Loe raamatut: «Я видел город на заре»

Хороший массажист

Кощей любил хороший массаж. Казалось бы – что там мяса на его тысячелетних костях! – а вот поди ж ты – любил размять хорошенько плечи, спину, бедра и икроножные мышцы. Но завести себе штатного массажиста не мог.

Было на то две причины: явная, так сказать официальная, и тайная. Явная заключалась в том, что не было в тридесятом царстве мастеров массажа. Приходилось выписывать их из внешнего мира, а с этим были связаны различные препоны. Во-первых, как объяснишь какой-нибудь тайке или венгру, куда он попал и кого разминает? Во-вторых, бумажных денег Кощей не признавал, а с золотыми да серебряными возникли бы проблемы уже у нанятой им персоны. В-третьих, не станешь же всем показывать тайный ход, который ведет в тридесятое? Ходов этих было великое множество и поставить на каждом из них надежную стражу не было никакой возможности.

Но самое главное было не это – со всеми этими трудностями древний колдун мог бы совладать, если бы захотел. Главное было в том, что заведи он штатного массажиста, и со временем тот примется болтать. Начнет сравнивать стати шкоды октавии и нисана джука. Заведет бесконечную беседу о бабах, которые в него влюблялись, как кошки. Расскажет тридцать три верных способа заработать миллион, вложив всего десять тысяч. И так далее, и тому подобное. А болтать зазря Кощей не любил. И в конце концов, он же нанимал за свои деньги – за немалые свои деньги! – специалиста, чтобы тот размял его мышцы, а не мозги. «Мозги у меня и так хороши, и достаточно тренированы» – думал себе Кощей.

Поэтому на массаж он ходил исключительно инкогнито. Притворялся заезжим иностранцем, ничего кроме слов «лягте», «повернитесь» и «встаньте» на любом из языков земли (Кстати, известных ему в совершенстве) не знающим. А под приятную расслабляющую музыку, пока умелый мастер или мастерица растирали его теплыми камнями, топтались по нему голыми ногами или мяли крепкими пальцами, Кощею так хорошо думалось. О всяком таком, душегреющем…

Обычное утро, необычный гость

А о душегреющем как раз не думалось. Мысли шли чередой все тяжелые, грустные и философические. Философию Кощей, как сказочный персонаж, не уважал. По философии выходило, что вовсе он не выдающийся маг, великий государь и гениальный сутяга, а воплощение темных сил, угрожавших в древние времена восточным славянам. Темной силой себя Кощей не считал. По правде сказать, и все его тридцать четыре воспитанницы, так удачно выданные им замуж, и многочисленные их дети тоже так не считали. Для них он был добрый дедушка Кощей, не без странностей, конечно, но ведь все старики со странностями.

Думалось же Кощею вот о чем. Этим утром, едва он съел свой обычный салат из тертой моркови (без сахара и сметаны) и паровые биточки из зайчатины, запив все это свекольно-сельдерейным соком, как в дверь постучал расторопный слуга (других слуг Кощей не держал) и объявил, что в кабинете его дожидается странный посетитель. Старый колдун не стал допытываться, в чем заключается странность гостя и поспешил увидеть все собственными глазами.

Гость был, действительно, необычный. Начнем с его внешности. Ну, невозможно же одновременно быть прекрасным принцем, сморщенным старцем и еще каким-то неопределенного вида субъектом явно криминального происхождения? А гость был одновременно и те, и другим, и третьим. Вот только что на Кощея смотрел грустный темноволосый юноша с прекрасным строгим лицом, как прямо в лицо чародею усмехается прожженный урка. А стоило сказочному царю моргнуть, как наглый взгляд преступника сменили пустые бессмысленные бесцветные глаза глубокого старика.

Кощей заинтересовался.

Он вежливо пригласил гостя садиться и предложил ему чаю.

– Какой пожелаете: черный, зеленый, травяной? С восточными сладостями, с медовиком, с сухофруктами?

Гость пожал плечами и пожелал мятного с донниковым медом.

