Но были и смешные моменты, когда, чтобы меня развеселить, две санитарочки исполняли перед моей кроватью зажигательный танец! Они были настолько комичны, что я смеялась сквозь слезы как сумасшедшая.
Со временем стало очень тяжело находиться в одной палате с соседкой, хотелось уединения и молитвы. Когда освободилась соседняя палата, благодаря чуткости медперсонала меня туда сразу перевели.
Поразительно, что именно во время страданий мы наиболее близки к Богу. Наверное, в этом и есть смысл наших испытаний! Несомненно, все последние события стали толчком к моему духовному развитию, к полнейшему переосмыслению своей жизни и стремлению что-то в ней изменить.
Ощущение безысходности пыталось завлечь меня в свои сети, но молитва не позволяла сдаться. Иногда, особенно ночью, я, стоя на коленях в горячей слезной молитве, просила Господа дать мне возможность вырастить детишек, встретить старость рядом с любимым, а главное, исправить свои ошибки! Эта была самая искренняя и сердечная молитва в моей жизни, в ней не было ничего лишнего, только самое главное. При этом очень часто я благодарила Господа за все, что со мной происходит. Даже было чувство какого-то искупления и огромной любви Всевышнего к нерадивой дочери своей. Сложно передать всю гамму чувств, которую мне удалось испытать в те дни. Все это является невероятной ценностью для меня сегодняшней.
Между тем сложно было в одиночку идти по столь тонкому льду, и пока я еще была в состоянии встать с кровати, решила сходить в часовню. Собрав всю свою волю в кулак, оделась и очень медленно с дрожащими коленями направилась к своей цели. В храме шла служба, присев на лавочку, я закрыла глаза и растворилась в молитве. В душе все ликовало, слезы счастья и благоговения стекали по моим щекам, в голове утвердилась мысль о том, что все будет хорошо!
После причастия я попросила батюшку соборовать меня, и он с радостью согласился это сделать. Перед соборованием мы очень долго беседовали. Часто вспоминаю этот разговор, в котором было много всего интересного. Особенно занятно, что несколько наставлений начинались с фразы: «Когда ты поправишься, то…». В то же время я сама ему обещала, что обязательно поправлюсь, даже спросила, не слишком ли это самонадеянно с моей стороны. Некоторые вещи, которые он мне тогда сказал, я поняла только сейчас, поразившись дальновидности и даже какой-то прозорливости моего наставника.
Соборование стало для меня некой перезагрузкой. Удивительно, но открылось второе дыхание, и я снова была готова к бою.
Тем временем моя врач назначила мне УЗИ живота, так как у нее появилось подозрение, что температура может быть связана с грибами на внутренних органах. Такое бывает, когда у организма долгое время отсутствуют защитные функции. УЗИ выявило какие-то образования на печени и селезенке, необходимо было сделать МРТ для уточнения диагноза, ведь это могли быть и метастазы. После МРТ стало очевидно, что мой организм все-таки атаковали грибы, и доктора в срочном порядке подключили противогрибковую терапию.
В данном случае это был настоящий прорыв. После долгой неизвестности и топтания на месте ‒ вдруг движение вперед. Глобально это не решало моих проблем с костным мозгом, но необходимо было отразить локальные атаки на организм, чтобы поддерживать его жизнеспособность.
Лечение грибов ‒ процесс очень и очень длительный, и не было гарантии, что назначенный препарат поможет. Но путь осилит идущий, и начало было положено. Прием новых лекарств вызвал весьма странные побочные реакции. Было ощущение, что сознание меня вот-вот покинет, и даже страшно было передвигаться по палате. Странное было восприятие цвета, все вокруг как будто изменило свои оттенки и стало более скудной цветовой гаммы. Мне стало страшно, так как никто не предупредил о подобных спецэффектах. Впоследствии выяснилось, что это довольно типичная картина при подобном лечении.
Шли дни, недели. Многие, с кем я в последний раз госпитализировалась, уже ложились в отделение во второй и в третий раз, обо мне почти легенды складывали. Я шутила, что являюсь хранителем местных традиций. В конце концов человек ко всему привыкает и приспосабливается, главное, правильно воспринимать происходящие.
