этот зверь? На каток. На открытый каток в центре города, когда на улице минус восемь, кожа красная от ветра, глаза слезятся, и, стоит потом снять шапку, как волосы норовят встать дыбом, будто не желая с этой шапкой расставаться.

Нет, в принципе, когда я смирилась с неизбежным, мне понравилось.

На коньках я не стояла года три, но тело не подвело, вспомнило движения почти сразу. Сергей тоже, как выяснилось, отлично катался, и поначалу мне пришлось плохо от всех этих пируэтов, поддержек и подкидываний. На нас оглядывались, когда мой визг звонким эхом метался по площади.

Я вроде и старалась не кричать, но визг вырывался сам, стоило взлететь в воздух на огромной скорости, видя в опасной близости ошарашенные лица других посетителей. Так и представлялось, как при очередном пируэте лезвие моего конька изящно отделяет чью-то голову от шеи.

Слава богу, Сергей был осторожен, и жертв не случилось. Ну, кроме меня.

В конце концов я взмолилась о пощаде, и мы принялись кататься, как приличные люди, взявшись за руки, скользя нога в ногу и обмениваясь, скажем так, впечатлениями. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем с междометий и мата я смогла перейти на обычный, свойственный хорошо воспитанной девушке словарный запас.

– Ты пока покатайся, – внезапно сообщил Сергей, взяв курс на проём для выхода со льда.

– А ты куда?

Вопрос остался без ответа. Пожав плечами, я продолжила наматывать круги. Ждать пришлось недолго, уже минут через пятнадцать Сергей появился среди зрителей за бортиком. Помахал мне.

Я подъехала к нему, заложив показательный крутой вираж. И только тут обнаружила, что Сергей сжимает два рожка с мороженым, а к ременной петле у него привязана связка цветных гелиевых шариков.

– Мороженое? И шарики? Серьёзно?

– На, подержи, – вручил он мне оба рожка. Быстро отвязал шары, бесцеремонно развернул меня, поймал, не дав уехать к чёрту на куличики, и задрал сзади куртку.

– Что ты делаешь?!

– Тихо, всё путём.

Над головой плясали шарики: розовый, синий, серебряный, красный, снова серебряный. До меня дошло: перепривязывает их мне на талию. Клоун!

– Где ты их взял вообще?

– Там, – Сергей неопределённо махнул рукой. – Вот так, – он похлопал меня по заднице, – теперь ты выглядишь, как надо.

– В смысле как тринадцатилетняя девочка? – я повернулась на льду, шарики заколыхались от движения.

Ну вот. Теперь клоун я.

– Как надо, – повторил Сергей и улыбнулся. А потом привлёк меня к себе – насколько это было возможно с учётом разделяющего нас деревянного бортика.

– Эй, у меня мороженое, – запротестовала я. Развела руки в стороны, показывая, что они заняты и что неплохо было бы меня от этой ноши освободить.

– Не боись, не растает, – усмехнулся Сергей, притягивая меня за пушистый воротник куртки.

Вы когда-нибудь пробовали целоваться, стоя на коньках и сжимая в каждой руке по мороженому? С человеком, от поцелуев которого у вас слабеют ноги?

Не пробуйте, это плохо кончается.

Я даже сама не поняла, что произошло – в какой-то момент меня переполнило настолько пронзительное счастье – от одного лишь соприкосновения губ, от того, как Сергей заглядывал в мои глаза, моим воротником закрывая нас от всего мира, от его улыбки и бесконечной нежности – что я потеряла равновесие, поехала на коньках куда-то вперёд, а центр тяжести стремительно полетел назад.

Сильные руки подхватили меня в последний момент, спасая зад от поцелуя с ледяным полем. Над ухом раздался хохот. Нет, не так: ржач.

– Ты первая девушка, которая падает в мои объятия так буквально, – сообщил Сергей.

Довольный – больше некуда. Хоть по лбу давай, да никак – обе руки заняты.

– Возьми уже, в конце концов, ты у меня это мороженое! Где ты вообще взял мороженое в середине зимы?

– Середина зимы – самое время, чтобы есть мороженое, – Сергей помог мне выбраться на твёрдую поверхность. Наконец отобрал один из рожков и стал разворачивать упаковку.

