В плену. И после. История одного эльфа

Глава 5

«Смотри-ка, старается».

Дрожащими пальцами Фай достал из потайного ящика в шкафу бутылку с прозрачной жидкостью – русалочьим вином, налил его в стакан, частично расплескав на столешницу, и осушил этот стакан залпом, чтобы унять звучащий в голове глумливый гогот.

«Конечно, старается. Он же не хочет, чтобы его смазливую мордашку порезали ножом».

«А может, ему просто нравится. А, красавчик? Тебе нравится?»

Руки тряслись. Горькое пойло текло мимо рта – по уголкам губ, по подбородку – и капало на грудь, оставляя влажные пятна на застегнутой по горло тунике.

– Не было, ничего этого не было. Это было не со мной.

Фай снова потянулся к бутылке. Спиртное эльфы употребляли несколько раз в год – по религиозным праздникам и не больше одной маленькой рюмки за вечер. Фай же сейчас пил из стакана для воды. Сорокоградусную настойку, которую продававшие ее русалки отчего-то называли вином, хотя виноградом там и не пахло.

Как бы ему хотелось стереть себе память. Иногда – до такой степени, что ради этого Фай готов был размозжить череп о стену. Чтобы не думать. Не вспоминать. Не слышать в голове тот омерзительный смех, грязные, пошлые фразы.

Красавчик. Они называли его красавчиком. Когда наматывали на кулак его длинные, растрепавшиеся волосы. Когда опрокидывали на спину, чтобы оседлать бедра. Когда ставили на колени.

Они все называли его красавчиком.

Один за другим Фай осушил два стакана русалочьего вина, самого крепкого в Троелевстве, и почувствовал себя пьяным. Прежде он не пил так много, но сегодняшняя встреча расковыряла в душе едва зажившую рану.

Колени обмякли, перед глазами поплыло, и тугой узел в груди наконец разжался.

Красавчик.

Трус.

Шлюха.

Фай боялся боли. Боялся того, что с ним могли сделать в случае неповиновения. Боялся умереть, стать калекой, лишиться своей привлекательной внешности. И да, он старался. Старался, черт возьми! И ненавидел себя за это! Особенно сейчас, когда страх перед увечьями поблек, а залатать растоптанную гордость не получалось.

«Молодец, вот так».

«Я сделаю все, что хотите, только не бейте. Уберите нож от моего горла. Не надо резать мое лицо. Я буду послушным, только вы аккуратно, ладно?»

Мерзко. Невыносимо. Как вырвать это из своей памяти? Как себя простить?

Но ведь храбрец Эвер тоже под конец сдался. Если давить слишком долго, сломать можно любого.

У каждого свои страхи и свой предел прочности.

Думая об этом – о том, что даже Эвер оказался не железным, – Фай испытывал облегчение.

Со стыдом он вспоминал, как снова и снова с фанатичным упорством говорил Эверу гадости, обвинял в недостойном поведении, когда тот спутался с Чудовищем из Сумрака и начал позволять ей всякие непотребства: целовался и обнимался до брака, разрешал себя трогать, прикасался в ответ.

Фай знал, что заставляло его тогда сыпать упреками в сторону распустившегося товарища. Боль. Невыносимая душевная боль. Обвиняя Эвера в разврате, он пытался возвыситься в собственных глазах, доказать самому себе, что после насилия, всех этих «Я сделаю, что хотите, только не бейте», «Молодец, стараешься», он по-прежнему достойный, порядочный член эльфийского общества, а не какая-то шлюха.

За свое морализаторство Фаю было стыдно. Сейчас. Тогда – нет. Тогда ему до безумия, до смерти, до горячих слез из глаз надо было как-то убедить себя в том, что он не последнее ничтожество.

В окно постучали, и стакан выпал из дрожащих рук Фая, с грохотом усеяв пол гостиной осколками. На карнизе за стеклом сидел знакомый белоснежный голубь. К его лапке была привязана записка.

Сердце подскочило в груди и заколотилось как бешенное. Эллианна! Эллианна отправила ему послание!

Осколки разбитого стакана захрустели под ногами. В два шага Фай пересек комнату и распахнул окно.

* * *

Письмо Эллианны было пронизано нежностью, любовью и искренним беспокойством за жениха, так что про́пасть, разверзшаяся под ногами Фая, начала постепенно сужаться. Прочитав послание трижды, он почувствовал, что снова может дышать и твердо стоять на земле, и с благодарным вздохом прижал записку к груди.

Эллианна, его милая Эллианна. Зря он в ней сомневался.