В какой-то момент я поняла, что уже долгое время лежу как овощ, нужно было что-то менять. Я придумала устраивать себе танцевальные пятиминутки. Звучит прекрасно, но в тот момент это было настоящим преодолением себя. Я включала на телевизоре музыкальный канал и пыталась, как могла, двигаться под музыку, при этом заставляя себя улыбаться. Даже не представляю, как это могло выглядеть со стороны, но мне было классно. С каждым разом голова кружилась все меньше, сил становилось больше, организм начал просыпаться.
К счастью, в лечении грибов наметилась положительная динамика, температура начала спадать, это уже было огромным облегчением. Общее состояние тоже улучшилось. Теперь нужно было только ждать. Ждать, пока температура совсем спадет, ждать, пока костный мозг заработает. Ждать, когда станет понятно, куда двигаться дальше.
Для начала ушла температура. Потом совсем немного, но показатели крови стали расти. И я уже порхала по больничным коридорам, возобновились посиделки с девчонками, и появилась надежда на скорую выписку.
Вы, наверное, думаете, что вот я побывала на дне и уже оттолкнулась, устремившись ввысь! Да, если бы я писала сказку, то это было бы именно так, но здесь речь идет о реалиях жизни.
Я сидела за столом и пила чай, когда в комнату вошла моя врач на пару со своей коллегой. Казалось, они были чем-то озабочены и вроде как не знали, с чего начать разговор. Затем одна из них осторожно заговорила, но ее вкрадчивый тон уже не предвещал ничего хорошего. Бывают ведь такие важные разговоры, после которых жизнь меняется раз и навсегда. Вот это был он, его величество такой разговор!
‒ Анюта, дело в том, что лечение зашло в тупик и мы уже не можем тебе ничем помочь, ‒ сказала моя врач, глядя мне прямо в глаза. ‒ Еще одну химию ты просто не переживешь, да и костный мозг не восстанавливается совсем.
И вот опять в висках застучало, как в день оглашения диагноза. Эти предательские слезы тоже тут как тут.
‒ Единственный шанс на спасение ‒ трансплантация костного мозга, ‒ как будто издалека прозвучал мой приговор.
Я смотрела на них и уже не понимала, что они говорят. Это и было мое дно, на которое я звонко приземлилась.
Что дальше?
Я сидела на больничной кровати и смотрела в окно на проплывающие облака. Как же прекрасна эта жизнь! Я должна сделать все возможное, чтобы не уйти из нее так рано. Да, мне страшно, да, я совершенно не понимаю, что делать, с чего начать. Но ведь главное, что это не конец, более того, возможно, это начало, начало чего-то нового! С такого ракурса моя ситуация выглядела весьма симпатично.
На этот раз я решила найти в Интернете информацию о том, что за процедура мне предстоит. То, что удалось найти, совсем не добавило оптимизма. Статьи пестрили пугающими подробностями о возможных осложнениях, приводилась какая-то недружелюбная статистика по выживаемости. Были и истории разных пациентов, которые прошли нелегкий путь трансплантации костного мозга, некоторые из них после пересадки попали в реанимацию, кто-то восстанавливался месяцами. Но ведь в самом начале лечения мне медсестра строго сказала не читать весь этот мусор. Зачем я соблазнилась? Совершенно точно, мне не стоило изучать статьи, которые я не способна критически оценить. Тут я приняла решение получать все интересующие меня сведения из компетентных источников, поэтому, дождавшись своего врача, обо всем подробно ее расспросила.
‒ Я что-то растерялась совсем, доктор! Где мне делать пересадку костного мозга?
‒ Искать медицинское учреждение, которое проведет пересадку, тебе придется самой. Есть два НИИ, которые этим занимаются, один находится в Москве, другой – в Санкт-Петербурге, и не факт еще, что хоть в один из них тебя возьмут. Времени на поиски и раздумье совсем нет, промедление может привести к рецидиву, что сильно усложнит лечение. Срочно записывайся на консультацию в оба института!