Я занялась своей порцией, а потом вдруг поймала взгляд девочки, сидевшей на скамеечке неподалёку. Он был такой… завистливо-жадный, будто я украла у неё счастье всей жизни.

Хочет мороженого?

Девочка поймала мой взгляд и отвернулась. Нахохлилась, как воробушек. Маленькая, не старше трёх-четырёх лет. Женщина с ней рядом, во всей видимости, мать, позёвывая, смотрела в свой телефон.

Я вспомнила, что видела их на катке – эту девочку, я запомнила её по яркой розовой шапке с помпоном, мальчика постарше и мужчину, скользившего, взяв обоих за руки. Всё ясно, старший брат с отцом ещё катаются, а девочке или надоело, или мама решила, что хватит.

– Подержи-ка, – на этот раз была моя очередь совать мороженое Сергею.

Тот приподнял брови, но лакомство взял.

Я быстро, насколько могла на лезвиях коньков, заковыляла к девочке. Присела перед ней и спросила, улыбаясь:

– Хочешь шарики?

Было забавно видеть, как враз просияло её маленькое нахмуренное личико. Мать повернулась с явным неудовольствием на лице, но, увидев меня и связку шаров над моей головой, слегка растерялась.

Я закопошилась, отвязывая от пояса верёвочки, отделила три и вручила девочке.

– Держи, у меня много.

Девочка не осмелилась взять сразу, бросила взгляд на мать. Та кивнула:

– Бери, тётя… – всмотрелась в моё лицо – с красным носом и щеками, без следа стёршегося за бурный день макияжа, оглядела пуховую курточку с меховым воротником, шарики, задорно пляшущие в руке, и поправилась: – девочка?.. тётя? Короче, бери, тебе дарят.

Тётя! Девочка!

Я даже не поняла, что меня больше обескуражило.

Нет, конечно, алкоголь без паспорта мне пока не продают, но чтобы назвать «девочкой»? Я взрослая, половозрелая, работающая женщина в полном расцвете сил!

– Прикольная малая, – с одобрением сказал Сергей, когда я доковыляла до него со сложным выражением на лице.

– Любишь детей?

– Терпеть не могу, – снова засмеялся он, и я слегка ткнула его под дых.

Он поймал меня за руку. Притянул к себе – и у меня сладко сжалось внутри от предчувствия поцелуя.

Но тут вдруг откуда-то раздался оглушительный свист и грохот, заставившие меня вздрогнуть. Поначалу я даже не поняла, в чём дело. Только тогда, когда небо и сам каток, и вся площадь – под громкие хлопки окрасились розовым, фиолетовым, синим и зелёным – наконец сообразила.

Это откуда-то с крыш стали пускать фейерверки – кажется, кто-то уже начал праздновать Новый год.

Сергей прижимал меня к себе, а я плавилась в тепле его тела, в кольце его сильных рук и успевшем стать родным запахе. Наверное, я могла бы простоять так вечно, не думая ни о чём, просто слушая свист взмывающих в воздух ракет, сухой шорох осыпающихся огней и глухой размеренный стук сердца прямо напротив уха.

– Ян… выходи за меня.

Сперва мне показалось, я ослышалась. Я затихла, ничего не отвечая. Потом, когда сердце Сергея забилось быстрее, а в сжимающих меня руках появилось напряжение, поняла, что он сказал это на самом деле.

Я подняла голову. Нервно усмехнулась, ловя на себе взгляд потемневших голубых глаз:

– Ты с ума сошёл?.. Мы третий день знакомы.

– Думаешь, рано? Подождём четвёртый? – поддразнил он меня.

Я засмеялась, не отвечая. Снова уткнулась лицом в складки его одежды.

– Знаешь, а я подумаю, – пробурчала себе пару секунд. – Если ты расскажешь мне больше о себе. Например, свою фамилию.

Теперь молчал он.

Я рывком оттолкнулась, поймала его взгляд. Сергей долго медлил, прежде чем ответить.

– Я скажу. Завтра вечером, окей? Я просто… должен кое-что сделать перед этим.

– Что?