Во время помолвки Фай поступил некрасиво – сбежал, ничего не объяснив, но она не обиделась, как сделала бы на ее месте любая уважающая себя эльфийка, не отвернулась от жениха в оскорбленном молчании – написала Фаю письмо, в котором попыталась выяснить причину его странного поведения. Чуткая, добрая Эллианна догадалась: что-то случилось и любимый нуждается в ее поддержке.

Более того, она предложила Фаю встречу. Подумать только, встречу! Гордые, боявшиеся общественного осуждения эльфийки старались не оставаться с мужчинами наедине – даже с собственными женихами, а Эллианна готова была рискнуть репутацией ради откровенного разговора. Разговора, который не предназначен для чужих ушей. Понимала: не будет Фай изливать душу при посторонних или в голубиной переписке.

Пьяный дурман рассеялся. Светлый образ Эллианны прогнал прочь призраков прошлого, и комната будто наполнилась солнечным сиянием.

«Я расскажу ей все», – решил Фай и кивнул сам себе, а затем принялся собирать с пола осколки.

Любимая его поймет, примет. Как же мерзко с его стороны было пытаться утаить от нее правду! Семейная жизнь не должна начинаться с обмана.

* * *

Было около десяти вечера, когда Фай надел свой лучший костюм и особым образом уложил волосы, чтобы выглядеть привлекательнее. Город за окном уже погрузился во мрак. Далекие дома, разбросанные между деревьями, напоминали огоньки в темноте. Эльфы зажигали в комнатах свет. По краям дорожек мерцали подвешенные к древесным сучьям фонари, и с каждой минутой улицы становились все более пустынными – отличное время для тайной встречи.

Фай нервничал. Сколько бы он ни вытирал ладони платком, руки оставались неприятно влажными. На лбу то и дело проступала испарина. Фай постоянно тянулся ослабить ворот туники, пока не обнаружил, что неприлично оголил горло, а воздуха все равно не хватает. Не получалось дышать полной грудью.

Насыщенный событиями день казался бесконечным. С того момента, как Фай проснулся в своей постели от кошмара, прошло меньше суток, а по ощущениям – неделя. И усталость накопилась соответствующая. Вымотанный, весь на нервах, Фай едва держался на ногах, но надеялся, что сегодняшняя встреча принесет ему облегчение.

Идя по дороге к лесу, он то и дело тревожно оглядывался, хотя ничего предосудительного в ночных прогулках эльфы не видели, пусть и предпочитали с наступлением темноты закрываться в своих домах. Но Фай ведь не просто гулял. Он шел к любимой, которая, если верить письму, ждала его в половине одиннадцатого возле старого, заброшенного храма Свергнутой богини.

Всю дорогу Фай мысленно прокручивал заготовленную речь, думал, как признается невесте в своем позоре, но стоило заметить рядом с развалинами храма знакомую тонкую фигуру, и все слова вылетели у него из головы. Он растерялся, онемел, подавился воздухом и закашлялся. В ночной тишине пустынного леса звук кашля получился слишком громким, пугающим, и одинокая фигура в тени деревьев вздрогнула, заозиравшись.

На Эллианне было черное платье и мантия с капюшоном, под которым она прятала свои приметные золотистые волосы. Стоял разгар лета, но Эллианна дрожала. Впрочем, то, вероятно, была дрожь волнения, а не холода.

Фай вдруг подумал о том, что они впервые видятся наедине, и обстановка показалась ему невероятно интимной. Вдвоем, в темноте ночи, спрятанные от строгих, осуждающих взглядов. Он понял, насколько Эллианна рисковала, предлагая эту встречу, и восхитился ее храбростью. Его переполнили благодарность и любовь, нежность и отчаянное желание быть откровенным.

Он решил, что если расскажет Эллианне правду, то его раны начнут наконец затягиваться. Тогда, в плену, невеста стала его маяком во мраке, и сейчас Фай тоже видел в ней свое спасение. Как же он устал держать все в себе, нести этот неподъемный груз в одиночку.

– Эллианна. – Фай шагнул вперед, навстречу любимой.

Каждый звук в лесном безмолвии казался оглушительным – имя, произнесенное вслух, шелест травы под ногами, треск сухих веток, ломающихся под подошвами туфель.

Где-то в темноте ухнул филин. Эллианна вздрогнула и снова огляделась вокруг. Боялась наткнуться на невольного свидетеля, но все равно пришла увидеться с Фаем, а значит, любила, значит, он мог ей доверять.