‒ А где лучше делают ‒ в Москве или в Питере?
‒ Аня, пойми, тебе нужно стучаться во все двери, тут уж выбирать не приходится!
‒ Я поняла. А кто будет моим донором?
‒ Самыми лучшими донорами считаются родные братья и сестры, если их нет, то ищут неродственных доноров в российском реестре, в некоторых случаях рассматривают совершеннолетних детей либо родителей. Так как у тебя есть родной брат, то он должен стать главным кандидатом на донорство.
‒ Но насколько я помню, у него некоторые проблемы со здоровьем, которые являются противопоказанием к донорству, – ответила я, опустив наполненные грустью глаза в пол.
‒ Тогда придется искать неродственного донора. Процесс это непростой, да и реестр доноров костного мозга в России очень маленький.
Доктор посмотрела на меня с состраданием и добавила:
‒ Да, понимаю, путь этот весьма тернист, но это путь ко спасению! А вот продолжать тебя химичить определенно дорога в никуда…
В голове крутилась куча мыслей. А что, если меня не возьмут на трансплантацию? Насколько хорошо у нас в стране выполняют эту непростую процедуру? Что меня ждет после пересадки? Все эти мысли совершенно не давали мне покоя. Семья была в такой же растерянности, как и я. Поэтому очень кстати в тот момент пришлось плечо подруги. Когда я поделилась с ней своими терзаниями, стало как-то легче, так как она довольно спокойный и рассудительный человек, который с холодной головой способен дать дельный совет. Это именно то, что мне было нужно. Почти сразу моей подруге в голову пришла идея. У нее в Израиле живет тетя, которая работает с благотворительными фондами, хорошо знает многих врачей и вообще обладает большим количеством информации о том, как иностранцам можно оформиться на лечение в израильских больницах. Плюс ко всему мой брат с недавних пор живет в Израиле, и это делало данную затею еще привлекательнее.
После нашего разговора она связалась с тетей, та обещала помочь. Внутренне я уже настроилась на перелет в другую страну, представляла, как тяжело будет разлучиться с близкими на неопределенный срок. Конечно, когда речь идет о спасении жизни, то все способы хороши и тут уже не до капризов.
Через несколько дней у меня было достаточно полное представление о том, что я могу сделать для того, чтобы пройти лечение в Израиле. Собственно говоря, было всего два способа. Первый ‒ полностью оплатить лечение, при этом можно было сделать все очень быстро и без проволочек. Когда я узнала стоимость лечения, то поняла, что даже если продам все, что имею, то не потяну. Второй способ – оформление второго гражданства, что в целом было возможно, так как в моем роду присутствовали еврейские корни. Такой вариант не требовал больших затрат, но был сильно затянут по времени и сопряжен со многими трудностями. Во-первых, нужно было собрать все необходимые документы, доказать свое отношение к еврейской нации, потом неизвестно, сколько ждать ‒ одобрят или нет. Во-вторых, при таком раскладе мне пришлось бы уволиться с работы, а это было непростым решением.
Тем временем со мной связались по электронной почте из НИИ в Санкт-Петербурге. Попросили скинуть им последнюю выписку для онлайн консультации. Заключение пришло уже на следующий день: профессор, который его написал, констатировал необходимость трансплантации костного мозга и выслал анкеты на проведение типирования. Типирование ‒ это анализ крови, при котором определяется совпадение генетических характеристик донора и реципиента. Без проведения такого исследования невозможно найти подходящего донора. Разобраться во всей этой истории было невероятно сложно, особенно после химиотерапии, когда мозг находится в заторможенном состоянии.
Что за анкеты? Как я могу пройти типирование в Санкт-Петербурге, когда нахожусь в московской больнице? Почему толком нет алгоритма, что делать в подобной ситуации? Подумала, что было бы не лишним сейчас обратиться к человеку, который подсказал бы, как действовать. Но где его найти? Похоже, надеяться тут можно только на себя.
