Глава 12. Дочь Василисы
Николаю Константиновичу было ужасно плохо.
Чувствовал он себя так, словно внутри него разыгрался девятибалльный шторм. Сердце, изношенное тоской по любимой, болталось где-то в районе гланд, качаясь вверх-вниз на волнах подступающей тошноты. Все мышцы трепетали, колени подкашивались. Живот прихватило, кажется, в восемнадцати местах сразу.
Василиса молча изучала его своими прекрасными глазами, а он едва держался на ногах. Попытался заговорить, но из горла вырвался какой-то позорный писк.
Со следующей попытки удалось выдавить из себя первую за двадцать три года фразу:
– Ну как, подняла?
– Что? – Глаза Василисы расширились.
– Африканское кино, – с сарказмом пояснил Николай Константинович. Теперь слова лились сами собой. – Ты же уехала его поднимать. Так подняла или нет? Просто интересно.
В ожидании ответа он, как ему казалось, непринуждённо опёрся о зеркало красной машинки. Зеркало, похоже, придерживалось своей точки зрения на предмет того, что такое непринуждённость: оно хрустнуло и оторвалось с корнем.
– Прости, прости, – залепетал экс-император, безуспешно пытаясь приладить зеркало на место.
– За что ты извиняешься, Никеша? – спокойно спросила Василиса из-под чадры. Голос, этот мелодичный, завораживающий голос, был тот же, что и двадцать три года назад. – За зеркало или за свой нахальный вопрос?
– За зеркало, – твёрдо ответил Николай Константинович, покрепче стиснув многострадальную деталь. Потом поглядел на осколки горшка из-под саженца и комья земли на кузове: – И за капот. Мой вопрос остаётся в силе.
– Что ж, если тебе "просто интересно", пожалуйста: немного приподняла. Основала в Нигерии свою киношколу.
– Вот как?
– Да, именно так.
– И что школа? Был там хоть один ученик?
Васильковые глаза потемнели.
– Был, и не один. Между прочим, нигерийский кинематограф сейчас производит восемьсот фильмов в год – в два раза больше, чем Шепсинская студия.
– Ни об одном нигерийском фильме в жизни не слышал.
– Вот как?
– Да, именно так.
Николай Константинович, не до конца осознавая свои действия, попытался вновь поставить руку туда, где должно было находиться зеркало красной машинки; потерял баланс и чуть не свалился. После чего сделал индифферентное лицо и как ни в чём не бывало продолжил беседу – словно радушный хозяин на светском рауте, а не несчастный влюблённый, встретивший свою пассию после долгих десятилетий безнадёжных поисков. Ему бы броситься к ней, схватить её в объятия, сорвать с неё чадру, сжать так, чтобы она не могла дышать, – а он стоит тут, как памятник замороженной лягушке.
Василиса смотрела на него, и он, чтобы не потерять сознание, спросил:
– Что же ты не осталась в своей хвалёной Нигерии?
– Обстановка для ребёнка неподходящая, – спокойно ответила Василиса и слегка прищурилась, наблюдая за его реакцией. – Жарко, антисанитария. Образование – не считая моей киношколы, конечно – никуда не годится.
– Какого ещё ребёнка? – нервно рассмеялся Николай Константинович. – Кати ты со мной оставила. Даже не спросишь, как она!
– Я всё знаю про мою девочку из новостей. Но вообще-то я говорила про Софи.
– Мама, куда ты пропала?
Из глубины марокканской лавки вылетела юная Василиса. Нет, постойте, вот же Василиса – но девушка была невероятно на неё похожа. Пожалуй, даже больше, чем Кати. У Кати глаза зелёные, холодные, как у него; а у этой феи голубые, выразительные. Живое лицо, длинные светлые волосы с вплетёнными в них бусинами. Лёгкая блузка, летящая юбка, сандалии на плоской подошве.
– Мамочка, а что с нашей машиной? – воскликнула девушка и прижала пальцы к губам, совсем как Василиса когда-то.
Николай Константинович наконец осел на землю. Он прижался лбом к раскалённому пыльному боку красной машинки и будто во сне слышал, как в один голос ахнули Василиса с дочкой – другой дочкой, не Кати; как подбежал Алексей, бросил на мостовую источающий вкусные ароматы свёрток и с кряхтеньем затащил старшего товарища в прохладную полутьму магазинчика.