Какое облегчение! Внезапно Фай осознал, что остро нуждается в том, чтобы излить кому-либо душу. Что слова, полные горечи и боли, так и рвутся наружу неудержимым потоком. Что он больше не в силах хранить свою тайну и что признаться будет легко, ибо признание уже вертится на кончике языка.

Возьми часть моей боли, умоляю. Один я не справлюсь, не удержу на плечах такую тяжесть.

– Что случилось? – зашептала Эллианна, подходя к жениху, впрочем, не слишком близко, сохраняя между ними дистанцию, которую требовали рамки приличия. – Тогда, у нас дома, ты выглядел бледным и нездоровым. В этом дело? Ты ушел так поспешно, потому что почувствовал себя плохо?

– Да, Эллианна, да. Я чувствую себя плохо, очень плохо.

Никогда прежде они не говорили столь откровенно. На лице Эллианны лежали кружевные тени от веток деревьев, в глазах читалось неподдельное волнение. Поколебавшись, любимая протянула руку и нежно сжала его ладонь – вольность, на которую до свадьбы не решилась бы ни одна эльфийка.

– Я знаю, что ты был в плену. Тебя ранили? Ты подорвал там здоровье? Скажи мне. Обещаю, мы со всем справимся. Вместе.

Вместе…

Горячие слезы собрались в уголках его глаз. Это были именно те слова, которых он ждал и на которые надеялся.

Вместе.

Глубоко вздохнув, Фай рассказал ей все. Даже то, что не собирался. С трудом сдерживая рыдания, он говорил и говорил, и никак не мог заставить себя замолчать.

Глава 6

Когда поток слов, рвущийся из его рта, иссяк, Фай замер и в испуге уставился на невесту.

О, богиня, что он натворил! Зачем обрушил всю уродливую правду о себе на голову чистой, невинной девушки?

На него будто нашло затмение. Он словно выпал из реальности, временно потеряв рассудок, но вот сознание прояснилось, и от содеянного Фая охватил ужас.

И с каждой секундой этот ужас усиливался, ибо Эллианна, замершая напротив него, молчала. Ее голубые глаза были распахнуты, нежные розовые губы – приоткрыты. Свет луны пробивался сквозь кроны деревьев и падал на ее лицо, пылающее краской смущения. После откровений жениха Эллианна стояла вся красная. И молчала. Молчала! Смотрела на Фая в шоке и не произносила ни слова.

Никогда еще тишина не казалась ему такой тяжелой, действующей на нервы. Она убивала, сводила с ума – настоящая пытка! Секундное облегчение, которое Фай испытал, излив душу, сменилось сожалениями. Он вспомнил, какими стыдными, омерзительными подробностями делился во время своего безумного приступа откровенности, и стал не менее красным, чем Эллианна.

– Скажи что-нибудь, – хрипло попросил он, поняв, что не выдержит больше ни секунды молчания.

Его невеста шумно сглотнула и… сделала два шага назад.

– Я… – Эллианна загребла пальцами ткань мантии на груди и сжала в кулаке. – Я думала, – она снова попятилась, – думала, что тебя… пытали. Что у тебя под одеждой страшные шрамы, магические ожоги. Что ты их стесняешься и поэтому… – Не договорив, она опустила взгляд.

После плена у Фая на теле действительно остались шрамы, но это было мелочью по сравнению с кровоточащими ранами в душе. О своих изъянах он даже не думал, только изредка удивлялся, что усиленная эльфийская регенерация с ними не справилась. Да и немного у Фая их было, этих шрамов. Он ведь… старался.

Тишина снова разверзлась между ним и Эллианной, как пропасть. Невыносимая, давящая. Последними словами Фай ругал себя за несдержанность. Не надо было ничего говорить! Но ведь она сама попросила. Сказала: «Вместе. Мы справимся со всем вместе».

– Эллианна, – Фай потянулся к любимой, но та отшатнулась от него с такой поспешностью, что наступила на подол платья и едва не упала. Во взгляде, брошенном на его руку, Фаю почудилась брезгливость. Эллианна словно боялась, что своим прикосновением он ее запачкает.

Ошибся! О Светлоликая, он ошибся! Ни одна эльфийка, какой бы доброй и сострадательной ни была, не примет оскверненного мужчину. Все, что Фай так опрометчиво вывалил на невесту, оказалось для нее слишком.

– Теперь я тебе противен? – Вопрос вырвался прежде, чем Фай успел прикусить язык. Он не хотел знать правду. Был не уверен, что сможет ее вынести.

