Loe raamatut: «Чёрный зайчик»

Часть первая
1.

Всегда у бабушки Амгуль было светло и приятно в гостях.

Придешь так и уткнешься в ее передник лицом. А под ним мягкий живот, мерно движущийся в такт дыханию, согревает. Руки и одежда пахнут ичивоками¹ с мясом и капустой. Отведешь лицо наружу, и останется на носу и щеках немножко муки. Сдуешь ее, и в носу так приятно и щекотно.

Казалось, пожилая, но крепкая женщина всегда незримо присутствует рядом. И стоит только окликнуть ее, как сразу услышишь рядом:

– Что тебе, миланя? – вообще по-русски она всегда говорила с трудом, зато на родном – так заливисто и красиво. Слушаешь порой – как музыку.

Мама говорила с акцентом всегда исключительно на русском и только с бабушкой по-своему. Ей всегда хотелось расти и учиться. И называла она себя чаще Валентиной и почти никогда Жулпан.

Для общения с внучкой приходилось потрудиться: иногда даже подбирать слова, хотя и редко. Маша совсем не знала родного языка. Пару слов, может быть, да и все.

Дома в Синегорске обычно все подчинялось расписанию и последовательности уклада. Сначала делали одно, потом – другое. Результат предыдущего действия создавал основу для следующего. Рациональность и точность соблюдались, насколько возможно. Конечно, случались и душевные моменты, но редко, и воспринимались как награда за прилежное исполнение распорядка.

Была ли Валентина бездушной и «механизированной»? Разумеется, нет. Просто амбиции и профессиональная честь накладывали отпечаток. Преподавать горное дело в техникуме было мечтой и большим достижением. А уж достигать признания лучшего педагога – прежде всего у курсантов и коллег, разумеется, – десять лет подряд практически подвиг. Поэтому вся жизнь была подчинена дисциплине и самодисциплине и большая часть сил – служению. Служению науке и выращиванию грамотных, разносторонне развитых молодых специалистов.

А у ее матери в деревне все, казалось, текло самотеком и без списков дел. Амгуль как-то сама вставала утром, как-то вела хозяйство, как-то готовила вкусную еду и всегда была в шаге. Реже в двух. И все это с доброй улыбкой, ласковым словом, с прикосновениями, теплыми и мягкими ладошками. Еще бабушка почти постоянно шептала себе под нос что-то, понятное только ей, сопровождая этим разные свои действия. Это шептание убаюкивало и вызывало в юной впечатлительной фантазии всякие сказочные образы.

****

Один раз из Режинбая приехали покупатели за палтушей². Это был самый пугающий день для Маши.

Коровью тушу разделили на части. Получились отдельно грудина, ноги, спина и все остальное. Разделанную тушу положили на ледник в яме.

К утру приехали гости. С этого момента бабушка как будто забыла о внучке.

Сначала приезжие долго приветствовали хозяев поклонами и разными словами. Потом они вместе пели песни с грустными мотивами. Затем все вместе мыли руки, кланялись и опять говорили что-то, как казалось, в рифму.

Следом все вместе с песней, уже более подвижной и веселой, накрывали на стол. Гости ставили свое угощение, хозяева – свое.

Застолье длилось как будто несколько дней. Все громко разговаривали. Опять пели. Кушали и снова пели.

Все это время маленькой испуганной девочки словно не существовало ни для приезжих, ни для родных.

Окончилось действо совершенно неожиданно в ранних вечерних сумерках. Приезжие просто встали из-за стола, поклонились хозяевам и вышли со двора. Мясо, закутанное в плотную тряпку, им подали из скотской калитки. Они сели в молчании в автомобиль и уехали в темноту.

Маша долго ожидала внимания от старшей родственницы, но понапрасну. Когда ждать надоело, девочка ушла на свое спальное место и просто свалилась на него без сил.

Утром оказалось, что ночью ее кто-то раздел и накрыл одеялом. Бабушку как подменили. Она снова стала улыбчивой, заботливой и ласковой. Не сумев понять, переосмыслить и принять вчерашнее, психика ребенка вытеснила пугающие события из своей памяти долой.

2.

«Все течет, все меняется, и только в Банкашах ветер носит тоску по степи» – говорят люди в Режинбае. Им ли в райцентре не знать? Ведь больше половины из них переехало из окрестных деревень, и кто его знает, сколько из самих Банкашей.