Почему-то мне это не понравилось. Сердце сжалось от плохого предчувствия.

– Это быстро. Я должен был кое-что сделать – на благо семьи. Что-то вроде морального долга перед родителями. Но… понял, что не смогу. Завтра я улажу этот вопрос. И тогда всё расскажу тебе. Всё, что только ты захочешь узнать.

– А… – моё возражение запечатали поцелуем. Когда мы оторвались друг от друга, то оба тяжело дышали. И, я была уверена, хотели бы сейчас оказаться наедине.

Сергей озвучил мои мысли:

– Поехали-ка домой.

* * *

Скрываясь, Сергей, наверное, и не подозревал, что этим только усилил моё желания во всём разобраться. Ну, хотя бы в том, что он не имеет отношения к Штольцам.

Тем же вечером я, улучив минутку, когда он был в душе, проверила в интернете имена всей штольцевской поросли. Как я думала, Сергеев среди них не оказалось. Это меня сильно успокоило.

Успокоило бы ещё сильнее, если бы я увидела их нынешние фотографии, но, видимо, Штольцы относились к безопасности своих потомков так же придирчиво, как и Миргородские (отец берёг нас от папарацци, как голливудские звёзды не берегут своих детей). Фоток почти не нашлось, а если и были, то смазанные или нечёткие. К тому же дело осложнялось тем, что парней приблизительно моего возраста у Штольцев хватало, всякие двоюродные-троюродные, побочные ветки.

Я уже почти отчаялась, как вдруг увидела на очередной фотографии Сергея. Эта фотка тоже оказалась нечёткой, но уж Сергея я узнала. Он, дружески улыбаясь, пожимал руку неизвестного мне брюнета. Оба были в деловых костюмах.

Меня словно окатило ушатом холодной воды. Но потом в глаза бросилась подпись под фотографией, и я расплылась в широкой улыбке.

Она гласила: «Сын Дениса Штольца покупает строительный бизнес Сергея Милославского».

Статья рядом пела дифирамбы Оскару Штольцу, молодому предпринимателю, так что её я просмотрела наискось. И уже ввела было в поиск «Сергей Милославский», но тут он сам вышел из душа, и пришлось срочно сворачиваться.

Встретила я его с широкой улыбкой на лице.

Милославский!

Звучит очень созвучно с Миргородскими. Хочешь не хочешь, а почувствуешь судьбу.

– Смотришь на меня так, как будто сейчас съела бы, – пошутил Сергей, вытирая волосы.

А я и впрямь уже зачарованно наблюдала за капельками, усеивающими крепкий подтянутый живот. Повязанное низко на бёдрах полотенце только лишний раз щекотало воображение.

– Яна, – позвал Сергей бархатным хрипловатым голосом.

– Боже, – сказала я, с трудом отрывая взгляд от начавшего приподниматься полотенца.

Подошла к Сергею и встала перед ним почти вплотную, смотря снизу вверх. Без каблуков я была по сравнению с ним совсем маленькой, и это ужасно мне нравилось.

Он молча мерил меня ответным взглядом. А когда наконец наклонился, я сказала ему прямо в приоткрывшиеся губы:

– Мы с тобой как кролики. Бешеные кролики.

Знаете, как мгновенно испортить намечающийся секс?

Спросите меня.

Ладно-ладно, шучу. На самом деле всё было, когда мы отсмеялись.

В ту ночь мы любили друг друга, как ненормальные. Как приговорённые к казни, которая должна была состояться на рассвете – так, что каждая минута и каждый миг казались самыми ценными. Мы почти не говорили. То ли боялись сказать что-нибудь лишнее, то ли просто любые слова сами по себе стали бы лишними. Хватало взглядов, прикосновений, рваных стонов и крепких, почти до боли, объятий.

Наверное, мы оба чувствовали, что наша сказка кончается.

В понедельник рано утром я закрыла за собой дверь квартирки, успевшей стать мне домом. Сергей мирно спал, обняв подушку мускулистыми руками, и выглядел таким откровенно сексуальным, что уйти мне удалось лишь с огромным трудом.

Впрочем, я решила, что сразу вернусь, как только выясню, что там с прадедушкиным завещанием.

Не могла не вернуться.