Потом долго грел руки о бока чашки, от которой поднимался душистый пар, прихлебывал маленькими глоточками, и все не торопился рассказать, что же привело его к именитому магу. Другой бы на месте Кощея совсем извелся, но за тысячелетнюю жизнь мой герой повидал всякого и разучился торопиться.

Допив чай и оставив чашку в покое, гость потянулся, хрустнув костями, и сказал голосом, в котором соблазнительные бархатные нотки сменялись гнусавой скороговоркой и невнятным бормотанием:

– По правде сказать, я не верю, что Вы мне можете помочь. У меня сложная проблема.

– А ко мне с простыми проблемами и не ходят, – сухо заметил Кощей.

– Видите ли… Я потерял лицо. Впрочем, вы, наверное, уже заметили. И голос тоже. Речь я пока могу контролировать, но все чаще замечаю, что мысли формулировать точно становится сложно. Например, вчера я подумал было: «Восхитительно!», а во рту вдруг закопошилось совсем другое слово, мерзкое и склизкое.

– И давно Вы потеряли лицо?

– Сам уж не понимаю. Иногда мне кажется, что все началось семьдесят лет назад, иногда – сто, иногда… Иногда я думаю, что у меня никогда и не было своего лица, а только маска. И это мучительно так думать! Ведь я еще так молод!

– Сколько же Вам лет?

– Всего лишь триста с небольшим.

– Для человека это возраст солидный.

– Но я не человек. Я – город.

О городах

Кощей прекрасно знал, что у каждого уважающего себя города должно быть лицо. Если город не умел стать самобытным, если он не обретал характер и душу, он был обречен. Множество городов строилось на земле и разрушалось, не оставив и следа, потому что так и не сумело создать своего лица. Триста лет прожить для города не так и просто, честно сказать. Кощей предупредительно кашлянул, нарушая затянувшуюся тишину, и мягко сказал:

– Я все-таки склонен думать, что лицо у Вас было. Оно и сейчас есть, и весьма оригинальное. Но прежде всего позвольте узнать, с кем я имею дело? А то, знаете ли, я так редко бываю во внешнем мире и в лицо мог бы узнать разве что Рим или Нью-Йорк…

– Я – Санкт-Петербург, – грустно сказал посетитель. – И придется добавить – тот, что в России.

– О!

Да, задачка и вправду была сложной. По правде сказать, Кощей и не думал, чтобы такой славный город мог потерять лицо.

– Увы, – кивнул посетитель, бывший в этот момент юношей. – Я слишком долго не придавал значения. Мне казалось, я просто меняю маски, а под ними я все тот же. А теперь… Теперь я то и дело слышу: «Я представлял себе Петербург совсем по-другому!», «И вовсе нет в нем ничего особенного!» и даже: «Жалкий закос под европейские города». Я в отчаянии!

«Есть отчего быть в отчаянии» – подумал маг, а вслух предложил гостю еще чайку.

И пока все повторялось снова – и нервные пальцы города, сжимающие горячую чашку, и мелкие глотки, и аромат меда с мятой – Кощей сообразил, что договор в этом случае заключать никак нельзя. «А то напишешь: мол одна сторона обязуется заплатить, а другая сторона обязуется предоставить и обеспечить, а ну как другая сторона как раз не сможет ни предоставить, ни обеспечить.

– Знаете что, – радостно воскликнул бессмертный старик, – голубчик, мы с вами давайте без церемоний! Без этих соглашений, задатков и прочих фанаберий обойдемся! Я вам так попытаюсь помочь, по дружбе и взаимному расположению.

– А поможете?

– Постараюсь помочь, – убедительным тоном сказал Кощей, избегая, однако, обнадеживать необычного гостя.

Должок

Кощей редко делал одолжения. Но уж если делал, должников своих хорошо помнил, и долги неизменно истребовал. Сам же одолжался охотно и так же охотно оказывал встречные услуги. Правда иногда кредитор сам не рад был возврату денег и всячески уклонялся, и отнекивался, но все напрасно – Кощей обычно выдвигал в качестве аргумента старинную поговорку «Долг платежом красен» и платил с лихвой.