– Николай Константиныч, ну что ж вы, в самом деле! – севшим от волнения голосом забасил Алексей, отдуваясь. – Это вы от голода, что ли? Ёлки колючие, чуть-чуть я не успел. Ждал вас, ждал в "Омеле", не дождался, взял еду на вынос. Подхожу, смотрю – вы томно закатываете глаза и падаете, как дебютантка на первом балу. Спасибо барышням, разрешили вас сюда пристроить – грациас, сеньоринас… Николай Константиныч, а что это у вас в руке? Зеркало от машины?! И где наш саженец?
Экс-монарх медленно приходил в себя на мягкой плюшевой оттоманке. Вокруг таинственно мерцала "Тысяча и одна ночь". В арочных нишах отливали медью канделябры. На резном сундуке высилась гора подушек с кисточками. Ткани – роскошные, расшитые золотом и серебром – драпировали стены. На перламутровых столиках тускло светились кальяны. Латунные лампы Аладдина обещали исполнение любых желаний.
"Я в сказке", – сквозь какой-то туман подумал Николай Константинович. "А значит, здесь возможно всё".
Он опустил ноги на пёстрый ковёр, подсознательно ожидая, что ковёр сейчас дрогнет, воспарит над холодным каменным полом и унесёт своего пассажира куда-нибудь в жаркую Касабланку. Обошлось. Арабский коврик не пожелал соперничать с русским "Фодиатором". А может, просто испугался штрафа за полёт без регистрационных знаков.
Алексей, преисполненный недоумения и тревоги, продолжал задавать какие-то вопросы, но Николай Константинович его почти не слушал. Он пытался уложить в голове несколько немыслимых фактов: во-первых, он нашёл Василису. Во-вторых, у Василисы есть дочь от другого мужчины. Вероятно, от этого актёришки Ангела Изумительного, с которым супруга сбежала двадцать три года назад. В-третьих, почему она в чадре? Василиса всегда была атеисткой, хоть и до крайности суеверной. Может, под вуалью шрамы? Или татуировки? Поплывшему Николаю Константиновичу померещилось, что под тканью поблёскивает кольцо в носу. В конце концов, она же жила в Африке! В-четвёртых, и это самое главное: как Василиса вообще отважилась родить ребёнка от человека по имени Ангел Изумительный, старше её на два десятка лет, прославившегося благодаря главной роли в фильме "Бзики любви"?!
Факты были крупногабаритными, тяжёлыми, будто старинные чугунные батареи, и в голове никак не укладывались.
Николай Константинович, не в силах справиться с происходящим, поставил локти на колени, наклонился и закрыл лицо ладонью левой руки. В правой он по-прежнему сжимал красное зеркало, совершенно об этом позабыв.
– Ты всегда всё принимал слишком близко к сердцу, Никеша, – сказала Василиса, присаживаясь рядом и прикасаясь пальцами к его рукаву. От неё пахло веригинским "Номером пять" и мучительным наслаждением. Николай Константинович физически почувствовал, как любовь раздирает его на части. Чтобы не застонать, он зажмурился и вцепился в зеркало что есть силы.
– Позвольте, позвольте, – встрял Алексей. – Вы говорите по-русски? И – "Никеша"? Вы знаете Николая Константиныча?
Экс-император горько рассмеялся и встал с оттоманки.
– Алёша, позволь представить тебе Василису Прекрасную, легенду мирового кинематографа и мою бывшую супругу.
– Что? Вы всё-таки нашли её! Ах ты, ёлки, леший меня укуси! – воскликнул Алексей.
Одновременно заговорила Василиса:
– Бывшую? Мы же с тобой не разведены, Никеша.
Николай Константинович, чувствуя, что представляет собой жалкое зрелище, театрально взмахнул зеркалом:
– Вот когда она об этом вспомнила! А как же негодяй Изумительный?
– Кто? – нахмурилась Василиса. – Какой ещё изумительный негодяй?
– Такой-такой! – Николай Константинович был сегодня весьма ядовит. – От которого дочь! Вот, Алёша, полюбуйся: Софи!
Штурман перевёл озадаченный взгляд на дочь Василисы. Софи, на которую в суматохе никто не обращал внимания, пристроилась на краешке затейливой кованой скамеечки и с интересом наблюдала за разыгрывавшейся перед ней сценой. В отличие от Алексея, она не казалась удивлённой. Напротив – Софи выглядела так, словно попала на премьеру разрекламированного, давно ожидаемого блокбастера: глаза горят, щёки от возбуждения порозовели, губы чуть приоткрыты.