– Я… – Эллианна подняла голову, и, к своему облегчению, в ее глазах Фай не заметил ни презрения, ни упрека. – Не знаю, что и думать. Я не ожидала… такого. Мысли разбегаются. Все это надо… переварить.

– Но ты не отказываешься от меня? Не осуждаешь? Не считаешь, что после всего случившегося мое место в Кипящем болоте?

– Нет! Конечно же, нет! – замотала головой Эллианна, но, когда Фай снова попытался к ней приблизиться, отступила назад, в тень храмовых развалин.

– Я решил, что ты должна знать, с кем собираешься связать судьбу. С моей стороны утаить правду было бы подло. – Фай жадно всматривался в лицо невесты – искал и боялся найти в ее глазах отвращение, но видел только растерянность и шок. Эллианна казалась ошеломленной. Любая на ее месте от таких признаний впала бы в ступор. Главное, она не сыпала обвинениями, не смотрела на Фая, как на гадкое насекомое, и не кричала, чтобы он, грязный и испорченный, больше не смел к ней приближаться.

«Ей просто нужно время, чтобы все осмыслить, оправиться от потрясения», – успокоил себя Фай, решив, что тот брезгливый взгляд, брошенный на его протянутую руку, ему почудился.

– Я могу прийти к твоему отцу с лентой? – спросил он, зная, что торопится, но не в силах ничего с собой поделать. Ему отчаянно надо было убедиться в том, что прошлое не встало между ним и Эллианой стеной. Убедиться в этом прямо сейчас, пока ожидание и неизвестность не свели его с ума.

– С лентой? – нахмурилась Эллианна, а потом, видимо, поняла, что Фай имеет в виду официальную помолвку, и выражение ее лица стало затравленным. – Д-да, н-наверное.

– Завтра?

– Н-не знаю, м-может.

– Вечером или утром?

– Потом. Потом договоримся.

Она нервно запахнула на груди мантию, и тут лесную тишину нарушил треск сломавшейся ветки. Резкий, пронзительный звук донесся из мрака за стволами деревьев.

– Что это? – испуганно дернулась Эллианна и развернулась в ту сторону, откуда раздался шум. – Мне надо идти. Никто не должен видеть нас вместе. Прости, я пойду. – И бросив на Фая последний короткий взгляд, она быстро зашагала по тропинке, уводящей ее от жениха все дальше и дальше.

Сначала за деревьями исчезла ее хрупкая фигура в широкой мантии, надетой, чтобы скрыть личность, затем растаял цокот каблучков по камням дорожки, и Фай остался в одиночестве и тишине. Опустошенный своей исповедью, он все пытался понять, обнадежила его встреча с любимой или разочаровала. В конце концов он смог убедить себя в том, что между ним и Эллианной ничего не изменилось. Он отчаянно хотел в это верить. И поверил. А возвращаясь домой, даже ощутил секундную вспышку радости – возможно, в нем заговорил выпитый накануне стакан русалочьего вина.

Именно в этот момент на выходе из леса Фай случайно – случайно ли? – столкнулся с Грид.

Она спрыгнула на обочину тропинки откуда-то сверху, из тени разлапистой кроны галийского дерева, и пошла по дороге рядом с Фаем как ни в чем не бывало. Словно считала это в порядке вещей – внезапно выныривать из мрака, пугая случайных прохожих до смерти.

К своему стыду, от неожиданности Фай едва не заверещал, будто нежная, охваченная страхом девица, но вовремя стиснул зубы. Грид буквальным образом свалилась на него с неба, и ошарашенный ее появлением Фай остановился посреди тропинки как вкопанный.

– Ты что, следишь за мной? – разозлился он, а потом задохнулся от ужаса, ибо вспомнил хруст сломанной ветки, прервавший их разговор с Эллианной у развалин храма.

Что, если Грид и правда следила за ним, бесшумно передвигаясь по сучьям деревьев? Что, если она подслушала его скандальное признание?

Вспыхнув от унижения, Фай внимательно всмотрелся в лицо дикарки – что ей известно? – но Грид выглядела такой же беззаботной, как и утром. Она широко зевнула, в последнюю секунду прикрыв рукой рот, и в целом казалась сонной и потрепанной, словно ночевала на дереве. В ее коротких волосах запутались листья. Косая челка алого цвета стояла торчком. Грид безуспешно старалась придать ей нормальный вид, даже поплевала на ладонь в попытке пригладить.

Нет, дикарка ничего не видела и не слышала, иначе вела бы себя по-другому.

– Не слежу я за тобой, расслабься. – Грид размяла шею, позволив окружающим насладиться хрустом ее позвонков. – Просто отдыхала, а ты разбудил меня своим оглушительным топотом.