* * *

Я уезжала на такси. Ещё накануне попросила у Сергея денег на поездку. Он предложил отвезти меня сам, но я не согласилась. Не стоило будоражить Альку. Да и Сергея перед рабочим днём напрягать не хотелось. Это у меня сегодняшний день – выходной, а у него полноценный будний.

За уик-энд город замело, и машина пробиралась по сугробам с трудом, шофёр вздыхал, барабаня пальцами по рулю. Этот перестук напомнил мне о Сергее, и сердце болезненно ёкнуло.

Чёрт, говорят же, что мысль материальна. Так чего же я воображаю всякие глупости?

Однако странное предчувствие не отпускало.

Алька встретила меня заспанная, встрёпанная, в розовой с зайчиками пижаме. Позёвывая, открыла дверь и, увидев меня, округлила глаза и рот:

– О! Пропавшая!

В квартире было тепло. Алька снимала её пополам со своей университетской подругой, но та, похоже, ещё спала: дверь в её комнату была крепко закрыта.

– Чай будешь? Кофе? Ща, подожди, принесу твой багаж, а то забудешь потом, – Алька убежала в комнату.

– Я только за вещами, – крикнула я громким шёпотом. – Ничего не буду. Внизу такси ждёт.

– Что-о? – донеслось возмущённое. Алька выглянула и пригрозила мне кулаком.

Снова исчезла, чтобы появиться с моей шубой в охапку.

– Ты умотала из клуба с тем красавчиком, – зачастила она тихо и сердито, – появляешься через два дня вся с ног до головы в обновках и собираешься улизнуть, ничего мне не рассказывая?

– Алечка, потом, – я засмеялась, принимая вещи. – Сейчас еду домой, нет времени.

– Ой, да, кстати, твои предки мне звонили. Выясняли, не знаю ли я, где ты и что с тобой. Я сказала, что ты ушла в запой.

– С ума сошла?!

Алька рассмеялась:

– Да шучу, шучу. Никаких запоев для послушной дочери еврейского народа. Всё, иди тогда.

Она мягко пихнула меня в спину. И, когда я уже была на лестнице, крикнула вслед:

– Набери меня, когда освободишься! Иначе месть!

Похихикивая, я устремилась через холодный подъезд в тёплое нутро дожидавшегося такси. Села назад и сказала водителю адрес. Сначала мой собственный: не стоило появляться дома с лишними вещами.

Телефон ещё жил – показывал жалкие доли заряда. Но стоило мне открыть список пропущенных и ужаснуться их количеству, как телефон пискнул и отключился. Я со вздохом откинулась на спинку. Ладно, приеду домой и разберусь.

Оставив вещи на своей квартире, с тем же таксистом я полетела дальше. Уже предвкушала, как налью себе кофейку из эспрессо-машины, стоявшей у нас на кухне, и под мамину болтовню неторопливо выпью.

Но этому желанию не суждено было сбыться.

Дом встретил меня глухой тишиной. Ни матери, ни отца, ни бабушки Софии, ни брата с женой. Зарядив телефон, я узнала, что, оказывается, оглашение завещания перенесли на восемь утра, и все давно уже сидят в офисе у нотариуса.

Как назло, я отпустила такси, и пришлось долго ждать, когда приедет другое. В общем, когда я ворвалась в офис, то услышала из-за закрытой двери кабинета густой сочный рёв отца:

– Ах этот старый сморчок! Убил бы!

И следом спокойный мамин голос:

– Максим, он и так уже мёртв.

– Я Миргородская Яника, – представилась я секретарше – или кто там сидит в приёмной у нотариусов. – И, кажется, мне туда.

Секретарша, невозмутимая, как статуя Девы Марии, нажала на кнопку интеркома. Пока она негромко докладывала обо мне, я снова услышала вопль отца:

– Да как он мог со мной такое сделать! После всех этих лет, когда я на него батрачил! Со всеми с нами!

Похоже, завещание уже огласили.

И, похоже, его содержание далеко от того, что мы ожидали.

По спине пробежали мурашки. Это что же такое придумал прадед, что отец так злится? Мой всегда спокойный, просчитывающий выгоду отец?