Молодому пастуху заняться есть чем круглый год. В сезон паси стадо, считай овец, стриги шерсть, убирай загон, чини забор. Паши от рассвета до заката.

Вечером можно посидеть на завалинке с друзьями или поваляться на сеновале. Если повезет, и со щекастой селянкой, вечно хохочущей по поводу и без, пышущей здоровьем и энергией, с крепкими белыми ногами под простой хэбэшной юбкой да в резиновых сапогах на три размера больше нужного.

Можно поковырять машину, купленную у деда в соседней деревне. Предмет гордости хозяина и зависти приятелей.

Пацаны же все на моциках катаются. Кому-то брат оставил коня, пока служил в армии, а по возвращении обженился и забыл о железном коне. Кто-то сам купил у соседей. Кому-то батя вручил за заслуги в учебе или примерную работу по хозяйству и в поле.

Ну а тут тачка! Старенькая семерка синего цвета в самом лучшем состоянии, какое только можно представить на деревенской базе при почти ежедневной работе по хозяйским нуждам.

Новый владелец распоряжается аппаратом еще бережнее. Поездки – только по особенным делам. Приятелям, просящим порулить, сразу отказ. Пьяных и с папиросою – на пушечный выстрел. Девицам только трудно отказать… Хотя зачем тебе авто, если ты их не катаешь? Видимо, не к чему…

И в плане обслуги – с любовью и вниманием. Масло всегда лучшее. В нужное время замена. Бензик приличной марки. Все резиночки, железячки, пластиковые штучки поменяны. Салон чистый. Торпедо без единой пылинки.

****

Орсед примчался на своем древнем ижаке и так резко попытался развернуться перед двором Албая, что не удержал моцик да полетел на грунтовку, подняв густые клубы пыли.

Хозяин, увидевший всю произошедшую акробатику, сощурил глаза усмешливо, но лицом остался спокоен.

– Дарова, браатан! – пыльный друг протянул неотряхнутую лапу.

– Дарова.

– Там… Это… – от избытка чувств слова покинули мотоциклиста на некоторое время.

– Где «там»? Что «это»? – пастух в принципе отличался флегматичным характером, но на фоне взволнованного приятеля казался просто гранитной скалой.

– Свадьба у Мархановых!

– Знаю. Мы в одной деревне живем! – сказал теперь с легкой усмешкой.

– У, дурак! К ним гости приехали!

– На свадьбу всегда гости приезжают. Ты сам дурак-на!

– Да не о том я! Там девки из Усть-Бы!!! От!

– Теперь понимаю. Мне-то что до того?

– Не знай. Поедем на тачке… Туды…

Автолюбитель быстро смекнул выгоду самопрезентации перед столичными барышнями на блестящей семерке. Ход, конечно, понятный, и мысль хорошая. Каков братан догада!

Искусно имитируя задумчивость, Албай повернулся и пошел к воротам. Отворил створку. Вошел во двор. Оставил ее открытой. Пошел вглубь, бормоча под нос.

Орсед остался снаружи – переминаться от избытка эмоций и нетерпения с ноги на ногу.

Потом сообразил пойти за хозяином внутрь.

– Поедем, – сказал владелец шикарного транспорта, не оборачиваясь, когда товарищ чуть было не воткнулся ему в спину носом. – Толька ты омоесся да переоденисся!!!

****

Забавно выглядел пассажир, подъехавший к короткой веренице украшенных по-свадебному автомобилей. Пиджак на размер больше, острый ворот так же слишком свободной бежевой рубахи и бесформенная матерчатая кепка.

Водитель выглядел похоже, но одежда была, как казалось, по размеру.

Тачку аккуратно припарковали и вышли наружу.

Отдельно от толпы, поздравляющей молодоженов, хотя и довольно близко к ней, стояла группка местной молодежи. Среди них были заметны пара-тройка приезжих. Они были просто одеты иначе и бросались в глаза.

Кто-то из толпы приметил приехавших и начал махать им руками. Вскоре все парни и девушки переключили внимание на крутых ребят рядом с машиной. Они в свою очередь еще постояли в нерешительности и отправились в направлении их зовущих земляков.

****

Она была как с другой планеты.

Распущенные светлые волосы соломенного оттенка, сквозь которые пробивались лучи яркого солнца и только усиливали эффект. Хрупкая, с ослепительно белой кожей. Ему всего лишь до плеча ростом. Светлые глаза и неописуемой изящности лицо.