После недолгих раздумий позвонила в НИИ и попросила телефон лаборатории. На удивление быстро дозвонилась.
‒ Подскажите, могу ли я как-то выслать вам пробирки?
‒ Да, конечно, присылайте!
‒ Как это сделать?
‒ Ну, вам виднее, ‒ услышала я возмущенный ответ на том конце провода.
Звоню мужу, передаю детали своего разговора с питерской лабораторией. Ему приходит в голову идея найти курьера для доставки пробирок. Оказалось, что есть компания, которая осуществляет доставку биоматериала как по Москве, так и в другие регионы. Договариваюсь со своим врачом, что медсестры соберут у меня необходимые для анализа пробирки, вызвала к тому времени курьера и отправила пробирки в Питер. По-моему, все очень просто и удобно, но, к сожалению, подсказать, как все лучше организовать, было совершенно некому.
Уже к вечеру пробирки были доставлены в лабораторию, и процесс типирования можно было считать запущенным. Как правило, анализ готовился около трех недель, и оставалось только ждать, когда все будет готово.
Мне разрешили дней десять побыть дома, пока анализы позволяют. За это время нужно было попытаться собрать все документы для оформления израильского гражданства, сходить на консультацию в московский НИИ и посетить Покровский монастырь, в котором находятся мощи Матроны Московской.
***
Я сидела на кровати в палате, сумки были собраны. За эти два с половиной месяца тысячу раз я представляла, как обнимаю своих любимых, как моя малышка бежит ко мне с еще не очень уверенным «Мамочка!», как старшие дети по-взрослому сдерживают слезы и просто замирают в моих объятиях. Эти минуты до встречи казались мне вечностью, но осталось совсем немного… Дверь открылась, и в миг я оказалась в теплых родных объятиях мужа, как маленькая девочка, которая давно не была дома. Ведь именно он ‒ самый близкий человек ‒ и есть мой дом. Хотелось остаться в этом моменте, ощущать каждой клеточкой своего естества того, кто давно является частью меня и без кого меня просто нет.
День был достаточно пасмурный, но мне казалось, что все наполнено непередаваемым очарованием. Мы ехали, и это было потрясающе! Само по себе движение уже представляло собой особую ценность. Я смотрела на проносящиеся мимо картинки обычной человеческой жизни. Я вглядывалась в лица людей, бегущих куда-то в московской суете, и думала: понимают ли эти люди, насколько они счастливы? Могут ли они осознать всю прелесть бытия?
Когда мы вошли домой, то моя маленькая «кнопочка» прибежала и обняла меня своими пухлыми ручками. Так было радостно и больно одновременно, что сдержать слезы было просто невозможно. Старшие дети жадно обнимали и смотрели на меня, словно вспоминая каждую черту лица. Они были совсем другие ‒ так рано повзрослевшие дети.
Все в доме было вроде по-прежнему, но как будто чего-то не хватало, атмосфера была другая, и я поняла, что здесь не хватало меня, не хватало мамы, жены, той самой хранительницы очага, которая заботится о том, чтобы все были счастливы.
***
Расслабляться было некогда, и главный вопрос, который меня сейчас волновал: где делать пересадку костного мозга? Это было важнейшее судьбоносное решение! Как не ошибиться? Да, всем известно, что в Израиле медицина на очень высоком уровне, но ведь большая часть израильских врачей из России. Если я буду лечиться в Москве, то семья будет рядом. В то же время в Израиле живет брат, все-таки не одна буду. Очень сложно было балансировать все время на этих качелях. Постоянно находились аргументы как за один, так и за другой вариант.
В любом случае документы нужно было собрать, ведь неизвестно, найдется ли для меня донор в России. В Израиле банк костного мозга гораздо шире, и есть доступ во все европейские базы. Брат тоже очень активно подключился, готовый помочь с установлением факта родства с еврейскими предками, так как сам не так давно собирал документы на гражданство.
У нас с мужем было абсолютно одинаковое чувство, что все получится, только мы оба не понимали, каким образом. Мы просто методично делали все от нас зависящее, и сам процесс немного успокаивал.