От того ли, от чего другого ли, но среди близких соседей великого мага распространился слух, что уплаченное тебе царем тридесятого следует немедленно спустить на добрые дела, а если получил нематериальные блага, то тут уж следует благотворительствовать без устали. А иначе… – шептались водяные и бабы-ёги – иначе пропадет у тебя волшебная сила, исчезнет из твоей жизни счастье и даже весна будет тебе не в радость, а в тягость.

Впрочем, вернемся к моему повествованию. Выпроводив посетителя, Кощей некоторое время походил из угла в угол, потирая плоской ладонью лысину, поискал что-то в своей картотеке, даже вынул пару дел, но открывать их не стал, а только поизучал сафьяновые изящные папки.

Потом вспомнил, что на двенадцать дня назначен у него массаж в одном из балийских спа-центров, привычно сотворил портал и нырнул в него, позабыв в задумчивости сменить парчовый халат и турецкие туфли с золотым шитьем на более подходящую одежду. Ничуть не смущаясь своим диковинным видом, он гордо прошел мимо туристов обоего пола с их неизменными шортами и майками и в той же задумчивости приземлился, наконец, на столик массажистки. Массажистка – невысокая, крепко сложенная женщина средних лет – быстро вымяла из Кощея нужное знание. Был-был должник у Кощея, который мог помочь в этом сложном деле!

И это был Дегустатор. Великий Нос. Потрясающий вкусовой сосочек. Существо, которое могло распробовать любого и повесить на него четкий не вызывающий сомнений ярлык.

Так что со стола бессмертный старик встал вполне довольный собой и внимательный к мелочам. Мановением брови обратив халат и туфли в атласную рубаху романтического фасона, темно-синие брюки, алый широкий пояс и сапоги козловой кожи, он на глазах у изумленной балийки облачился в этот пиратский костюм и шагнул в дверь.

А вышел совсем в другом месте, и даже совсем в другом времени.

Совсем другое место, то же время

Вытянуть ноги не было никакой возможности. Хотелось бы думать, что это связано с их необыкновенной длиной. Но – увы! – ноги у Даши, хотя и стройные, и красивые, были длины самой обыкновенной. Просто в «Сапсане» так тесно поставлены кресла, что даже ногам самой ординарной длины места не хватает. Впрочем, Даша уже привыкла к поездам. Частые командировки входили в ее должностные обязанности, и в них даже были свои прелести. Москва – дорогой город, родственников там нет, и когда бы еще она попала в столицу? Когда бы увидела Красную площадь, и Манежную, и странные лабиринты улочек, разбегающееся по кругу, так не похожие на прямые строгие магистрали Петербурга?

И уж, конечно, ни за что бы она не могла вообразить это радостное чувство приближения к дому, когда поезд несет тебя на северо-запад, к родному городу, к родной квартире, к родному Хэму.

Жалко, что он не может встретить ее на вокзале – пока день долог и каникулы, муж работает в две смены. Впрочем, багажа у нее – только ноутбук и небольшая сумка. Хотя, конечно, вырвавшись на волю из кондиционированного фальшивого воздуха вагона, хотелось бы встретить родное лицо. Поэтому Даша бессознательно вглядывалась в лица людей на перроне. Ой! Кто это? Бабушка! Что она тут делает? Что случилось? И девушка, не чуя ног, бросилась к Марье Михайловне.

– Что-то с родителями? Что-то с Хэмом?

– Да нет, родная, что ты, успокойся. Дома все в порядке. Вот во дворе у нас…

Неужели страшное произошло в семье Петуховых?

– Кондратьевна заболела. Совсем плоха стала. Лежит, не встает. В больницу не хочет. Помирать – Марья Михайловна всхлипнула, – говорит, помирать дома сподручней.

– Как помирать? Да она же еще совсем не старая.

– А кто ее знает, сколько ей лет… Может, семьдесят, а, может, и восемьдесят. В паспорт-то я к ней не заглядывала.

Между тем Даша уже собралась и легкомысленно, как то свойственно молодым, решила, что уж она, с ее целительной силой, быстро найдет, что не в порядке с доброй старушкой, и вылечит ее.

Сразу видно, как мало она знала об упрямстве Кондратьевны.

Во дворе на Лиговке

– Сказала: помирать буду, значит, буду помирать! – упорствовала добрая волшебница.