Она подошла с лучезарной улыбкой и, протянув ему руку, неземным голосом сказала:

– Привет! Меня Аня зовут. А как вас?

Молодой пастух опешил. На несколько мгновений он потерял дар речи.

И обрел его от тычка приятеля в спину:

– Я Албай. А это мой друг Орсед.

– Как замечательно. А вы родственник жениха или невесты?

Парни переглянулись.

– Я просто меснай. А вот он… – и ткнул в неловкого мотоциклиста пальцем.

– Да, – отозвался в свою очередь он. – Я в братовьях двоюродных с женихом.

Анна искристо засмеялась.

– Как вы интересно говорите! Всегда так?

– Наверное, – ответил смущенный Албай.

Она так легко, открыто, наивно и совершенно без какой-либо насмешки поинтересовалась, что это было скорее приятно или забавно, чем обидно. При мысли об этом парень слегка смутился, но вида не подал.

Еще долго они непринужденно болтали. Она делилась какими-то впечатлениями с дороги, от их деревни и своей жизни в столице республики. Албай слушал с открытым ртом и время от времени добавлял слово-другое от себя. В основном, разумеется, слушал.

Весь остаток дня и весь вечер он по пятам следовал за ней, позабыв обо всем на свете. И уже в сумерках, когда проводил девушку до ворот у дома, приютившего гостей на время торжеств, он ушел к себе домой пешком. Даже не вспомнив о машине.

Наутро Орсед стучал в створку ворот своего друга.

Заспанный хозяин выглянул в окошко. Задумчиво посмотрел на раннего визитера и вышел наружу.

– Ты чего?

– Это ты чего? Ушел вчера с этой. И на машине не покатал.

Автовладелец внезапно вспомнил об оставленной вчера у чужого двора тачке и метнулся было за ней, но сразу вспомнил о ключах. Вернулся. Взял. И бегом помчался за своей ласточкой.

Друг остался стоять в недоумении у открытых ворот.

****

Три недели – это целая жизнь для одних и короткий миг для других.

Парень просто прилип к юной столичной красотке. Всюду ходил с ней. Таскал ей разные подарочки. Оказывал другие знаки внимания. Все это было очень деликатно – даже без намека на что-нибудь, способное оскорбить ее светлый образ.

А она и не возражала. С радостью принимала его ухаживания и продолжала общаться как с хорошим старым другом.

Он забавлял ее своей простотой и детской наивностью в разных вещах. Порой удивлял рассказами о диких зверях, живущих рядом с горами, где он водил подчас свое стадо.

В это время он будто переключился в какое-то трансовое состояние.

Стал мало есть. Позабыл о делах и заботах, забросил овец. И даже машина пылью покрылась во дворе.

Ровно через двадцать один день все подошло к концу.

Аня попрощалась с новым, как ей казалось, другом и, хлопнув дверцей машины, умчалась в столичную даль.

Албай остался один. Подавленный и опустошенный.

Как будто выключился свет. Как будто исчезли вкусы и запахи. Как будто в одно мгновение закончилась жизнь.

Потерянный и разбитый горем, он бродил по деревне из края в край. Иногда выходил в степь и шарахался там, пялясь опустошенными глазами вдаль.

Жители села с испугом обходили его, если встречали случайно. Ходили слухи о злом духе, вселившемся в молодого пастуха и поработившем его.

На все вопросы о нем его близкие отмахивались и сохраняли молчание, не поддерживая ни одну из озвучиваемых версий о состоянии страдающего юноши. Сам же он не мог ни с кем внятно общаться и заниматься осмысленной деятельностью.

Отец с младшим братом взяли на себя обязанности «заболевшего» – так между собой родственники стали называть парня.

По мнению деда, в чем его поддержал и отец, через неделю-другую перебесится. Забудет и станет как прежде.

Прошло два месяца. Албай начал подавать признаки сознания, общаться с близкими, есть и ложиться спать дома. Но ситуация ухудшилась.

Раздражительный и нервный, он отказывался заниматься заготовками на зиму. Пасти стадо почти перестал. Скандалил по каждому поводу и пытался доказать старшим, что живут они неправильно и во всем неправы.

Родственники в основном мужского пола по возможности избегали прямых конфликтов с потерявшим адекватность, но женщины собачились почем зря, осложняя и так плачевную ситуацию.

Так тянулось еще месяц. Потом деды сговорились и решили всем собраться, надоумить юношу и поставить на место окончательно.