Алексей, глядя на восхитительную барышню, откашлялся, разинул рот, потом закрыл, потом повторил эту комбинацию ещё раз, без видимого результата. Затем густо покраснел, после чего вновь последовало талантливое копирование парижских мимов. Разбитной, разговорчивый до неприличия, уверенный в себе парень впервые в жизни не нашёлся что сказать. Даже простое "здрасьте" оказалось ему не по плечу.
Тем временем Василиса поднялась с оттоманки и приблизилась к Николаю Константиновичу, вытиравшему мокрый лоб свободной рукой.
– Никеша, послушай…
Николай Константинович вновь вдохнул дразнящий аромат, исходивший от бывшей супруги – которая превратилась в незнакомку за двадцать три года. Чадра, окутавшая Василису с головы до ног, переливалась голубыми волнами в такт движениям хозяйки и делала её похожей на призрак.
Вся эта загадочная арабская дребедень начала порядочно надоедать бывшему инженеру Русско-Балтийского завода, человеку приземлённому и не приемлющему мистики. Николай Константинович обернулся на жалкого Алексея, полностью растворившегося в чарах дочери Василисы; взглянул в узорчатое витражное окошко, сквозь которое был виден верный "Фодиатор"; и наконец взял себя в руки. Впрочем, не выпуская при этом зеркала, которое за последние минуты стало для него чем-то вроде красного спасательного круга, помогающего не утонуть в море безумия.
Николай Константинович встряхнулся и на полуслове прервал прекрасную сирену:
– Вот что, Василиса. Хватит уже включать свой обворожительный киношный голос. Я бы хотел пообщаться с госпожой Горшковой-Романовой, а не актрисой Прекрасной.
– Ох, ну хорошо, – недовольно отозвалась Василиса и плюхнулась обратно на оттоманку, сердито скрестив руки на груди. – Какой же ты всё-таки зануда. Как был им, так и остался.
– Ну вот, совсем другое дело, – удовлетворённо кивнул Николай Константинович. Он заложил руки вместе с зеркалом за спину и принялся прохаживаться взад-вперёд по пёстрому ковру, словно адвокат в зале суда. – Итак, моя милая, раз уж ты сама согласна, что наш брак всё ещё действителен, ответь-ка мне на пару вопросов. Полагаю, как муж я имею право знать на них ответы. Прежде всего: что за странный наряд ты на себя нацепила?
– И ничего не странный, – сварливо отозвалась Василиса. – Чадра мне очень идёт. К тому же соответствует атмосфере магазина. Думаешь, кто-нибудь станет покупать марокканские сувениры у русской хозяйки?
– Слабенькая какая-то причина, – не поверил Николай Константинович. – Да у тебя кто угодно что угодно купит. Ты и королю Испании российские оливки продашь. Знаю я твоё умение уговаривать. Ещё варианты будут? Неужто в религию ударилась? Или татуировки прячешь?
– До чего же ты въедливый человек, – вздохнула Василиса и встала. – Ни в какую религию я не ударилась. И татуировок у меня нет. Сам убедись.
Она стала ловко раскручивать чадру, освобождаясь от голубого кокона – мелькали тонкие руки, сверкали браслеты и кольца с драгоценными камнями, едва слышно шелестела роскошная ткань.
– Что скажешь, Никеша? – спросила Василиса, отбросив чадру на оттоманку и перекидывая через плечо золотую косу. Под покрывалом оказался обычный летний наряд европейского покроя: белая прозрачная блузка без рукавов, завязанная узлом на животе, белые облегающие шорты, блестящие босоножки, из которых выглядывали аппетитные пальчики. Ухоженная, стройная Василиса могла сойти за старшую сестру Софи.
Земля под ногами Николая Константиновича была сегодня непослушной, как молодой бычок на американском родео. Она снова попыталась вырваться из-под его бежевых, в маленькую дырочку, ботинок. Но на сей раз экс-император совладал с балансом. Он удержался на своих двоих. Хотя далось ему это с огромным трудом.
Перед ним стояла та самая Василиса, которую он помнил и любил. И которой – стыдно признаться – посвящал последние двадцать лет отчаянные стихи, записывая их по ночам в тайный блокнотик с логотипом "русско-балта" в правом верхнем углу. Он знал, что стихи выходят бездарными, но просто не мог остановиться. Сейчас Николай Константинович был готов огласить их все, до последней неуклюжей строчки – и наплевать, что он опозорится перед своим младшим товарищем и дочкой Василисы.