Секретарша кивнула мне, позволяя пройти. В несколько шагов добравшись до двери, я толкнула створку и настороженно заглянула внутрь.

Кабинет оказался значительно больше, чем я представляла, но для количества собравшихся в нём явно был маловат. За крупным красно-коричневым столом восседал, скорее всего, нотариус, сзади на стульях скромно примостились два молодых человека в затёртых костюмах. С другой стороны, окружив стол полукругом, сидели мои родные. Я сразу увидела отца и мать, рядом брата с женой, с другой стороны бабушку Софию. А потом взгляд потерялся: послушать нотариуса пришёл, похоже, весь клан Миргородских. Включая двоюродных, троюродных и вообще не родственников, если рассуждать по критериям прадеда: женился не на еврейке – вон из рода. Я не стала, конечно, их пересчитывать, но здесь было не меньше двадцати человек навскидку – так что окна кабинета запотели изнутри, а воздуха явно не хватало. И все эти двадцать с лишним пар глаз сосредоточились на мне, стоило переступить порог.

– Яника! – завидев меня, отец вскочил на ноги. – Знаешь, что удумал твой прадед?!

От яростного вопля чуть стёкла не задрожали. Даже нотариус вздрогнул, что уж говорить обо мне. Как по команде, кабинет взорвался голосами: все загомонили, стали переглядываться и качать головами.

– Максим, девочка ни в чём не виновата, – мама поспешно схватила отца за рукав.

– Максим Геннадьевич, вам лучше сесть, – нас накрыл хорошо поставленный голос Валентина Петровича, нашего адвоката.

Он работал на нас уже лет тридцать, не меньше, так что фактически считался членом семьи. От него у нас не было секретов, даже самых щекотливых. И, разумеется, такое важное дело, как оглашение завещания прадеда, без него обойтись не могло.

– Попросите Зоечку принести стул для Яники, – вполголоса сказал Валентин Петрович нотариусу.

Тот, услышав просьбу, отмер и, нажав на кнопку интеркома, повторил это секретарше.

Тем временем отец тяжело опустился на место, но выглядел всё так же сердито. Лицо его покраснело и блестело от пота.

Мне тоже принесли стул, и все снова притихли.

– Зачитайте, пожалуйста, ещё раз для Яники, – попросил Валентин Петрович.

Нотариус кивнул, поправил очки и без выражения, быстрым монотонным голосом зачитал с листа:

– Я, Михаил Ефремович Миргородский, проживающий по адресу… настоящим завещаю. Все моё имущество я завещаю не рождённому на момент моей смерти ребёнку мужского пола, появившемуся на свет от моего правнука либо правнучки, в браке, заключённом между оным правнуком либо же правнучкой и представителем фамилии Штольц, ведущей свой род от Райнера Хендриковича Штольца, проживавшего по адресу…

Остаток волеизречения я, если честно, плохо слышала. Слово «Штольц» ударило меня, как обухом топора. Что? Что-что-что?

Брак? Ребёнок? Всё имущество?

В какой-то прострации я уловила окончание: «Если оный не появится на свет в течение пяти лет после моей смерти, всё имущество завещаю благотворительному фонду «Дети Израиля».

Родные снова раскричались. Отец пуще всех. Вскочил со стула и свирепствовал, размахивая руками. Кричал, что жизнь положил на то, чтобы выполнять прадедовы маразматические капризы не для того, чтобы потом его оставили в дураках. На него тут же напали родственники со стороны мамы, стали упрекать, что ничего он для клана не сделал, пришёл на готовенькое.

В общем, свара вышла безумная и отвратительная.

Нотариус даже не пытался остановить выяснение отношений, как замер сухоньким кузнечиком, так и сидел.

Конец этому положил Валентин Петрович.

– Уважаемые господа! – его хорошо поставленный голос накрыл нас, как колокол. – Нет смысла обсуждать прошлое. Предлагаю решить, что будем делать дальше. Максим Геннадьевич, присядьте, пожалуйста.

Отец и другие родственники последовали приказу – а это был именно приказ, хоть и в безукоризненно вежливой форме.