В самом большом доме расставили лавки вдоль стен. Рассадили всех родственников. Женскую часть разбавили крепкими инициативными мужчинами для подавления возможных скандалов или протестов от барышень. Старикам выделили особо почетное место по старым традициям.

Послали младшего брата за пастушком, который от избытка эмоций уединился за ближайшим сараем. Так что до общего собрания вести его пришлось недалеко.

Выйдя в центр комнаты, «больной» почуял неладное. Вышел из себя, начал оскорблять всех попавшихся ему на глаза присутствующих. Произошло это так внезапно, что собравшиеся обомлели и растерялись.

Албай быстро и резко «прошелся» еще по нескольким родственникам и напоследок выкрикнул:

– Ну и Уарликан³ с вами! Я уезжаю к ней!

Взбешенный, он выскочил во двор. Препятствовать никто не стал.

Собирать в дорогу было нечего. Немного денег. Сменная одежда. Теплые штаны и куртка обязательно. В степи осенью можно крепко замерзнуть, если не озаботиться. На этом и все.

Постоял еще минутку: прикинул, все ли собрал. И прыгнул за руль, хлопнув гневно дверью.

Он знал только улицу в Усть- Беркаше, на которой живет его Анечка. Проспект Алаза Манжаева.

3.

Младший сын семейства Мархатиных прослыл ребенком тихим. Дружбы ни с кем на первый взгляд не имел. Занимался спокойно своими делами в уголочке и не мешал другим.

Такое поведение сильно напрягало работников детского сада. По их представлению, нормальный ребенок должен скакать на одной ноге, участвовать в общих играх и активно проявлять себя.

Множество раз они сигнализировали об этом его матери, дородной женщине с громким резким голосом и размашистой жестикуляцией. Она, как правило, отмахивалась от таких заявлений и утверждала, что мальчик вполне нормальный.

Причинами такого поведения ребенка был не только природный характер, но и действие психологической защиты от окружающего мира. А защищаться было от чего и от кого.

Старшие его брат с сестрой, двойняшки, уже учились к тому моменту в средней школе. Им доставляло радость потешаться порою над наивным братишкой. Они устраивали разные обидные розыгрыши и прочие шутихи. Хотя злобы в действиях старшаков вообще-то и не было. Просто возраст такой. Война всех против всех. И неуемную энергию вместе с обидами надо было куда-то выплескивать.

Средние брат с сестрой, погодки, только пошли в школу. Он во второй класс, а она – в первый. Эти двое вели себя в то время, как обычные дети, – с мелкими обидами, капризами и завистью ко всем, кроме себя, что тоже было в пределах нормы. Но малому и от них доставалось.

Довершало картину поведение матери. Она пыталась держать всю свою ораву в крепкой дисциплине. Поэтому постоянно орала на своих чад и мужа в попытках призвать всех к порядку. Получалось так себе, но остановиться не было сил и желания.

Со временем старшие закончили школу, продолжив учебу в техникуме. Давление с их стороны прекратилось, за исключением попыток надзора за мелкими и помощи матери в воспитании. Средние же в старших классах потеряли к мальчишке интерес и занялись своими делами.

В этот момент у юного Евгения Порфирьевича наступил звездный час. Все дети от него отстали, а мама все-таки относилась именно к нему с особой заботой и нежностью. Наконец-то у парнишки наступил период нескончаемой свободы.

Учился он средне. Особый интерес к наукам не проявлял, хотя оценки получал всегда хорошие. Вообще ребенок был какой-то «средний», обыкновенный что ли. Без особых увлечений, фантазий и проявлений.

В техникуме парень учился с таким же, средним, уровнем успеваемости, впрочем, как и позже в институте. Учебные задания выполнялись стандартно, без изысков, зато вовремя. Хвостов по сессии не было ни разу. Все экзамены сдавал своевременно в должном порядке.

С должности мастера начинали большинство ИТР ГОК⁴ Синегорск-Восточный (или как его порой именовали по-старому «Омулецк 318»). Мархатин не стал исключением.

Отправили молодого специалиста в самый отдаленный карьер Медногорска и по причине неопытности, и по причине безропотности и кажущегося безволия. Там ему пришлось жить сначала в общежитии с работягами, а потом и на гоковской казенной квартире.

Мархатин спокойно пережил все невзгоды: и бытовые, и производственные. С чистой совестью делал все, что нужно, и ни о чем не беспокоился.