– Отдыхала? На дереве?

– А что тут удивительного? – сверкнула она необычными желтыми глазами. – Мы, оборотни, тянемся к природе.

Фай настороженно прищурился и снова вгляделся в ее лицо, считывая эмоции. Знает? Не знает? Слышала? Не слышала? В ответ Грид удивленно вскинула брови.

– Ты чегой-то так на меня смотришь? Будто хочешь взять в руки нож и покопаться в моих внутренностях.

Убедившись, что его опасения напрасны, Фай вздохнул с облегчением и двинулся в сторону аккуратных домиков с горящими окнами.

– Спокойной ночи, – бросил он оставшейся позади Грид. Не пожелание – намек.

Намеков, как выяснилось, назойливая дикарка не понимала, ибо увязалась за ним.

– Слушай, – протянула она, пристроившись рядом с Фаем и раздражая его своей близостью. – Я хотела извиниться. Ну, за красавчика.

Услышав ненавистное слово, Фай поморщился. Он шел все быстрее, ускорял и ускорял шаг в попытке оторваться от преследовательницы, но та была до жути настойчивой.

– В общем, ты это, прости меня за то, что я назвала тебя красавчиком. Ты не красавчик, честно. Вот совсем нет. Ни капли. Вообще урод. Так лучше? Я просто запуталась в ваших эльфийских традициях. Быть симпатичным плохо? Я слышала в племени оборотней-козлов культ уродства. У вас так же? Вы как оборотни-козлы?

От тарахтения Грид у Фая разболелась голова. Он наконец добрался до своего дома и остановился рядом с крыльцом, как бы давая понять, что ведьме-прилипале пора отправляться восвояси.

Но проклятая дикарка продолжала самозабвенно болтать:

– У нас, например, ценится красота, потому что красивых людей немного. А у вас, наверное, наоборот, чем страшнее, тем лучше? О, это твой дом? Пригласишь меня к себе?

То, что во время общения с Грид у Фая начинался нервный тик, похоже, стало традицией.

– Ты знаешь, который сейчас час? – процедил эльф. – Что за женщина напрашивается в гости к мужчине ночью?

– Ты просто так уродлив, что я не могу устоять, – шепнула Грид с придыханием, явно перепутав Фая с оборотнем-козлом и пытаясь сделать ему комплимент.

Веко задергалось с такой силой, что Фай неосознанно накрыл глаз ладонью.

Грид его бесила. Грубая, вульгарная, она была не чета его нежной, утонченной невесте, знающей все о хороших манерах. Милая, заботливая Эллианна приняла Фая со всеми недостатками и постыдным прошлым, а он сейчас компрометировал себя тем, что разговаривал с посторонней девицей. Поздней ночью. Наедине. Кто угодно мог увидеть их из окна соседнего дома и пустить сплетню.

– Послушай, – Фай решил быть резким и не щадить чужих чувств. – Ты мне не нравишься. Абсолютно. Я не нахожу тебя привлекательной. Совсем.

– Ой, да брось. – К его удивлению, Грид не выглядела обиженной. – Здесь просто плохое освещение. Ты посмотри на меня при дневном свете, а лучше – в полумраке спальни. Если я разденусь, ты онемеешь от восхищения. Зуб даю.

У Фая запылало лицо. Как можно говорить такие вещи мужчине? Они ведь даже не помолвлены.

– Знаешь, я рада, что мы встретились, – продолжила Грид, не замечая его возмущения. – Час назад мне пришло письмо от эйхарри. Через несколько дней я уезжаю и подумала… Может, ты захочешь провести ночь вместе? Обещаю, что никому не скажу. Никто не узнает. Это останется нашей тайной.

Тайной…

У Фая уже была одна тайна.

Он закрыл глаза и медленно выдохнул, пытаясь унять поднявшийся в груди гнев. Почему все эти развратные дикарки стремятся затащить его в койку? Именно его! Медом он что ли намазан?

– Уйди, просто уйди, – прошипел он сквозь стиснутые зубы.

Вы только представьте! Предложила ему переспать! Собиралась провести с ним ночь, а потом уехать, словно он был шлюхой на один раз! Хотела использовать и выкинуть, как все те омерзительные гоблинши, что его насиловали.

– Хватит меня преследовать. У меня есть невеста. Красивая, добрая, светлая. Ты ей в подметки не годишься. Оставь меня в покое. – Возмущенный до глубины души, Фай сердито поднялся по ступенькам крыльца и захлопнул за собой дверь.