– Во-первых, мы можем оспорить завещание. Но скажу сразу, что это не так легко, завещание составлено по всей форме, заверено свидетелями и нотариусом, Михаил Ефремович на момент составления находился в здравом уме, а суд обычно выносит решение в пользу последней воли умершего.

Все снова загудели. И снова замолкли, когда Валентин Петрович продолжил.

– Исходя из этого, я считаю, что наиболее разумно действовать согласно завещанию. На данный момент, если я никого не забыл, в семье три незамужних девушки, – взгляд нашего адвоката пробежался по лицам собравшихся и остановился на мне. – Это Яника, – я вздрогнула, – Илана, – теперь вздрогнула и испуганно вытаращила глаза моя двоюродная сестра по матери, толстенькая некрасивая одиннадцатиклассница, – и не присутствующая здесь Виктория.

– Илану? Замуж? – ахнула её мать и обняла за плечи, привлекая к себе, как будто дочери грозило что-то ужасное. – Моей девочке всего семнадцать!

– Идиотка! – прошипел её муж, отец «девочки». – Что ты несёшь, её сын получит всё!

– Ещё родить его надо, этого сына!

– Да пусть хоть пятерых рожает! Такие деньги!

Илана приоткрыла рот и только и переводила взгляд с одного родителя на другого. А те сцепились не на шутку, мать кричала, что ни за что не пустит кровиночку замуж в таком раннем возрасте, а отец – что некоторые и в шестнадцать рожают, и когда на кону стоит миллиардное состояние, родить парочку детей – плёвое дело.

Они разошлись настолько, что даже Валентин Петрович, видимо, решил дать им выговориться и не вмешивался.

А я тем временем поняла, что самый подходящий кандидат – моя собственная персона.

Илане семнадцать, Виктории, о которой только что упомянули – уже за тридцать, и у неё двое детей, несколько лет назад она развелась с мужем. А мне – двадцать два, я только что закончила университет, в самом благоприятном для деторождения возрасте, да к тому же веду свой род прямиком от прадеда: дочь старшей дочери старшего сына. Правда, сама я – младшая, но Арон давно женат.

Но я не могу выходить замуж. Я только что встретила человека, который мне действительно нравится. И он даже сделал мне предложение, пусть и под влиянием момента. И я обещала сегодня вечером к нему вернуться.

Валентин Петрович снова заговорил. Напомнил, что с нашей стороны это может быть правнучка – или правнук, и у Штольцев есть незамужние девушки. Стал перечислять имена неженатых Миргородских.

Я вздохнула с облегчением, но тут же выяснилось, что подходящих парней у нас всего двое, остальные или ещё совсем дети, или уже женаты. Рома и Стас, мои двоюродные по отцу, хоть и присутствовали сегодня, Миргородскими не считались и автоматически выходили из расчёта.

Тут встал папа и шибанул кулаком по столу нотариуса – да так, что и сам нотариус, и двое за его спиной подпрыгнули на стульях.

– Замуж выйдет Яника! – взревел отец.

– Нет! Я не могу! – я сначала крикнула, а потом осеклась, когда в одно мгновение стала мишенью всех взглядов. Включая налитый кровью отцовский.

– За Штольца выйдешь ты! – сказал папа медленно и угрожающе. – Не сметь со мной спорить!

Въевшееся в кровь послушание не позволило мне раскрыть рта. Но про себя я поклялась, что, как только выйду из кабинета, выскажу отцу всё, что думаю на этот счёт. Сейчас, так и быть, поддержу его авторитет перед остальными. Отцу, не Миргородскому по крови, и так приходилось нелегко среди наших снобов.

Дебаты (сказать вернее: дрязги, распри, крики…) продолжались ещё с полчаса, потом решено было разойтись, чтобы после похорон обсудить всё заново. Нотариус сразу повеселел. Он, кажется, уже внутренне готовился к тому, что в его кабинете произойдёт смертоубийство. Или даже побоище.

После духоты тесного помещения улица встретила приятным освежающим морозцем. Ненадолго: мы тут же забрались в отцовскую машину. За рулём сидел папин водитель, Марк Евгеньевич. Он, как и Валентин Петрович, уже много лет работал на наш клан. До того как прадед попал в больницу, был его бессменным шофёром.