Со временем устойчивого и неамбициозного сотрудника приметил один начальник участка и перевел его обратно в Синегорск в свое подразделение. Руководителю хотелось собрать команду предсказуемых ребят, крепко знающих свое дело. Женя был работником толковым и совершенно безразличным к интригам и властным играм. Ему, вроде, всего всегда хватало, и он просто выполнял свои обязанности на уровне приемлемого.

Через полгода после перевода Евгения Порфирьевича будто подменили. Он начал лучше работать, проводить больше времени на работе, проявлять интерес к подчиненным и к происходящим в руководстве делам. А главное – стал рваться на более высокие должности, что показалось всем вокруг совершенной странностью.

Место начальника участка, того самого, что и привлек его сюда, Мархатин занял меньше чем за год. Видимо, на такой шаткой позиции сидел его бывший благодетель. Нужно все же отдать должное начинающему карьеристу за поддержку, оказанную своему покровителю. Пониженному в должности он нашел хорошее место с приличным окладом и потенциальной возможностью подняться в будущем снова. За такую заботу бывший начальник в будущем отблагодарит парня с лихвой.

Кардинальная смена поведения инженера на работе была вполне понятна и объяснима: молодой мужчина недавно женился, и его супруга была на раннем сроке беременности.

Как-то раз в административном здании, расположенном на краю одного из карьеров, затеяли отделочные работы. Ремонт в общем и целом обветшал и затерся, к тому же на него разрушительно воздействовали частые еженедельные вскрышные взрывы. От дикой вибрации все трескалось и сыпалось.

Сама постройка по своей конструкции была предельно простая и функциональная: вход с «предбанником», потом коридор с дверями справа и слева. Всего девять помещений вместе с коридором.

На объект завезли работников отделочного СМУ⁵ вместе с их пожитками и материалами. Выделили им один из кабинетов под склад, а другой – под бытовку. Содержимое архива и кладовки временно вывезли на фабричный склад, где разложили по двум контейнерам.

Веселые и подвижные отделочники начали работу с дальних от входа помещений. Выносили мебель, обдирали обои, потрескавшуюся штукатурку и побелку. Потом штукатурили по новой, шпаклевали и красили стены в темно-зеленый цвет. Шуму от них было много. Во-первых, от постоянных веселых разговоров и задорного смеха, а во-вторых, от работы механизмов по замесу штукатурки и другого электроинструмента.

В состав бригады входили три девушки и два плечистых высоких парня. Две подружки-хохотушки, похожие, как родные сестры (возможно, они и были сестрами, но кто их там разберет), круглолицые, щекастые, с темно-карими глазами с раскосым разрезом. По их лицам можно было подумать, что они с востока республики. Не исключено, что обе из села. Но и это было всего лишь предположением.

Третья девушка по внешности была метиской. Часто они бывают с яркими броскими чертами лица и сильно выделяются на фоне как русского населения, так и коренных республиканцев. Тут же был несколько иной случай. Безусловно красивая, она имела столь тонкие и аккуратные линии внешности, что в глаза не бросались. И чтобы распознать в ней писаную красавицу, требовалось остановиться, обратить на нее внимание и хорошенько приглядеться. А уже потом можно было бы ходить и удивляться, как такое долгое время ты не замечал этого самородка.

Она вела себя спокойно и скромно. На шуточки коллег отвечала сдержанными улыбками или легкими смешками.

Именно ее и приметил молодой инженер. Начал проявлять знаки внимания, а позже и в полную силу ухаживать.

Произошло это практически сразу после его перевода из Медногорска. Как раз под расширяющийся штат, среди которого был Женя, и наводился порядок в старой конторе.

Они встречались три месяца. Гуляли. Ходили в кино. В парк развлечений. Ездили на горную турбазу.

А потом она переехала жить к нему. И почти сразу после этого Санантуя забеременела.

Через два месяца сыграли свадьбу.

Первой родилась Адьяна, крепкая, здоровая девочка с небольшим перевесом. Спустя пару лет появилась на свет ее сестренка Аина. Примерно такая же крепкая, но с весом по норме.

Счастливый отец в это время вел бурную деятельность как дома, так и на работе. У его старых знакомых возникло ощущение, что парень готовился к этому всю предыдущую жизнь и теперь пытается за неделю отыграться.