Настал день консультации в московском НИИ. Ехали туда с надеждой, что появится хоть какое-то понимание того, что делать дальше. Быстро оформившись в регистратуре, поднялись к кабинету, в котором должна была проходить консультация. Пришли раньше назначенного времени, поэтому присели в холле. Оглядевшись, я поняла, что все вокруг наполнено непередаваемой тоской. Вроде уже привыкла к обритым наголо людям и к больничной атмосфере в целом, но здесь было что-то еще, практически у всех было состояние какой-то обреченности. Я, конечно, за полгода пребывания в больнице видела разных пациентов, бывали и те, кто не мог смириться с диагнозом, но в этом месте была высокая концентрация человеческого горя. Очень много молодых, грустных и уставших девчонок и парней, так захотелось их поддержать, что даже забыла о своих проблемах.
Когда подошло время нашего приема, оказалось, что врача нет на месте. Даже через полчаса так никто и не пришел, очень было странно пойти на платный прием и сидеть ждать. Мало того, никто не сообщил, что врач задерживается или может вообще не прийти. Когда прошел час от назначенного времени, мы уже думали уходить, но тут к двери кабинета подошла совершенно невозмутимая врач, молча зашла внутрь, и через две минуты я услышала свою фамилию. Никаких извинений в связи с опозданием не последовало, но не это было сейчас главным.
Врач прочитала мою последнюю выписку, отложила ее в сторону и посмотрела на меня изучающим взглядом.
‒ Вы уже делали типирование?
‒ В Питер отправила пробирки, анализ пока не готов.
‒ В любом случае мы принимаем только типирование, сделанное у нас, и стоит оно достаточно дорого. У вас уже есть какое-то представление о процедуре трансплантации?
‒ Да, я изучила эту тему.
‒ Это хорошо. Хочу вас сразу предупредить, что к нам едут пациенты со всей России, соответственно, очередь огромная, и раньше, чем через полгода она до вас не дойдет. Конечно, решение об очередности принимает комиссия с учетом особенностей каждого конкретного случая, но все это очень сложно…
‒‒ Доктор, объясните мне, что нужно делать? Вы все ходите вокруг да около! Как мне действовать дальше?
Врач немного смутилась и в какой-то растерянности попросила следовать за ней. Мы шли по мрачным коридорам гемцентра, встречали все больше измученных и убитых горем людей. Наткнувшись по дороге на открытую дверь, я зачем-то в нее заглянула. Увиденное вызвало во мне отторжение. Это была ужасная процедурная комната с жуткими креслами для химиотерапии. Такие я видела в фильмах, и герои, которым довелось на них оказаться, по закону жанра обычно умирали, не дожив до финала. Меня просто затрясло, когда рассмотрела все подробно. Взгляд пациентов выстреливал в самое сердце, казалось, их уже ничем не спасти. Видеть это совсем не хотелось, но и отвести взор было очень сложно, так как картина завораживала своим безобразием.
Когда я пришла в себя, поняла, что врач заглянула в кабинет по соседству и позвала меня идти за ней.
В кабинете меня встретила женщина, которая представилась заведующей отделением. Врач передала ей в руки мои документы и вкратце описала ситуацию.
Заведующая посмотрела на меня и спросила, понимаю ли я, через что мне предстоит пройти. Ее вопрос сразу навел на мысль, что, видимо, не понимаю. Следом она очень обстоятельно начала рассказывать, сколько денег мне может понадобиться в процессе лечения: расходы на донора (особенно велики, если он из другого региона), дорогостоящие препараты. Сама процедура по квоте бесплатно, но квоту еще нужно получить, а еще нужно задуматься о сиделке, которая будет выхаживать после операции. Рассказала, что обычно все это делается через фонды, но искать их придется самим. Добавила перчинки, рассказав о тех осложнениях, которые бывают после пересадки, и завершила вишенкой на торте про огромную очередь, напомнив, что у меня просто нет на нее времени. Все это звучало как-то странно, было похоже, что меня просто отговаривают от трансплантации, как будто у меня был выбор.