Отец занял пассажирское место, а мы втроём: я, мама и тот самый Валентин Петрович, кое-как уместились сзади. Арон с Леной и бабушкой Софией ехали на другой машине. Остальные разъехались по домам.

– Что за жизнь, за что мне это всё, – продолжал сетовать отец, пока Марк Евгеньевич аккуратно выводил машину на главную магистраль города. – Столько лет…

– Максим, – успокаивающе протянула мама. – Не волнуйся, тебе вредно. Давление поднимется.

– Да чёрт с этим давлением! Ты понимаешь, что это значит? Мы потеряем всё! Всё! Всё отойдёт этому чёртовому фонду, чёрт бы его побрал!

– Пап…

– Молчать! – крикнул он.

Я осеклась. Похоже, выбрала неудачный момент.

– Ты! – отец обернулся и наставил на меня толстенький палец. – Ты выйдешь за одного из штольцевских гусей! Ни слова возражения! Ни один чёртов фонд ни гроша от меня не получит!

– Папа, я не могу! Я… у меня есть парень!

– Да твой парень жалкая сопля! Выкинь его из головы вообще! Ни мозгов, ни характера! Если он посмеет заявиться ко мне на порог, я велю охране гнать его взашей!

– Максим, – укоризненно вставила мама, но отец только отмахнулся.

Я сообразила, что он говорит о Диме. Уже хотела было вывалить всё: и что Дима мне ни на черта не сдался, и что я познакомилась с парнем, который действительно что-то из себя представляет, и что папа обязательно поймёт меня, когда с ним встретится.

И закрыла рот, потому что явственно вообразила, что папа ответит.

Познакомились в ночном клубе? На третий день сделал предложение? Как его зовут? Где он работает? Что ты вообще о нём знаешь?

– Алло! Костя? – отец тем временем вытащил мобильник. – Подготовь мне всё, что у тебя по Штольцам! Чтобы лежало у меня на столе к обеду. Нет, по всем не надо, только те семьи, у которых есть молодые парни. Да, всю подноготную. По связям тоже там прошерсти, внебрачные дети, любовницы. Не старше, – он прервался и одарил меня изучающим взглядом, – не старше тридцати пяти, не младше двадцати. Жду.

– Пап, ты серьёзно?!

– А что ты думала? – снова раскричался отец. – Что мы отдадим фонду всё? И будем жить на улице? Нет уж, выйдешь как миленькая! Главное – забеременеть. Штольцы ни хрена не получат. Главное ребёнок, а там потом со штольцевским сморчком может тысяча неприятностей случиться.

– Максим! – ахнула мама. – Что ты такое говоришь?

– А что? – теперь он обернулся в её сторону. – Ты думаешь, они не попытаются удавить её после свадьбы? У кого права на ребёнка, тот и заказывает музыку!

– И вы выдадите меня замуж? На смерть? – не выдержала я тоже. На глазах аж слёзы выступили, настолько всё это казалось мне несправедливым. Неужели я и впрямь должна буду выйти замуж за неизвестно кого, да ещё и рожать ему детей? Да ещё и под постоянным надзором со стороны Штольцев, они ведь тоже всё просчитают?

А как же Сергей?

– Не беда, мы устраним их сморчка куда раньше, – деловито отпарировал отец. – Пусть только забеременеет.

– Максим! Ты серьёзно?

– Не волнуйся, за разговоры пока не сажают.

Я съёжилась. Валентин Петрович сидел как истукан, да и водитель ничуть не сбавил скорости. Проверенные люди, они, небось, слышали и не такое.

Отец настроен серьёзно. Оставалась только одна надежда – что мама встанет на мою сторону и убедит его. Она должна понимать, что это такое – быть вынужденной рожать от нелюбимого. Хотя бы чисто по-женски.

Мама стукнула папу по плечу и сердито спросила:

– Какая гарантия, что она с первого раза родит сына? Нельзя убивать Штольца сразу, нужно хотя бы убедиться, что там мальчик.

О боже.

– Мама!

– Ой, ну что «мама»-то, – она повернула ко мне недовольное лицо. – Я же о тебе думаю!

– Вы… вы вообще серьёзно тут рассуждаете? Об убийствах?