Однако нельзя было позволять супруге, пусть даже и прекрасной до невозможности, садиться за руль этого разговора.
– Ты совсем не изменилась, Василиса, – сказал он нейтральным тоном. – Морщин даже нет, не то что татуировок.
– В этом-то и причина, Никеша. – Жена подошла к зеркалу в кованой раме. – Меня все узнавали. Даже африканские йоруба знают мои фильмы. А я хотела спрятаться от агентов Третьего отделения твоей Канцелярии. Ребята хоть и пронырливые и ушлые, а под чадрой меня за двадцать лет так и не нашли! – не упустила она случая похвастаться.
– Знаю, что не нашли, – мрачно подтвердил Николай Константинович, жалея, что не может немедленно уволить всех бездельников-агентов до единого. – Но зачем прятаться от меня? Я бы тебя насильно в Зимний не потащил. Просто хотел знать, что всё в порядке.
– Да пойми, Никеша, – в глазах Василисы появилось хорошо знакомое экс-императору гневное выражение, – не тебя я боялась! С тобой-то мы бы нашли общий язык. От маман твоей хотела спрятаться! Ух, колдунья, шептуха, порчельница! – в бессильной, давно затаённой обиде прошипела супруга, обнажая своё деревенское происхождение.
– Снова-здорово, – с неудовольствием прокомментировал Николай Константинович, воздевая руки с зеркалом к резному деревянному потолку. – Как будто и не было этих двадцати трёх лет. Маман никогда не желала тебе зла, сколько можно повторять!
– Она всегда, всегда настраивала тебя против меня, Никеша! – упрямо воскликнула Василиса, теребя себя за косу. – Наузница, морокунья!
– У маман благородство в крови, она шведская принцесса, российская императрица! – принялся рьяно защищать мать Николай Константинович. Супружеские ссоры образца тысяча девятьсот девяносто четвёртого года, гремевшие в императорской опочивальне Зимнего, повторялись дословно в маленьком марокканском магазинчике, затерянном в шумной курортной Испании. – Маман не опустится до подобных бытовых дрязг.
– Ещё как опустится – и неоднократно опускалась! – сорвалась на крик Василиса. – Я, видите ли, простая актриска, недостойная её великолепного, изысканного сына! А теперь представь, что бы она сказала, заявись я к тебе с ребёнком на руках после годичного отсутствия! Не успел ты получить трон – и вот она я, здрасьте, хочу царствовать и всем владети! Нет уж, такой козырь я никак не могла ей предоставить.
Николай Константинович споткнулся о кисточку на ковре.
– Постой, Василиса, – он громко сглотнул. – Ты хочешь сказать, что хотела ко мне вернуться?
– Конечно, хотела, Никеша! – Василиса сердито пнула оттоманку. – Уже через несколько месяцев после своего ухода.
– Побега, – поправил её Николай Константинович.
– Ухода. Я отдохнула от семейной жизни и ужасно соскучилась. Постоянно думала о вас с Кати. Но ты как раз стал императором, и гордость не позволила попроситься обратно…
– Гордость? Или Ангел Изумительный? – скептически уточнил супруг.
– С Ангелом мы расстались почти сразу, – поджала губы Василиса. – Я бы не хотела об этом говорить.
– Ха! Она бы не хотела об этом говорить! – горько рассмеялся Николай Константинович. – Я не спал из-за неё двадцать три года, а она не хочет об этом говорить!
– Никеша, я собиралась отправиться в Петербург, как только ты передашь престол Кати, – Василиса подошла близко-близко. Голова у него вновь закружилась. – Но ты меня опередил. Скрылся в неизвестном направлении.
– Тебя хотел найти, – просто сказал муж. Он провёл пальцами по её лицу – такому же, как на фотографии, спрятанной у него за пазухой. В отличие от холодного заламинированного снимка, щёчки Василисы были мягкими и тёплыми. Её губы дрогнули от его прикосновения.
Алексей откашлялся на весь магазин. По всей видимости, он сумел-таки самостоятельно выбраться из болота сладких грёз.
– Я вижу, Николай Константиныч и Василиса Иванна, вам двоим есть что обсудить. – Он подошёл к дочери хозяйки и изобразил шутливый полупоклон. – Сеньорита Софи, позвольте пригласить вас на прогулку до ближайшего "Помела". Блины-то я давеча на землю уронил. И саженец наш надо на улице поискать. А то хищные испанцы небось не дремлют, рыщут по улицам в поисках бесплатных веточек.