Жили молодожены дружно. Санантуя была спокойной и покладистой. Перечить и не пыталась, а супруг в свою очередь очень заботился о ней и относился уважительно. В целом их отношения были почти идеальными: он мягко направлял – она так же соглашалась. Но… Как всегда, имеется «но»…

С точки зрения жены, молодой супруг тратил безосновательно много сил и времени на свою работу. Порой он буквально пропадал там и игнорировал повседневные потребности близких во внимании и участии в совместных мероприятиях.

У такого поведения было несколько причин, как и у любого сложного момента. С одной стороны, у парня не было устойчивого образа настоящего мужчины в семье, где он рос. Поэтому Женя изо всех сил искал способы самому стать таковым, особенно при появившейся потребности быть для кого-то примером в жизни. С другой, в воображении рисовалась прекрасная жизнь будущего, которую он непременно должен построить исключительно своими усилиями. Для этого он и рвался выше по карьерной лестнице, участвовал в интригах и вообще выкладывался по максимуму. Разумеется, было еще много чего, но именно эти два момента составляли авангард его мотиваций.

Поначалу все происходящее в их отношениях было терпимо, казалось мелочами и игнорировалось.

Пропустил из-за задержки на работе день рождения дочери? Все в порядке. Ей всего лишь годик. Она и не заметила.

Не смог отвезти семью к бабушке в деревню? Да пустяки. Добрались сами.

В важный для жены выходной был не в силах шевелиться от истощения? И это переживем.

Но у любых ситуаций в жизни и особенно в совместной есть накопительный эффект. И тут ситуация так же вышла из-под контроля с течением времени.

Сначала недочеты игнорируются. Позже слегка раздражают. Дальше сильнее. И еще, и еще.

Через несколько лет начались легкие упреки со стороны женщины. Но на это внимание так и не было обращено.

Потом начались мелкомасштабные скандалы. Но и это пролетело мимо.

При повышении должности объемы работы и ответственности разрастаются. На каждом новом месте приходится делать больше отчетной документации, воспитывать персонал, бороться с более серьезными противниками за власть. В такой гонке человек все более отдаляется от родной женщины и становится супругом своей работы. И, по сути, нет конца и края новым вершинам, до которых можно дотянуться в своем карьеризме.

После переезда в очередной новый кабинет Женя без предупреждения пропал на несколько дней. Произошло ЧП. Перевернулся вагон с реагентами, и пришлось лично участвовать в руководстве деактивацией. Мероприятие длилось четверо суток, а пятые обессиленный командир спасательной миссии проспал в своем кабинете.

Этот поступок вызвал у Санантуи самую бурную реакцию. В ней внезапно проснулся какой-то демон. Она кричала на объявившегося наконец супруга, кидалась предметами и, казалось, убьет его. Он отвечал вяло. Сил, видимо, не было.

Буря улеглась сама собой, но осадочек остался.

После этого случая общаться они стали значительно меньше. Каждый занимался своими делами, обменивались только дежурными приветствиями и прощаниями. Друг к другу обращались исключительно по особой нужде. И то крайне формально и сухо.

Женщина переехала в детскую. Мужчина остался в спальне, но там он только ночевал.

И даже после этого ситуация становилась все сложнее и сложнее. Супруг просто стал жить на работе, формально взаимодействуя с близкими.

Однажды вечером он и вовсе вернулся со службы в совершенно пустую квартиру. Мебель и вещи, разумеется, остались на месте, но детишек и любимой жены там не оказалось. Сообщений и записок тоже не нашлось… Но догадаться, что произошло, можно было проще простого: она забрала дочек и уехала в деревню к матери.

Подавленный и утомленный Евгений, медленно соображая, пытался осмыслить ситуацию, понять свое к ней отношение и найти решение, но силы совсем уже покинули его, и он забылся беспокойным сном прямо там, где он его застал.

Следующее утро, серое и безрадостное, тянулось бесконечно. Мысли, как сонные мухи, ползали в голове, и ни за одну из них ухватиться не получалось. На автомате он собрался и уехал в контору.

Так продолжалось несколько недель. Затем решение пришло само собой. Алкоголь он не пил совсем, посторонними женщинами не интересовался и тем более психоактивными веществами. Это все было исключено. Но все же оставалась его драгоценная работа. И ею была заполнена резко появившаяся в жизни Мархатина безграничная зияющая пустота. С этого момента человек целиком погряз в труде и отвлекался исключительно на свои основные физиологические потребности.