Мама с папой переглянулись.

– Яника… – сказала мама.

– Ты помнишь дядю Натана? – спросил отец.

Дядю Натана я помнила смутно, он был нам седьмая вода на киселе. Да, Миргородский, но какой-то сын двоюродной сестры троюродной бабки – что-то в этом роде. Он служил в нашей семье примером того, как можно прогореть, если будешь недостаточно осторожен. У дяди Натана был небольшой ювелирный бизнес в начале двухтысячных, он хотел расширяться и купил с этой целью землю для постройки мастерской, по совместительству торгового павильона. Купил у Штольцев – они давали самую выгодную цену. А потом выяснилось, что место было продано нелегально, город забрал его обратно, а дяде Натану пришлось сносить постройки за свои деньги и убираться, поджав хвост.

– Немного, – осторожно сказала я.

– Это Штольцы его довели до сумы, – горько сказал отец.

– Пап… они просто пытались расстроить его бизнес. А потом, ты сам говорил, дядя Натан нашёл доказательства, и Штольцы загремели в тюрьму.

– Яника! – одёрнула меня мама.

– Ну хорошо, схлопотали срок.

– Яника!

– Получили срок, – исправилась я окончательно, и мама удовлетворённо кивнула.

– Ты не понимаешь, – снова начал отец, – они же все бандиты, проститутки и сводники, в девяностые на рэкете поднялись.

– Максим!

– Проститутки и сводники! Ей уже двадцать два, я могу говорить с дочерью так, как хочу! Я же не сказал «шл… – он осёкся в последний момент, мама уже набирала в грудь воздуху. – Всё, всё, всё! Молчу. Так послушай, – он снова обратился ко мне, – а новый гостиничный комплекс на Первомайской? Увели из-под носа! Расстроили сделку! А как они ловко отжали бизнес у Белянчиков? А ограбление инкассаторов пять лет назад?

– Но мы же так и не выяснили, Штольцы там были или нет, – неуверенно сказала я.

– Да кто же ещё! И это бы доказали, если бы исполнитель не умер в камере! А почему он умер? Кто ему помог? А? Что ты молчишь?

А что мне было сказать. Я была воспитана в сознании, что Штольцы – истинное зло на земле. Что они пришли в этот мир для того, чтобы мучить и терзать нас, Миргородских. Что все шишки, которые только ни сыпятся на нас, сорваны с веток и запущены исключительно Штольцами, этими бандерлогами городских джунглей.

Успокаивало только то, что основная масса тех преступлений, которыми пугали меня родные, случилась давно, ещё до моего рождения. Последний всплеск «военных действий» пришёлся на девяностые. Старшее поколение пережило всё на своей шкуре, а нам, младшим, уже начало казаться, что это лишь сказки минувших дней. Что сейчас, в цивилизованном обществе, и Миргородские, и Штольцы, очутившись на одном приёме, только раскланяются и разойдутся (в девяностые это, наверное, завершилось бы захватом заложников и перестрелкой… ну, по крайней мере, мне так представлялось).

– Итак, Яника, – снова начал отец после паузы. – Ты поняла, что надо делать?

Он ждал ответа, и я через силу кивнула. Но этого оказалось мало.

– Повтори.

– Выйти за Штольца, забеременеть, родить мальчика, уйти от Штольца, – проговорила я, как послушная девочка, заучившая на Новый год стишок для деда Мороза.

– Верно, – отец кивнул. – Со Штольцем мы разберёмся сами. Не волнуйся, комар носа не подточит, – это уже было обращено к матери. – Несчастный случай. У Кости есть пара надёжных людей для этого.

Я молчала.

Если честно, разговор меня не слишком шокировал. Может быть, потому, что всё это звучало нереально: какая-то охота за наследством, убийства и несчастные случаи, надёжные люди, которые могут помочь. Пусть где-то в глубине души я понимала, что отец и впрямь настроен всерьёз, и Штольцы, стоит им только узнать о завещании и просчитать угрозы и выгоду, тоже будут настроены всерьёз, а это значит, что опасность грозит уже мне – всё равно, это звучало как сценарий для триллера, а не моя жизнь.