– Испанцы, они такие! – засмеялась Софи и легко вспорхнула со скамейки. – Пойдёмте, Алексей, поймаем их на месте преступления!
Алексей подставил ей согнутую в локте руку и парочка направилась к выходу из лавки.
– Любишь "Буковое безумие"? – спрашивал на ходу ухажёр, легко перейдя с барышней на "ты". – А знаешь, что под веткой омелы положено целоваться?
Прежде чем уйти, Софи перевернула на двери табличку надписью "Закрыто" вверх. Минутку, она что, подмигнула им с Василисой на прощание?
Впрочем, Николаю Константиновичу было не до рассуждений. Он почувствовал, как руки Василисы обвили его шею, и от неожиданности выронил многострадальное зеркало. От удара о каменный пол стекло раскололось. Гладкую поверхность избороздили десятки некрасивых полос.
– Ну вот, теперь семь лет счастья не будет, – расстроился Николай Константинович.
– Глупости! Мы за последние двадцать три года свой лимит несчастья исчерпали, – прошептала обычно суеверная Василиса.
"И всё-таки она изменилась", – успел подумать Николай Константинович, прежде чем окончательно потерять голову в объятиях возлюбленной.
Пожалуй, ради такого воссоединения стоило немного помучиться, лениво размышлял он спустя пару часов, развалившись на стопке марокканских ковров. Всего-то двадцать три года. Ерунда, говорить не о чем.
Василиса, прекрасная Василиса, уютно устроилась у него под боком, свернувшись клубочком, а он старался моргать как можно реже, боясь упустить её из виду – словно имел дело с непредсказуемой бабочкой.
Шерсть довольно навязчиво колола голую спину, однако сил перебазироваться с ковров куда-либо ещё, хотя бы на плюшевую оттоманку, попросту не осталось. Четвертьвековой марафон закончился блистательным, фантастическим финишем. Николай Константинович выиграл главный приз этой изматывающей гонки.
Умереть бы прямо сейчас, потому что ничего лучше в жизни уже точно не будет.
Впрочем, последующие дни сложились во вполне себе восхитительные недели. "Фодиатор" тосковал на раскалённой испанской мостовой – которой, в отличие от Дворцовой площади, не требовался дорогостоящий искусственный подогорев. Хозяева аква-авиа-автомобиля совершенно его забросили. Алексей, запрыгнув в электричку, умотал в Барселону вслед за Софи, которая оказалась студенткой философского факультета столичного университета, а к маме приезжала в гости лишь на пару дней. А Николай Константинович, оставшись в Марбелье, погрузился в упоительный дурман марокканского магазинчика – на втором этаже которого располагались апартаменты его супруги.
Они с Василисой совсем не выходили на улицу – заказывали еду из "Омелы", пугая курьера (квадрокоптеры здесь пока не влетели в повседневный обиход) глуповато-отсутствующими улыбками. Николай Константинович отключился от всякой связи с внешним миром: телевизор ему был неинтересен, перстень-разумник валялся где-то под коврами, а тактильный браслет, похоже, сломался – на поглаживания никак не реагировал. Чего нельзя было сказать о Василисе, которая на поглаживания супруга очень даже отзывалась. В конце концов Николай Константинович отложил браслет до возвращения Алексея.
– Сходим в ресторан? – спустя какое-то время предложила Василиса. – Мечтаю предъявить своего красавца-мужа всему миру.
Николай Константинович поскрёб русую щетину и нехотя согласился.
О своём согласии он пожалел уже через считанные минуты.
Василиса вышла на улицу без чадры – впервые за два десятилетия. Её узнали тут же, у дверей магазина. Молодые ребята в кепках и со скейтбордами, по внешнему виду которых никак нельзя было предположить, что они видели хоть один фильм, снятый в двадцатом веке, восторженно завопили и подскочили за автографом. Сфотографировались с легендарной актрисой. Потом на всякий случай сфоткались с Николаем Константиновичем и только после этого узнали его тоже.
По дороге в ресторан история повторилась по меньше мере дюжину раз. Ахи, крики, автографы, фотки с Василисой, неумелые реверансы перед экс-императором.
– Сеньора! О, Мадонна с небес! Неужели это вы?! Неужели наш скромный ресторан удостоился чести принимать королеву всех женщин планеты? О, мой Бог!