Лежала она на узенькой железной кровати с панцирной сеткой, которая магической силой еще удерживалась в упругом состоянии, несмотря на полувековую службу (кстати сказать, служила она каким-то неизвестным людям, пока Кондратьевна лет десять назад не купила ее за гроши на блошином рынке и не приволокла собственными руками в свою маленькую квартирку). Под голову старушки были подложены две подушки, на тумбочке возле кровати стояла чашка с чаем и долькой лимона, а на блюдечке лежали любимые ею «Раковые шейки».

– Что меня лечить, если время пришло? Что мне еще тут делать? Силу свою я Анюте завещаю, а больше у меня ничего ценного и нету. – Два великовозрастных внука-оболтуса, зашедшие навестить бабку, встрепенулись на этих словах и посмотрели вопросительно. Взволновали их не слова о совсем неведомой им силе, а предположение, что полоумная старуха и квартиру свою (ценой не меньше шести миллионов) подарила неизвестной Анюте.

Кондратьевна устало вздохнула, угадав их мысли. В прежние времена она, может быть, и посмеялась бы над корыстными внучками, но теперь поспешила их успокоить

– Да уж квартиру-то я вам отписала, не бойтесь. Что обещано, то получите.

И оболтусы, просветлев лицами, принялись прощаться. А что им тут еще делать – все самое главное они узнали.

Едва за внуками закрылась дверь, как Даша склонилась над больной.

– Ну, что? Где болезнь-то? – спросила через пятнадцать минут Мария Михайловна.

– Да нет никакой болезни. Давление низкое. Холестерин высокий. Две грыжи в позвоночнике. А больше, вроде, ничего. Никаких смертельных болезней не чувствую.

Кондратьевна слабо улыбнулась и кивнула:

– Я же говорю, Дашенька, время пришло. В жизни не осталось никакого вкуса. Ни цвета, ни запаха. Никакого интереса. Пришло время мне, старой, помирать.

Ну, вот что тут поделаешь! Если что втемяшилось в голову старой женщине, ее ни за что не переубедишь. А уж если это не просто старая женщина, а старая волшебница, то пиши пропало! Неужели пришло время прощаться с Кондратьевной?

Дегустатор

Он словно бы нисколько не изменился с тех давних пор, как Кощей видел его в последний раз. Как и тогда, он сидел за дальним столом в самой грязной и вонючей таверне Тортуги, заставленным пустыми бутылками из-под дешевого рома, заваленным грудами табачного пепла. Как и тогда, он тянул из огромной кружки пойло гнусного качества и потягивал из трубочки еще более гнусного качества табак. Только так Дегустатор мог хоть как-то снизить свои необычные способности.

– Фу-фу-Фу! – вскричал он, едва Кощей переступил порог таверны. По правде сказать, он издал звук, скорее напоминающий «пф-пф-пф» – из-за трубки, зажатой его желтыми крепкими зубами. – Прежде русского духа мы и слыхом не слыхивали, и видом не видывали, а нынче русский дух к нам сам пожаловал!

Кощей несколько смутился – он любил все эти старинные церемонии сам, и любил, чтобы их соблюдали и другие.

– Да-да-да, – торопливо пробормотал он, стараясь скрыть удовольствие, – конь на обед, молодец на ужин. По правде сказать, старина, нынче я по-простому, без коня.

– Ну, – хлебнув здоровенный глоток из кружки, сказал Дегустатор. – Ты же знаешь, старина, я – человек простой и давай сразу, по-простому, вываливай, что у тебя на душе. Что тебе запонадобилось от меня?

– Я хотел бы, чтобы ты кое-кого распробовал.

– И кого же из тех, чьи запахи витают вокруг тебя, словно обеденный пар вокруг горшочка свинопаса? Надеюсь, ты припас для меня что-то поинтересней служки или массажистки?

– Нда. Ты бывал в Петербурге?

– Несколько раз. И каждый раз неудачно. Не мог найти подхода ни к тамошним дамочкам, ни к тамошней шпане. Какие-то они с выкрутасами, – Дегустатор выбил пепел из трубки и принялся уминать в нее свежий табак зеленоватым большим пальцем.