Мне хотелось, что-то сказать, но я просто молчала, молчала и хлопала глазами. Было такое ощущение, что меня парализовало. Пытаясь осмыслить все услышанное, я встала и направилась к двери, собираясь бежать без оглядки из этого учреждения. Но вдруг заведующая неожиданно спросила:
‒ А вы москвичка?
Я кивнула в ответ.
‒ Ой, вы знаете, попробуйте съездить по этому адресу, ‒ она протянула мне бумажку, на которой были координаты одной известной московской больницы.
‒ Там открыли недавно отделение трансплантации костного мозга, может, вас без очереди возьмут.
Я поблагодарила и вышла из кабинета.
Возвращалась домой в очень подавленном настроении, вся эта атмосфера и отношение врачей… Перебирала в голове оставшиеся варианты и, честно говоря, уже склонялась к поездке в Израиль, так как решила, что в России, видимо, я никому не нужна.
С такими мыслями мы поехали на следующий день приложиться к мощам св. Матронушки в Покровский монастырь. Столько чудес в моей жизни произошло благодаря молитвенному заступничеству этой святой! Сейчас мне как никогда нужна была ее помощь, и я знала, что и на сей раз она меня не оставит.
Стоя на коленях, молила помочь мне в нелегком выборе и просила излечить от страшной болезни, говорила с Матронушкой как с живой. Ведь именно это она завещала нам, прихожанам, когда уходила в Царствие небесное.
Совсем скоро я неожиданно стала участницей очень интересного разговора с замечательной, по-житейски умной женщиной, которую знала очень давно и периодически прислушивалась к ее мнению. Сложных моментов в моей жизни было немало, и ей всегда удавалось как-то просто и в то же время мудро дать своевременный совет. Когда я изложила ей суть проблемы, то поразилась простоте ее суждений, но совершенно точно тут было, о чем задуматься. Одна важнейшая мысль заключалась в том, что нам, людям, сложно побороть свою гордыню и довериться Всевышнему, мы упорно хотим думать, что от нас что-то в этой жизни зависит, хотим руководить всеми процессами. «Нужно просто доверить себя в руки Господа, а он все управит!» ‒ сказала моя знакомая. Вторая мысль была проста до гениальности: «Господь с нами везде ‒ и в России, и в Израиле, совершенно нет разницы, где мы находимся, он всегда рядом».
Уже находясь под впечатлением от разговора, взялась за заполнение анкет на получение гражданства Израиля, остальные документы были практически готовы. Самое удивительное, крайне сложно продвигался этот процесс, постоянно что-то отвлекало ‒ то не могла найти какие-то сведения, то просто буквы расплывались перед глазами. Масла в огонь подлил разговор с одной знакомой, которая поведала о том, что им с мужем Израиль отказал в гражданстве по причине того, что они находятся в венчанном браке. Тут я, конечно, призадумалась. Во-первых, мы с мужем тоже венчались, и, по всей видимости, нас тоже ждал отказ со стороны посольства, но даже не это самое главное, ведь при желании подобную информацию можно скрыть. Вопрос заключался в другом: очевидно, для репатрианта важным условием являлась не только его принадлежность к еврейской нации, но и принятие им иудаизма как единственно возможной религии и отрицание всех других вероисповеданий. Для себя я твердо решила, что не смогу скрыть свое отношение к православию, даже если это будет необходимо сделать только на бумаге для достижения определенной цели.
Я сложила все документы в папку и убрала в дальний угол, поскольку поняла, что не готова принять на себя такой груз, с которым мне потом жить. Обмануть можно кого угодно, но только не себя.
Время неумолимо бежало, и нужно было что-то решать. В моих руках был еще один вариант, который следовало изучить.
Мы приехали в больницу, в которую нас направили из гемцентра, без предварительной записи, так как времени ждать свою очередь у меня не было, нужно было госпитализироваться, чтобы подливать донорскую кровь, без которой я, к сожалению, не могла долго обходиться.