Колоритный испанец-метрдотель, похожий на свежую морковку в своём пламенеющем фраке, выскочил из-за стойки возле входной двери ресторана и бросился навстречу знаменитым гостям. Василиса, величественная в тёмно-синем вечернем платье, милостиво ему кивнула, а Николай Константинович вежливо пожелал доброго вечера, чем вызвал новый взрыв эмоций:
– Клянусь святыми Януарием и Марциалом! Ваше величество! Сеньор император! О, как мне повезло родиться на свет и дожить до этого дня! Увидеть одновременно богиню кино и властителя половины мира!
Опасаясь, как бы излишне эмоциональный метрдотель не лишился чувств от восторга лицезреть столь известных гостей, Николай Константинович заторопился и перешёл к делу:
– Сеньор, у вас есть свободные столики?
– О, разумеется, ваше величество, клянусь святым Викентием! Для вас – всё что угодно, всё, что пожелаете! – Тут метрдотель сделал паузу и прибавил. – Но только на открытой террасе.
Супруги переглянулись. Испанец попросту врал: половина столиков в зале была свободна. Однако кто же станет отказываться от такой мощной рекламы своему заведению: звёздная пара обедает у всех на виду на открытой террасе!
Николай Константинович, ненавидевший публичность в любом её проявлении, как раз собрался отказаться, но его перебила Василиса – обожавшая публичность в любом её проявлении:
– Хорошо, сеньор, мы согласны. Но обед за счёт заведения!
– О, разумеется, моя королева, моя Мадонна!
Экс-император кашлянул. Метрдотель прекратил рассыпать ничего не стоящие комплименты и принялся исполнять свои прямые обязанности: отвёл их за самый лучший столик на террасе.
Николай Константинович сел и огляделся по сторонам. Аппетит у него немедленно пропал. Вокруг террасы неотвратимо скапливалась толпа. Василиса не преувеличивала степень своей знаменитости. Народ окружал пристройку со всех сторон, протягивая супругам для автографов ручки, похожие на копья.
– Не обращай на них внимания, Никеша, – ласково сказала Василиса. – У нас романтический вечер, не отвлекайся.
Николай Константинович угрюмо уставился в меню, стараясь игнорировать шум, поднятый поклонниками супруги. Он только сейчас вспомнил, что статус мужа популярной актрисы предполагает больше шипов, чем роз.
Однако ещё до того, как он успел выбрать салат из обширного меню ресторана, послышались выкрики, которые невозможно было пропустить мимо ушей:
– Сеньора Василиса! Сеньор Николай! Телеканал "Йо флипо!" , ответьте на пару вопросов!
О Один, хозяин Вальгаллы! Только не журналисты! Только не сейчас!
– Никеша, давай подойдём к ограждению, – затеребила супруга Василиса. – Я сто лет не давала интервью. А мне так хочется рассказать историю нашей любви!
Мрачнее тучи, Николай Константинович встал из-за стола и, стараясь держаться за узкой спиной Василисы, подошёл ближе к камере. Испанский корреспондент, кажется, и сам был изрядно удивлён, что его просьбу выполнили, а потому слегка растерялся. Василиса подбодрила глупыша:
– Вы, наверное, желаете расспросить подробнее о нашем с Николаем свидании?
Глупыш собрался и замотал головой:
– Не совсем, сеньора. Я желал бы расспросить сеньора Николая о его отношении к делу Ангела, рассматриваемом сейчас Сенатом России.
– Что? – Николай Константинович ничего не понял. – Какое дело Ангела?
У него закралось страшное подозрение. Неужели из небытия вернулся этот мерзавец Ангел Изумительный, чтобы опять ему всё испортить?
– Как вы считаете, есть ли у сеньора Головастикова шансы стать новым императором вашей страны? – продолжал тараторить корреспондент, неся несусветную чепуху. Нет, наверное, Николай Константинович ослышался. А может, у всех этих испанских слов есть ещё какое-либо, неизвестное ему значение? – И чем займётся ваша дочь, если её лишат российского престола? Как вы считаете, не следует ли сеньоре Екатерине уйти в монастырь после такого инфернального позора?
Нет, похоже, Николай Константинович не ослышался.
Что за каша заварилась на его родине, пока он прохлаждался в тиши марокканской кельи?!
– Сеньор и сеньора, позвольте предложить вам блюдо дня, – энергичный метрдотель протиснулся между экс-императором и корреспондентом и ослепительно улыбнулся камере. – Кукурузная каша с гренками!